Год спустя
— Питерс, идиот! Убери руки от ее метлы! — хоть капитан и стоял на поле, его голос без всякого Силенцио лупил по барабанным перепонкам игроков, кружащих в небе. — Еще один прихват[1] — и на чемпионат поедешь по частям! Ты понял меня?! Драко нашел взглядом обруганного охотника и усмехнулся: Питерс схватил метлу Эдер за прутья и что есть сил мешал ей лететь к кольцам. Она вдруг возмущенно обернулась и… хр-рясь! — залепила ему квоффлом прямо в лоб. Питерс едва удержался в воздухе, охая и шатаясь, как старый флюгер, под аккомпанемент из едких смешков остальных членов команды и отборнейшего мата Солида. Где-то на «соплохвостовом дерьме» капитан зашелся бурным кашлем. Драко сначала списал это на нехватку воздуха, но тут же прозвучало разъяренное: — Лори. Долбанный. Ты. Ублюдок! — между каждым воплем Солид натужно выдыхал: долго орать через все поле, полагаясь только на голосовые связки, было не под силу даже ему. — Я тебя на кольца поставил не… штаны… протирать… — он сорвался на хрип и, наконец, приставил палочку к шее. — Ты… Димитров, скотина! УБЬЮ! — так громко, что все воронье, облюбовавшее трибуны, подорвалось и понеслось черным облаком прочь. Драко был слишком далеко от колец, чтобы разглядеть, что именно случилось, но, судя по адовым децибелам капитана, Димитров опять пытался пропихнуть квоффл в кольцо руками. Ничего нового. Болгарин вообще ходил у Солида в любимчиках: он почти ни черта не понимал по-английски и еще меньше — по-французски. А значит, не мог разобрать ни единого ругательства. — Малфой! Драко дернулся и едва не свалился с метлы. Повернул черенок к багровому капитану, раззявившему рот так, будто собрался сожрать его целиком. — Ты на хрен ослеп?! Снитч, дубина ты эдакая, только что пролетел у тебя над ухом! Я отсюда даже увидел! — оглушительный, разнесшийся эхом по полю вопль: — РАЗУЙ ГЛАЗА-А-А! Никто и никогда еще не орал на него так, как Солид. Помнится, когда Драко пришел на первую тренировку, он едва не разукрасил капитану рожу за оскорбления. Но сдержался. Сейчас, спустя год, он придавал этим крикам и угрозам значения не больше, чем жужжанию назойливой мухи. Не огрызался. И совершенно не потому, что в капитане умещалось два с чем-то метра роста, плечи были в ширину — что длина древка Нимбуса, а обхватить его получилось бы примерно так же легко, как Гремучую Иву, и даже не из-за врожденной драчливости — у Солида были просто громадные мышцы. Существовала причина повесомей: он материл каждого игрока крепко, но как-то… По-отечески? Не то чтобы Драко мог похвастаться положительным опытом общения с отцами. — Малфой! Убью! Снитч. Ему нужно поймать снитч. Он крепко обхватил метлу обеими руками и закружил над полем. Мир вокруг расплывался, будто еще не высохшая картина, по которой с нажимом провели пятерней. В глазницы Драко, казалось, вставили по омниноклю, замедляющему все лишнее: квоффл, порхающий по рукам охотников, рикошетящие от бит загонщиков бладжеры. Ничего из этого уже не существовало, остался только… только… Черт, да где же? И наконец. Вот он — золотой блеск возле южных трибун. Драко чуть не саданул подбородком по древку — так резко он пригнулся, развивая скорость, теперь свистящую ветром в ушах. Солид всегда ворчал, что в тот самый момент Драко несется, как оглашенный, не контролируя движения, но это было далеко не так. Каждая секунда, каждая набранная миля отдавались эхом подсчетов в его голове. Учитывая расстояние между ним и снитчем, угол наклона метлы и возможные непредвиденные обстоятельства, на поимку золотого мячика ему понадобится не больше семи секунд. Семь. Он выдыхает и направляет метлу вниз, почти полностью жмется к ней корпусом. Шесть. Земля стремительно приближается. Так быстро, что в глазах уже рябит от зелени. Пять. Невооруженным глазом заметно, что трава на южной стороне плохо подстрижена и скоро начнет щекотать подошвы. Значит, пора. Четыре. Драко выпрямляет руки и тут же опять сгибает: тянет древко на себя, направляет почти вертикально в небо. Три. Боковым зрением он видит: к трибунам на полной скорости несется Питерс с квоффлом. Как всегда, неизвестно — зачем. Скорость охотник не сбавляет, и Драко на миг теряется, переворачивается в воздухе, едва удержав равновесие. Два. Выравнивается и понимает, что Питерс уже далеко. А снитч близко. Очень близко. Создает вокруг себя золотой ореол. Один. Драко протягивает руку и… Да! Пальцы, затянутые в перчатку, смыкаются на металле. Чувствуют, как бешеное движение крохотных крылышек под давлением превращается в слабое трепыхание. Кажется, он никогда не привыкнет. Дабы не портить ощущение триумфа, Драко опустился на землю плавно, будто бы съехав с покатой ледяной горки, и неторопливо двинулся к уже собравшейся у восточных трибун команде. Трава пружинила под ногами и все норовила подбросить его выше, подобно лесу рук болельщиков на прошлом матче. Еще в школе он наткнулся в «Еженедельнике ловца» на интервью с Конрадом… кажется, Вайссом[2]. Или Вассом? Неважно. Драко уже не помнил наизусть его имя, но в любое время суток готов был процитировать строчку, которая зацепила его: «Пропорционально количеству побед растет и забывчивость ловца: единственный пойманный снитч, что я помню, — сегодняшний.» С того самого момента Драко не раз представлял себе, как не помнит: как снитчи бесконечным золотым маревом порхают у него меж пальцев, сменяя один другого, толпа рукоплещет, а отец… отец почти незаметно кивает ему из министерской ложи. Теперь зрители действительно выстраивались в шеренги и поднимали плакаты с его движущимися изображениями, растягивали их на весь ряд, а то и перевешивали через трибуны. Скандировали на французском его имя так оглушительно, что Драко иногда не мог расслышать комментатора, вещавшего с помощью Соноруса. Но отца не было ни на одном матче. А он все еще помнил каждый свой снитч. Однако он помнил и кое-что еще — удивительный, необъяснимый случай — единственный раз, когда золотого мячика на поле не существовало. Вообще. Стоунхендж. Место, куда Блейз потащил его летом перед шестым курсом. Место, куда Драко потом отвел и ее… Блять. Он стиснул зубы. Не думай. Усилием воли вернул себя в тот день, когда впервые оказался с Блейзом там, где, по словам друга, он больше всего хотел оказаться. Квиддичное поле. По три кольца с каждой стороны. Квоффл, красным пятном выделяющийся в зеленой траве посреди бескрайнего пространства. Никакого табло со счетом. Никакого трепыхания золотых крылышек. Поначалу он пытался считать, честно. Гол. Второй. Третий, и следующий, и еще, и еще. Он опережал Блейза минимум на тридцать очков, а потом… К черту. Драко бросил считать и просто сдался во власть ветра, скорости и тяжести квоффла в руках. Пожалуй, он никогда не чувствовал себя свободней, чем в тот момент, когда — взмыленные, тяжело дышащие — они с другом рухнули в траву, обессилено наблюдая за тем, как сгущаются сумерки. Друг. Это слово срослось с усталой, но счастливой улыбкой Блейза, и что-то вдруг больно кольнуло в груди. Возможно, он дико скучает. А возможно, ему чертовски сложно вспоминать о том месте совсем не потому, что они с Блейзом не обменялись за год ни словом, ни жалким обрывком пергамента. Совсем по другой причине. Ведь когда пришло время прощаться, она спросила Драко там — посреди леса Дин, куда их обоих завело ее желание, — откуда он узнал об этом месте. Он отмахнулся и сказал, мол, вычитал о магических свойствах Стоунхенджа в какой-то книге, название которой давно стерлось из памяти. Соврал. Как обычно. Не то чтобы ложь была худшим его поступком, когда дело касалось ее. — Питерс, ну хера ж ты творишь?! Оглушительный крик резанул по ушам, и Драко был благодарен ему. Он его спас. Видно капитан опять разбушевался. И, судя по тому, что у Драко едва не заложило уши, он забыл отменить заклятье. Даже жаль тебя, Питерс, ты так мало прожил. — В чем дело? — крикнул Драко, быстро — чтобы не позволить непрошеным образам догнать его — приближаясь к сконфуженной команде. Со стороны они выглядели более чем забавно: парни-амбалы спрятались за спиной щуплой, что голодающая болтрушайка, Эдер, создав вокруг нее ореол из ярко-розовых форменных плащей. Готовая обложка Спеллы, не иначе. — Вот пусть этот идиот тебе и ра… — загрохотал Солид, но тут же умолк, вылупившись на палочку Эвы, приставленную прямо к его кадыку. — Э-э… это еще что за?.. — Фините, — звонко отчеканила она и, склонив голову набок, пояснила с укоризной: — Ты был слишком громким. Когда уже запомнишь, что заклинания нужно не только накладывать, но и снимать? — Ох, я… это… — капитан, как и все они, терялся перед лицом Эдер — почти бестелесной, но по-итальянски горячей штучки. Блейзу она бы понравилась. Драко на секунду зажмурился, вновь отгоняя мысль, ставшую за последние месяцы назойливой. Блейз в Англии. Сам он во Франции и не собирается обратно. И да — они уже не друзья. Точка. — Так о чем я? — гаркнул Солид чуть тише, все еще потряхивая головой, видимо, в попытке сбросить наваждение от дерзости охотницы. — Ах да! Питерс! Какого черта ты ему мешаешь?! — палец капитана внушительно пнул Драко в плечо, заставив его отступить на шаг. — Я уже предупреждал тебя: еще хотя бы одна выходка — и не видать тебе чемпионата, как собственных ушей! — Я н-не хотел… — пискнул Крис, высунув дергающийся кончик носа из-за спин сокомандников. — Это… это в-вышло слу… — Я его попросил, — бросил Драко, обрывая неуклюжие заикания Питерса. — Хотел проверить себя: на реальной игре никто не станет уступать мне дорогу. Синхронные удивленные выдохи за спиной едва не испортили его порыв. Крис моментально шмыгнул обратно за импровизированную кричаще-розовую стену, с трудом держась на трясущихся ножках. И как его только ветром с метлы не сносит? При таких тщедушных объемах не удивительно, что он до полуобморока боялся гнева Солида. — Да-а? — капитан поскреб ногтем щетину и крякнул, полный сомнения: — Трындишь же. — Солид, — с нажимом, выгнув дугой бровь. — Ты меня знаешь. Не в моих правилах защищать кого-то. — Ой, черт с вами! — цокнул капитан и махнул грузной ручищей, чудом не задев крошку Эдер. Даже не вкладывая силу, ему бы с легкостью удалось переломить ее хрупкую фигурку пополам. — Кстати, Малфой, — тут он насупился: похожие на лоснящихся жирных тараканов брови метнулись к переносице, — иди за мной. Поговорить надо. Драко не нужно было быть гением, чтобы понять о чем. Он понуро побрел позади Солида, отметив про себя, что даже его смоляная шевелюра сейчас топорщится на ветру как-то особенно угрожающе. Они в молчании поднялись на трибуны. Капитан, кряхтя, уселся на скамью и похлопал рукой подле себя, не предлагая — приказывая Драко опуститься рядом. Он, за неимением беспроигрышного варианта для побега, подчинился. Тоскливо проводил взглядом остальных, тащившихся в раздевалку, уже стягивая через голову мокрые от пота грязные плащи. — Малфой, пора что-то решать. До чемпионата осталась неделя. — Я помню, — процедил он. — Дай мне еще немного времени. — У тебя его нет! — капитан саданул кулаком по деревянным балкам, и Драко с трудом подавил желание проверить, не треснули ли они. — Я жду чертов ответ. Сегодня. — Я не знаю, — сквозь зубы. — Не знаю. — Да в чем твоя проблема? — гаркнул Солид. — Это всего лишь другой город! — Ты не поймешь, Гуарин, — выдохнул Драко, все еще не поднимая головы. Он обращался к капитану так только в критические моменты, а потому надеялся, что тот сообразит и прекратит, наконец, продолжающуюся на протяжении нескольких месяцев осаду. — Мне нельзя в Лондон. — Малфой, нельзя оставлять команду без ловца на Чемпионате Европы, — отрезал Солид, не оставляя позиций. Похоже, его не проняло. — Вчера пришло письмо от Гестии. Ну, помнишь, которая чуть не обошла тебя на отборочных? — Драко кивнул, стиснув зубы: не самое приятное было воспоминание. — Так вот, вариант с тем, чтобы она тебя подменила, отпадает. Во-первых, она не сыграна с командой, а во-вторых, она, — капитан едва слышно, даже как-то непохоже на себя ругнулся, — беременна. Поэтому выбора у тебя нихрена-то и нет. Замечательно. Просто, мать его, восхитительная новость. — Окей, — выдавил Драко. — Я дам ответ до вечера. — Черт с тобой, принцесса, — капитан поднялся со скамьи, растирая уставшие после тренировки мышцы ног. — Можешь повыпендриваться до семи, — он перелез через бортик и нарочито раздраженно зашагал в сторону раздевалки. Принцесса? Да он просто охуел. Если бы это был не Солид, Драко давно запустил бы в него чем-нибудь покрепче. Он с рычанием вскочил и сдернул с себя плащ, тут же комкая его в руках. Сука. Хуже перспективы вновь появиться в Лондоне было только неимение выбора. Никакого. Блять. Выбора. Он спустился с трибун, кинул на землю грязную розовую тряпку. И побежал.***
Когда взмыленный после бега, едва стоящий на ногах Драко ввалился в раздевалку, дыша так тяжело, будто легкие были доверху набиты булыжниками, там остался один лишь Питерс. Судя по тому, как тот, уже полностью одетый, подорвался со скамьи, едва заметив его, им предстоял какой-то разговор. — М-малфой, э-э, я… — заикнулся Крис, теребя край канареечно-бесящего свитера. — В общем, х-хо… — Давай так, — оборвал его Драко. — Ты говоришь, что хотел. Быстро. И я иду в душ. — Спасибочтозаступился, — выпалил он на одном дыхании, треща ниткой этого желтого недоразумения, что так резало глаза. — Ты неплохой охотник. Хреново, если бы Солид не пустил тебя на чемпионат. — Драко стянул через голову потную форменную майку и глянул на шевелящего губами, кажется, собирающегося что-то сказать, Питерса. — Это все? — Приходи сегодня в бар, — выдохнул тот. — Все наши будут. И не вздумай отказываться как обычно! — Не знаю, — он заметил, как Крис выдернул из свитера еще одну нитку, и усмехнулся: — Да буду я, буду. Теперь ты перестанешь насиловать одежду? — Ага, — просиял Питерс. — Ну тогда, э-э, до встречи? Мы собираемся в четыре. Он вылетел из раздевалки, видимо, окрыленный такой небывалой удачей: Малфой согласился выпить с командой. Неожиданно. В том числе и для самого Драко. Но ему слишком уж не хотелось становиться свидетелем того, как Питерс на нервах размотает всю вязку. Забавный парень. До сих пор оставалось загадкой, как он с абсолютно никудышной выдержкой на земле умудряется собраться в воздухе, забрасывая в кольца противника квоффл за квоффлом. Закинув форму в бак для грязного белья возле душевых, Драко буквально кинулся под горячие струи. Да-а. Наконец-то. Он терпеть не мог эти минуты после тренировки, когда ты только и думаешь о том, как бы скорее помыться. Чувствуешь, что все тело раздражающе зудит, облепленное смесью пота и земли. Будто чужая кожа. Грязная. Он зажмурился до белых звездочек, гоня непрошеную ассоциацию. Нет. Нет. Нет. Он не будет об этом думать. Никогда больше. Если бы только вода могла сделать его по-настоящему чистым. Кулак врезался в кафельную стену. Еще раз. Беспомощно. Бессильно. Еще. До тех пор, пока на белом не зазмеилась красная дорожка. Хватит. Хватит. — Заткнись! — проревел он внутреннему голосу и нанес последний удар. — Заткнись! Заткнись! Заткнись… — хрипло. Он не вернется в Лондон. Никогда.***
— Малфой, прекрати морщиться, — капризничала Эдер. — Можно подумать, тебе под нос сунули соплохвостово дерьмо. Драко подавил желание огрызнуться и сказать, что дешевое пойло, стоящее перед ним на столе, едва ли лучше по вкусу и цвету. Мерзость. Кто вообще любит темное пиво? — Реа-ально, — манерно протянул Лори, закатив глаза. — Рассла-абься. Зная, что именно излишне женственный прилизанный Лори подразумевает под «расслаблением», Драко мысленно поклялся себе никогда не следовать его совету. И как ему только удается попадать битой по бладжеру, не портя маникюр? — Когда ты рядом, я всегда чувствую себя в опасности, — фыркнул Драко. — Ну, знаешь, с моей внешностью, — он картинно провел рукой по волосам и ухмыльнулся. — Брось, Малфой, — гоготнул Джо. — Лори скорее западет на Солида, чем на твою смазливую мордашку. Капитан поперхнулся пивом и сдавленно пробормотал в бокал что-то отдаленно напоминающее «убью». — Кэп, рассла-абься, они шутят, — Лори покрутил кистью так, будто его запястье держалось на подвижных шарнирах. — Ты не в моем вкусе. Как и ты, Малфой, — он выразительно глянул на Драко, выгнув идеально выщипанную бровь. — Так что… — Рассла-абься, — передразнила его Эдер под смешки остальных. Она вдруг посерьезнела, скользнула по столу на локтях ближе к Драко и негромко спросила: — Ну правда, что не так? — Да нормально все, — буркнул. И тут же почувствовал себя засранцем, потому что Эдер на секунду поникла. Сделала большой глоток. Быстро натянула фальшивую улыбку и завертела головой по сторонам, видно, ища, с кем бы поболтать. Сбить привкус его дерьмового настроения. Будто даже отвратительное горькое пиво не смогло с этим справиться. Он определенно вел себя не лучшим образом. Особенно для первых, спустя год безапелляционных отказов, посиделок с командой. Наверняка Эдер решила, что это из-за них. Что Драко неприятно их общество вне поля. Да, возможно, поначалу так и было. Если быть честным, то еще утром он отчасти согласился бы с этой мыслью. Но… черт, когда он в последний раз веселился? Вот так, как сегодня: с тупыми шуточками, дрянным алкоголем, по-дружески? С тех пор, как хлопнул дверью в квартиру Блейза — ни разу. Драко уже и забыл, как ему нравилось это раньше. — О-о, Эва, даже не пытайся его растормошить, — чуть хмельно крякнул Солид. — Оставь ты страдальца в покое. Малфою всего-то… — он кинул помутневший взгляд на часы над барной стойкой, — пару часов осталось играть королеву драмы. — Ой, а что тако-оэ? — моментально оживился Лори, деланно изящно убрав пенку у рта салфеткой. У Драко вырвалось задушенное рычание. Просто. Какое-то. Издевательство. Что он там думал про веселую дружескую встречу? К черту. Она немногим лучше гадкого пива. — Малфой, да ладно! — ахнула Эдер. — Ты еще не решил? То ли проницательность была какой-то национальной итальянской чертой, потому что так его невербальные реакции считывал только один человек, то ли Солид действительно нажаловался всем. Дерьмо. В последнее время он слишком часто вспоминает то, чего не следует. Сначала Блейз, потом… Пальцы сжали бокал так сильно, что Драко почувствовал, как они холодеют из-за оттока крови. — Нет. Не решил, — сквозь зубы. — А хочешь, тебе и не придется? — по-лисьи хитро спросила Эдер. — В каком это смысле? — Так хочешь или нет? — Допустим. — Знаю я один способ, — она обернулась к нему спиной, копошась в сумочке, висящей на спинке стула. Мерлин, она ведьма или где? Извлекла оттуда потрепанную колоду странно больших карт и заговорщически выдала: — Моя бабушка обладала даром прорицания. Мне от нее, скажем, кое-что перепало, так что могу тебе… — Серьезно? — Драко издал нечто между смешком и обреченным стоном. — Бред, — снова фыркнул, но запнулся, осознав, что Эдер, похоже, не шутит. — Мне показалось или ты сейчас на полном серьезе предложила мне… погадать? Все за столом обратились в слух и заскрипели стульями, подвигаясь поближе. Блеск. Не пропустите: только сегодня и только сейчас — из него делают форменного идиота. — А что такого? — удивилась Эва, уже перемешивая в пальцах карты с потертыми желтоватыми рубашками. — Ты ничего не теряешь. — Кроме здравого ума, разве что, — отрезал Драко и уже хотел перевести тему, как… — Боишься, Малфой? — осклабился Джо под смешки остальных парней. Казалось, даже его лысина блестит как-то издевательски. Наитупейшая провокация на свете. Нужно быть законченными придурками, чтобы считать, что это сработает. Что за бред? Он — и боится? Просто смешно. — Черта с два, — и вдруг неожиданно для самого себя: — Гадай, Эдер. Ну и кто теперь придурок? Прожигаемая шестью парами заинтересованных глаз, она ловко перебросила карты из одной руки в другую и обратно — хлопающим веером. Протянула ему колоду и сказала: — Бери левой. Три карты. Его рука как-то неуверенно, будто львенок на первой своей охоте, дернулась и вытащила нужное количество. И откуда взялся странный тремор внутри? Если бы не цепкие пальцы Эдер, придерживающие колоду по бокам, он обязательно заставил бы ее разлететься. Драко протянул карты обратно Эве и выдохнул, когда она раскидала их по столу. Понимающе улыбнулась, будто чувствовала: он по ощущениям только что держал в руках раскаленные угли. — Так, — начала она, заправив за уши огненные пряди, видимо, собираясь с мыслями. — Не думаю, что ты хоть сколько-нибудь разбираешься в гадании, но предупрежу на всякий случай: это особенные карты. Они остаются пустыми, пока ты не задашь вопрос. Видишь? — Эдер вытащила из лежащей рядом колоды карту и продемонстрировала ему чистую лицевую сторону. — Зато они показывают конкретные образы, которые не нужно расшифровывать. Приступим? Драко кивнул. То ли он был настолько сосредоточен, что не замечал ничего, кроме потрескавшихся от старости рубашек карт, то ли оживленная болтовня в баре действительно стихла. — Отлично. Тогда задавай свой вопрос, — Драко напрягся, и она тут же замахала руками, смеясь: — Спокойствие, Малфой! Тебе не придется его произносить. Достаточно просто подумать. Хоть что-то. Он закрыл глаза и сконцентрировался на мысли, сжимающей удавку на его голове с того самого момента, как стало известно о месте проведения чемпионата. Я хочу вернуться? — Готово! — воскликнула Эдер. Драко, открыв глаза, увидел: карты слабо мерцали. Однако свечение тут же пропало, оставив только засаленную желтую поверхность. Эва подтянула их по одной к краю стола, чтобы подцепить пальцами, и перевернула. — Что это за хрень? — вырвалось у него. На лицевых сторонах двух карт оказались абсолютно, на первый взгляд, бессмысленные рисунки. На одной было изображено рукопожатие. На второй — круглые часы с толстым ободком и едва заметными стрелками, показывающими ровно шесть вечера. А на третьей — склеп, над входом в который замер с распахнутыми крыльями ворон. Единственное, что Драко знал. — Все очень просто, Малфой, — цокнула Эдер и принялась объяснять: — Смотри, вот здесь, — она указала на карту с рукопожатием, — встреча. А здесь, — наманикюренный пальчик уткнулся в циферблат, — время. А здесь… — она задумалась, — наверное, место, но… — Я знаю, где это, — перебил ее Драко. — Склеп Лейстренджей на Пер-Лашез. — Но Пер-Лашез же, э-э, — впервые за вечер подал голос Димитров, растерянно почесывая шевелюру, — в Париже? — Тогда с тебя вкусные улитки, Малфой, — захихикал Лори. — Не меньше пяти фунтов, учти. — Смотри, не опоздай, — гаркнул Солид и стукнул по столу пустым бокалом из-под пива, взглядом приказывая крутящейся возле их стола официантке повторить заказ. — У тебя времени до семи. — И еще с тебя… — начал было Джо. — Хватит! — рявкнул Драко, голова которого уже нестерпимо гудела от такого количества перебивающих друг друга громких голосов. — С чего вы вообще взяли, что мне туда нужно? — Ну, если верить картам, то так ты узнаешь ответ на свой вопрос. Эдер смотрела на него, как на отнекивающегося от ложки Бодроперцового зелья простуженного ребенка. Собственно, как и все остальные. Драко выдохнул, мысленно прикидывая, насколько тяжелой будет трансгрессия из Бордо в Париж. Отодвинул стул и встал, прихватив со спинки пиджак. Порылся в карманах и, выудив пригоршню монет, звякнул ими о стол. Сделал шаг по направлению к выходу, но вдруг обернулся, выцепляя вопросительный взгляд Солида. — Я не опоздаю, кэп, — усмехнулся он.***
Драко почувствовал под ногами землю и чуть не застонал: он оказался зажат в щели между двух домов. Не самое лучшее место для трансгрессии. То ли пару лет назад, в свой первый и последний визит сюда, он сам был вполовину меньше, то ли дома в Париже имели свойство сужаться. Да так, что Драко едва не содрал кожу на ребрах, выбираясь из прохода. На территории Пер-Лашез трансгрессия была запрещена: потому и пришлось так изгаляться. А все эти странные, нет, даже не так — совершенно безумные привычки магглов: они устроили из кладбища парк! Ну, не идиоты? Мерлин, если бы он раньше не побывал в склепе с Беллой, то однозначно бы заблудился. Отстукивая волнительный ритм по булыжникам центральной аллеи, глядя на, кажется, мириады утоптанных песчаных дорожек, Драко примерял варианты: что ему предстоит? Хуже того, чтобы знать об уготованном, пусть и безрадостном, могло быть только тотальное неведение. Чистое. Абсолютное. Кто поджидает его там, под раскидистыми, что крона дуба, вороньими крыльями? В любом случае, успокаивал себя Драко, самые нежелательные кандидатуры находились слишком далеко. Кто-то осел пеплом на хогвартсовскую землю, кто-то звенел кандалами в Азкабане, а кто-то… Нет. Он не станет думать о ней. Не станет. И Драко наверняка бы не удержался, ведь шестеренки в мозгу уже завертелись с пугающей скоростью, если бы не одно «но». То, что заставило его дернуться и застыть на месте, чудом не споткнувшись. По правую руку от него на надгробной плите возвышался каменный сфинкс, безусловно, похожий на настоящего разве что по самым извращенным маггловским меркам, зато… испачканный масляными следами от губной помады[3]. Без шуток — гранит был испещрен кучей перебивающих друг друга цветастых отпечатков губ: от алых до кислотно-синих. И как раз в этот самый момент к сфинксу смачно припечаталась еще одна девушка. Замерла на несколько секунд с закрытыми глазами, а потом развернулась и поспешила к выходу с кладбища, что-то довольно мурлыча себе под нос. Иногда Драко становилось до невозможного трудно спорить с отцовскими взглядами на людей. Он продолжил путь, то и дело оглядываясь назад в надежде зацепиться взглядом за еще хоть одну городскую сумасшедшую. Убедиться, что это не игра его воображения. Но, сколько бы Драко ни крутил головой, ничего подобного больше не заметил. Зря только перенапряг шею, и так нещадно тянущую после тяжелой тренировки. Виден был лишь струящийся понизу туман, скрадывающий очертания могил. — Ай! Молодой человек, ну куда же вы так летите?! — плотную дымку разрезал возмущенный возглас. Малфой так засмотрелся, что на полном ходу врезался в кого-то. Он уже повернулся и открыл было рот, чтобы брякнуть что-то вроде «сам разуй глаза», как… — Драко? — ахнул седой старикашка в плотной белой мантии, потирая ушибленное плечо. — Это ты? — Вы меня знаете? — настороженно спросил он, хмурясь. — Откуда? — Конечно-конечно! — воскликнул старик — Твоя мать присылала мне столько колдографий! Ты так вырос! Он занес над плечом Драко трясущуюся сморщенную ладонь, сплошь в пигментных пятнах. Прикоснулся легко, будто перышком. Почти неощутимо. Но по всему телу Драко пронеслось тепло, такое, как если бы он глотнул залпом крепкого алкоголя. Мама. Колдографии. Письма. Догадка недостающим пазлом щелкнула в голове. — Вы… Фламель? — неуверенно, все еще боясь, что обознался. — Николас Фламель? Старик просиял. Улыбнулся бледными, видимо, от плохого кровообращения, морщинистыми губами. — Я и не думал, что ты помнишь. Нарцисса спустя время перестала писать, и я боялся, что… — рука на плече Драко вдруг будто бы налилась свинцом. — Как твое здоровье? — Как и у любого в моем возрасте, — выдавил он, борясь с моментально возникшим после этого вопроса желанием уйти. И поскорее. — Ничего необычного. — А как… — Фламель, наконец, отнял ладонь от его плеча. — Как твои… приступы? — Приступы? — голос Драко прозвучал так отрывисто, словно принадлежал тому самому ворону над входом в склеп Лестрейнджей. — Нет больше никаких приступов. — Правда? — блеклые водянистые глаза Фламеля, кажущиеся совсем крошечными из-за нависших морщинистых век, внезапно загорелись интересом, и внутри них, несмотря на сумерки, стал различим голубой отблеск. — То есть, о-ох, — взбудораженно выдохнул он, то сплетая, то расплетая крючковатые пальцы, — у вас… у вас получилось расшифровать мой дневник? — Нет. Думаю, я просто перерос все это. Все это. Максимально емкое определение. А как еще стоило назвать то, чего он на самом деле не понимал? Не ощущал, если быть совсем уж точным. Он просто злился. И злость находила выход. Неважно: в затрудненном ли дыхании, в стертой ли в труху мебели — Драко чувствовал себя лучше после. После. В тот момент, когда отбрасывал со взмокшего лба прилипшие волосы и, наконец, вбирал в себя воздух на полную. Выдыхал глубоко. До дрожи в грудной клетке. Замещая кислород каким-то одуряющим запахом свободы. В реальности он почуял его лишь однажды, летом перед пятым курсом, когда отец впервые не спустился к ужину вовремя. А через час прилетела сова с новым выпуском «Пророка», на первой полосе которого тот тряс недвижимые ржавые прутья решетки Азкабана. И пусть на следующее утро их дом показался ему даже хуже ада на земле. Пусть. Драко все не мог забыть тот упоительный тремор, прошедший волной по груди в момент, когда он понял, что больше не должен. Паника. Болезнь. Приступы. Вот как мама, видя, что он опять становится пешкой, только теперь уже в игре со ставками повыше, почему-то называла его реакцию на это. — Чаще всего людям необходимо дать имя происходящему, — произнес Фламель, чуть погодя. — Это помогает принять его. — Не думаю, что разрешал вам использовать на мне легилименцию, — холодно ответил Драко, внутри костеря себя за беспечно опущенные стены. За то, что по какой-то причине даже не почувствовал чужое прикосновение к разуму. — Драко, — старик снисходительно улыбнулся ему и покачал головой, окутанной седыми волосами, будто банным полотенцем. — Мне почти семьсот лет. Ты действительно считаешь, что для того, чтобы понять, о чем думает человек, мне необходимо читать его мысли? — Однако, — Драко хмыкнул, чувствуя несказанное облегчение от того, что странный разговор свернул в более безопасное русло. — И, мистер Фламель, не в обиду, но меня, наверное, уже заждались. Рад был… Рад был встрече. — Как и я, — тут Фламель загадочно прищурился. И не успел Драко двинуться дальше, как он спросил: — Полагаю, тебя ожидают у склепа Лестрейнджей? — Вы и это знаете? Отчего-то Драко совершенно не удивился. Будто старик по мановению волшебной палочки отключил в нем эту способность. — Естественно. И, кажется, ты уже на месте. Фламель махнул рукой вправо, и Драко, проследив за его движением, осознал, что ошибся: удивление работало безотказно. Только вот единственное, что в данный момент стоило этой эмоции, а еще лучше — крепкого ругательства, — его собственная слепота. Полнейшая. Метрах в пяти от них над шумящими в вечернем ветре древесными макушками возвышался ворон, громадными крыльями бросая на кроны слишком темную даже для сумерек тень. И, если приглядеться, между стволами можно было разобрать и очертания арочного входа с портретом Литы Лестрейндж[4] вместо двери. Они говорили минимум минут двадцать. Минимум. За все это время Драко ни разу, ни разу не пришло в голову осмотреться. Как будто существовал только Фламель. Только его словно специально неудобные вопросы. Если смысл гадания Эдер заключался в том, чтобы устроить и здесь ту же чертовщину, что творилась с ним в Лондоне, дабы облегчить муки выбора, то план удался просто блестяще. Только вот легче не стало ни на йоту. — И что теперь? — обреченно. — Нам нужно как-то попасть внутрь? Если да — это проблема, потому что я совершенно не помню пароль. — Нет, Драко, — Фламель нетвердой старческой поступью двинулся вперед, лишь отрицательно покачав головой в ответ на инстинктивно протянутую ему руку помощи. Он свернул с аллеи на песчаную тропку, змеяющуюся меж каменных плит. — Склеп был всего лишь ориентиром для тебя. Нам придется пройтись немного дальше. — А что там? — спросил Драко, следуя за ним. Поразительно, как старик умудрялся держаться на ногах: казалось, стань ветер хоть чуточку тише, и будет слышно, как натужно гремят кости. Весь седой, с небольшой проплешиной на затылке, в тонкой белой мантии, облегающей почти что детскую фигуру, он напоминал крохотную светлую кляксу. — Ну, в смысле, какое-то знаковое место? — Что ты, всего лишь последнее желание старика. Драко не мог с уверенностью сказать, что правильно воспринял слова шестьсот с чем-то летнего человека. Даже по волшебным меркам, что-либо «последнее» должно было случиться с ним столетия три назад. Если бы не Эликсир жизни, конечно. Наблюдая за тем, как Фламель подволакивает ноги, оставляя на песке глубокие борозды, он не мог не спрашивать себя: каково это? Каково тому, кто раньше обладал достаточными силами, чтобы единственному из обоих миров создать Философский камень, теперь быть не в силах сделать даже твердый шаг? И чего тогда стоит такая жизнь? Вот мама… она описывала Фламеля совершенно по-другому. Буквально неиссякаемым фонтаном энергии. Она часто шутила, что, читая его письма, ловит себя на мысли о том, что общается с вечным ребенком. Драко скептически хмыкнул, вспомнив, как она восхищалась безукоризненным состоянием здоровья старика: ты только подумай, сынок, в его-то возрасте! Сейчас желтовато-бледный цвет кожи, подслеповатый прищур и тяжелая спотыкающаяся походка выдавали каждый, каждый прожитый Фламелем год. То ли Фламель привирал маме о результатах, которые дает Эликсир, пытаясь вселить надежду на то, что, сумей они разобраться в загадках дневника, состояние Драко улучшится, то ли она просто слышала лишь то, что хотела слышать, — факт оставался фактом. И кстати. О загадках дневника. — Кхм, — Драко прочистил горло, прикидывая, имеет ли этот вопрос смысл теперь, когда все вроде уже позади. — Мистер Фламель, я хотел бы узнать у вас кое-что по поводу того дневника, что Вы послали моей маме. — Конечно. Старик остановился, опершись на беломраморное надгробие по левую сторону, удивительно удобно достающее ему как раз до сухонького локтя. Пальцами другой руки он вцепился в мантию в районе груди и надавил, то вдыхая, то выдыхая с клокочущим кашлем. Видимо, даже тот десяток метров, что они преодолели, оказался для него слишком большой нагрузкой. — Что, кх-кхэ, тебя интересует? — Почему он такой запутанный? — выпалил Драко, чувствуя, будто снова оказался перед доской в кабинете зельеварения, вглядываясь в написанный убористым снейповским почерком непонятный рецепт. — Разве не лучше было бы прислать нам, не знаю… конкретную инструкцию? Старик тяжело вздохнул, как бы намекая на предстоящий долгий разговор. — Мой милый мальчик… От этого уже однажды услышанного сочетания слов у Драко вдруг зазвенело в ушах. Практически как тогда — от завывающего ветра на верхушке Астрономической башни. — Ты помнишь, о чем идет речь в предисловии к дневнику? Сама суть создания… Но голоса больше не было. Он рассеялся в набирающих силу воздушных потоках, слился с фоновым шумом деревьев. Как и сам Фламель. Его черты смазались, уступая место другим: моложе, но изможденнее. С морщинами другого рода: не столько старческими, сколько болезненными. И только глаза остались неизменными. Льдисто-голубыми. Снисходительными. Воображение уже дорисовало недостающие очки-половинки. — …иначе поиск не будет иметь смысла. Теперь понимаешь? — Что? А, да, — он тряхнул головой, отгоняя непрошеный образ. Теперь перед ним вновь стоял Фламель, едва заметно улыбаясь. — То есть нет. Не совсем. — Похоже, я утомил тебя своей болтовней. Что поделать, возраст… — посетовал старик. Однако Драко отчего-то был уверен, что тот прекрасно понимает: его просто не слушали. — Постараюсь объяснить короче: этот процесс нельзя расписать по пунктам. Да, знаю, я, как и многие до и после меня, упоминал о его стадиях, но, — тут он заговорщически подмигнул Драко, — не стоит верить всему, что пишут в книжках. Для того, чтобы найти Философский камень, не требуется глубинное знание алхимии, достаточно лишь следовать предназначенному пути, — Фламель развел руками, словно извиняясь: мол, так уж вышло. Драко кивнул для вида. На этот раз он действительно вслушивался в каждое слово старика, но, как назло, не улавливал смысл. Да и был ли он там вообще? — Не существует двух одинаковых дорог, мой мальчик. Дневник лишь описывает в общих чертах то, через что проходит каждый из нас. — Я знаю, что вы имели в виду под стадиями, — прервал его Драко, ухватив, наконец, хоть одну знакомую мысль. — Давно еще догадался, только… в чем суть? — Ты обязательно поймешь и это, — уклончиво ответил алхимик, — когда придет время. А сейчас, уважь старика, расскажи, как ты их видишь? То ли кладбищу был омерзителен сам факт обсуждения идеи вечной жизни на его территории, то ли все дело заключалось в каких-то особых магглоотталкивающих чарах, запрещающих говорить здесь о настолько волшебных вещах, но ветер вдруг усилился стократно. Его рев был сравним со звуками, что издает раненый дракон, готовясь нанести противнику ответный удар. Драко заметил, как Фламель сменил более или менее расслабленную позу: скукожился, дрожащими руками вцепился в могильный камень, да так, что костяшки его узловатых пальцев слились по цвету с белым мрамором. Казалось, еще секунда — и худосочного старика сдует с места, подкинет в воздух и унесет в неизвестном направлении. — Импервиус, — бесстрастно произнес он, направив палочку сперва на Фламеля, а потом и на себя. Ветер, рвущий в клочья даже густой сумеречный туман вокруг, сдался. Со свистом, будто воздух из лопнувшего шарика, вылетел из окружившего их мерцающего защитного купола. Старик послал ему полный благодарности взгляд и ослабил хватку на надгробии. Даже попытался выпрямиться. Тщетно. Видимо, с чуть сгорбленными плечами ему было легче стоять. — Вы хотели знать, как я вижу стадии? — переспросил Драко. В любой другой ситуации ему вряд ли захотелось бы дальше мусолить это, но сейчас… Черт возьми, ему оказалось физически трудно наблюдать за ухудшающимся с каждой минутой состоянием того, о ком он слышал из маминых восторженных рассказов. Получив в ответ короткий кивок, он продолжил: — Я считаю, что черная олицетворяет отчаяние. Белая — новый путь, скажем, своеобразное очищение. Желтая — нечто вроде уплаты по счетам: достижения взамен лишений. А вот красная — окончательный успех. Победу. — Ты, безусловно, умен, мой мальчик. Но не совсем прав. Ты верно определил первые три стадии, исходя из их цветового значения. А с последней ошибся. Красный — не только цвет победы, он, в первую очередь, является цветом любви, — алхимик тяжело вздохнул и опустил глаза вниз, к той могильной плите, что все это время служила ему опорой. И Драко, проследив за его взглядом, понял: то, что они уже минут десять стоят именно здесь — не просто вынужденная мера. Не просто передышка. Они на месте. Там, на сверкающем в темноте мраморе, был высечен Уроборос, идентичный чернильному рисунку в дневнике старика. А ниже — та самая фраза, на этот раз не выцветшая, не облупившаяся — свежая, будто только вчера выгравированная. С легко читаемым первым словом. «Amor est principum et finem omnia»[5]. Вот, что это было за первое слово… Он невольно скривился. Заставил себя сосредоточиться на происходящем, сдержал рвущийся наружу скептический хмык. По центру надгробия красовалась витиеватая отметина. Имя, выведенное аккуратным, но не идеальным, чуть кривоватым почерком. Словно и не палочкой вовсе, а вручную. Пернелла Фламель. Жена, наверное. Мама когда-то говорила, что он женат. — Мне жаль, — тихо сказал Драко. — Стоит жалеть лишь о том, что можно исправить, — глаза Фламеля сейчас были удивительно яркими, будто скупые слезы добавили им еще голубизны. — А об этом… пустое. Мы с ней очень скоро встретимся. От спокойной уверенности его голоса бросило в дрожь. Старик нагнулся, крепко держась за могильную плиту сверху. Пальцами свободной руки он бережно, осторожно провел по буквам имени, словно боялся, что больше его не увидит. Вздохнул. Поднялся, чуть слышно кряхтя, и побрел обратно. На главную аллею они вернулись в молчании. Это был один из тех моментов, когда у Драко на языке вертелось бесчисленное множество слов, но, стоило ему только открыть рот, чтобы спросить, например, о том, что означает «скоро» для того, кому сотня лет — будто десяток, как он тут же одергивал себя. Фламель сдал. Он еле ходит, с трудом дышит, да и почти бестелесен. Как призрак. Все и так очевидно. Кроме, пожалуй, одного-единственного. — Я не согласен с тем, что вы сказали о красной стадии. Старик что-то вопросительно пробормотал в ответ. Похоже, он был слишком погружен в себя, чтобы действительно вслушиваться. Но Драко не мог промолчать: отчего-то та фраза на надгробии осела жгучим перцем в горле и теперь не давала полноценно дышать. Драко часто казалось, что никто, кроме его семьи, больше не понимает этого. Того, что позволяло ему видеть мир под правильным углом. Того, что было чертовой правдой. — Любовь — всего лишь синоним лени. Сейчас каждый второй не в состоянии позаботиться о себе сам или хотя бы заплатить за эту заботу. Поэтому потребность во всем безусловном и бескорыстном, — Драко скривился: ему противно было даже вскользь проходиться по омерзительному стереотипу о «чувствах», — может возникнуть только у того, кому банально удобно паразитировать на другом человеке. Он впервые в жизни сформулировал уже много лет зреющую мысль где-то, кроме собственной головы. Где-то, кроме разговоров с отцом. Внезапно стало тяжелее дышать. Будто все то, что выросло, выболело внутри, теперь оформилось, округлилось, набрало вес. Забилось в легкие. Совсем как тогда, перед набело оштукатуренной стенкой. Когда в ладони был зажат баллончик с краской, а в ушах звенело: «да ты ненавидишь себя». Твою мать, почему чем больше он хочет забыть, тем чаще вспоминает? Будто она прячется в каких-то закоулках его сознания и ждет. Выжидает, пока он ослабит мысленные стены, чтобы тут же пощекотать образовавшиеся бреши концами каштановых прядей. — …больше, чем просто выгода. Она способна как забирать жизнь, так и возвращать ее. Ну, прям традиция. Он опять прослушал ответ Фламеля из-за идиотских воспоминаний. Они почему-то сваливались на него, как раньше визиты отца в Хогвартс — в самые неудобные моменты. И Драко решил избрать ту же тактику. Соглашательство. — Угу, — буркнул он. — Вы совершенно правы. — Надеюсь, что так, мальчик мой. — Тут Фламель остановился, выудил из складок мантии палочку. Она чуть ли не вываливалась из его трясущихся пальцев, и Драко не мог не задуматься: не расщепит ли старика при трансгрессии? — Всему приходит конец, и наша встреча не исключение… — Подождите, — внезапно опомнился Драко. — Я ведь пришел сюда с кое-каким вопросом. Хотя, вы это, наверное, и так знаете, — хмыкнул он. — К сожалению, нет, — алхимик покачал головой, слабо улыбаясь. — Но мне и не нужно. Если ты все же пришел, то сам знаешь на него ответ. На последнем слове Фламель взмахнул палочкой и начал таять. Драко никогда не видел, чтобы трансгрессировали так: постепенно растворяясь в воздухе. Возможно, причина заключалась в том, что запас сил у старика в действительности был еще меньше, чем он думал? Так или иначе, время поджимало и у него. Судя по тому, что на улице уже зажглись фонари, на часах было явно больше семи. Оставалось надеяться, что хорошие новости с лихвой компенсируют Солиду его опоздание. Драко огляделся по сторонам на предмет случайных прохожих: никого. И только он извлек из кармана брюк палочку, как сзади раздался противный хруст. Обернувшись, он увидел разметавшиеся по аллее комья земли, обломки древесного ствола и покореженные тонкие ветви. Яростный ветер, все еще не раздробивший ему самому позвоночник разве что благодаря Импервиусу, снес дерево у ворот почти под корень, оставив торчать в почве лишь раненые, сочащиеся смолой пласты коры. Вдруг. Что-то легонько стукнуло ему по носку ботинка. Драко опустил взгляд вниз: к ногам подкатилось яблоко, сплошь в темно-коричневых пятнах от сильного удара об землю.