Философский камень Драко Малфоя

      Дверь тихонько закрылась, и они остались вдвоем.       Драко подавил в себе желание как-то незаметно сползти под стол и сделать вид, что его тут нет. Или он в домике. Или его задница находится где-нибудь еще — не в кресле напротив отца, взгляд которого так и спрашивает:       Скажи, ты дебил?       — Ну, и что это было?       Ладно, отец выразился вежливей, чем он ожидал.       — Я тебе помогал, — Драко пожал плечами так невозмутимо, будто его желудок не готовился на нервах сожрать сам себя. — Почему ты себя закапываешь?       — А почему я не должен?       Что-то в этом ответе натолкнуло Драко на мысль, что отец все же не обезумел. Слишком уж похоже на него — вести свою собственную игру, меняя маски. Иногда невпопад.       — Нет… серьезно? — не смейся, идиот, он все равно не оценит. — Нет, если тебе нравится все то, о чем ты только что рассказывал, я без вопросов. Но подумай о маме.       — Так ты веришь мисс Грейнджер? Считаешь, что, если я правильно отвечу на несколько дурацких вопросов, меня выпустят? Верно, сынок?       И в этом «сынок» было больше издевки, чем градусов в огневиски.       Драко пришлось пару раз глубоко втянуть носом воздух, чтобы не ввязаться в спор. И наплевать, что отец сказал правду. Когда он говорил этим своим снисходительным тоном, соглашаться не хотелось ни при каких обстоятельствах.       Спокойствие. Драко напомнил себе, что поведение истеричного пятнадцатилетки — херовая тактика.       — Это не вопрос доверия, — процедил он. — Я знаю, что тебя отпустят, потому что это было условием моей договоренности с Министерством.       Пару секунд насладился замешательством отца.       — Отпустят, если поймут, что ты исправился. И не смотри на меня так, девятнадцать лет назад тебе прекрасно удался этот трюк!       Драко не сдержался — повысил голос. Забыл, что в списке вещей, которые раздражают его в отце, есть не только снисходительный тон, но и снисходительный взгляд.       Полуприщур, слегка приподнятые брови — впервые это все досталось ему где-то в пять, когда на вопрос о том, кто съел всех шоколадных лягушек, он, перемазанный шоколадом, уверенно ответил: «Никто, они просто случайно ускакали. Представляешь, прям все!»       Да, в детстве он был идиотом. Но отцу необязательно каждый долбаный раз напоминать ему об этом одним своим видом.       — Ты перегибаешь, Драко, — тот отреагировал на его вспышку, сжав губы в тонкую линию.       «Ти пелегибаесь Дляко» — в голове. А вслух — невольно вырвавшийся смешок.       — Тебя что-то позабавило? — угроза в голосе отца была слишком явной.       — Я задумался, — убери эту улыбочку. — Просто… мысли. Не о тебе. Или о том, что ты сказал. Нет.       Кажется, он начал оправдываться, как Грейнджер.       — Вернемся к главному вопросу? Тебе не стоит разговаривать с ней так пренебрежительно, если хочешь оказаться дома через неделю, а не лет через восемнадцать.       — Девятнадцать, — подчеркнуто спокойно исправил его отец. — И я не привык проявлять уважение к грязнокровкам.       Драко пришлось закусить губы изнутри, чтобы снова не оборвать его на полуслове.       — Тогда тебе стоит попробовать думать о ней как о помощнике Министра. Возможно, проблема с уважением разрешится быстрее.       — Драко.       — Я вообще-то ради тебя стараюсь, — он едва не поднял руки в примирительном жесте. — Ты бы не сидел здесь, если бы не я.       Всегда мечтал это сказать.       И стало так обалденно легко, что захотелось кричать во всю глотку от детской радости. Но времени катастрофически не хватало: у него было всего пять минут, чтобы упростить Грейнджер жизнь.       — Не хочешь просветить меня на этот счет? — отец поднял бровь. — Что такого ты предложил Министерству, что они согласились?       Ну, на самом деле все было совсем наоборот. Но, раз уж он решил, что Драко приложил реальные усилия для его освобождения, где благодарность? Где овации? Где хотя бы «спасибо, сынок»?       С нормальным «сынок». Без издевки.       Что-то не слышно.       — Сборной Англии понадобился хороший ловец, — пожал плечами Драко.       — А ты?..       О, серьезно?       — Когда ты в последний раз читал газеты?       — До суда. Твоя мать передавала мне несколько выпусков то ли «Пророка», то ли какого-то спортивного журнальчика, но я все выбросил, — скривился отец. — Я не собираюсь читать те помои, которые пишут про нашу семью.       — М-м-м, ну… Думаю, в одном из них как раз и писали о том, что я играю за «Квиберонских квоффельеров».       — Неплохая команда, — он даже удостоился сухого кивка. — А почему ушел? Не предложили новый контракт?       — Предложили, — сквозь зубы процедил Драко. — И здесь предложили, в «Паддлмир Юнайтед» и сразу в сборной. Еще и твою свободу предложили, между прочим.       — Неплохо.       — И все? — остановись, ради Салазара. — Это же… квиддич. Ты же всегда хотел, чтобы я научился играть, разве нет?       — Сынок, а ты правда все еще делаешь только то, чего я хочу?       Просто чертово комбо. И тон, и взгляд.       Драко молился, чтобы Грейнджер почувствовала неладное и ворвалась в кабинет раньше срока — наложить на него самый мощный Силенцио из всех возможных, ибо то, что он сейчас собирался сказать…       — Я перестал делать то, чего ты хочешь, еще когда начал делать то, к чему меня обязали. Из-за тебя.       Ах, какое непонимание во взгляде. И как до него раньше не дошло, от кого Сэмпер набрался своих талантов?       Драко закатал рукав на левой руке. Но не успел — как это по-детски — продемонстрировать тусклую Метку, потому что отец… Блять, да он рассмеялся.       Рассмеялся.       Даже не как безумец — как нормальный человек, которому просто смешно.       Смешно.       — Тебе смешно? — Драко вскинул голову. — Что именно тебе смешно?       Отец перевел дух, поудобнее устраиваясь в кресле. Он будто издевался.       — Кажется, мы уже когда-то обсуждали с тобой, что перекладывать ответственность на других выгодно только тогда, когда ты осознаешь это. И ты — не осознаешь.       — Не понимаю, о чем ты.       — Да ну? — усмехнулся отец. — Уже забыл про свое письмо?       Первый рефлекс — спросить, о каком чертовом письме речь — умер, так и не добравшись до гортани. А его останки вышли наружу с кашлем, потому что Драко вдруг вспомнил.       В день перед тем, как принять Метку, он написал отцу в Азкабан.       — Но я не отправлял его, — отпираться было бесполезно: первой реакцией он все равно выдал себя с потрохами. — Откуда ты знаешь?       — Я получил его, — невозмутимо ответил тот. — Знаешь, это было самое наглое, что ты когда-либо делал. Но меня впечатлило, правда. Мне больше никогда не придется находиться в твоей тени, и я никогда не подведу нашу семью, как ты. Я сделаю все возможное, чтобы Темный Лорд был мной доволен, потому что я хочу стать самым верным его соратником. Гораздо лучшим, чем ты. Как тебе? Это мои любимые строчки.       Драко стиснул зубы, чтобы не отводить взгляд. Еще до того, как отец закончил свою издевательскую речь, он вспомнил каждое слово. Каждое слово письма, которое он не отправил, потому что испугался — это действительно было самым наглым, что он когда-либо делал.       Но кто тогда?       Мама? Белла? Сам Волдеморт?       Он прыснул, представив, как Лысая Башка на цыпочках пробирается в его комнату, крадет письмо и шепотом зовет филина, злорадно потирая костлявые ладони. Похоже, истерика уже близко.       — Это обычное поведение подростка, нет? — спокойствие, главное — спокойствие. — Ну, хотеть отцовского одобрения.       — Не думаю, что твой посыл был именно таков, — покачал головой отец. — Дело ведь не в одобрении: ты просто хотел, чтобы твоя фигура стала весомей, чем моя. И хотел Метку, как новый Нимбус в детстве, за одним лишь исключением: на этот раз ты ничего у меня не выпрашивал. Ты взял сам.       Вдох-выдох. Он не будет покупаться на провокацию. Очень правдивую провокацию.       — Так в чем тут моя вина, сынок?       Вдох. Выдох. Вдох… Выдох. Драко уже давно не приходилось чувствовать, как дыхание замирает, будто парализованное, и ему приходится силой вытягивать воздух из легких.       И следующие слова отца ударом древка метлы в грудную клетку пришлись аккурат на первый нормальный вдох.       — Кстати, она знает?       Его многозначительный кивок в сторону двери подсказал Драко, что смысла переспрашивать, кто «она», нет.       — Не вижу причин раскрывать Грейнджер личную информацию, — отрезал он.       Вот, это уже похоже на правду. Он ведь никогда не доверял ей ничего личного, ни разу не рассказывал ничего о себе, о семье — о чем угодно — без причины. Просто к слову не приходилось.       Да и мама тогда прекрасно справилась с миссией «вывали на Грейнджер все и беги».       — М-м-м, — с издевкой протянул отец. — Знаешь ли, до меня долетали интересные слухи…       Драко почувствовал, как пальцы опять впились в коленную чашечку. Если у него не останется синяков — это будет… Этого не будет. Синяки точно останутся.       — Пожалуй, единственное, за что я был благодарен своему не самому приятному соседству с Гойлом, — этот болван читал газеты медленно и вслух, пока прошлой осенью к нему не забрел поболтать дементор, — жестоко усмехнулся отец. — Вижу, ты удивлен. «Пророк» не упоминал об этом незначительном происшествии?       Если честно, ему было насрать. На живого Гойла, мертвого Гойла, Гойла-овоща. Да, это звучало мерзко, от одной мысли о том, что творится за стенами Азкабана, Драко передергивало, но… Причина его удивления — недостаточная все же характеристика — заключалась совсем в другом.       Отец сказал, что выбрасывал все газеты.       «Этот болван читал медленно и вслух».       Читал до осени. Медленно. И вслух.       Рука на колене снова дернулась, усиливая хватку, которая теперь стала близка к тому, чтобы продырявить брюки. Отец наверняка знал. Просто не мог не расслышать в потоке речи, доносившейся из соседней камеры, что его сын теперь профессиональный игрок в квиддич.       Он знал и все равно переспрашивал.       — Так вот, еще в один из первых дней… — продолжил отец, будто нарочно увеличивая напряжение в кабинете монотонным постукиванием пальцев по столу. — Я вынужденно узнал, какую пылкую речь мисс Грейнджер произнесла в твою защиту на суде. Кто бы мог подумать, верно? Она, оказывается, так уверена в твоей непричастности ко всему этому, наивная девочка… Что бы она сказала, если бы прочла то письмо, сынок?       Драко запоздало вспомнил, что должен скривиться или напрячься от обращения. Рефлекс. Проебаный. Задавленный мыслью:       А правда, что бы она сказала?       Если бы прочла письмо. Прочла каждую гадкую строчку, пропитанную спесью и извращенным желанием выделиться. Стать лучше. Стать лучшим.       И с каких пор молчаливое наблюдение за измывательствами над беззащитной девчонкой — критерий, определяющий превосходство?       Драко явственно представил, как это могло бы быть. Как лист пергамента выпал бы у нее из рук. Как ее и без того большие глаза распахнулись бы от неожиданности. Как она пораженно выдохнула бы и сделала шаг назад. И, наконец, как эти ее красивые — какие они, сука, красивые — глаза превратились бы в щелки, сочащиеся горьким разочарованием.       Он еще хуже, чем Грейнджер думает. Хотя ей наверняка сейчас кажется, что хуже уже некуда.       Сюрприз.       Кстати, где ее носит? Его взгляд, так и ищущий извне поддержку — то, что поможет дать достойный ответ отцу, — зацепился за стеклянные часы на столе. Пять минут давно истекли.       А он до сих пор не смог ей ничем помочь: слишком увлекся выяснением отношений.       — Она ведь иногда даже забывала моргать, — в сознание опять вторгся насмешливый голос отца. — Как думаешь, Драко, стала бы мисс Грейнджер так наблюдать за тобой сегодня, если бы прочла то письмо?       Позвоночник обдало жаром, сравнимым с пеклом от приближения Адского пламени — он знал об этом не понаслышке. Она забывала моргать. Страх оказаться пойманным с поличным, со взорвавшимися, будто от Конфринго, эмоциями, быстро и тщательно — уже неразличимо — смешался с мощным потоком удовлетворения.       Забывала моргать.       Стоп. Он должен что-то ответить, верно?       Он все еще не помог.       — Кх-кхм, — Драко прочистил горло и, выпрямившись в кресле, с вызовом заглянул отцу в глаза. — Что я думаю? Я… думаю, тебе стоит побеспокоиться о себе, а не о Грейнджер. Какая разница, куда она смотрит? — О, правда? Сам-то веришь в это? — Она все равно вернется к себе домой, а ты — обратно в камеру.       Сто очков в пользу Драко — вот как бы он описал выражение лица отца.       Удачно, что на этот раз некому было мухлевать с подсчетами.       Когда кабинет погрузился в молчание, Драко ощутил, как ослабло давление невидимого стального обруча, сжимавшегося вокруг грудной клетки. По сути, они с отцом будто заключили негласное перемирие, пришли к какому-то соглашению, хотя… Чревато утверждать что-либо, когда твой отец — Люциус-ты-прав-но-я-всегда-правее-Малфой.       Почему-то он уже почти слышал звук поворачивающейся дверной ручки; уже знал, что Грейнджер, зайдя внутрь, очень по-деловому извинится за опоздание и продолжит свой тест; уже испытывал удовлетворение оттого, что отец теперь начнет разговаривать с ней как настоящий Малфой — подчеркнуто вежливо и холодно; уже чувствовал на себе все ее брошенные украдкой обеспокоенные взгляды; уже понимал, что каждую минуту до того, как Грейнджер наконец произнесет заветное «встреча окончена», он потратит, задаваясь вопросом: а что бы она сказала?       Если бы прочла то письмо. Что бы она сказала?       Картинки всего, что должно было произойти — по необъяснимой причине он в этом не сомневался, — стояли перед глазами, намереваясь претвориться в жизнь. Буквально через секунду. Через мгновение. Вот-вот.       Но ничего не происходило.       Ничего из того, что должно было произойти.       Он вдруг заметил, как в пальцах у отца блеснул металлический волчок, только что вытащенный им из кармана. Стоп. Откуда? Вряд ли в тюремной робе вообще были карманы. Вряд ли волчки выдавали в Азкабане вместе с пайком. Что еще за?..       Встретив его непонимающий взгляд, отец лишь усмехнулся и раскрутил игрушку: она бодро завертелась вокруг своей оси и по неизвестной причине завладела вниманием Драко. Он считал секунды до того, как волчок потеряет скорость и упадет, чтобы отвлечься и спросить, что за херня творится. Что это вообще значит.       Но волчок не падал. И даже не замедлялся ни на секунду.       Драко нахмурился, поднимая глаза на отца и… Просто охренел.       Потому что облик того изменился: плечи вытянулись вширь, руки обросли мышцами и жирком, кожа приобрела розоватый оттенок — он будто налился жизнью. Очевидно, чужой, незнакомой жизнью. Жизнью того, чьи волосы были жесткими, как солома, и рыжими, как… Как самый бесячий цвет в мире. Как отвратительная россыпь веснушек, проступившая на лице напротив.       Стоп. Что?       Он проверил — волчок все еще крутился.       А с того места, где только что сидел отец, на него со жгучей ненавистью, сочащейся из водянистых глаз, взирал Уизли.       Худший — она выпила зелье, Малфой! — кошмар.       Кошмар, заговоривший тем самым голосом, который преследовал его весь год:       — Да, твой ненаглядный папаша отправится в камеру, Малфой, — Уизли часто так раздражающе выделял его фамилию. — И было бы неплохо, если бы ты составил ему компанию там. Ну, знаешь, убийцам и насильникам лучше держаться вместе: подальше от нормальных людей.       — Особенно от нее, верно?       Драко понятия не имел, откуда в нем взялся этот издевательский тон. Казалось, что говорить сейчас в принципе выше его сил — настолько силен был ступор.       Уизли резко вскочил с кресла, да так, что оно с грохотом завалилось назад. Плашмя хлопнул ладонями по столу, нависая над ним.       Волчок, вертевшийся возле его правой руки, подпрыгнул. Но так и не упал.       — Держись подальше от нее, понял?! — Драко почувствовал, как гневно трясущиеся пальцы впились ему в ворот рубашки и дернули на себя. — Понял, ублюдок?!       Ему хотелось встать и с силой откинуть его руку. Хотелось ответить на оскорбления, задавить Уизли меткими словесными ударами по его слабым местам, даже не повышая голос. Как обычно. Как было всегда.       Но язык будто распух в глотке, веки налились свинцом, а конечности одеревенели — он не двигался. Только ощущал, как плевки отборных ругательств оседают у него на щеках, а рука, до этого комкавшая ткань рубашки, сжимается вокруг его горла.       — Ты понял, малыш Драко?!       Визгливый смех над ухом отдавал безумием и вонью от гнилых зубов, а длинные ногти до боли впились в кожу.       Стоп. Что?       Он поднял глаза на того — вернее, на ту, — кто пытался либо задушить его, либо проткнуть ему сонную артерию. Ненавистной рожи Уизли больше не существовало, как и стола, разделявшего их.       Волчка больше не было.       Зато она была гораздо хуже.       Огромная копна темных мелких кудрей, почти шипящих, будто змеи. Острый подбородок и кровожадный оскал. Черные глаза, горящие радостным предвкушением чьей-то боли. Его боли.       — Я так горжусь тобой, малыш Драко, — елейным шепотом начала Белла, но тут же сорвалась на визг: — Грязнокровка наконец получила по заслугам!       Запрокинув голову, она расхохоталась, и Драко, видя, как дрожит от исступления жилка на ее дряблой шее, закусил изнутри губы и задержал дыхание. Зажмурился. Если он перестанет дышать, все закончится быстро.       Очень быстро.       Но безумный хохот вдруг стих, и барабанные перепонки окутало облегчением. В шею больше не впивались острые ногти, ее…       — Драко?       Кажется, ее только что погладили мягкие подушечки пальцев.       Он сделал первый вдох.       И, все еще не решаясь открыть глаза, почувствовал, как кто-то — кто на этот раз? — подобрался вплотную и… Ох. Опустился ему на бедра, сжав их коленками по бокам.       Девушка, однозначно. Девушка со знакомым волнением в голосе. Она поерзала, придвигаясь ближе.       Во имя Мерлина, низ его живота не должно было моментально скрутить узлом.       — Все в порядке, Драко, — успокаивающий шепот прошелся по скуле. — Все хорошо.       Теплый поцелуй в висок.       — Хорошо, слышишь?       В уголок рта.       — Все хорошо.       Губами к губам. Только на секунду.       — Слышишь? Все хорошо.       Конечно, он узнал этот голос. Порой радостный и звонкий, порой недовольный и укоряющий, то полный праведного возмущения, то — заливистого смеха. Или как сейчас — нежно и исступленно шепчущий:       — ДракоДракоДрако.       Ее голос.       Руки, до этого — он только осознал — сжимавшие подлокотники кресла, выпустили из пальцев кожаную обивку, чтобы вслепую найти ими ее худые плечи. Ее кожу — теплую и мягкую. Куда делась ее рубашка?       Другая ее рука тоже легла ему на шею, теперь полностью обхватывая ее сзади. Приближая его лицо к своему — он чувствовал ее дыхание совсем рядом.       — Все хорошо, Драко.       Пушистые волосы защекотали костяшки пальцев, когда он, следуя ее примеру, обвил ладонями ее шею. Такая… тонкая. Хрупкая.       — Слышишь? — обеспокоенно и сойти с ума как близко. — Все хорошо.       Драко сглотнул. Слегка надавил ей на затылок, сталкивая их лица нос к носу.       Приоткрыл глаза, чтобы за мутной пеленой ресниц разглядеть ее губы.       Рефлекторно зажмуриваясь вновь, он с нажимом провел языком по ее нижней губе. Скользя внутрь. Добираясь до ровного ряда зубов. Не выдержал, черт, просто не смог сделать это мягче. Прикусил ей верхнюю губу и услышал — ощутил — резкий вдох.       Отпустил, дыша через раз. Не отодвигаясь. Поцелуешь меня? Мне нужно. Она никогда не делала этого сама. Почти никогда.       И она будто прочла его мысли — облизнула уголок его рта. ДракоДракоДрако. Все хорошо. Шепнула прямо туда и наконец раскрыла языком его губы.       Он ждал, что она будет нежной. Осторожной. Бережной, как ее пальцы, гладящие ему шею. Честно, так и думал, но… Ни черта подобного.       Она оказалась жадной. Голодной. Горячей. Впечаталась в его губы так влажно и сильно, будто хотела с ними срастись и навсегда остаться в этой сцепке. Как сиамские близнецы в цирке уродов.       Грохот, с которым внутри него в этот момент начали рушиться стены — Драко буквально его слышал.       Она не отрывалась ни на секунду. Только глубже изучала его рот. Старалась так, как если бы вгрызалась в страницы учебника. Казалось, ей даже не нужно было дышать — этот поцелуй служил ей чертовым кислородом.       Ненормальная. Неадекватная. Пугающе-неприлично-возбуждающая.       Драко чувствовал себя просто ледышкой в сравнении с ней. Все, что он мог, — сдавливать пальцами ее затылок и пытаться шевелить губами впопад.       Это было слишком быстро. Слишком не вовремя.       Ну, или он слишком долго запрещал себе думать о ней как о той, кого ему позволено целовать.       Она вдруг отстранилась, видимо, почувствовав неладное. Отдышалась слегка. И, перебив саму себя громким вздохом, наконец спросила:       — Все… хорошо, Драко?       Понятия не имею.       — Открой глаза.       Мотнул головой. Нет.       — Ну, пожалуйста.       Черт, он дико боялся. Дико боялся, что реальность опять изменится, стоит только открыть глаза.       Еще это «пожалуйста»… Со стороны Грейнджер — запрещенный прием.       Драко выдохнул. Ладно. После поцелуев ее расширенные темные зрачки всегда были немного в расфокусе, так что он уже приготовился встретиться с ее блуждающим взглядом.       Но уперся глазами в темно-зеленый потолок своей спальни.       Откинул взмокшее от пота одеяло.       Доброе утро, мать его.