Философский камень Драко Малфоя

      Драко, развалившись прямо на покрывале, широко, до хруста позвонков, потянулся. По его скромным подсчетам, показательная порка должна была начаться через три, две, одну…       — Драко Люциус Малфой!       Надо же, никогда не опаздывает.       Он все так же лежал, сложив руки под головой на манер подушки, не предпринимая ни малейшей попытки пошевелиться.       — Слушаю, мама. Неужели что-то случилось? — издевательски невинно ахнул он.       — Определенно.       Драко не видел ничего, кроме однотонной ровной поверхности потолка, но мог бы поклясться, что ощущает сейчас каждую гневную складочку на ее поджатых губах.       — Случилось то, что мой сын настолько трусит, что даже не решается посмотреть мне в глаза.       Драко с шумным вздохом сел, упершись локтями в колени, и бросил на неё взгляд через плечо.       — Теперь, когда зрительный контакт тебя устраивает, может, просветишь, в чем я опять виноват?       Он ненавидел ругаться с мамой даже больше, чем проигрывать в квиддич. Но в их семье существовал негласный закон: хочешь отстоять свое — цепляйся зубами.       И он цеплялся.       — Помимо полного отсутствия воспитания и уважения хотя бы ко мне? — мама еще больше нахмурилась, а рот уже давно превратился в тончайшую, миллиметровую линию. — В том, что ты настолько слеп, что вредишь сам себе.       — Можешь как-то дополнить это невероятно патетичное высказывание? Хорошо бы чем-нибудь вроде объяснения, — Драко вновь отвернулся.       — Как ты спишь?       Прямо в серое вещество мандрагоровым пронзительным криком. Так, что уши заложило. Он вскочил, разворачиваясь, и недоверчиво уставился на маму.       — А что? — и все вроде бы в полном порядке, да только голос предательски дрогнул.       — Ты сам знаешь, с какого именно момента перестал вскакивать по ночам с криками, — мама глубоко, медленно втянула воздух и выдохнула, набираясь терпения перед новым витком битвы, где, как она всегда говорила ему, бывает либо двое победителей, либо двое проигравших.       А Драко так и стоял, прищурившись, слегка склонив голову набок, и задумчиво похлопывал ладонью по столбику кровати, где наверняка могла бы уместиться минимум парочка, каждый размером с олуха лесничего в Хогвартсе.       — Я правильно понимаю, что ты сейчас пытаешься сказать? За свой здоровый, нормальный для любого в моем возрасте сон мне следует благодарить… Грейнджер? — он искривил губы от звука этой фамилии, но дело едва ли было в брезгливости — ему все еще сводило челюсть от злости.       — Ты кто угодно, но не любой, Драко, — мама произнесла это абсолютно безапелляционным тоном и была действительно права.       Я не любой — я гораздо хуже.       — Все еще не вижу связи между своей безусловной исключительностью и той нежеланной гостьей, что расселась в нашей гостиной.       Казалось, еще немного — и Драко сплюнет змеиный саркастичный яд, жгущий язык. Конечно, он не идиот: он был в состоянии делать логические выводы, а потому точно знал, к чему клонит мама. Но отчаянно хотел дать себе шанс ошибиться.       — Прекрати паясничать! — мама угрожающе повысила голос. — Ты прекрасно все понимаешь, Драко, как и я! И если для того, чтобы перестать ночевать у дверей твоей комнаты, вздрагивая от каждого шороха, мне нужно привести в дом мисс Грейнджер, я это сделаю! — на эмоциях она не рассчитала и слишком сильно впечатала ладонь в дверную раму, поморщившись от неприятных ощущений.       — Ты уже это сделала. Как и всегда.       — Ну прости, что я пытаюсь тебе помочь!       — Зато Грейнджер здесь явно не за этим, мам! — Драко не остался в долгу и быстро нагнал ее децибелы. — У нас же не водятся убогие нищие олухи, над которыми она так трясе… — он захлопнул рот и гневно воззрился на нее. — Ты опять это сделала!       Мама победно усмехалась, и это заставило лицо мгновенно налиться кровью. Она никогда не давала Драко не то что шанса соврать — даже оставить себе хотя бы крупицу чего-то личного, если, по ее мнению, это имело значение.       А по ее мнению, все, что происходило в его жизни, имело чертово значение.       — Несмотря на ее происхождение, мисс Грейнджер — очень гордая девушка, Драко, — мама снова перешла на подозрительно вкрадчивый тон, и ему начало казаться, что в ее голове есть какая-то особая полка с интонациями, откуда она каждый раз хладнокровно достает нужную: будь то истерика, ругань или нежный шепот. — Подумай, зачем бы ей еще было приходить в тот дом, где к ней заведомо относятся не как к равной?       Он молчал, упрямо сцепив не только зубы — губы, чтобы не проронить ни единого лишнего звука. Перед глазами разворачивалась очередная ради-его-же-блага провокация, но Драко слишком надоело быть вечным проигравшим в маминых играх.       Естественно, этот небольшой бунт не остался незамеченным, потому что она улыбнулась, выдерживая короткую паузу, как всегда делала перед тем, как произвести контрольный выстрел в голову.       — Не забывай, что мисс Грейнджер пытали прямо здесь, у нас на глазах, и она все равно нашла в себе смелость прийти снова. Неужели ты так и не решишься хотя бы встретиться с ней?       И то самое, за годы набившее оскомину.       — Это для твоего же блага.       Драко наконец разжал тиски на челюстях и сделал такой глубокий вдох, что, казалось, еще хотя бы струйка кислорода, и легкие разорвет в клочья.       Затем он медленно, порционно выдохнул с шумным звуком.       И закричал.

***

      Гермиона сгорбилась в кресле Малого зала, бесцельно стуча вилкой по блескучему ободку тарелки.       Хозяин Драко не хочет… я говорил ему…       Он не хочет.       Не хочет ее видеть.       Как заточить ночью ведерко мороженого и понять, что ты хотел только глоточек воды. Так же гадко было осознавать, что, делая все возможное, чтобы выбросить Малфоя из головы, она больше всего хотела его увидеть.       Поговорить. Хотя бы иметь возможность объяснить. Но он не хочет.       нехочетнехочетнехочет       — Так, стоп.       Она со скрипом отодвинула кресло и встала, продолжив увещевать саму себя менторским тоном. Приземляя руки в воздухе, будто на воображаемую парту — четко и размеренно.       — Успокойся, Гермиона. Ты сейчас просто пойдешь и-иии… и найдешь Сэмпера, ну конечно!       Тут же воодушевилась и принялась часто-часто массировать виски, стимулируя мыслительный процесс.       — Он поможет тебе найти библиотеку, и ты просто возьмешь нужную книгу и…       Резко сбросила ладони, стряхивая рой абсурдных мыслей.       Неважно. Ты можешь подумать об этом позже.       Гермиона практически беззвучно выскользнула за дверь и остановилась, чтобы дать глазам привыкнуть к темноте после комнаты, от напольных до потолочных плинтусов состоящей из белого света. Она не могла разобрать ровным счетом ни единого очертания в полумраке коридора.       Но слышала голоса.       Они доносились откуда-то сверху, словно через толщу воды. Было нетрудно догадаться, кому они принадлежат, и еще легче — понять, что мать и сын о чем-то спорят. Учитывая гигантскую площадь Мэнора — уж очень бурно спорят.       Гермиона не успела ухватить и краешек мысли о том, чтобы поискать домовика, а вместе с ним и библиотеку. Зудящее, как кожа от комариного укуса, любопытство мощным толчком вытеснило ее не просто на задворки — прочь из сознания.       Секундное бесшумное скольжение по паркету к лестничной спирали. Нога на цыпочках взлетела вверх для нового осторожного шага. Плавно, без единого шороха опустилась на пушистый ворс, укрывающий половицы.       Она чувствовала себя тем самым тайным агентом, во время фильмов о котором дети прилипают к экрану прочнее, чем от любого суперклея. Воображение уже нарисовало в деталях картину: она незаметно прокрадется наверх, притаится мышкой за дверью, впитает весь разговор по крупицам…       Скрип.       Предательский протяжный скрип последней ступеньки.       Гермиона замерла, балансируя на одной ноге, и вцепилась в тонюсенькие перила, с трудом удерживая равновесие. Прислушалась. Голоса стали ближе и звучали теперь настолько громко, что она едва различала собственное дыхание.       — Хватит! Вы уже достаточно контролировали мою жизнь!       Его крик.       Значит, ее неуклюжий провал остался незамеченным. Гермиона медленно, с облегчением выпустила из себя воздух и двинулась дальше по коридору второго этажа.       — Ты переходишь все границы!       Дверь просвистела и оглушительно долбанула об стену, каким-то чудом удержавшись на петлях. Гермиона инстинктивно отпрыгнула, прячась за покатую мраморную колонну. Мимо тут же пронесся вихрь. Она и моргнуть не успела, как миссис Малфой, воинственно стуча каблуками, скрылась за поворотом.       Не нужно было быть гением, чтобы понять, куда она направилась. Конечно, собиралась продолжить ужин с Гермионой, растерянно проводившей взглядом последний взмах длинных светлых волос.       Торопясь спасти ситуацию, она сделала шаг из своего укрытия.       Удар.       Резкий, сильный импульс сбил ее с ног, заставив вцепиться в виновника мертвой хваткой. Не нужно было быть гением, чтобы…       — Грейнджер.       Малфой.       Его интонация будто бы взяла черный маркер и жирной медленной линией зачеркнула все, что произошло между ними за последние недели. Расковыряла до красных капель зажившие презрительные буквы на ее предплечье.       — П-привет, — Гермиона все еще сминала его рубашку пальцами, хоть падение ей больше и не угрожало.       — Ну и что же ты здесь забыла? — голос звучал насмешливо, с оттяжкой, но неизменно замораживал.       — Я… — она сглотнула комок в горле, — меня пригласила твоя мама.       Она каждой клеточкой ощущала его недоверие в долгом издевательском «м». Чувствовала, как дыхание Малфоя щекочет кудряшки у лба. Но он и пальцем к ней не притрагивался, лишь попустительствовал желанию Гермионы стоять вблизи.       Безразлично.       — И зачем бы ей это было нужно, а? — ткань на карманах его брюк натянулась под сжатыми кулаками. — Не подскажешь?       — Откуда мне знать… — пробормотала Гермиона, чувствуя себя чертовым Пиноккио, чей нос сейчас продырявит Малфоя насквозь.       — Посмотри на меня, Грейнджер.       Она вдруг поняла, что так и стоит, уставившись в пол, не решаясь поднять на него глаза.       Ну же, соберись.       Рывок подбородком, и вот она уже столкнулась с равнодушным, пустым, прозрачным взглядом Малфоя. Который бегло листал страницы километрового смущения, написанного на ее лице такими гигантскими буквами, что наверняка вышло за контур.       — Ты так отвратительно врешь, — выплюнул Малфой и брезгливо сощурился. — Повторяю вопрос: зачем ты здесь?       Хочешь правду?       — Мне нужна книга, — отчеканила Гермиона уже уверенней, ведь это была самая что ни на есть правда.       С коротким «почти».       — Книга?       Он как-то странно заледенел еще больше и дернулся назад, вынуждая ее разжать пальцы, окоченевшие от долгого напряжения.       — Тогда забирай свою книгу и проваливай, Грейнджер.       Голос звучал, как удар по лицу наотмашь, как лютая, снежная зима. И Гермиона поморщилась, сделала шаг еще дальше от него, чувствуя, как ободки ногтей инстинктивно и больно впились в кожу ладоней.       — Всенепременно, — язвительный тон дался ей с трудом. — Я сейчас спущусь к твоей маме, она покажет мне библиотеку, и потом…       — Нет, — резко прервал ее Малфой. — Я сам тебя проведу.       Как будто узнать дату собственной смерти с точностью до секунды. Так же не веришь в услышанное, но все думаешь, как бы это проверить.       Но он уже развернулся и шагал все дальше, очевидно, уверенный, что Гермиона последует за ним.       — Что ж, — все, что выдавила она ему в спину, — ясно. А тебе не кажется…       — Что лучше отправить тебя искать библиотеку в одиночестве, позволить навсегда потеряться в коридорах и ждать, пока твой тщедушный скелет не станет новой семейной реликвией? Конечно, кажется, Грейнджер.       Хоть она и не видела его лица, но могла бы поклясться, что он ухмыляется. Так, как только ему одному удается.       — Не дождешься, Малфой! — возмущенно выпалила Гермиона, стараясь догнать удаляющийся силуэт. — Я хотела сказать, что это будет невежливо по отношению к твоей маме — так ее оставить. Нужно вернуться и…       — О, поверь, — хмыкнул он, — она не расстроится.       Гермиона даже не успела удивиться этим словам, потому как внутри нее все заклокотало от злости на его ужасную привычку — не давать ей по-человечески закончить мысль. Все рубящие голову переживания из-за их встречи, вся нервная дрожь пальцев испарились, как мелкая лужица под палящим солнцем.       — Прекрати. Меня. Перебивать! — сквозь зубы прошипела Гермиона. Она остановилась, гневно топнув ногой, ожидая, когда же Малфой обратит на нее внимание.       Он, будто в замедленной съемке, развернулся, выпростав руки из карманов брюк. Слегка наклонил голову вбок, привычно играя бровями, и мазнул по ней взглядом так, как обычно глядят на строптивую лошадку, не желающую выполнять на конкуре нужные прыжки — с легким недовольством и насмешкой.       — Тогда начни говорить что-нибудь менее очевидное.       О, если бы Гермиона умела превращаться в дракона, то с удовольствием бы окатила наглеца взрывной волной обжигающего пламени. Но все, что ей оставалось, — раздраженно рычать в ответ, раздувая ноздри, и следовать за продолжающим путь Малфоем, звучно чеканя шаг.       Она с интересом впивалась глазами в каждую деталь обстановки Мэнора, помня, что жилище может рассказать множество удивительных вещей о своем хозяине. Раньше бы Гермиона наверняка посчитала, что вся эта мрачность и вычурность — стены самого темного оттенка зеленого, что ей доводилось видеть, уродливая лепнина на позолоченных рамах семейных портретов, недовольно шуршащих ей вслед, античные скульптуры, кажущиеся белым мраморным бельмом на глазу общей черноты — идеально подходят Малфою, абсолютно точно отражают его косные взгляды и убеждения.       Но теперь, зная, как он с детским живым восторгом встречает все новое, как с опаской, но пробует «неподобающие» увлечения, Гермиона понимала: ничто из атмосферы, предметов мебели и даже крохотных интерьерных вещиц на него не похоже. Просто не его. И этот черный строгий костюм, который сидел как вторая кожа еще с шестого курса, сейчас казался ей каким-то инородным.       Ведь для их встреч Малфой всегда выбирал нечто светлое.       Но хуже всего была тишина — такая, что уши закладывало. Гулким стуком отдавались лишь их шаги по широкой, со ступенями в два человеческих роста длиной, лестнице. Невесомо скользя пальцами по набалдашнику в форме змеиной головы на массивных перилах, Гермиона невольно вспомнила, с какой радостью Малфой впитывал весь безумный, шумный гомон рынка в Шордиче.       С каждой минутой она все больше склонялась к мысли о том, что эти двое совершенно не подходят друг другу — в Малфое где-то глубоко горел огонек живой жизни, а поместье уже давно было не больше, чем гигантским мертвым куском штукатурки.       При условии, что ее подсчеты были верны и под фундаментом Мэнора не был припрятан еще и подземный город, библиотека занимала четвертый этаж. Без преувеличений — целый этаж здания, чью протяженность не определил бы с точностью даже его собственный архитектор.       Почти подпрыгивая у внушительной дубовой двери, Гермиона то и дело прикидывала, как ей удастся унести больше книг: поддерживая нижнюю за переплет и зацепившись подбородком за верхнюю или все же обхватив всю стопку по бокам?       — Гре-е-ейнджер, постой.       Она, загипнотизированная, уже тянулась к дверной ручке, но тягучая издевка в голосе Малфоя вынудила ее замереть на месте и, прищурившись, недовольно зыркнуть на него.       — Что еще? — рявкнула она: подушечки пальцев зудели от желания нажать на чертову ручку.       — Не-а, не так быстро, — Малфой покачал головой и привалился плечом к двери, отсекая любые возможности открыть ее. — Разве ты куда-то торопишься?       Глядя, как он картинно прикладывается рукой к груди и вздыхает, она только уверилась в мысли: в Драко Малфое пропадает актерский талант. Такой, которому улюлюкают вслед, даже когда занавес уже опущен.       — Не пойму, — ее глаза-щелочки готовились лазерным лучом прожечь в нем дыру, а звучный шепот был достоин смертоносной кобры, — тебе настолько приятно мое общество, что ты торчишь тут, как приклеенный, и не даешь проходу? Кажется, ты выполнил, что хотел, — провел меня. Дальше я могу справиться и сама!       Грубо, Гермиона. Это было очень грубо.       Но Малфой, похоже, даже не заметил эту гневную тираду. А может, сделал вид, что не заметил. Так или иначе, он продолжал подпирать дверь недвижимым колоссом, ухмыляясь тому, как она покрывается красными пятнами от кончика носа до бретелек платья.       — Тебе-то паршиво удается скрыть, что мое общество тебе приятно, а, Грейнджер?       Гермиона уже было открыла рот, по-учительски наставив на него указательный палец, но тут же захлебнулась воздухом и закусила губы изнутри, превратив их в едва заметную полосу.       — Не неси чепухи… — едва слышно пробурчала она, закатив глаза. — И, может, дашь мне уже пройти?       Малфой наконец отлепился от входа и потянул на себя деревянную створку. Он форменно издевательски склонился и махнул рукой, как бы приглашая внутрь.       — Только после вас.       — Я в состоянии найти книгу самостоятельно, Малфой! — возмутилась Гермиона и едко продолжила: — Ты же можешь снова запереться в комнате и выгонять оттуда всех с дикими криками.       Она гордо прошествовала внутрь, нарочно тряхнув волосами так, чтобы кончики пощекотали нахалу ноздри.       Подняла глаза и застыла.       Просто вросла ногами в паркет, потому что перед ее лицом оказался рай. И не тот, куда попадаешь через золотые врата после взвешивания, а самый настоящий рай на земле. Ее персональный источник блаженства.       Книги.       Сотни, нет, тысячи стеллажей, доверху заполненных трактатами о зельях, художественной литературой, дневниками великих волшебников и наверняка ещё…       — Грейнджер, а ответь-ка мне на один вопрос.       — А?.. — слабо, завороженно прошептала Гермиона, едва ли даже расслышав обращение.       — Нет, ты скажи, — Малфой обошел ее и теперь стоял напротив, склонив к плечу голову и гаденько ухмыляясь, совсем как раньше, — родители уделяли хоть каплю внимания твоему воспитанию? Они вообще… — он фыркнул, — есть? Или старая кошка Макгонагалл — единственная, кому было до тебя дело?       Больно.       Очень чертовски больно оттого, что он знал. Слышал все из первых уст, смахивал ей слезы с щек и был почти… нежен тогда?       — Если так, — с нажимом продолжал Малфой, все больше приобретая прежнее школьно-презрительное выражение лица, — то, скажу я, она реально хреново за тобой смотрела. Неужели не научила, что подслушивать чужие разговоры и хамить человеку в его же доме — полное дно?       По тому, как он глотнул воздуха, Гермиона догадалась, что продолжение не заставит себя долго ждать. Этого она вынести уже не могла. Она чувствовала, как мелко дрожит нижняя губа и сжимаются крюками пальцы на ткани одежды. Ещё хотя бы одно хлесткое слово, и она просто разревется, громко, как маленькая.       Ну уж нет.       — З-зачем? — Гермиона стукнула зубами, выдавливая ровные звуки. — Зачем ты говоришь все… все это?       — А как иначе, Грейнджер? — хищно оскалился он. — Ты сказала, что мы поговорим позже, и вот, — он развел руками, будто бы в подтверждение, — мы говорим.       — Я совсем не это имела в виду… — она перешла на шепот, боясь, что если повысит голос хоть немного, то слезы непременно прорвутся.       А показывать Малфою свою слабость, как выяснилось, было чревато.       — И что же? — всего три коротких слова, но в каждое из них он добавил столько яда, будто собирался утопить Гермиону в нем.       Она не удержалась и тихо шмыгнула носом. Тут же отвесила себе мысленную пощечину и, сдержавшись, чтобы не вытереть нос рукой, отодвинула обиду за слова о родителях на дальний план.       Она не будет выглядеть жалкой. Не перед ним. Не теперь.       Гермиона поджала губы и процедила:       — Я пыталась избежать конфликта.        Малфой сардонически хмыкнул.       — А мне кажется, ты просто хотела остаться чистенькой перед своим парнем. Хотя…       Она вспыхнула, как лист пергамента от малейшего прикосновения огня.       — О, оставь продолжение при себе, Малфой! И мы это уже обсуждали.       Он вопросительно поднял бровь.       — Рон мне не парень, — с нажимом произнесла Гермиона, не находя разумных объяснений тому, какого черта продолжает оправдываться. — А если бы и был, это тебя не касается.       Он сощурился, и это было похоже на сгустившиеся в небе сизые тучи. Вот-вот грянет гром.       — Неужели? — негромкий голос Малфоя вибрировал от смеха и злости одновременно. — Так у того, что ты позавчера засунула свой язык мне в рот, был другой подтекст?       — Малфой! — возмущенно ахнула Гермиона, но это его не остановило.       — Видимо, так же как и у «Драко, пожалуйста, я больше так не буду», — жалобным тоном, таким, каким Гермиона сроду это не говорила, передразнил он и вмиг ожесточился, — после того, как ты повела себя как конченная су…       Импульс — рывок вперед, и она зажала Малфою рот ладонью, оборвав почти вылетевшее оттуда оскорбление. Намертво приклеилась к губам, трясущимися пальцами сжав челюсть.       Раньше, чем успела это обдумать.       — Замолчи! — голос надорвался со звоном, как тоненькая напряженная ниточка — от щелчка ножа. — Хватит!       Полушипение. Полушепот.       На секунду Малфой нахмурился. Отбросил ее руку от лица, шагнув назад. Развернулся и быстро скрылся за стеллажами — Гермиона могла поклясться, что тут же услышала удар и приглушенное рычание.       Это предназначалось ей?       Когда через несколько мгновений Малфой — взволнованный, сбивчиво дышащий, — вернулся, она съежилась, вопреки тому, чтобы расправить плечи.       Однако он, кажется, уже выпустил пар, потому что заговорил спокойно:       — Я… — долгая пауза, глубокий вдох. — Я не хотел, Грейнджер.       И следом, как будто он не мог позволить себе остаться окончательно побежденным:       — Ты просто меня разозлила.       Гермиона неудовлетворенно хмыкнула, скрестив руки на груди.       Когда Малфой произнес следующую фразу, его взгляд выражал одновременно внутреннюю борьбу и слабую — едва различимую — покорность:       — И про родителей… тоже. Не должен был.       Гермиона прислушалась к себе: обида еще скреблась где-то глубоко внутри, но больше не вызывала ни слез, ни злости. Ни желания укусить в ответ. Наверное, это был идеальный момент, чтобы улыбнуться и с легкостью бросить: «Проехали», но…       Слишком просто. Слишком непохоже на нее.       — Ты сказал то, что сказал. Как и всегда, — с виду бесстрастно констатировала она.       Малфой скривился и уже открыл было рот, наверняка собираясь ответить что-нибудь хлесткое, но рациональность вовремя взяла верх над ее эмоциями.       — Забудем, — пожала плечами Гермиона. — Забудем… все это. Сейчас есть более важные вещи.       — Например? — с вызовом спросил он, хотя лицо теперь почему-то выражало задумчивость.       — Я уже говорила, что пришла за книгой.       — И тебе действительно нужна книга?       Малфой едва помрачнел, но ей вдруг стало очевидно, что он ждал другого ответа, и это… Несмотря на все его острые, колючие фразы, это пустило по телу ток.       Он ждал, что она придет к нему.       — Можно сказать и так, — Гермиона не была уверена, на что именно отвечает.       — А как сказать нельзя? — в серых глазах заплясали хитрые искорки.       Она картинно вздохнула.       — Много будешь знать, Малфой…       Он цокнул в тон ей, но почти сразу сбросил с себя маску приподнятости — похолодел, отступив в сторону.       — Что ж, вперед, — махнул он рукой в сторону стеллажей.       Прошел к окну и уселся, скрестив ноги, на подлокотник большого пухлого кресла, усыпанного подушками.       А Гермиона не заставила просить себя дважды. Прикусила губу, как часто делала, сосредотачиваясь, и выудила палочку из кармана платья.       Взмах.       — Акцио, книги о Философском камне!       И тишина.       Не слышно было ни шелеста страниц, ни характерных шлепков обложек, которые всегда возникают, когда нужный фолиант пытается прорваться сквозь ряды своих «коллег». Не прозвучало и сухого гулкого удара переплетной крышки о пол.       Абсолютное ничего.       Гермиона вопросительно покосилась на Малфоя, давящегося ухмылкой.       — Что? — он притворно изумился. — Ты же в состоянии справиться самостоятельно, разве нет?       Из ее гортани вырвался клокочущий, раздраженный звук.       — Ну же, Грейнджер. Стоит только попросить.       — Помоги мне найти нужную книгу, Малфой, — процедила Гермиона, буравя его глазами, будто спуская курки сразу двух пистолетов в надежде размозжить ему черепушку.       — Кажется, ты что-то забыла, — протянул он, кривя рот. — Как же «пожалуйста»?       — О нет, — сощурилась она, — я как раз-таки помню все.       Такой толстый намек, нет, скорее даже прямой тычок носом прямо в его недавний пассаж, сработал. Малфой, как под Империусом, достал палочку и выполнил ее просьбу.       — Акцио, дневник Николаса Фламеля.       Невзрачная черная потрепанная книжонка проплыла по воздуху прямо ей в руки.       Брови Гермионы удивленно взлетели вверх. Она и не надеялась встретить первоисточник, несмотря на славу обширной библиотеки Мэнора. Это не просто вселяло надежду — заставляло чувствовать себя Кюри на пороге открытия, которое навсегда изменит мир.       — И зачем он тебе? — слегка удивленный голос Малфой вырвал ее из грез.       На то, чтобы вспомнить заготовленную ложь, Гермионе потребовалась пара секунд.       — По просьбе Министерства, — звонко ответила она, надеясь, что это звучит достаточно правдоподобно.       Впрочем, насмешливый взгляд Малфоя свидетельствовал об обратном.       — Что?       — Сейчас я должен сделать вид, что поверил тебе?       — А в чем проблема? — возмутилась Гермиона, умоляя себя не краснеть.       — Ты там даже не работаешь, — он передернул плечами и отвернулся к выходу из библиотеки, будто показывая, что даже не собирается тратить время на ее неумелое вранье.       — Тебе-то откуда знать? — она начала выходить из себя.       — Туда не берут без образования.       Коротко и так же очевидно, как их собственные имена. Но стыд, растекшийся внутри липким зловонным дегтем, не побуждал Гермиону признаться, наоборот — заставлял ее стоять на своем до конца.       — А вдруг для героини войны сделали исключение? Ты не думал об этом?       Сдайся. Сдайся. Сдайся.       Ну пожалуйста.       Когда Малфой вдруг повернулся к ней, Гермиона поняла, что ее надеждам не суждено сбыться: на его лице не отразилось ни тени сомнения. Только непоколебимая уверенность.       — Ты бы ни за что не согласилась на особое отношение к себе.       — О, ты так хорошо меня знаешь? — огрызнулась она.       — Семь лет, — просто ответил Малфой.       Он вновь отвернулся ко входу, а Гермиона так и застыла, пораженная вспыхнувшей в сознании мыслью.       Он… Он сказал, что знает ее семь лет. Знает.       Она же семь лет знала, что должна думать о нем.       Разница в формулировках захлестнула ее обжигающим цунами, только подогрев желание сражаться.       Крепче сжав в руке дневник Фламеля она окинула взглядом место у окна, где устроился Малфой. Две громадины мягких кресел оливкового цвета, разделенные миниатюрным журнальным столиком со стеклянной поверхностью.       Гермиона Грейнджер, которую «знает» Малфой, наверняка заняла бы кресло напротив того, подлокотник которого он облюбовал, и, поджав под себя ногу, вгрызлась бы взглядом в книгу, не поднимая на него головы.       Решение пришло к ней моментально.       Гермиона двинулась вперед и беззастенчиво плюхнулась в его кресло, неуклюже подтолкнув Малфоя локтем. Она ожидала всего: что он заворчит, вскочит, съязвит что-то, но никак не продолжит вальяжно сидеть на подлокотнике, ни на сантиметр не меняя положение.       Что ж, будь по-твоему.       Гермиона как ни в чем не бывало примостила книгу на коленях и уставилась на форзац, пытаясь разобрать неожиданную размашистую подпись.       «Дорогая Нарцисса!       Посылаю вам этот дневник. Если вам удастся верно истолковать написанное, он обязательно поможет с возникшей проблемой. Желаю вашему сыну скорейшего выздоровления.       С уважением, Николас Фламель.»       Гермиона пробежалась по строчкам и удивленно подняла глаза на Малфоя. Уловила, как его взгляд метнулся прочь от написанного и принялся деланно безразлично изучать книжные полки.       — Ты чем-то болел?       — Ох, еще скажи, что ты никогда не подхватывала простуду или что-то в этом роде, — ответил Малфой так непринужденно, будто кашель — именно та причина, по которой обычно связываются с величайшим алхимиком.       — А когда твоя мама писала ему?       — Не знаю, может, года три назад.       — Вряд ли дело было в простуде… — задумчиво протянула она. — Фламелю удалось вам чем-то помочь?       — Много будешь знать, Грейнджер… — картинно вздохнул Малфой.       Она фыркнула и сделала мысленную пометку вернуться к этому позже, убеждая себя, что дело лишь в праздном любопытстве. А пока бережно провела указательным по изображению Уробороса на первой странице, скользя по полустертым латинским буквам заглавия.       «A… est principium et finem omnia»       Над ухом раздалось едкое покашливание:       — Помочь?       — Я могу справиться и сама, — почти рявкнула Гермиона, не глядя на него. Щеки горели из-за столь ощутимого присутствия Малфоя.       — Брось, Грейнджер, — мягко рассмеявшись, продолжил он. — Хотя бы ради интереса узнай, как это: когда рядом сидящий не пускает слюни на книжку, а действительно читает ее.       Наверное, стоило взбунтоваться. Наверное, стоило заявить, что Гарри и Рон никогда так не поступали.       Наверное, стоило соврать.       Однако вместо этого Гермиона, растянув губы в вызывающей улыбке, подняла голову и, выдержав долгий самодовольный взгляд Малфоя, сказала:       — Только чтобы доказать тебе, что ты ничем не лучше остальных.       Он фыркнул так, будто это была самая смешная шутка на свете.       — Желаю удачи.       Гермиона закатила глаза и вернулась к заглавию, пытаясь разобрать едва читаемые буквы.       — Начало и конец всего… — пробормотала она себе под нос. — А что первое?       — Может, «a vita» — жизнь? — предложил Малфой, с интересом склоняясь к ней. Точнее, к книге на ее коленях.       И она непременно бы сохранила хладнокровие, если бы не концентрированный сандаловый аромат, ударивший в ноздри. Напомнивший обо всех случайных и намеренных касаниях, слезах, хохоте, поцелуях — о том, что скрывал каркас взаимных издевок и нарочито враждебных взглядов. О том, что действительно выделялось среди привычной шелухи.       — М-может и так, — кивнула Гермиона, пряча глаза. — Ты читал его дневник раньше?       Малфой отрицательно мотнул головой, перелистывая страницу. Так, словно он не находил хоть сколько-нибудь волнительным отсутствие допустимого расстояния между их телами.       Но когда Гермиона оторвалась от наблюдения за движениями тонких длинных пальцев, она заметила, как дергаются его желваки.       — Магнум опус, или Великое делание, — начал вслух Малфой, — трудоемкий процесс создания Философского камня. Заключается, прежде всего, в создании человеком себя самого, то есть полном и всеобщем раскрытии его способностей, власти над своей судьбой, и, в особенности, — он невесело усмехнулся, — совершенном освобождении его воли. Состоит из…       — Четырех стадий, — по привычке подхватила Гермиона. — Черной, белой, желтой и красной. Черная вклю…       — Мисс Грейнджер, — ледяным голосом прервал ее Малфой, — минус пять очков с Гриффиндора за то, что вы абсолютно невыносимая всезнайка. — Он прыснул, заметив, как она инстинктивно стала на несколько тонов белее.       — Малфой! — воскликнула она и тут же перешла на возмущенный шепот: — Ты напугал!       — Кто ж знал, что ты до сих пор боишься потерять баллы.       Она вновь закатила глаза, внутренне стыдясь своей бурной реакции.       — Итак, — Малфой подкинул вверх указательным воображаемые очки и выжидающе прищурился, — что же входит в черную стадию, мисс Грейнджер?       — Эй, — прыснула Гермиона, — хватит, Малфой, прекрати-и.       — Ах вы отказываетесь отвечать? — он комично насупил брови. — Что ж, минус…       — Стоп-стоп-стоп! — Гермиона активно замахала руками, едва не попадая ему по лицу. — Отвечу я, отвечу! — и она продолжила, внутренне соглашаясь с когда-то услышанным:       Если заставил кого-то плакать, лучший способ извиниться — развеселить его.       — Черная стадия, кхм, — Гермиона откашлялась, глотая последние смешки, и заговорила, со знанием темы чеканя фразы: — ее еще называют подготовительной. На этой стадии происходят коагуляция серы и растворение Философского Меркурия, говоря проще — ртути. Если что, коагуляция — это…       — Да я-то в курсе, что это, Грейнджер, — дальше Малфой смаковал каждое слово, едва не причмокивая, как от любимой сладости. — А вот тебе бы не помешало освежить в памяти кое-какие моменты.       — Что?!       За такую дерзость она готова была стукнуть Малфоя пресловутым Конфундусом в тот же миг, как последняя буква сорвалась с его губ. Просто неслыханно! Она намертво вызубрила эти строчки еще на первом курсе, в той единственной школьной книге…       — Салазар, да ты же сейчас взорвешься, — он приподнял уголки губ, качая головой. — Вот, посмотри сюда, — он ткнул пальцем в нужную строчку.       «Великое делание начнется, когда порыв ветра разотрет яблоневое древо в прах и утопит его семена в земле, а ворон взмахнет могучим крылом и скроет небесный свет.»       — Видишь? Речь идет не о химическом способе. Это…       — Аллегория, — нахмурилась Гермиона, вгрызаясь в текст. — Но все же сходится! — воскликнула она, подняв на него взгляд. — Ртуть обычно ассоциируют с женщиной, а здесь яблоня как раз дарит жизнь своим детям. А семя, ну-у, — она замялась и выпалила: — в общем, думаю, ты понимаешь, что речь идет о мужчине. Вот ворон… Он разве не символ черной стадии в алхимии?       — Толково, Грейнджер, но не-пра-виль-но, — глаза Малфоя сверкали, как две олимпийские медали за первое место. — Загвоздка в описании, пойми же. Там почти прямо сказано, что Магнум опус создает не камень, а…       — Человека, который сможет его получить, — ошарашенно закончила она. — Но тогда я не понимаю…       — Слушай, забудь про яблоню, — он ловко вскочил с подлокотника, и Гермиона поразилась его рвению.       Малфой принялся мерить шагами расстояние между креслами, то и дело подкрепляя собственные выводы кивками.       — Она абсолютный рудимент, только специально рассеивает внимание. Я считаю, главное здесь — семя. Оно в земле, но расти не может, потому что ворон, — он сотворил в воздухе кавычки, — закрывает ему свет. Кстати, обрати внимание, как много указаний на черный: семя, земля, птичье оперение, затмение, — он загибал пальцы. — Я бы посмотрел на его значение, мы проходили цвета на…       — Прорицаниях, — сквозь зубы выдавила Гермиона.       — К счастью, Грейнджер, в отличие от тебя, — выразительно подмигнул ей Малфой, — я был очень примерным учеником и помню, что нам рассказывали. Черный…       — О, перестань! — возмутилась она. — Я знаю это и без шарлатанки Трелони! Черный — цвет власти и смерти, ненависти и отрицания, всего того…       Малфой отчего-то помрачнел, и мысль ускользнула от нее, словно ящерица, которая юркает в кусты от любого неосторожного движения поблизости. В попытке ухватить хотя бы кончик ее хвоста, Гермиона протянула:       — Если сопоставить все… — от волнения она ущипнула ногтями нижнюю губу, — получится, что у истоков создания Философского камня стоит, э-э, мужчина в отчаянии? — Гермиона недоверчиво хмыкнула.       — Знаешь, еще немного, и в чаше Гриффиндора не хватит места для рубинов, — даже такая едкая похвала звучала от Малфоя настолько неожиданно, словно он признавался в любви соплохвостам. — И раз уж ты уловила суть, то расшифровать другие стадии будет гораздо проще.       — Ну белая — новое начало, это понятно, — бормотала она, глазами бродя по строкам. — А желтая… Что значит «для каждого она своя»? Что еще за чушь?!       — Эх, Грейнджер-Грейнджер, — он завершил свои хождения по мукам и теперь нависал над ней со спины, опираясь предплечьями на спинку кресла. — Всего лишь двойное значение цвета. Желтый означает удачу, но также и разлуку. Что-то вроде исполнения всех желаний, кроме заветного.       — Все-то ты знаешь, — недовольно буркнула Гермиона. Ей никак не удавалось взять в толк, по какому принципу работают мозги Малфоя. Сколько себя помнила, она всегда опережала его по предметам, а тут…       — Образное мышление.       — А?       — Ты сейчас наверняка задаешься вопросом, почему до меня доходит быстрее. Образное мышление, Грейнджер, — он обжег шепотом ее ухо, пуская мурашки по шее и ниже, к едва прикрытым бретельками лопаткам. — Не всегда нужно копать глубоко, чтобы понять. Иногда достаточно просто сделать шаг назад и насладиться картиной.       И, будто бы в подтверждение, он неспешно, с кошачьей грацией, обошел кресло и встал напротив нее, склонив голову к плечу. Скользя взглядом по ее телу так, словно Гермиона — прежде невиданная бабочка, и Малфой решает, достойна ли она украсить его коллекцию.       — Что же тогда значит красная стадия? — она прикусила губу, храбрясь под его пронизывающим, изучающим взглядом. Вызовом, который он снова ей бросал.       — Это победа, — глубокий голос кололся на коже, забирался в мозг и внушал совершенно другой смысл слов. — Кульминация.       — А разве красный не цвет любви? — Гермиона удивленно приподняла брови, намеренно отвлекаясь на разговор.       — Каждый говорит о том, во что верит.       — Ты не веришь в любовь?       На секунду он замялся: замер с ничего не выражающим лицом. Но спустя всего миг — Гермиона даже не успела проанализировать смену его настроения, — ухмылка вновь заиграла на его губах.       — Я верю в желание, Грейнджер. В своего рода взаимность, если хочешь, — он подобрался ближе и теперь почти упирался голенями в ее согнутые ноги. — Вот во что я верю.       Гермиона невольно задержала дыхание. Все, что говорил Малфой, было сродни тому пугающему чувству, когда стоишь на краю обрыва, заглядываешь вниз и гадаешь: если прыгнешь, ты разобьешься от удара об воду или все же полетишь?       — А ты?       Его руки легли на подлокотники кресла, а сам он навис над ней. Теперь их лица находились примерно на одном уровне. Слишком близко.       Поэтому, блуждая по нему взглядом, избегая ответа, избегая наткнуться на проницательные серые глаза, ей удалось зацепиться за маленькое пятнышко на скуле на пару тонов темнее общей бледности его кожи. Так и не разобравшись, веснушка это или, скорее, родимое пятно, Гермиона сосредоточила взгляд в одной точке, как делают йоги, удерживая равновесие.       Это помогло собраться с мыслями. Отчасти.       — Ну, я люблю своих друзей, — в замешательстве проговорила она. — Своих… родителей. Так что, очевидно, я ве…       — Речь не об этом.       По лицу Малфоя пробежала тень, но он быстро взял себя в руки. В отличие от Гермионы, до которой только дошло, о какого рода любви он спрашивает.       — Я не знаю, — негромкий шелест. — Я пойму, когда почувствую.       Зря она это сказала.       Пятнышко на его щеке поползло вверх, давая понять, что Малфой ухмыляется. И приближается.       — Ты любишь эксперименты, Грейнджер?       Она с замиранием сердца признала, что, обладай змей-искуситель таким же тягучим голосом, ее бы выдворили из Рая в первый же день. За то, что поддалась.       Пятнышко собралось складками, и она узнала опасный прищур.       Когда Малфой вдруг опустился на колени, у нее перехватило дыхание.       Пара долгих напряженных секунд — и Гермиона ощутила тепло его руки, медленно крадущейся вверх по ее лодыжке, голени, колену, сжимая пальцами чувствительные участки кожи. Где-то на задворках сознания поняла, что платье поднимается, открывая все больше тела. Дает его ладони больше доступа.       — Стой.       Она перехватила запястье Малфоя, встречаясь с недоуменным серебристым взглядом. С вкраплениями той детской обиды, которая рождается у парней, когда их на месяц отстраняют от квиддича. Забирают то, чего они хотят.       — Ты же собиралась чувствовать, разве нет? — он выгнул бровь, усиливая давление на бедро там, где Гермиона его остановила.       — Я сказала, что мы все з-забудем… — она попыталась сдвинуть его руку ниже, но этим только больше прижала ее к коже, предательски покрытой мурашками. — Ты же не спорил…       — Я и сейчас не спорю, Грейнджер. Тебе не нужны воспоминания, — в его голосе прорезались хищные нотки, — нужно только создать новые.       — А что, если я не хочу? — слабый вызов.       Гермиона, будто наблюдая за своим телом снаружи, заметила, как совершенно не вовремя прикрываются веки. Но даже из-под опущенных ресниц ей было видно, как Малфой цокнул и неверяще качнул головой.       — Ты так отвратительно врешь.       Его ладонь легла на затылок.       Она проникла в волосы, пока другая буквально впилась в бедро. Малфой внезапно подался вперед и легким уколом, почти бережно на контрасте с прикосновениями, мазнул губами по щеке, углу рта. А потом так же неспешно, лениво раскрыл языком ее губы, скользя внутрь.       Страсть.       Раньше Гермионе казалось, что она вспыхивает моментально, по щелчку. Теперь она сравнила бы ее с велосипедным спуском: когда постепенно набираешь и набираешь скорость, а потом вдох — и ты летишь вниз с безумной быстротой. Теряя управление.       Вдох.       И Малфой впивается в ее рот, раздвигает коленом ноги. Жарко, стремительно, не оставляя и секунды на протест.       Который и так бы не прозвучал.       Ей нравится чувствовать. Его руку, настойчиво удерживающую шею, будто Гермиона допускает мысль о сопротивлении. Горячую ладонь, ползущую по бедру и, наконец, сжимающую ягодицу под платьем. То, как от этого он гортанно рычит.       Вдох.       И она вжимается в мягкую спинку кресла одной только поясницей, пока Малфой, врастая коленями в сиденье между ее ног, рывком стягивает с плеча бретельку. И в этот момент Гермиона может думать только о двух вещах.       О том, почему же кресло все никак не падает от их безумных движений — какое-то хитрое заклинание, должно быть?       Но больше всего о том, пожалеет ли она об этом завтра.       Вряд ли.       — Твою мать… — шепчет Малфой, со звуком отрываясь от ее рта. — Ты…       И снова целует глубоко, рвано. Не договаривая.       Однако даже эти слова делают с ней что-то абсолютно невероятное, совершенно незнакомое. Рябью на воде от порыва ветра, по низу живота проходит дрожь и оставляет теплый сжатый узел нервных окончаний.       Вдох.       И пальцы сами, без спроса поддевают пуговицу на черной рубашке и расстегивают ее. Бегают по острым ключицам Малфоя, слегка пощипывая кожу. Хватаются за застежку ниже.       — Нет.       Он отстранился и удивленно посмотрел на Гермиону. Так, словно она только что заявила о желании спалить дотла Хогвартс.       — Не дразни меня, — выдохнул Малфой. — Ты же не хочешь этого на самом деле. Я знаю, что не хочешь, — добавил он, едва она уже открыла рот для возражений.       — Откуда тебе…       — Грейнджер, — он увеличил расстояние между ними и теперь стоял перед Гермионой с тем самым выражением лица, что получает от родителей ребенок, заявляя, что непременно станет космонавтом, — у тебя когда-нибудь был секс?       Она так и сидела, растрепанная, с задранным подолом, решительно ничего не понимающая. Не знала, смутиться ей от вопроса или расплакаться от… всего.       — Нет, — очень тихо.       — И я не думаю, что ты хочешь, чтобы твой первый раз был со мной в этом доме. Не хочешь ведь?       Гермиона отчетливо слышала в его вопросе то, чего никогда не рассчитывала бы встретить. Неуверенность.       — Я…       — Драко! Мисс Грейнджер! Вы здесь?       Стук в дверь и высокий голос миссис Малфой послужили контрастным душем. Гермиона протрезвела, как после недельного беспробудного пьянства. Вскочила на ноги, принялась приглаживать прическу и оправлять платье, краем уха подмечая смешки Малфоя.       — Замолчи! — шикнула она.       Он пораженчески вскинул руки, не переставая ухмыляться.       — Да, мам. Ты можешь войти! — крикнул он, издевательски подмигивая краснеющей Гермионе, с трудом возвратившей себе божеский вид.       Дверь со скрипом поддалась, впуская внутрь миссис Малфой и семенящего за ней по пятам Сэмпера. И если женщина выглядела вполне удовлетворенной несколько помятым видом обоих, то водянистые глаза-блюдца домовика источали неприкрытый ужас.       — Что эта гряз… — беспокойно зашамкал он, тряся щуплыми ручонками.       — Исчезни.       Ровный ледяной голос хозяйки заставил его в мгновение ока раствориться в воздухе.       — Уж простите его еще раз, мисс Грейнджер, — тяжело вздохнула та, разводя руками.       — Что вы, миссис Малфой, это я прошу прощения, что так вас оставила, — виновато начала Гермиона. — Мне очень неловко.       — О, не беспокойтесь, — она довольно, даже, пожалуй, слишком довольно улыбнулась и с интересом спросила: — Вы нашли то, что требовало Министерство?       — Ну-у да, — неуверенно выдала Гермиона. — Почти.       Вот теперь она напрочь забыла про дурацкую официальную версию своего визита.       — То-очно, Министерство… — едко протянул Малфой. — Боюсь, Грейнджер немного отвлеклась.       Если бы Гермиону сейчас спросили, о какой суперсиле она мечтает, это непременно была бы способность убивать Малфоя взглядом.       — Возможно, мне действительно стоит потратить чуть больше времени, — процедила она, гневно косясь на нахала. — Дело в том, что я только начала изучать дневник мистера Фламеля.       — Мисс Грейнджер, позвольте мне немного облегчить вашу задачу, — миссис Малфой с идеально невозмутимым видом подобрала лежащую на полу книгу. — Я в свое время, можно сказать, зачитала его до дыр, — она внезапно посерьезнела, бросив взгляд на сына. — Поэтому, если вы скажете, что именно ищете…       — Мне нужна информация о том, может ли Философский камень вернуть к жизни человека.       На языке Гермионы уже вертелась масса вопросов о том, что же все-таки случилось три года назад. Но допытываться у миссис Малфой, настоящего оплота воспитанности, она так и не смогла решиться.       — Так-так, — бормотала та, листая страницы. — Его свойства должны быть где-то в конце… Да, вот! — она протянула Гермионе дневник. — Читайте отсюда, мисс Грейнджер…       — И вслух, — добавил Драко.       Как Грейнджер канатоходцем балансировала над его тайнами, постоянно грозясь сорваться вниз и выудить все подробности, так и сам он никак не мог унять щекочущее любопытство.       Что-то происходило, и на этот раз он не собирался оставаться на вторых ролях.       — Философский камень — уникальное явление, доступное лишь единицам, — Драко невольно заметил, как в голосе Грейнджер, трепетно водящей пальцем по строчкам, появились завороженные нотки. — Его невозможно по-настоящему создать посредством алхимических реакций. Свет его проявится, стоит лишь переплести отражения тел и душ Меркурия и Сульфата. Тогда в ваших руках окажется невиданная сила, способная излечивать недуги, обращать печаль в золото и даже…       Она запнулась и моргнула, будто надеялась, что, открыв глаза, не увидит последних слов.       — Воскрешать умерших.