Вчера
Нарцисса собиралась пропустить перед сном чашечку зеленого чая с жасмином и как раз направлялась в Малый зал, когда из-за двери гостиной — той самой гостиной — раздался хлопок трансгрессии. А следом — крик и звон разбитого стекла. Драко? Нарцисса вздрогнула и немедленно заспешила на звук — всего секунду спустя трясущиеся пальцы уже легли на дверную ручку и дернули ту вниз. Взгляд мгновенно нашел силуэт Драко, застывшего в тусклом свете канделябров к Нарциссе спиной. Что здесь творится? Она едва успела закончить мысль: сын взмахнул палочкой так резко, будто пытался разрезать воздух. И ему удалось. Черная хрустальная ваза — ее любимая ваза из мориона, — стоявшая на каминной полке, в этот же миг взорвалась мельчайшими осколками и осыпалась на пол блестящей пылью. — Драко! Он не обернулся на ее зов, и от этого страх застыл в ней ледяной нерушимой коркой. Кажется, сын не слышал ее. Не мог. Снова. — Драко? — в пустоту. Просто чтобы заглушить — хоть на мгновение заглушить — тот болезненный свист, с которым он пытался зачерпнуть воздух. Нарцисса не слышала этот свист около трех лет. Дыши. Дыши. Дыши. Буйный полет его палочки — и портьеры разодрало в клочья, а ножки стола с треском надломились. Столешница массивной глыбой рухнула вниз, расколов мрамор пола. Свечи в канделябрах объяло пламенем — черная копоть на черных стенах. Воск срывался вниз как капли дождя. Дыши. Гостиная все больше напоминала место кровавой бойни, где обломками мебели были раскиданы скелеты противников. Даже жаль — ремонт закончили только позавче… А впрочем, к черту этот ремонт. Рука сына, вцепившаяся в палочку, дрожала так, что, казалось, еще чуть-чуть, и пальцы разожмутся. Сколько можно стоять и просто смотреть? Нарцисса выхватила из кармана домашнего платья свою палочку и нацелилась Драко точно между лопаток. Глубокий вдох. — Импедимента! — выкрикнула она. Выдохнула, словно сбросила с плеч тяжелую ношу. Сын застыл на несколько секунд, как она и предполагала: очертания мира вокруг наверняка казались ему нечеткими, а ноги подгибались — последствия произнесенного ей заклинания. Тут Драко содрогнулся всем телом — его как раз должно вернуть обратно в реальность. Еще мгновение — и он не удержался и рухнул, врезавшись коленями в твердый пол. Нарцисса поморщилась, словно от боли. Спотыкаясь, побежала к нему. Сын упирался руками в усеянный осколками мрамор, уронив голову, — он почти касался подбородком тяжело вздымающейся груди. Таращился на колени, которые наверняка свез. Нарцисса прислушалась: воздух вырывался у него изо рта синхронно с вибрацией в лопатках. Дышит — слава Салазару, — она улыбнулась бы, если бы знала, что это конец. Пока что обняла руками его сгорбленные плечи и опустилась рядом, шепча на ухо: — Ну все, все, — она гладила его по волосам, успокаивая дрожь в телах их обоих. — Дыши. Все в порядке. Я здесь. Драко в ответ лишь сжал зубы и затравленно зарычал. Пальцы его рук ходили ходуном, будто он пытался разорвать что-то, чего так и не смог найти в этой комнате. В том, что от нее осталось. — Ды-ши, — Нарцисса взяла его лицо в ладони, как всегда делала в такие моменты. — Повторяй за мной. Давай: вдо-о-ох… — сама она, подавая пример, чередовала глубокие вдохи и выдохи, задерживая дыхание на каждые четыре счета, — и вы-ы-ыдох. Вот так. Молодец. Сын постепенно подстраивался под ее ритм, и выражение его лица приобретало осознанность. Через какое-то время он сам обхватил ее кисти, отстраняя их. Дыхание Драко становилось размеренным, но над верхней губой все еще блестели бисеринки пота — свидетельства недавней агонии. — Что произошло? — Нарцисса с беспокойством глядела на сына, желая удостовериться, окончательно ли отступила паника. То, что его руки на ее тряслись, как листок во время урагана, подсказывало, что все еще впереди. Драко лишь дернул головой, показывая, мол, все в порядке. Но ничего и близко не было так, если на него накатывало. Он всегда рос эмоциональным ребенком, но Нарцисса никогда даже не предполагала, чем это обернется. Когда обстановка в доме накалилась, ему едва исполнилось пятнадцать, и уже тогда появились первые признаки. Драко настолько уходил в себя, настолько желал спрятаться от мира, что забывал дышать. Перед глазами до сих пор стоял тот, первый, раз: она нашла сына в его комнате, распластанного на полу, с каждой секундой синеющего все больше. Драко не подавал никаких признаков жизни, были только глаза: они так и оставались открытыми — смиренными и ясными, как утреннее небо. Она едва привела сына в чувство: все шептала и шептала в исступлении «Реннервейт», пока не услышала вдох. Он был похож на скрип двери, которую не смазывали уже тысячу лет, но он был. Когда Драко снова смог говорить, Нарцисса взяла с него клятву никогда больше не допускать подобного. Но все повторилось буквально два дня спустя. Потом еще раз. И еще. Драко не мог это контролировать. Ее будто заперли в клетке из ужаса и неизвестности: она совершенно не понимала, как с этим бороться. Даже не понимала, что это. Даже не у кого было спросить. В огромном поместье их осталось только трое: она, Драко и то, что с ним творилось. Наконец она решилась отправить Северусу письмо с просьбой о помощи. Втайне от сына: тот категорически не желал слышать о том, что, кажется, болен. «Все уже нормально» — вот что он отвечал каждый раз, восстановив дыхание и вытерев пот со лба. Упрямый мальчишка. Северус и вправду оказался полезен: он посоветовал обратиться к своему знакомому из Мунго — специалисту по душевным недугам Финнеасу. Нарцисса ненавидела плакать: слезы делали ее той, кем многие хотели бы ее видеть, — жалкой и слабой женщиной. Но сын ненавидел ее слезы еще сильней, потому что не мог им противостоять. Заставить его посетить врача было не так уж и трудно. Кто же знал, что этот Финнеас окажется таким неосторожным идиотом? Назвать ее сына ненормальным еще и в его присутствии… Отвратительно. Дерзко. Непрофессионально. Драко не разговаривал с ней в течение трех дней. Даже не выходил из комнаты. Северус назвал его приступы «паническими атаками». Когда Драко отправился в школу, Северус слал ей оттуда письма каждый раз, стоило этому случится. Нарцисса даже подумывала — скрепя сердце, но куда было деваться? — забрать сына домой, но Северус изобрел иной способ уберечь его: каждое утро домовик тайком подливал успокаивающее зелье Драко в тыквенный сок. Это помогало. Ровно до того момента, пока их семья не рухнула камнем вниз, так и оставшись кровавыми ошметками на полу собственного дома. Люциус оказался хиленьким фундаментом, раз позволил им упасть так больно. Но если у нее пострадала только гордость, то сыну будто разодрали все внутренности с мясом. Темный Лорд — мерзкое чудовище — выбрал Драко смертником, и сын совершенно точно знал это. Потому, наверное, и отступила паника — стерлась грань. Вся жизнь превратилась в удушливый припадок, в конце которого он так или иначе… Умрет. Нарцисса на многое пошла, чтобы не допустить этого. Однако надежда, что сын выздоровеет, как только все будет кончено, исчезла, когда пару недель назад он не оставил от этой же гостиной и камня на камне. Как она узнала позже, кошмары выжигали его душу, а значит, все вокруг тоже должно было гореть — этим Драко спасался. И Нарцисса не винила его, только терпеливо ждала. Но короткое затишье вновь обернулось агонией. Ее плоть и кровь, ее единственный ребенок сейчас с трудом пытался отпустить дыхание, чтобы просипеть хоть слово. Во взгляде все еще пряталось безумие, готовое, будто смертоносная акула, мгновенно вырваться наружу, едва почуяв запах крови. — Ты можешь дышать. Давай. — Я… — рваный, свистящий вдох. — Не… не… — Возьми себя в руки, — Нарцисса слегка встряхнула сына за плечи, строго хмурясь. — Повторяй за мной. Ну же! Зрачки сына бегали по ее лицу, постоянно спускаясь к губам, будто он пытался прочитать то, что она говорит. Будто он все еще не слышит. Будто вокруг его сознания образовался вакуум. — Драко… Н-ну же. Нарцисса ненавидела плакать. Но он ненавидел ее слезы еще больше, потому что не мог им противостоять. Тоненькая дорожка расчертила щеку. Драко сделал глубокий вдох. Прикрыл глаза. Когда он открыл их, внутри словно мелькнуло «Прости». Он осторожно поднял руку и все еще немного трясущимися пальцами вытер влагу с ее лица. — Нормально, мам, — сын прочистил горло. — Уже все нормально.***
Для неискушенного традициями чистокровных семей человека было бы странным само выражение «опоздать на завтрак». Разве нет лучшего времени для хлопьев и тостов с джемом, чем любое удобное? Возможно. Но только не для Малфоев. Драко в спешке рванул в Малый Зал, едва открыв глаза. Весь внутренний гедонизм куда-то делся, уступив место лихорадочным попыткам на ходу влезть в брюки и рубашку. Принимать пищу в домашней одежде было запрещено. Несмотря на то, что главного блюстителя порядка — отца — с ними больше не было, все эти «правила» настолько глубоко въелись в сущность оставшихся членов семьи, что продолжали неукоснительно исполняться. Как цыплёнок смог прожить больше года с отрубленной головой, так и они с мамой, оставшись без надзора, все еще машинально завтракали, обедали и ужинали по часам, одевшись в лучшие костюмы. Вот и сейчас, влетев в комнату, Драко ощутил на себе взгляд мамы, полный скепсиса: рубашка, очевидно, казалась ей слишком уж мятой и неровно заправленной в брюки. Он лишь усмехнулся уголком рта. — Доброе утро. — Очевидно, оно началось пару минут назад? — издевательски заметила мама, выгнув бровь в их фирменном жесте. — Ты как никогда проницательна… — пробормотал Драко, закатив глаза. Он со скрипом отодвинул кресло, плюхаясь за стол. Сервировка, как и всегда, была безупречной. Плоскую тарелку для основного блюда венчала глубокая, эдакий маленький бассейн для каши. Справа лежали серебряные ножи, рядом с высоким стаканом для сока стояли кофейная и чайная чашки, слева — вилки на расшитой салфетке и блюдце под круассаны. Даже если на поверхность стола сейчас наслали бы Дезиллюминационные чары, он безошибочно обнаружил бы чайные ложки по центру, сразу за пирамидкой фарфоровых тарелок. Бесполезней этого, пожалуй, был только Уизел у гриффиндорских колец. Привычная ассоциация тут же рывком вернула его во вчера. В утренней суматохе Драко легко удавалось закрывать сознание от роя жалящих мыслей, а вот теперь не помогала и окклюменция уровня Снейпа. Эмоции возвратились, захлестывая его злобной волной. От взрыва спасал только участливый взгляд голубых глаз напротив: мама заметила перемену в нем и теперь явно беспокоилась. — Так ты расскажешь, что произошло? Внешне она так невозмутимо разрезала яйцо пашот, но взгляд… Он не следил за тем, что желток уже растекся по тарелке — он ковырял душу Драко острой вилкой. И делал это успешно. — Может быть. Легким кивком она призвала Драко продолжать. Жест не оставлял сомнений — если она вдруг почувствует притворство, то непременно подольет ему в кофе сыворотку правды. — Без имен? — он выжидающе уставился на маму. — Может быть, — поддразнила она, приподнимая уголки губ. Драко шумно втянул воздух, собираясь с мыслями. Это было совершенно не то, о чем хотелось говорить, уж тем более — с мамой. Но он прекрасно знал, как эта хрупкая с виду женщина добивается своего, если не получает желаемого. А уж объяснений она жаждала больше, чем он в свое время — кубок школы по квиддичу. — Возможно, есть одна девушка. Она лишь согласно хмыкнула, всем видом показывая, что фурора этой фразой он не произвел. Такова была ее материнская суперспособность — узнавать о Драко все даже раньше него самого. — Между нами кое-что было, — последнее слово далось ему буквально с физической болью. — И тебе это вряд ли понравится. — Есть причина тому, что ты говоришь о ней в прошедшем времени? Драко бросил взгляд на стол и увидел, как побелели костяшки сцепленных пальцев. — И это все, что тебя волнует? — он почти непринужденно усмехнулся уголком рта. — Я ее знаю? — более риторического вопроса и придумать было нельзя. — Тебе не понравится, — он мотнул головой, показывая — говорить он не будет. — Я постараюсь это пережить. Драко начинал закипать. Та, кто влезла в его переписку, влезла — черт возьми — в его сны, совершенно точно знала, о какой девушке идет речь. Но все равно продолжала допытываться, просто интереса ради — услышать это от него. — Серьезно, это лишнее, мам, — Драко проигнорировал ее громкий ответный цок, сделав вид, что очень увлечен оладьями с медом. Нужно было занять рот хоть чем-то, пока мама не выцарапала из него ответ. Поэтому он принялся запихивать еду так, будто его минимум неделю держали на воде и хлебе. Однако, судя по тому, что макушку натурально жгло от пристального взгляда, этот план оказался провальным. — И все же? — стальные нотки в голосе мамы дали Драко понять, что ответ так или иначе будет получен и ускорить процесс — непосредственно в его интересах. Он еле слышно пробормотал ее фамилию, чувствуя, как от каждой буквы все больше и больше сводит зубы. Он помнил, как легко Грейнджер вчера сделала выбор. И это оказалось удивительно сильным ударом, вопреки всем его прежним мыслям. Раньше Драко воспринимал происходящее, как баловство с невнятным концом. Но его затянула сумасшедшая девчонка, превратив в заядлого игрока. Он безошибочно определил новое чувство: так дрожат руки, когда всю ночь ведёшь захватывающую партию в волшебные шахматы. Но он доиграл и обнаружил несчастливый конец. Кое-что похуже проигрыша, потому что все его фигуры попросту выкинули. Смели с доски. Заменили, словно ненужные куклы, одним рыжим клоуном, который только и мог, что ржать и чесать безмозглую голову. — Повтори, будь добр. Блять. Чертов цирк. — Ты все прекрасно услышала, — Драко усилием заставил себя растянуть губы в ухмылке, под стать ей. — Что теперь скажешь? Довольна? Он ожидал чего угодно: немого укора в глазах, а может, и криков, гонгом бьющих по перепонкам, но только не идеального спокойствия. На мамином лице не дрогнул ни один мускул, и даже чашка кофе в ее руках держалась удивительно ровно. Как будто он не признался только что в чем-то, что было в тысячу раз хуже опозданий на чертов завтрак. — Мисс Грейнджер знает, что ваши отношения завершены? — мама обронила фразу так легко, будто это был стандартный вопрос о погоде, который задают лишь для поддержания беседы. — Мы не… — и разум, и тело Драко взбунтовались: он и секс-то в свое время не называл таким словом, а уж одному-единственному поцелую смехотворно было бы придавать глубокий смысл. Но, похоже, мама не нуждалась в его объяснениях — у нее на все был свой взгляд. — Она в курсе? — мамины губы стали тоньше лишь на миллиметр, однако сын хорошо помнил — это дрянной знак. — Не знаю. Мы как-то не обсуждали. Не думаю, что… — определенно, сегодня был день его незаконченных предложений. — Я воспитывала тебя не так. Мама всегда умела и уходить, и появляться эффектно. Вот и сейчас она так бесшумно отодвинула массивное кресло, словно то было перышком, поднялась с идеально ровной осанкой и двинулась к дверям, прерывая повисшую гробовой тишину лишь мерным цоканьем каблуков. Драко, дожевывая в одиночестве уже остывшие оладьи, клятвенно пообещал себе перестать удивляться. Совсем. Ему казалось, что каждая клеточка его тела намазана некой субстанцией без цвета и запаха, которая однозначно привлекает безумных женщин. Как иначе можно было объяснить то, что мама только что негласно присоединилась к преступному синдикату с Грейнджер во главе, намеревавшемуся разгромить его жизнь? Впрочем, когда к вечеру она прислала сову с указанием ничего не планировать на завтра и присоединиться к ним с Гермионой за ужином, Драко-таки нарушил свою клятву. К черту. Хладнокровие ему больше не пригодится.***
Все когда-то происходит впервые: каждый день кто-то впервые прогуливает уроки, влюбляется, пробует наркотики или занимается сексом. Вот и у Гермионы, сидящей, словно гусеница, в коконе из пушистого пледа, случилась первая по-настоящему бессонная ночь. Раньше ей никогда не удавалось продержаться так долго, чтобы увидеть, как занимается заря: глаза предательски слипались, а челюсть хрустела от широченных зевков. Но все когда-то происходит впервые. Сейчас, ежась на балконе, она вглядывалась в тоненькую полоску рассветного солнца, робко выглянувшего из-за черепичных крыш. В такие моменты ей не требовалось знать о магии, чтобы верить в нее: в утренних тусклых лучиках Косой переулок казался деревушкой у подножия старинного замка, где наверняка обитают и прекрасная принцесса в окружении фей-фрейлин, и грозный дракон, изрыгающий пламя. Гермиона за все эти годы так и не избавилась от привычки путать маггловские представления о волшебстве с реальной картиной мира. Ей все хотелось увидеть башню Спящей красавицы, устроить заплыв наперегонки с Русалочкой, научиться понимать язык растений и птиц, под стать Белоснежке, и еще бесконечно многое из того, что преданно ждало ее на страницах потертых детских книжек, которые так и не стали ожившей фантазией. В настоящем мире магии все было как у людей. С багряными каплями на руках и одинокими земляными холмиками, так щедро усыпанными соленой влагой, что можно было бы взрастить сад. С бессильно сжатыми кулаками и фальшивыми улыбками, за которыми постоянно приходилось следить — вдруг отклеится уголок. С искусно расставленными капканами, такими, которые замечаешь, только когда конечность уже разодрана в мясо и нуждается в ампутации. Именно в такую хитрую ловушку и угодила Гермиона, зажатая сейчас между пуленепробиваемых стеклянных стен: ни вперед не шагнуть, ни назад не попятиться. В том, что выхода нет, она была уверена — не зря же всю ночь упорно не смыкала глаз. Окоченевшие ступни и скрутившиеся спиралью от постоянной перемолки информации извилины говорили об одном: при выборе между общим благом и собственным душевным спокойствием она всегда предпочитала первое. За балконной дверью раздалось недовольное мяуканье, и по кафелю остервенело заскребли кошачьи когти. Этим вечером Джинни, к ее радости, привезла не только большинство вещей, но и Глотика. Однако он, похоже, не разделял счастья Гермионы — он требовал кормежки. И точка. Поэтому она поднялась, со вздохом опершись на кованые перильца, и тоскливо бросила взгляд на единственный в жизни рассвет, который ей удалось встретить. До визита в Малфой Мэнор оставалось почти двенадцать часов, но, как это обычно бывает, то, чего мы страшимся, приближается с неумолимой скоростью.***
Вечером, ровно без трех минут пять, перед Гермионой возник Сэмпер. Прямо посреди ее небольшой кухоньки в новой квартире, о которой не подозревала ни одна живая душа, кроме, пожалуй, Джинни и ее самой. От неожиданности Гермиона вскрикнула, и рука с успокаивающим зельем ощутимо дрогнула над чашкой. В воде тут же растворилось больше, чем нужно, зеленоватой жидкости. Все еще находясь в состоянии крайней степени невроза, она залпом опрокинула в себя содержимое, а после с грохотом приземлила кружку на мраморную столешницу. По сосудам со скоростью гоночного автомобиля распространилось спокойствие. Будто в кровь тонкой иголкой шприца впрыснули осознание, что змеи едва приходятся льву на один зуб. Гермиона выдохнула, чувствуя, как болезненно сокращенный до этого желудок расслабляется. — … совершенно не приветствуется. Мисс Грейнджер? — оказывается, домовик все это время что-то говорил. — А-а? — она с удивлением узнала в тягучем, словно густой туман, голосе собственный. — Что? По тому, как Сэмпер, похожий на сморщенное яблочко, забытое на солнце, поджал губы, Гермиона поняла, что спросила нечто невежливое. Крохотный посланник, по-хозяйски рассевшийся на высоком барном стуле, обтянутом коричневой кожей, существенно выбивался из ее представлений об этих существах. Она привыкла к забитым, робким и благоговеющим перед волшебниками домовикам, которых руки так и тянулись пригладить по лысой голове. Или сделать украдкой что-то приятное, такое, что не заставит его размозжить себе лоб настольной лампой, а вызовет смущенную щербатую улыбку. Но от эльфа, презрительно сверкающего в ее сторону взглядом из-под морщинистых век, буквально несло Малфоями. — Не могли бы вы… — зелье только вступало в свои права, а Гермионе уже трудно давались предложения, состоящие не только из междометий. — Не могли бы вы повторить? Пожалуйста. — Я всего лишь сказал, что мисс Грейнджер стоит поторопиться, — гаркнул домовик. — Хозяйка не приемлет опозданий, она воспитана должным образом. — Коне-ечно… — прошелестела Гермиона, плывя к нему, как муравей в желе — медленно и с усилием. — Уже иду. Сэмпер все еще косился на нее со смесью усталости и презрения, будто Гермиона была зловонным горным троллем, который обязательно растопчет в поместье все до единой антикварные вазы из тончайшего фарфора. Тем не менее, он нарочито нехотя сомкнул длинные крючковатые пальцы на ее запястье, заставляя и без того плывущие перед ее глазами очертания комнаты раствориться.***
Первое впечатление очень часто бывает обманчиво. Порой тот, кто кажется тебе милым заикой и интересным преподавателем, скрывает под затхлыми бинтами тюрбана самого темного волшебника всех времен. А тот, кто заставляет твои коленки трястись в бездумном ужасе от одного колкого взгляда абсолютно черных глаз, без раздумий отдает свою жизнь за то, чтобы ты смог встретить мирный рассвет. Так случилось и с Мэнором. С самого детства, глядя на гаденькую ухмылочку Малфоя, Гермиона представляла себе его дом не иначе, как средоточие мерзости и подлости, с сотней темных артефактов на каждом квадратном сантиметре. Эдакая обитель злобного колдуна Ротбарта. Побывав там всего один-единственный раз, Гермиона поняла, как глубоко она заблуждалась. От Мэнора не шел смрадный душок запрещенных зелий, вызывающих по всему телу фурункулы — в его стены впитался запах застарелой крови и смерти. Теперь каждый раз, когда она вспоминала о поместье Малфоев, в голове ударом чугунной палицы проносились вспышки зловещей черноты — цвета пола, на котором она растянулась куклой с выломанными конечностями, и белоснежные молнии — цвета боли от Круциатуса. А еще — в обрамлении дрожащих ресниц — серые глаза, наполненные страхом за нее. Хватит — больше он не станет переживать о тебе. Она на миг прикрыла глаза и, сосредоточившись на приятной неге от успокаивающего зелья, вернулась к раздумьям о том, каким обманчивым все-таки бывает первое впечатление. Сейчас, хрустя светлым гравием дорожек, она подмечала чудесные вещи: мягкий шелест листьев дубов, чей почтенный возраст читался в необъятном диаметре стволов, потрескивание сверчков в аккуратно подстриженной траве у пруда, украшенного, словно короной, альпийской горкой. Гермиона, к своему стыду, всегда испытывала бесконтрольный страх перед птицами, но кипенно-белые пушистые перья павлинов, с гордо поднятой головой шествующих подле нее по тропинке, почему-то не внушали привычных опасений. Возможно, причиной всему была небывалая расслабленность каждой клеточки ее тела, но красные глаза альбиносов больше не казались ей налитыми кровью — лишь напоминали гранатовое вино. Она так и водила головой по сторонам с легкой ленцой, пока не услышала звучное покашливание снизу. Домовой эльф, кривя беззубый рот, обратил ее внимание на массивные кованые двери, возникшие изумрудной скалой, будто из-под земли. — Прошу, мисс Грейнджер, — он, удивительно бесшумно распахивая тяжелые створки, так издевательски выделил её фамилию, словно в обществе она обозначала какое-то явное непотребство. Гермиона с шелестящим вздохом шагнула в темноту холла. По щелчку Сэмпера за ее спиной тут же загорелись приглушённым огоньком свечи в канделябрах, давая возможность осмотреться. Она скользнула взглядом по натертому до блеска шоколадному паркету, бархатным стенам цвета асфальта, немногочисленным предметам мебели, которые сразу же показались ей излишне вычурными. Издалека послышалось громкое цоканье, и Гермиона невольно вздрогнула от колебаний длинной-длинной тени силуэта, вьющегося по сероватому велюру. Затуманенное воображение уже дорисовало загнутые когти, кожистые крылья и витые, острые, как пики, рога… — Добро пожаловать, мисс Грейнджер, — из кажущегося бесконечным коридора появилась Нарцисса Малфой, мерно стуча каблуками. Так вот что это был за звук… Туфли. Она встряхнула пальцами, которые, несмотря на внутреннее блаженство, инстинктивно потянулись за палочкой. — Добрый вечер… миссис Малфой, — рассеянно проговорила Гермиона, делая акцент почти на каждом слове. Наверняка она от корней ресниц до кончиков пальцев покрылась бы красными пятнами от смехотворного звучания собственной речи, если бы ей сейчас не было так плевать. — Приятно, что вы почтили нас своим присутствием. Что ж, — миссис Малфой бегло окинула взглядом напольные часы, — должно быть, ужин уже накрыт. Прошу, — она сделала изящный приглашающий жест кистью, усыпанной сверкающими перстнями. Гермиона покорно следовала за утонченной фигурой в летящем платье. Оно казалось взгляду абсолютно невесомым, но держало форму идеально. Гермиона была профаном в вопросах шитья, но предполагала, что такая ткань: кропотливо скрученная вручную из сотен хлопковых и льняных нитей — наверняка стоит целое состояние. — Какое красивое… — Вы что-то сказали? — миссис Малфой слегка повела подбородком, оглядываясь назад. Похоже, завороженный шепоток Гермионы не остался незамеченным для ее чуткого слуха. — Ваше платье… оно прекрасно, — Гермиона с концами попала под гипнотическое влияние легчайших складок, струящихся облачной дымкой до самого пола. — А, это, — миссис Малфой буднично махнула рукой, продолжая путь. — Я сшила его сама. — О… — задумчиво протянула она, — это… неожиданно. Конечно, то, что Нарцисса Малфой создала хоть что-то своими руками — не палочкой, вовсе не было неожиданно. Это было чертовой сенсацией, ради которой Рита Скитер без раздумий бы рассталась со всей коллекцией Прытко Пишущих Перьев, проткнувших острым кончиком немало раздутых репутаций. Но Гермиона может подумать об этом позже. В вежливом молчании они двигались по слабо освещенному коридору. Гермиона мысленно сравнила его с Полями асфоделей — он был относительно безопасным, но пугал неизвестностью. Что скрывается за поворотом — Элизиум или Поля наказаний? Или ее участь — вечно бродить по паркетной доске в тусклых огоньках свечей? — А вот и Малый Зал, — миссис Малфой с гостеприимной улыбкой остановилась у витражных дверей. — После вас, мисс Грейнджер, — она едва коснулась стекла, как створки распахнулись. Гермиона неловко шагнула внутрь и замерла, впервые в жизни кожей чувствуя смысл фразы о разрыве шаблона. После мрачного холла свет этой комнаты ослеплял — все, вплоть до столовых приборов и голландских роз в длинных вазах, было идеально белым. — И почему все, кто здесь оказывается, ведут себя как стреноженные лошади? У миссис Малфой вырвался ироничный хмык и, минуя ошалевшую Гермиону, она направилась к столу, шурша подолом. Невербальным импульсом она заставила пару мягких кресел, стоящих друг напротив друга, бесшумно отодвинуться, так и приглашая опуститься в них. — Мне кажется, — Гермиона задумчиво прикусила язык, постукивая ногтями по резной спинке сиденья, — эта комната просто выделяется. Знаете, как логотип телевизионного канала на темном экра… — она осеклась. Конечно, тупица, она этого не знает! Гермиона всерьез задалась вопросом, почему никто не дает чертову инструкцию к зельям, как к тому же нурофену, который ей в детстве прописывали при простуде. Запивая водой круглую пилюлю, она точно знала, что, если вдруг примет еще таблеток с шесть, проведет вечер в ванной, умирая от приступов тошноты. Но сегодня, опрокидывая в себя успокаивающую настойку, она и подумать не могла, что настолько выпадет из реальности. Гермиона вцепилась, как клещ, глазами в изящные черты лица миссис Малфой. Ожидая, когда же та презрительно сморщит нос и уголки губ утонут в складках брезгливости, а льдистые голубые глаза пирографом выжгут в ее одеревенелых мозгах пресловутое «грязнокровка». Но миссис Малфой лишь снисходительно покачала головой, щурясь. Как будто Гермиона была одиннадцатилеткой, стихийным всплеском магии поджегшей портрет ее любимого дедушки — реагировать бессмысленно, ведь ничьей вины в этом нет. Природа берет свое. — Сэмпер! Миссис Малфой дважды коротко хлопнула о столешницу, и перед ними моментально возник прежде надменный домовик. Теперь, когда он таращил на хозяйку громадные, почти на пол-лица, водянистые глаза с лопнувшими капиллярами, в них не плескалось ничего, кроме раболепного обожания. — Да, госпожа? — подобострастно проговорил он. — Кажется, я просила накрыть на стол, — холодно отчеканила миссис Малфой, поджимая губы. — Объясни мне, почему же здесь пусто? — Но… — эльф округлил беззубый морщинистый рот в удивлении и воздел кверху крючковатый палец, — хозяйка сказала, Сэмпер должен успеть все к приходу гостей. — Посмотри левее, Сэмпер, — крылья носа миссис Малфой опасно расширились и побелели. — Ты кого-нибудь видишь? Он неуклюже переступил на тощих обрюзгших ногах и повернулся в сторону Гермионы, прячущей непрошеную улыбку. Во взгляде мелькнуло узнавание, и с него тут же схлынул налет покорности: сутулые плечи распрямились в горделивой осанке, а практически безгубая челюсть превратилась в оскал. — Эта поганая гря… — Гостья, — с нажимом прервала его миссис Малфой. — Это моя гостья. И она наверняка голодна. Эльф тут же скукожился под ее колючим взглядом. — Умоляю, простите, хозяйка! Сэмперу стыдно. Он сейчас… — голос плаксиво задрожал, — сейчас же все исправит! Пространство обеденного зала наполнилось звенящими щелчками, которые домовик совершал с таким остервенением, словно выбивал из камня искры в зимнюю стужу. На столе с каждым новым звуком появлялись ароматные блюда, буквально с первых секунд вынуждающие Гермиону захлебываться слюной. Бегая глазами по тончайшему, ажурному хамону, еще дымящимся кунжутным булочкам, закускам из лосося и спелого авокадо, приправленным желтоватым — должно быть, горчичным — соусом, она чувствовала, как живот скручивается в болезненном урчании, напоминая, что за последние двое суток нерадивая хозяйка баловала его лишь крепким кофе. Когда стол уже едва стоял на тонких витых ножках, ломясь от количества тарелок, эльф угодливо склонился перед миссис Малфой, а затем исчез с едва слышным хлопком, будто бы и этим пытался умаслить свою госпожу. — Прошу прощения, мисс Грейнджер. Это было абсолютно невежливо. Мне кажется или… Нарцисса Малфой извиняется. Передо мной. О. Боже. — Ничего, я уже привыкла. Он же теперь не станет себя наказывать? — она с надеждой взглянула на собеседницу. — Не станет, — миссис Малфой усмехнулась. — Сэмпер очень самолюбив. Гермиона облегченно выдохнула. — И, знаете, — продолжила женщина, — не стоит привыкать к чему бы то ни было. Ведь все проходит. С виду она произнесла это с поистине соломоновскими спокойствием и мудростью, вот только хитро блестящие глаза — такого же цвета, как у… хватит, черт возьми — подсказывали Гермионе, что у этой фразы двойное дно. — Я так не думаю, — она мотнула головой, отрицая намек. — Есть вещи, которых никак не изменить, и люди, которые никогда не изменятся. — О, мисс Грейнджер, не переживайте. Понимание приходит с возрастом. Ну что ж, — миссис Малфой, как ни в чем не бывало, ловким движением обронила на колени белоснежную салфетку, — давайте приступим к ужину? Гермиона повторила ее жест, тщательно расправив уголки ткани на коленках, выглядывающих из-под сарафана. Казалось, она попала в какую-то параллельную Вселенную, где принимать пищу и почти дружелюбно беседовать с миссис Малфой — вполне бытовая вещь. — Конечно. Приятного вам аппетита. Миссис Малфой ответила ей тем же, вновь призывая Сэмпера. Тот, появившись, за секунду наполнил их тарелки, все еще недобро косясь в сторону Гермионы. Но наверняка тому, что ее порция получилась почти вдвое меньше, чем у миссис Малфой, нашлась бы другая причина. — Сэмпер! — окликнула крадущегося к выходу домовика хозяйка. — Передай Драко, что он может спускаться. Он покорно шевельнул ушами-парашютами и исчез. Жаль, что Гермионе был недоступен этот способ бегства. Она все это время так грешила на зелье, окутавшее разум туманной дымкой, что совсем забыла, зачем его принимала. Видимо, передозировка оказалась спасительно необходимой, ведь все сработало — за те пятнадцать минут, что Гермиона уже провела в Мэноре, она почти ни разу не вспоминала о Малфое. До последней чертовой секунды. Теперь успокаивающая настойка, будто припомнив ей все мысленные ругательства, оскорбилась и отказалась продолжать расслабляющее воздействие. Организм очищался от спокойного дурмана в сосудах, превращая их в настоящее кровяное цунами, которое от любой неосторожной эмоции просто взорвется. Как будто Гермиона — солдат, упавший всем телом на гранату с вырванной чекой. — Хозяйка! Домовик вернулся с гулким звуком. Один. Виновато потупив взгляд и теребя костлявыми ручками наволочку. Гермиона поняла, что до этого не дышала. — Хозяин Драко… он… он не хочет, — затараторил эльф, часто-часто хлопая себя ушами по сморщенным щекам. — Простите, хозяйка, я говорил… говорил ему… — Сэмпер, — миссис Малфой устало вздохнула и закатила глаза, — ты опять переигрываешь. Домовик особенно громко шелестнул кожистыми лопухами, прикрывая хитрые глаза, в которых не сквозило и тени вины. — Я схожу за хозяином Драко еще раз? — елейно спросил он. А мы можем просто оставить «хозяина Драко» в покое? — Не стоит, — миссис Малфой поднялась с кресла: все ее черты были насквозь пропитаны недовольством, словно соты — липким медом. — Я навещу его сама. Прошу прощения, мисс Грейнджер, буквально пару минут. Гермиона рассеянно проводила взглядом миссис Малфой, чеканящую шаг в сторону арочного выхода, и семенящего за ней щуплого эльфа. Она вздрогнула от удара закрывшейся двери. Она только сейчас поняла, что осталась совсем одна в этой странно лучистой комнате огромного мрачного поместья. Так близко к человеку, который с каждым днем занимает все большую площадь в ее сердечной мышце и когда-нибудь точно поглотит ее всю, остановив жизненно важные сокращения.