Философский камень Драко Малфоя

      Эта дракклова лестница была не иначе как бесконечна. Чем еще объяснялось то, что подъем длился уже битых полчаса?       У Гермионы аж начало рябить в глазах от ядерно-оранжевых ковров, «украшавших» ступеньки.       О, какой идиот это придумал?       Она бы с удовольствием посоветовала горе-дизайнеру маггловские книги по психологии цвета: вдруг в дальнейшем удастся спасти хоть чьи-то глаза?       Все под ногами до такой степени слилось в одно раздражающее пятно, что она проглядела ступеньку. Нога в узкой лодочке поскользнулась, и Гермиона, тщетно хватавшаяся руками за воздух, непременно бы полетела кубарем обратно до самого низа трибун, если бы не цепкие пальцы, подхватившие ее под локоть.       — Грейнджер, не можешь ходить на каблуках — купи себе балетки, — зашипели ей прямо в ухо. — Если ты растянешься тут, как корова на льду, клянусь Салазаром, я не буду мешать Скитер это заснять.       Гермиона поморщилась и выдернула руку: длинные ногти «спасительницы» впились в кожу так же, как и хлесткие слова. Обретя равновесие, она повернула голову и встретилась с недовольным прищуром светло-голубых глаз.       — Даже не представляю, что бы я делала без твоего участия, Гринграсс.       Астория фыркнула в ответ: она наверняка уловила сарказм.       — Не пойму, это какой-то извращенный способ сказать «спасибо»?       — Нет, это вполне нормальный способ сказать, что ты переходишь границы, — подбородок Гермионы взлетел вверх, а губы сжались в тонкую линию: создавать даже видимость контроля оказалось труднее, чем она себе представляла.       — Как я и думала, совсем никаких манер. Ума не приложу, зачем мистер Бруствер взял тебя на работу, — Астория драматично вздохнула и, перекинув волосы за спину манерным жестом, продолжила подъем.       Гермиона понятия не имела, отчего скривилась больше: от вида виляющей бедрами Гринграсс или оттого, каким взглядом эти бедра провожали зеваки на трибунах по обе стороны от лестницы.       Вульгарщина. Полнейшая.       Гермиона подавила клокочущее в горле рычание и ускорилась: она так отстала от министерской процессии, что не видела никого, кроме горделиво идущей Астории, уже умудрившейся опередить ее на целый пролет.       Сучка.       И нет, ей ни на йоту не было стыдно за это ругательство. Точно не после утренних новостей. Точно не после того, как оказалось, что помимо младшего помощника Министру внезапно понадобился секретарь.       А Кингсли — Годрик, мудрый и рассудительный Кингсли! — не придумал ничего лучше, как вместо любого из достойных кандидатов — о, она даже готова была набросать список — взять на эту должность Асторию, драккл ее раздери, Гринграсс, год назад сдавшую СОВ. Даже не прошедшую курс ЖАБА.       Гермиона вконец запуталась. В «Структуре Министерства Магии», которую она проштудировала в Хогвартсе, не было ни строчки о том, что Министру полагается еще и секретарь. С самого утра, стоило ей узнать об этом, в голове неприятно скребся вопрос: если удел Гринграсс — выполнять личные поручения Кингсли, то что остается ей самой?       Хотелось бы верить, что нечто большее, чем сортировка корреспонденции.       Занятая ядовитыми мыслями, Гермиона и не заметила, как почти преодолела путь до министерской ложи. За тонкими столбиками перил уже виднелись — слава Годрику — пухлые кресла с широкими подлокотниками. Значит, несомненно худший день в ее жизни хотя бы пройдет в комфорте.       — Билет, пожалста, — даже не глядя, цокнула густо накрашенная ведьма, стоявшая на входе в ложу.       — Конечно, вот он, — Гермиона запустила руку в карман брюк и, вытащив ярко-желтый клочок бумаги, протянула его билетерше.       Та, повертев его в пальцах, охнула и быстро подняла голову, окинув Гермиону изучающим взглядом. Тут же приосанилась и нацепила на лицо слащавую улыбочку:       — Ваше место рядом с самим министром! Прелестно, просто прелестно! Позволите вас проводить?       — Спасибо, не стоит. Я найду дорогу.       Не успела она миновать и пару кресел в первом ряду, как ведьма вдруг воскликнула:       — Вы ведь Гермиона Грейнджер!       Оу. Не то чтобы это было ожидаемо. Гермиона обвела глазами рассаживающихся волшебников и с облегчением отметила: никто не оглянулся. Видимо, что-то подобное считалось здесь обыденностью.       Спустя мгновение она развернулась к билетерше:       — Да? А в чем, собственно…       — Ой, а дадите автограф? — бойко спросила та, подходя ближе с листком и пером. — Мне для дочки. Она собрала все выпуски «Пророка» с вами.       — Со… со мной? — Гермиона опешила: несмотря на тонну писем, полученных за год, она не думала, что многие всерьез читали статьи о ней.       — Вы видите здесь другую Гермиону Грейнджер? — ведьма смотрела оценивающе, будто прикидывала, что дочь могла в ней найти. — Ну так что, подпишете?       Билетерша настолько близко подсунула ей перо, что Гермиона с трудом удержалась, чтобы не поморщиться от щекотки в районе носа.       — Я… я просто не знаю, насколько это будет, эм, как бы сказать… Уместно? Я не то чтобы какая-то…       — Мисс Грейнджер! Вот вы где.       Плечо отяжелело под легшей на него массивной ладонью. Гермиона, без труда узнав голос, внутренне выдохнула: ее вот-вот должны были спасти от постыдной неловкости.       — Надо бы поторопиться, скоро начнется матч. Вы не возражаете? — обратился Кингсли к билетерше.       Та лишь громко сглотнула и клюнула подбородком воздух в жесте, отдаленно напоминающем кивок. Казалось, ведьма разучилась дышать.       — Премного вам благодарен. Пойдемте, мисс Грейнджер?       Гермиона неловко улыбнулась и махнула билетерше на прощание. По ощущениям, она только что выбежала из клетки с Венгерской Хвосторогой. А ладони взмокли так, будто бы их окатили водой.       — Спасибо вам, — прошептала она Кингсли, пройдя достаточное расстояние для того, чтобы их не услышали.       — Вы еще привыкнете, Гермиона. Нет ничего удивительного в том, что люди к вам тянутся.       — Я просто не уверена, что на самом деле заслуживаю этого. По крайней мере, пока.       Министр остановился и взглянул на нее без прежней спокойной теплоты.       — Больше никогда не произносите это вслух, — в голосе Кингсли прорезались нотки серьезности. — Не позволяйте себе так даже думать. Пусть у вас не было времени ознакомиться с должностной инструкцией, но знайте, что и сейчас, и впредь вам придется контактировать с большим количеством волшебников. А они далеко не всегда будут так приветливы, как эта милая женщина на входе.       — Да, но…       — Раз вы сами не верите в то, что заслужили свое место, как заставите поверить их?       — Я, эм… Я постараюсь.       К щекам хлынула кровь. Сказанное Кингсли не стало для Гермионы откровением: скорее, оно все это время лежало на поверхности, что в полной мере объясняло причину, по которой она решила этим пренебречь. Посчитала слишком простым.       И вот результат.       С другой стороны, у всего были свои плюсы. Она получила информацию. Да, вновь такие жалкие крошки, что ими даже голубей на площади не прокормишь, но, тем не менее, Гермиона уверилась: сортировка корреспонденции ей не грозит.       Возможно, ей не так уж и сильно не нравилась Гринграсс.       Оставшийся путь до своего места Гермиона преодолела с поднятой головой. Она изучала обстановку по левую сторону от себя, где волшебники ерзали на местах, устраиваясь поуютней. В министерской ложе, если она правильно помнила, собирались самые высокопоставленные гости, и именно поэтому было особенно забавно наблюдать на ними, одетыми на маггловский манер: кто-то постоянно подтягивал джинсы, кто-то с удивлением рассматривал кроссовки на своих ногах.       На груди у некоторых волшебников виднелись небесно-голубые значки с двумя золотистыми буквами «Т». Кажется, команда-обладательница этого символа называлась «Татсхилл Торнадос».       Вот, значит, кто сегодня играет.       Впервые со вчерашнего вечера, когда она зачем-то взяла в руки ту газету, тянущее напряжение в желудке ослабло. Не полностью, но стало действительно легче. Так что Гермиона даже смогла вспомнить об обыденных вещах и посетовать, что ей так и не удалось заставить себя хоть самую малость позавтракать.       Мысли, которые она замуровала еще вчера (хлопнув дверью ванной и сообщив, что ей срочно нужно домой), сейчас пустились в ее голове в свободный полет, будто снитч, наконец выпущенный из сундука. И она попустительствовала им, ведь понимала, что сегодня вряд ли увидит в небе его.       В Чемпионате участвовало двадцать шесть команд. Исключая «Татсхилл Торнадос», их оставалось двадцать пять. Двадцать пять возможных противников. И всего лишь один к двадцати пяти на то, что это будут «Квиберонские квоффельеры». Единственная команда, название которой Гермиона знала наверняка.       И она не сомневалась в своих суждениях. Вовсе нет. Это была элементарная математика. То, что Гермиона любила, — голые факты. Никаких осечек.       Да, на входе она отказалась от программки с распределенными парами команд. Да, на лестнице она ускоряла шаг, стоило только кому-то, сидящему поблизости, открыть рот и произнести слово «матч». Да. И что? Она поступала так лишь потому, что квиддич не входил в круг ее интересов.       Не более.       — Грейнджер, а можно как-то аккуратней? Ты отдавишь мне все ноги!       Гермиона моргнула, возвращаясь в реальность. Повернула голову и встретилась с водянистыми глазами Гринграсс, прищуренными так, что делали ее похожей на кобру, готовую к броску.       Кингсли, словно не заметив назревающей перебранки, занял сиденье, расположенное через одно от Астории. Ох. Гермиона с тоской глянула на призывно поблескивающее на солнце кресло аккурат между ними. Ну нет. Только не…       — Присаживайтесь, мисс Грейнджер.       …это.       — Конечно, мистер Бруствер, — кисло улыбнулась она. — Благодарю.       Примостившись на краешке, Гермиона, будто лошадь с шорами на глазах, смотрела четко вперед. Снести еще хоть одну презрительную смену мимики от Гринграсс вежливо или по крайней мере спокойно было за гранью возможного.       Сучка.       Нет, все-таки Астория очень сильно ей не нравилась.

***

      — Леди и джентльмены! Добро пожаловать! Добро пожаловать на первую игру сто пятнадцатого Чемпионата Европы по квиддичу!       Гермиона прикрыла уши ладонями: как и ожидалось, голос главы Отдела магических игр и спорта был слишком громким.       Сквозь созданную руками спасительную пелену шума до нее долетали приглушенные слова. Кажется, этого низенького толстячка в ярко-оранжевой мантии звали Мэверик Слаймен. И, кажется, теперь Гермиона знала, кто ответственен за те раздражающие ковры на лестнице.       Когда голос стих, она отняла ладони от ушей. И моментально пожалела об этом: трибуны взорвались такими оглушительными аплодисментами, что стократно превысили громкость усиленного Сонорусом рева мистера Слаймена.       Напротив министерской ложи находилось огромное черное табло, на котором то и дело мелькали цветные рекламные надписи. Раньше мелькали. Едва гомон болельщиков стих, на табло зажглись строчки: небесно-голубая и…       Розовая.

«ТАТСХИЛЛ ТОРНАДОС» — НОЛЬ, «КВИБЕРОНСКИЕ КВОФФЕЛЬЕРЫ» — НОЛЬ.

      Гермиона поперхнулась воздухом: ее будто ударили кулаком под дых. Двадцать пять команд. Один шанс к двадцати пяти.       И вот он — этот чертов шанс.       Элементарная математика. Голые факты. Все, как она любит.       Ей вдруг стало нестерпимо жаль, что на поле запрещена трансгрессия. Подушечки пальцев аж зудели от желания вытащить из клатча палочку и исчезнуть. Пропасть. Оказаться в пустой квартире, там, где все закончилось. И не плакать. Ни за что не плакать.       Даже забавно: весь год Гермиона нет-нет да и представляла, что скажет ему при встрече. Ничего не скажет, если быть точной. Гордо поднимет голову и пройдет мимо, будто для нее случившееся значило еще меньше, чем для него. Просто пшик, о котором она даже не помнит.       Но на деле все, чего ей сейчас хотелось, — это испариться. Не видеть ни светлой макушки, ни до сих пор неразгаданного что-то в серых глазах. Никогда больше.       — И без долгих предисловий, встречайте — «Квиберонские квоффельеры»! Bienvenue en Angleterre[1]!       Она чокнулась. Точно чокнулась. Как иначе можно было объяснить то, что она за секунду вскочила со своего места и, чудом не продырявив пальцами поручень, впилась глазами в небо?       При всех… О, Годрик.       Гермиона коротко оглянулась через плечо: похоже, ее порыв никого не удивил. Все внимание волшебников было приковано к полю, где под комментарии мистера Слаймена только что появилась первая фигура в розовом плаще.       — Вратарь — капитан команды Гуарин Солид!       Даже Гринграсс, которая ни за что не упустила бы случая поддеть ее, сейчас жадно всматривалась в игроков.       Что ж, видимо, Гермиона просто сошла за очень ярую болельщицу. Она облегченно выдохнула. Однако заставить себя вернуться на место так и не смогла.       — Загонщики Джо Мартин и Лоуренс Кэссиди!       Изучая их фигуры, она чувствовала, как все внутри сжимается, будто пружина. Настолько тугая и тяжелая, что Гермиона едва могла пошевелиться.       Оставалось лишь трое и… он.       — Охотники Кристофер Питерс, Эва Эдер и Тодор Димитров! — игроки влетели на поле, крутанувшись в воздухе.       Сейчас.       Если бы ей только удалось разжать сросшиеся с поручнем пальцы. Она бы закрыла уши. Она бы не услышала.       — Ловец Драко Малфой!       По телу прокатилась дрожь. Эдакий «треньк» болезненной пружины в момент, когда та распрямилась. Гермиона вынужденно перенесла вес тела почти полностью на руки: колени ее не держали.       И вряд ли винить в этом стоило неудобные каблуки.       Малфой взмыл в небо стремительно. Коршуном. Так, будто древко метлы для него было естественней собственных ног, естественней волшебной палочки. В отличие от сокомандников, он не выделывал в воздухе никакие фортели. Просто летел. По прямой. С какой-то странной расслабленной сосредоточенностью.       И Гермиона знала это чувство: еще недавно ее рука с такой же четкостью легко покрывала буквами дюймы пергамента, едва нужный урок был проштудирован от и до.       Так что сомнений не оставалось. Малфой с точностью до микроскопического движения отдавал отчет своим действиям.       Гермиона попыталась вспомнить: а было ли так раньше? Когда она вообще в последний раз видела его на метле?.. Года три назад?       Эх, знать бы тогда… она проявила бы больше внимательности. Она бы запомнила лучше.       Хотя, нет. Конечно же нет. Максимум, что Гермиона сделала бы в шестнадцать, предположи она хоть краем сознания, что то, как Малфой держится на метле, следует оставить в памяти дольше секунды, — это вид, что ее тошнит. Причем страшно.       В воздухе стали появляться фигуры в светло-голубых плащах. Кажется, мистер Слаймен приступил к объявлению «Татсхилл Торнадос». Отчего-то его голос больше не колошматил по барабанным перепонкам — лишь слышался на уровне надоедливого шума, вроде жужжания мухи.       Гермионе вдруг захотелось достать из сумки омнинокль и приблизить лицо Малфоя. Проверить, изменилось ли оно? Захотелось, подобно тому, как гонщику, оказавшемуся в пробке с кучей машин, не терпится выжать педаль газа. До одури. До зуда в конечностях.       Но она сдержала этот порыв. Не потому, что пальцы на поручне так и не смогли разжаться. Не потому, что она боялась обнаружить себя хоть перед одной живой душой. Нет.       Лишь потому, что самым страшным было увидеть его лицо и понять, что оно стало прежним. Искривленным в презрении. Таким, каким всегда виделось ей до Малфой-мэнора, ледяного пола и металлического привкуса во рту. До вспотевших ладоней, вцепившихся в судебную трибуну. До поцелуя со вкусом Шордича и признаний. До ссоры. До яркого примирения. До запрокинутой от удовольствия шеи и ускользнувшей тайны серых глаз.       Самым страшным было увидеть его лицо и понять, что она это все выдумала.       — На-а-а-ачинаем! — взвыл Слаймен.       Гермиона вздрогнула от неожиданности. Игроки сорвались с места и хаотично задвигались, отчего-то напомнив ей залетевших в комнату насекомых, разрывающихся между несколькими источниками света: квоффлом, бладжерами, снитчем.       Она чудом не потеряла из виду светловолосую фигуру. Наблюдать за Малфоем было подобно погружению в гипноз. Пока внутри ее то обжигало, то замораживало, глаза следили за его движениями. Вверх-вниз. Вправо-влево. Вверх-Вниз. Впра…       — ГОЛ! Десять очков «Квиберонским квоффельерам»!       Кто-то сзади грязно выругался. Но Гермиона даже бровью не повела. Все ее внимание так и оставалось приковано к Малфою, замершему на отшибе. Казалось, совершенно неподвижно. Однако, прищурившись, она заметила, как грудь его тяжело вздымается, а сам он вертит головой, видимо, в поисках заветного золотого блеска.       Ни разу на ее памяти Малфой не ловил снитч. Ни разу на ее памяти она не желала ему победы.       А сейчас?..       — ГО-ОЛ!       В ложе раздались одобрительные выкрики и громкие аплодисменты. Кто-то за спиной Гермионы даже затянул гимн.       — И-и-и… «Татсхилл Торнадос» сравнивает счет! Куигли, какой маневр! Да! Так держать!       Интересно, Мэверик Слаймен в курсе, что значит быть непредвзятым?       За следующий час Гермиона получила однозначный ответ на свой вопрос. Нет. Не в курсе. Каждый гол «Квиберонских квоффельеров» он комментировал заученной громогласной фразой: «ГОЛ! Десять очков!» — и только. Создавалось впечатление, что он не кто иной, как обычный зазывала в Косом переулке, пытающийся продать свой товар.       Но это впечатление гнездилось в уме ровно до того момента, пока один из охотников «Татсхилл Торнадос» не забрасывал квоффл в кольца противника. Тогда мистер Слаймен терял всякое сходство с неизобретательным торговцем. Он превращался чуть ли не в оперного певца с диапазоном в шесть октав.       — ДА-А! Вот он — долгожданный ГОЛ! И-и-и… «Татсхилл Торнадос» вырываются вперед! Браво! Браво!       Министерская ложа, как и большинство трибун, взорвалась триумфальными кличами.       Не то чтобы Гермиону это так уж злило, но… просто… Просто ее раздражала несправедливость. Да. Именно.       Что ж, зато она хотя бы узнала, кто лидирует. Гермиона понятия не имела, какой сейчас счет. Ее не хватало на то, чтобы постоянно складывать в уме дюжины очков, а, взглянув на табло, она рисковала потерять Малфоя из виду в мельтешении голубых и ядерно-розовых плащей.       Все это время он кружил над остальными игроками, подобно хищной птице, готовой в любой момент камнем броситься на добычу. Удачно, что такое положение — Годрик, какого черта ее это вообще волнует?! — позволяло ему не мелькать перед глазами загонщиков и, как следствие, избегать опасно свистящих между игроками бладжеров.       Какой же, блин, молодец.       В ту же секунду, как всегда и бывает с ее-то «везением», Слаймен объявил:       — Конноли запустил бладжер в Малфоя!       О, не дай Мерлин, этот министерский коротышка сейчас еще хоть что-нибудь…       — Ах да, Конноли, классный удар!       Гермиона подавила рычание и напомнила себе, что за спиной все еще сидит не слишком дружелюбная к ней Гринграсс. Так что нет. Нельзя показывать, что она беспокоится.       А она беспокоится?       Ответ пришел в момент, когда Малфой поднырнул под летевшим ему прямо в голову черным мячиком, сопровождаемый разбросом зрительских реакций: от оваций до разочарованных вздохов.       До жути.       Слова прозвучали в голове Гермионы сдавшимся слабым полушепотом. Отразились от стенок черепа эхом: ну и глупая же ты, глупая, глупая…       Это ее разбудило. Послужило чем-то вроде ведра ледяной воды, выплеснутой прямо в лицо с криком: «Очнись!»       И она очнулась.       Пальцы на поручне с легкостью разжались. Она прикрыла ими веки и поморщилась: после долгого нахождения под ярким солнечным светом темнота резала глаза.       Три.       — Конноли вновь целится в Малфоя! И-и-и…       Д-два.       — …Малфой уворачивается! Черт, — донесся до нее возмущенный шепот Слаймена.       Один.       Гермиона убрала от лица руки и выдохнула: теперь перед ней было лишь разноцветное марево — голубое вперемешку с розовым. И никого, стоящего ее беспокойства.       Она повернулась к полю спиной и на всякий случай еще раз внимательно оглядела ложу, внутренне подобравшись в ожидании чьих-нибудь проницательных глаз. Она ни много ни мало провела около получаса в густом тумане, вырисовывая подбородком путь одного-единственного игрока в небе. Кто знает, насколько это было заметно?       Но все волшебники и волшебницы, чьи лица Гермиона изучала, смотрели будто сквозь нее, увлеченные происходящим в воздухе. Как если бы она являлась лишь призраком-хранителем вересковой пустоши, на которой воздвигли стадион.       Даже Гринграсс, напротив которой она стояла, казалась жадно сосредоточенной на какой-то точке вдали. Темные волосы разметались по плечам, нарушая прежде идеальную укладку, но руки с наманикюренными заостренными ногтями не предпринимали попыток исправить это. Ошеломительно, но создавалось ощущение, что Астория… думает? Еще утром Гермиона вряд ли поверила бы, что та умеет.       Внезапно сосредоточенное до этого лицо Гринграсс стало вытягиваться: тонкие бровки поползли на лоб, обычно недовольный рот приоткрылся. А буквально через мгновение уже всю ложу наводнили удивленные, кое-где даже испуганные вдохи.       Что, если?..       Гермиона сцепила зубы и сдержалась — не обернулась. Неважно. Ей не стоило ни о ком беспокоиться.       Что-то защекотало ее меж лопаток. Это не было хоть сколько-нибудь удивительным: по стадиону блуждал легкий ветерок, и ее волосы, видимо, решили взбунтоваться и теперь елозили по спине. Ну, ничего. Еще чуть-чуть — и ветер успокоится, а щекотка наверняка пройдет.       Но неприятные ощущения усилились. Теперь они напоминали скорее зудящее покалывание тока на коже. Это заставило Гермиону ссутулить плечи, съежиться и отступить от бортика на шаг.       Легче не стало.       Она согнула руку в локте и завела ее за спину в попытке нашарить причину раздражения в районе лопаток. Пусто?.. Гермиона скривилась, силясь подтянуть руку повыше. Достать до той гадкой прядки волос, что наверняка наэлектризовалась и потому кололась сквозь тонкую ткань рубашки.       Ну давай, давай еще чуть-чуть вверх и…       О пальцы вдруг ударилось холодное металлическое нечто.       Еще раз. Почти невесомо. И еще.       Кудрявая волшебница на заднем ряду пронзительно вскрикнула, показывая куда-то поверх ее головы.       Колющие ощущения в лопатках прекратились. Она вновь ощутила прохладное металлическое прикосновение к ладони и…       Чужие пальцы, затянутые в кожаную перчатку, сомкнулись на ней.       Гермиона испуганно вздрогнула и развернулась, отдергивая руку.       О… нет.       Серые глаза в нескольких дюймах от ее лица еще никогда не казались ей такими огромными. Такими в ужасе расширенными.       — ДРАКО МАЛФОЙ ПОЙМАЛ СНИТЧ! — взвыл Слаймен с плохо скрываемой досадой.