***
Тук-тук-тук. Белая сипуха колошматила по стеклу острым клювом. И, судя по частым и гневным ударам, делала это уже довольно долго. Тук. Тук-тук. Гермиона со вздохом отставила от себя чашку с мятным чаем. Тем самым волшебным, по мнению миссис Уизли, чаем, который должен был успокаивать нервы. Да-да. Тук! Тук! И почему она так стучит… Гермиона наконец открыла окно, протягивая сове угощение. Однако та, похоже, успела достичь крайней степени птичьего негодования: вместо сушеного мяса с размаха клюнула раскрытую ладонь, бросила на подоконник газеты и умчалась, злобно топорща перья. Гермиона растерянно уставилась на пятнышко крови, тут же выступившее на коже. Проследила ветвистый путь красных капель по линиям на руке дальше — к газетным страницам. Моргнула. Очнулась. Не имея ни малейшего понятия, где сейчас находится палочка, призвала ее. — Акцио, — пустым безынтонационным голосом. Похожим на монотонный скрип призрачных связок профессора Бинса. Из коридора послышалось недовольное шебуршание, будто палочка отчитывала хозяйку за такую беспамятность. Но спустя несколько секунд шуршащего укора древко все же приземлилось в здоровую ладонь и послушно начертило в воздухе руну заживляющего заклинания. Гермиона потянулась очистить титульный лист «Ежедневного Пророка» и невольно пробежалась глазами по заголовку. Ох… По какому-то особенно издевательскому закону Вселенной каждый раз, когда она говорила себе, что хуже уже не будет, происходило нечто убеждающее ее в обратном.«Бывший Пожиратель Смерти сбежал во Францию?»
Первую полосу под заголовком занимало изображение Малфоя. Весь в черном, со сжатыми челюстями и насупленными густыми бровями он идеально соответствовал образу человека, который, согласно коротенькой статье, прилепленной чуть ниже колдо, «осознал, что в Англии у него нет никакого будущего». «Реакция французского Министерства Магии на такое прибавление у «Квиберонских квоффельеров» пока неизвестна. Будем надеяться, снитч Драко Малфой ловит так же быстро, как меняет свою преданность…» Кто мог написать подобное? Гермиона стрельнула глазами в правый нижний угол страницы в поисках инициалов того, из-под чьего пера вышла эта омерзительная статейка. Ну конечно. Скитер. Пальцы сжались на тонкой бумаге, разрывая ее в нескольких местах. Гадство. Полнейшее гадство. И заголовок, пожалуй, хуже всего. Что значит сбежал? Малфой уехал, потому что прошел отборочные, потому что его приняли во… французскую команду. По квиддичу. До Гермионы только сейчас дошло, что именно она прочитала. Он действительно сбежал. Только не от холодной неприветливой Англии, не от волшебников, бесцеремонно тычущих пальцами в его левое предплечье. Малфой сбежал от нее. Вот так просто. Вчера Гермиона проснулась одна. В кровати. В квартире. Не то чтобы она ожидала чего-то другого, просто… На самом деле она даже почувствовала облегчение. Отчасти. Совместное пробуждение казалось ей слишком неловким, и, видимо, Малфой разделял эту позицию, раз ушел раньше, чем она открыла глаза. Так Гермиона считала до обеда. Если быть честной, до бокала вина вместо обеда. Ладно-ладно, пары бокалов. Ну, максимум трех. В общем, после того, как мир предстал перед ней во всем своем красном полусухом обличье, твердые убеждения стали несколько расплывчаты. — Х-рошо, он ушел, — бормотала она, слегка заплетаясь. — В принц-пе правильно. Но даже не написа-ать? Гермиона упорно расстраивалась и дальше. Как-никак, талантливый человек талантлив во всем: с тем, чтобы скручивать ноющие ощущения в груди болезненными спиралями, она справлялась мастерски. До ужина. Кхм, до небольшой порции огневиски вместо ужина. Честно. Потом она просто свернулась клубочком на диване и заснула. Проснулась под утро с головной болью. Одна. Понуро побрела на кухню и заварила себе тот самый ни капли не успокаивающий нервы мятный чай. В настоящее Гермиону вернул тихий шлепок газеты о кухонный пол. Она удивленно перевела взгляд на руки и поняла, что «Ежедневный Пророк» в них превратился в измятую промокашку. А под ногами валялся выпуск «Придиры», по досадной случайности избежавший той же участи. По крайне досадной случайности.«Драко Малфой и Гермиона Грейнджер больше не враги.»
Вот что гласил заголовок их совместного интервью, случившегося, кажется, целую вечность назад. Больше не враги. Уж это она точно знала, после той ночи. Не враги. Но и не что-то большее. Если рассуждать логически, они друг другу вообще никто. Просто люди, между которыми произошло нечто незабываемое. Незабываемое и прекрасное. Такое, что при малейшем секундном воспоминании об этом у нее по низу живота пронеслась горячая волна. Просто люди, живущие теперь в разных странах. Увидев «Пророк», Гермиона вновь опрометчиво решила, что хуже уже не будет. Однако колдография под статьей в «Придире» свидетельствовала об обратном. Безжалостно окунала ее в реальность произошедшего, наплевав на уже тлеющие страницы. Слабый огонек тушили соленые капли. Полумне удалось запечатлеть тот самый момент, когда она невольно засмотрелась на Малфоя. Не сдержала эмоции. Вот он, сидит, повернувшись к колдокамере напряженным профилем, будто высеченным из мрамора. А Гермиона блуждает глазами по точеным чертам, словно впервые видит. Секунда — и ее губы приоткрываются в улыбке. Завороженно обнажают зубы, за которые он когда-то нещадно ее дразнил. Больше не станет. Ведь квиддич наверняка отнимает слишком много времени. — Гермиона! Когда, блин, ты в последний раз кормила кота? Она вздрогнула и оторвалась от газеты. На пороге кухни стояла Джинни, удивленно переводя взгляд с «Придиры» на ее лицо и обратно. Тот самый я-знаю-больше-чем-ты взгляд. — Какого кота? — Твоего, Гермиона, — подруга насторожилась. — Живоглота. Он, не переставая, мяукал все те несколько минут, что я здесь. Ты его кормила? Глотика? Он… О нет! Она действительно ни разу за два дня не подошла к его миске. Она… Да она даже не услышала ни единой голодной просьбы. Ты самая отвратительная хозяйка из всех! — Годрик, я… я сейчас, — засуетилась Гермиона, шаря глазами вокруг. — Только найду его миску. По-моему, она была… — Гермиона. — Я точно видела ее где-то возле… — Гермиона, остановись. —…холодильника. Или у барной стойки?.. — Гермиона, я уже его покормила. Миска и корм стоят в коридоре. — Черт, да где же?.. Стоп. Что? — Живоглот очень уж требовал, да и еда его оказалась прямо под носом. В общем, я покормила, так что расслабься и… — Джинни вдруг запнулась: ее глаза открылись шире. — Что у тебя с лицом? Рука Гермионы дернулась к щеке. Ну конечно. Она опять плакала. В последнее время делать это незаметно для себя самой, похоже, вошло у нее в привычку. — Ничего такого, Джинни, — она отрицательно замотала головой. — Все н-нормально. Да. Нормально. — Оу, я вижу, — подруга подошла ближе и заглянула в газету, зажатую в другой ее руке. — Не думаю, что тебя так расстроило то, что ты не нравишься себе на колдо. «Грейнджер, если не постараешься, мое надменное лицо выйдет в кадре лучше.» А вот теперь Гермиона услышала свои слезы. И тут же уткнулась Джинни в плечо, чувствуя, как та успокаивающе похлопывает ее по спине. — Это из-за Малфоя, да? Гермиона несогласно замычала и повернулась, прижалась к подруге щекой, чтобы не терять возможность говорить. — Нет, это не из-за… — сбилась. — Ладно. Отчасти он тоже имеет к этому отношение, просто… — она все-таки выпуталась из объятий и беспомощно всплеснула руками, оседая на стул. — Просто я не понимаю! Не понимаю… Джинни приземлилась на сиденье напротив и перевернула ее левую ладонь тыльной стороной вверх. Гермиона уже догадалась, что сейчас произойдет, но это не особо воодушевляло. Скорее наталкивало на мысль: со стороны ситуация кажется патовой. Вот оно. Легкое движение подушечек пальцев по коже. Эдакий бессловесный разговор, состоящий из того, что вслух звучало бы слишком слащаво: люблю тебя. И следом — все наладится. Гермиона всегда удивлялась тому, как Джинни удается вмещать объемные фразы на такой маленькой площади: она никогда не заходила дальше запястья. Гермиона сама ее научила. После битвы. Случайно. Когда занялся рассвет и уже точно стало ясно, что не все смогут его увидеть. Тогда они вдвоем сидели на полуразрушенных, покрытых пеплом вперемешку с засохшей кровью ступеньках и не говорили ни слова. Держались за руки. В какой-то момент Джинни вздрогнула и заплакала. Протяжно. Без пауз. Будто ей совсем не нужно было дышать: все место в легких занимали те, с кем она прощалась, — Фред, Люпин, Тонкс. До встречи. Гермиона поняла, что кружит пальцами по ее ладони, только когда подруга затихла и перевела покрасневший взгляд на их руки. И пусть движения сбивались, пусть растирали по коже грязь, смысл написанного был отпечатан где-то на подкорке: они рядом. Они всегда будут рядом. Гермиона хотела передать так много, что уже чертила узоры на предплечье Джинни. Долго. Даже не вспомнит точно, сколько они тогда просидели на разваленных бугристых ступеньках. Наверное, несколько часов. Так у них и появился этот негласный жест поддержки. И то, что подруга использовала его сейчас, значило только одно: на самом деле все гораздо хуже, чем Гермиона предпочитала считать. — Ну что ж, — начала Джинни: ее вздох в густой уютной, пусть и несколько печальной тишине не предвещал ничего хорошего. — Я не давила на тебя все это время, надеюсь, ты оценила. Но теперь, учитывая твое… состояние, — она указала прямо на понуро скорченное и наверняка еще красное лицо Гермионы, — пришло время рассказать мне, что происходит. — Здесь все написано, — буркнула Гермиона и подтолкнула к подруге измятый «Пророк». — Гермиона Грейнджер, за кого ты меня принимаешь? — спросила Джинни голосом, достойным своей матери. — Я читала эту газетенку, и если ты всерьез думаешь, что все, что меня интересует, — это спортивные достижения Малфоя, то… — Хватит. Я расскажу. Слушать о спортивных достижениях Малфоя сейчас было слишком… просто слишком. — Ты, наверное, помнишь, как посоветовала мне назначить ему встречу. Ну, тогда, когда он пропал на неделю после нашего, э-э, ужина. Так вот, кхм, — Гермиона прочистила горло, — я так и сделала. И мы… виделись какое-то время. — Более содержательной истории я в жизни своей не слышала, — хмыкнула Джинни. Ее глаза уже вовсю горели стремлением выяснить подробности. — Где вы виделись? Как часто? В конце концов, в качестве кого вы виделись? Последний вопрос вызвал у Гермионы жгучее желание заползти под стол и спрятаться там навсегда. По крайней мере, до того момента, пока она не останется в квартире одна. Признаться честно, ее уже начинали беспокоить эти внезапные появления других людей в ее квартире. Может, не сегодня, но нужно будет подумать над антитрансгрессионным барьером. — Мы встречались несколько раз, — выдавила она. — В маггловской части Лондона, а еще… — выдох. — В общем, я была в Малфой Мэноре. — Ты… что?! — ахнула Джинни, таращась на нее, как на боггарта. — Ну-у… это, можно сказать, вышло случайно. Меня пригласила Нарцисса, — заметив, как вытянулось лицо подруги, Гермиона поспешила уточнить: — На самом деле я сама ее попросила: мне нужна была хорошая библиотека, то есть, э-э, книга из библиотеки, а ты же знаешь, у Малфоев их миллион, и я думала, что найду ту, что меня интересует. Кстати, я действительно ее нашла. Дело в том, что… — Так. Стоп, — прервала ее Джинни. — Давай-ка по порядку: сначала расскажи про Малфоя, потом — про книгу. — Тебе не помешало бы пересмотреть приоритеты… — пробубнила Гермиона. — Я уже все рассказала о нем. — Ну, я совершенно точно не слышала еще ни слова о том, что Малфой делал в твоей квартире, — подруга снова сверкнула на нее всезнающим взглядом из-под прищуренных век. — В моей… — голос дрогнул, — квартире? С чего ты… С чего ты вообще взяла, что он здесь был? — То есть ты хочешь сказать, что на барной стойке нет галстука с вышитой буквой «М»? — хихикнула Джинни. Галстук? Взгляд Гермионы метнулся к стойке и… черт. Он действительно лежал там, издевательски зеленый. Той ночью она даже не заметила, что на Малфое был галстук. Нет. Она определенно помнила — теперь вспомнила — как схватилась за него прежде, чем поцеловать Малфоя. Внезапное осознание того, в каком, должно быть, плотном тумане она провела последние пару дней, рухнуло на плечи и окончательно придавило ее тело к стулу. — Ну да, он, э-э, заходил, — сдавленный писк. — Мы поговорили. — Конечно же, вы поговорили, — елейно произнесла Джинни, отчего-то с особенной внимательностью изучая кухонный паркет. — Ты же всегда разговариваешь с людьми так, что на полу потом валяются пуговицы. — Пуговица, — машинально поправила ее Гермиона и тут же осеклась, пряча вспыхнувшее лицо в ладонях. — Это совсем не то, что ты думаешь… — слабо промычала она. — А я ничего и не думаю, — с апломбом заявила подруга. — Я знаю. И… Мерлин, да выгляни ты уже! Я не вижу в этом ничего такого. — Но, как же…? — неуверенно спросила Гермиона, поднимая глаза. Удивительно, но Джинни не выглядела ни разочарованной, ни разозленной — только слегка удивленной. Будто бы она только что поймала Гермиону на чем-то вроде списывания на экзаменах. — Не спорю, я шокирована. О-очень шокирована. Я думала, все случится быстрее, — фыркнула Джинни. Если бы в этот момент Гермиона осмелилась сделать глоток наверняка уже остывшего чая, то обязательно поперхнулась бы. И не факт, что не летально. Теперь уже она была шокирована. Очень-очень-очень шокирована. — И не смотри на меня так, — беспечно продолжила подруга. — Он вполне прилично вел себя с тобой, — она принялась загибать пальцы. — Был заинтересован, раз даже узнавал у меня, где тебя можно найти. Ну, помнишь, в самом начале? — Гермиона кивнула. — И не отрицай, дорогая, он красив как черт. Никто бы не устоял. Гермиона не поспорила бы ни с чем из перечисленного. Все было именно так. Малфой относился к ней… хорошо, насколько это вообще казалось возможным в его случае. Единственный вопрос, терзающий ее после слов Джинни, заключался в банальном: почему она? И ответ горел в мыслях, отражаясь от стенок черепа мельчайшими интонациями Нарциссы. Но теперь, после увиденного в «Пророке», он обрел иной смысл. Горький. Эгоистичный. Еще позавчера назад Малфой действительно поражал ее. Кто бы мог подумать? Ей казалось таким невероятно трудным то, что он сделал: по сути, наперекор кошмарам, мучившим его каждую ночь. Не так давно Гермиона позволяла себе сомневаться: лекарство она или… Лекарство. Ее присутствие облегчало ему жизнь. Делало выносимой. Все, что происходило между ними, было своего рода индульгенцией, а Гермиона — той самой пригоршней монет, которыми Малфой покупал свою невиновность перед тем, кто с ненавистью взирал на него со всех зеркал. И все, что теперь осталось ее гордости, — издевка. Надежда на то, что в руках он хотя бы держал галлеоны. — Ты жалеешь? — подруга вырвала ее из мыслей, нарушив молчание. Осторожно, будто подступалась к разъяренному дракону. В этом была вся Джинни. Ни одного лишнего слова, вопроса, вывода. Все в точку. В зудящую, как от укуса сразу тысячи комаров, точку. А главное — с олимпийским спокойствием. Таким, будто Гермиона не сидела сейчас перед ней, с горем пополам закончив реветь и пить, и не выдавала порционно информацию о взаимоотношениях с Драко Малфоем. — Нет, — тихо, но твердо. И ведь не соврала же. Даже на самую крохотную малость не соврала. Она не жалеет. И не будет жалеть. Конечно, это логично: ведь какой смысл, если все уже произошло? Наверное, именно так Гермионе и следовало ответить, но… Настоящая причина заключалась в другом. Случившееся было слишком прекрасно, чтобы о нем жалеть.