***
Драко не смог скрыть удивления, когда обнаружил маму за завтраком: время уже перевалило за одиннадцать, а она никогда не вставала из-за стола позже десяти. Но, кажется, она даже не заметила его присутствия в обеденном зале. Лишь отстраненно кивнула и принялась дальше отрезать от пышного омлета идеально ровные кусочки, при этом ни разу так и не поднеся вилку ко рту. Да и выражение лица у нее было таким кислым, будто ей прямо на язык выжали сок целого лимона. А еще она даже никак не прокомментировала его «вопиюще неуместный для приемов пищи» зеленый спортивный костюм — Драко привез его из Франции, где впервые по достоинству оценил маггловские магазины одежды. Пока Сэмпер и еще одна эльфийка — Дипси, что ли? Или Диппи? — суетились вокруг него, накладывая еще дымящийся омлет, ростбиф, свежие овощи и тосты, хрустящие даже на вид; пока наливали кофе и добавляли в чашку мед — все это время мама хранила молчание. И на Драко буквально давила тишина. Он не представлял, как сможет протолкнуть в горло кусок чего угодно, пусть и невозможно аппетитно пахнущего, если не узнает, в чем дело. — Мам? — позвал он. — Да? — отозвалась она, не поднимая глаз от тарелки. — Все нормально? Мама наконец отложила приборы, звякнув ими о блескучий ободок тарелки, и отрешенно, будто ее мысли витали где-то очень далеко, спросила: — Вот у тебя когда-нибудь бывало такое, чтобы гости пригласили себя сами? — Да постоянно, мам, — прыснул Драко, отхлебывая кофе. — Здесь же буквально выстраиваются очереди из жаждущих нанести мне визит. В насмешку мозг сразу подкинул ему изображение Грейнджер, когда-то врезавшейся лбом ему в грудь у входа в его же спальню. И Грейнджер в библиотеке. Нет, даже не так — Грейнджер на кресле в библиотеке и тот ее голубой сарафан, будто созданный для того, чтобы руки Драко оказались под ним: погладили теплую кожу бедер, покрывшуюся мурашками, добрались до ее охренительной за… Соберись. — Так что случилось? — он задал вопрос резче, чем следовало бы. — Случился Гектор Гринграсс, — мама скривилась и вновь принялась кромсать несчастный омлет. — Я вчера была в Косом переулке: хотела купить Тедди новых игрушек в «Сотне причин детского счастья». Кстати, я взяла ему большой набор с железной дорогой, — на ее лице мелькнула улыбка, тут же прячась за недовольством. — А у выхода столкнулась с Гектором, он пригласил меня выпить чашечку кофе у Фортескью и там… Честно, я даже не заметила, в какой момент позвала его к нам на ужин сегодня. Просто сначала он был очень мил: помог мне нести подарок, расспросил о тебе, немного рассказал о своих дочерях… — Дочерях? — переспросил Драко — в голове отозвалось разве что смутно знакомое воспоминание о темноволосой девчонке, которую он пару раз замечал рядом со своей однокурсницей. — У Дафны есть сестра? Мама подняла бровь. — Не пугай меня. Астория училась в Хогвартсе на год младше тебя. — Упф, — пожал плечами он, жуя ростбиф под ее недовольным прекрати-говорить-с-набитым-ртом взглядом. — Похофе, она была не офень приметной. — О, я не думаю, что дело было в ней, — мама усмехнулась уголком губ. — Кстати о птичках: Гектор придет на ужин не один, а вместе с Асторией. В общем-то, из-за нее он и хотел нанести нам визит: если я правильно его поняла, она давно мечтает взглянуть на нашу библиотеку. Упоминание библиотеки не способствовало внутреннему спокойствию Драко. Она ассоциировалась у него не с хрустом книжных страниц, не с запахом переплетов — с пушистыми каштановыми волосами и голубой бретелькой сарафана, которую он зубами стащил с хрупкого плеча. Да соберись ты! Он тряхнул головой. — И… что тебя смущает? Мама — кстати, она наконец донесла вилку с крохотным кусочком омлета до рта — на секунду застыла, глядя куда-то мимо него, будто действительно спрашивая себя, чего тут смущаться. Моргнула пару раз. Отпила кофе и негромко произнесла: — Ты ведь знаешь, у нас и так очень редко бывали гости. Но без твоего отца — никогда. Еще минуту назад, если бы Драко попросили назвать хоть одну ситуацию, в которой он поступил стопроцентно правильно, он бы всерьез задумался. Но сейчас, на автомате вонзив зубы в хрустящий тост, он не сомневался — хорошо, что мама не подозревает о сделке с Министерством. Не стоило обнадеживать ее раньше времени. Маму — обнадеживать, а себя — хоронить. Со скрипом закручивать гвозди в крышку гроба, где ледяным побледневшим тельцем покоится его свобода. Сынок, а ты правда все еще делаешь только то, что я хочу? Драко передернуло. — Я мог бы составить вам компанию, — предложил он, больше не выдерживая мамин подавленный вид. — Хочешь? — Ну, если тебя это не затруднит, — с виду она была сама невозмутимость. Однако тут же приказала Сэмперу поджарить для нее еще парочку тостов.***
— Закончили! — проорал Вуд, приставив палочку к горлу, и направил вниз метлу. Ни хрена подобного. Какой идиот додумался снова выпустить снитч и всего через пять минут объявить, что тренировка окончена? И это называется нормальный капитан? Где, мать вашу, индивидуальный подход к каждому члену команды, о котором Вуд так распинался перед тренировкой? Слепой гриффиндорец остался таким и через херову тучу лет после выпуска. Потому что каждый напряженный мускул на лице у Драко буквально кричал, что он не ступит на чертово поле без чертова золотого мячика в руке. Или он не ловец. Совершенно не реагируя на то, как все остальные игроки, будто стая птиц, следовавшая за вожаком, развернули черенки метел к земле, он закружил в воздухе, выискивая глазами блеск от трепыхания крылышек. Иногда Драко всерьез чувствовал себя наркоманом, подсевшим на ловлю снитча, как на пыльцу фей. Ощущение холодного металла в руке приносило ему облегчение вперемешку с эйфорией, а неудача, воздух, пропущенный сквозь пальцы, — ломку и жажду. Да, жажда была наиболее подходящим описанием. Кажется, Вуд что-то кричал. Что-то о том, чтобы он тащил свою задницу вниз. Пошел ты, «кэп». Любой, кто хотя бы однажды слышал, как орет Солид, не мог воспринимать голос Вуда иначе, чем просто… комариный писк? Драко прыснул. Тут же тряхнул головой, сосредотачиваясь. Закружил над полем. Снитч. Снитч. Снитч. Где ты, паршивец? — МАЛФОЙ, ДА УГОМОНИСЬ ТЫ! Вау. Это был уже не Вуд — кто-то явно погромче. Притормозив в воздухе и глянув вниз, Драко закатил глаза. Нотт. Еще одна по-тря-са-ю-ща-я новость сегодняшнего утра. Ощущение, что в «Паддлмир Юнайтед» решили собрать весь Хогвартс. Жаль, забыли Долгопупса — мистера Я-сломаю-себе-хребет-за-три-минуты. Или Уизли — дырявое рыжее подобие вратаря с ярко выраженным слабоумием в глазах. Драко громко зарычал, когда возникший в голове образ идиота в гриффиндорской экипировке гаденько хмыкнул и произнес: «Она выпила зелье, Малфой!» На эмоциях саданув кулаком по древку метлы, он едва не потерял равновесие. Спокойно, ради Салазара. Расшибиться из-за Уизли казалось ему даже позорней, чем быть Уизли. И тут вдруг… Драко почувствовал щекотку на кончике носа прежде, чем увидел. Прежде, чем понял. Снитч пронесся перед его лицом, будто крошечный золотой вихрь. И жажда мгновенно вырубила все мысли. Превратила их в топливо для бешеной скорости, с которой тут же понеслась метла. Вперед. Вниз. К земле. Потому что снитч, казалось, тоже участвовал в плане Вуда и Нотта, наперебой орущих: «Малфой, мать твою, спускайся!» — он будто вел Драко на поле.***
Каждый выдох выходил из горла массивным булыжником, а пальцы, тянувшиеся к золотому мячику, ощутимо дрожали. Драко выдохся. Действительно выдохся. Он даже стянул с себя перчатки и просто кинул их вниз — ладони страшно вспотели в них за время тренировки. Нотт с Вудом все еще кричали ему спускаться. Прекратить валять дурака. Но он должен был поймать. Должен был. Оставался дюйм максимум. Жалкий дюйм, но вдруг: — Тео, да какого хрена так долго?! Ему ведь могло показаться, правда? Ну, шум ветра и все такое. Этот голос — его обладатель — просто не мог… — Порядочные мальчики всегда опаздывают на свидания, Блейзи, забыл? Мог. Конечно, блять, мог. Голова дернулась на звук так, будто кто-то — кто-то, ага — дотянулся аж с поля до его макушки, схватил за волосы и резко потянул на себя. Как раз в тот момент, когда Драко уже ощущал тыльной стороной ладони частые колебания воздуха. Но взгляд уже вперился вниз, и рука соскользнула. Моментально. Крыло снитча оцарапало пальцы, но Драко едва поморщился. И едва удержал равновесие. По полю, махая Нотту, шел Забини. Забини. Тот вдруг задрал голову, смотря в небо. Резко опустил, зашагав быстрее. Драко почувствовал, как внутренности сначала обдало огнем, а потом сковало леденящим холодом; как сердце — ну, просто из-за полета — ускорилось в грудной клетке. И, честно, лучше бы это было «тайное влечение» к Забини, чем иррациональный страх. Лучше бы, но нет. Снитч упорхнул в неизвестном направлении, и Драко впервые в жизни больше не хотелось гнаться за ним. Только спуститься на поле, отбросить метлу и… Ну вот что «и»? Подойти и сказать: «Привет»? Вероятность того, что Забини пошлет его на хер, близилась к ста процентам, но… С другой стороны, они не виделись год. Жалкий аргумент. Или нет? Как показала практика, Драко не так хорошо знал своего «друга». Не так хорошо, как думал раньше. Поэтому сейчас он не то что находился на перепутье — он дрейфовал в неизвестности. Густой и давящей неизвестности, от которой сильнее, болезненней сжималась челюсть. Вопреки вспыхнувшему секунду назад желанию, он решил — какой ответственный мальчик, правда? — не спешить на поле. Потратить еще минут десять на то, чтобы все-таки присвоить себе снитч.***
Драко чувствовал, что перебарщивает с хваткой: острие золотого крыла, покорно сложившегося в тот момент, когда его правая рука сомкнулась на снитче, садняще впивалось в тыльную сторону ладони. Он приземлился неподалеку от северных трибун. От места, где о чем-то переговаривались Нотт и Вуд, лишь выдохнувшие что-то вроде «Ну, наконец-то», едва он слез с метлы. От места, где, опершись локтями на бортик и откинувшись на него спиной — почти расслабленно, если бы не голова, повернутая четко в другую сторону, — стоял Блейз. Его бывший лучший друг. Настолько лучший, что даже в глаза не смотрел. Поморщившись от внезапно усилившейся боли в ладони, Драко глянул вниз: костяшки пальцев побелели от давления. Ни черта так не пойдет. — Эй, Вуд! — крикнул он, приближаясь. «Капитан» поднял на него вопросительный взгляд и… — Лови! Размахнувшись, Драко бросил свой трофей прямо в «сладкую парочку» в трех-четырех шагах от себя. И если Тео застыл с абсолютно охеревшим выражением лица, наблюдая за тем, как мячик в воздухе потихоньку расправляет золотые крылья, то Вуд оказался проворней: одно молниеносное движение руки, и снитч вновь был пойман. Секунда — мимолетное движение головы влево, — и Драко внутренне зарычал. Поза Забини не изменилась ни на дюйм. — Ты спятил, Малфой?! — крикнул ему Оливер, тут же присев у стоявшего возле бортика сундука с бладжерами и квоффлом. Пристегивая снитч ремешком, он возмущенно бормотал: — Если бы… улетел… задолбались… искать… придурок! — Согласен, он должен был быть полным придурком, чтобы улететь, — фыркнул Драко, небрежно — почти небрежно — откидывая взмокшую челку со лба. — Ты ведь хранишь его в таких шикарных условиях. Пыльный сундук, м-м-м. Лицо у Вуда перекосило. Кажется, внутренние ощущения не врали Драко: он нес полную херню. Но тут вдруг раздалось сдавленное прысканье. Слева. И ему в момент стало плевать на то, насколько низко пало его чувства юмора. Даже забавно как-то. Один звук — и Драко будто сунули головой в Омут памяти. Окунули в какой-то из дней курсе эдак на пятом, когда они с Забини только начали дружить и в состоянии первой эйфории всюду таскались вместе. В какой-то из сотни разов, когда он безуспешно пытался подкатить к Имоджен Берк — слизеринке-семикурснице, — а Блейз точно так же невольно прыскал, прячась за колонной. Нет, серьезно, этот козел раз сто насладился «зрелищем», прежде чем сообщил ему, что вычитал где-то, мол, они с Имоджен родственники в четвертом колене. «Салазар, ну какой же ты идиот». Если бы каждый раз, говоря это ему, Забини получал галлеон, к концу школы он смог бы выкупить Гринготтс со всеми его сейфами. Тем временем Драко только заметил, что почти достиг трибун. Между ними с Блейзом, все так же глядевшим в сторону раздевалок, установилось расстояние максимум в три зрительских места. Казалось, даже воздух, заполнявший это расстояние, состоял из полувраждебных вибраций. Казалось, если тронуть его пальцем, электричество шарахнет на всю. Шутка о «тайном влечении» еще никогда не казалась настолько абсурдно подходящей. С усилием переключившись обратно на Нотта и Вуда, Драко заметил неприкрытое страдание на лице последнего — Тео, почесывая подбородок, с умным видом рассказывал ему о чем-то похожем на «эволюцию древка метлы в историческом контексте». Или расспрашивал? Это всегда была слишком тонкая грань, когда дело касалось Тео. Хмыкнув про себя, он бережно прислонил метлу к бортику. Молния Турбо — подарок мамы на прошедший день рождения. Та самая модель, на которую он заглядывался ещё в прошлом году и наверняка — наверняка — купил бы, если бы не… О, да. Грейнджер тогда едва не сбила его с ног. Во всех смыслах. Он до сих пор помнил ее наглый и одновременно виноватый вид, когда она объявила о «путешествии» в маггловскую часть Лондона; помнил, как пошутил, мол, в такой одежде ее пустят разве что в бордель; помнил тычок в бок острым локтем; помнил… Помнил все, в общем-то. До смешного, до мелочей. Даже сейчас, даже в чертовски патовой ситуации, когда ему вот-вот придется выдавить из себя хоть пару слов, чтобы не смотреться полным идиотом, он все равно не мог выгнать их. Как раньше. Эти воспоминания. Они витали в воздухе, они забивались ему в ноздри, они застилали ему глаза. Они были повсюду. Теперь. Ещё утром, едва открыв глаза, Драко почувствовал, как что-то сломалось. По ощущениям, у него в голове прорвало плотину, удерживавшую мысли о Грейнджер — теперь он видел ее везде. Буквально. Словно в отместку за то, что весь год она шла лишь фоном. Нежелательным, надоедливым, постыдным фоном с карими глазами, достающими ему до нутра. Достающими его внутренности к херам наружу. — Не знал, что новый талисман вашей команды — Филч в балетной пачке. Голос Забини — или скорее ошеломляющее понимание того, насколько этот голос ему одновременно знаком и непривычен — мгновенно вырвал Драко из цепких лап воспоминаний. — Чего? — нахмурился он, искоса бросив на Блейза взгляд. — Ну, выглядишь так, будто он маячит прямо перед тобой, — пожал плечами тот. — В пуантах. Драко невольно рассмеялся. Коротко. Почти истерически. Так, что моментально захлопнул рот и еще несколько секунд прокручивал в голове этот звук, размышляя, насколько убого он сейчас выглядел. Максимально убого. Ему срочно захотелось сменить тему — было бы что менять, ага, — в общем, хоть как-то заполнить пустоту. Отвлечь внимание от своей идиотски неловкой реакции. В голову лезли только банальности вроде «Как жизнь?» или «Гляжу, твое чувство юмора теперь в той же заднице, что и мое». Или «Как там Паркинсон?» Тьфу. Это он точно не станет спрашивать. Судорожно пытаясь выдумать — блять, да что угодно выдумать, только бы не молчать, — Драко зацепился взглядом за темно-синие с вышитыми на них перекрещенными камышами плащи сокомандников, почему-то удалявшихся в сторону раздевалок. Нотт все так же держался вполоборота к Вуду и неустанно что-то говорил, активно жестикулируя. Вот оно. — У Тео словесное недержание? — бросил Драко в воздух. Небрежно. Ответа не поступило. Его обуяло дикое желание не оглядываясь рвануть в раздевалку за остальными, тем более что раздражение, скопившееся в нем прямо пропорционально количеству грязи и пота на теле, уже достигло предела. Критического предела. Охереть какого критического предела. Но тут: — Да по-любому выясняет у Вуда что-то из серии «Как правильно обхватывать черенок метлы с точки зрения спортивной науки», — хмыкнул Блейз. — Ну, это ведь Тео — мистер Профессор-Макгонагалл-а-можно-вопрос, ты не можешь не помни… — тут он запнулся, а следом вдруг деланно безразлично протянул: — Хотя… Драко резко, будто этим словом Забини влепил ему по правой щеке жгучую пощечину, дернул головой влево и… Встретился с темными глазами — друга? — смотревшими очень… многозначительно. С намеком. Слишком. Очевидным. Намеком. — Серьезно? — нарочито громко фыркнул Драко. — Год прошел, Забини. Не знал, что ты такая обидчивая девчонка. Брови Блейза взлетели так высоко вверх, будто кто-то привязал к ним невидимые нити и что есть сил потянул. И… черт возьми. Обычно это выражение его лица обозначало веселье или хотя бы шутливое удивление, но сейчас… Нет. Даже близко нет. Оно было непроницаемым. И одновременно охреневшим. Глаза, мимика — полностью. Как будто он спрашивал: «Серьезно, блять?». Впрочем, Забини быстро собрался. Снова напустил на себя невозмутимость. По-фи-гизм. Раздражающе безразлично расслабил плечи. Еще более вальяжно откинулся на деревянный бортик. — Да неважно, сколько прошло, Драко, — прохладный ответ. — Ты-то остаешься собой при любом раскладе. «Остаешься собой». Мило. Очень, мать его, мило. Прекрасно. Чудесно. Просто обалденно-замечательно-восхитительно. Знал бы Блейз еще, каково это. Быть им. Попробовал бы жить несколько лет в тотальном беспросветном густом, как ебаная патока, кошмаре, а после, едва получив краткую передышку — всего пару вдохов, — начать в кошмаре еще и спать. Каждую ночь. Каждую долбаную ночь морально и физически убивать ту, чей пульс он почему-то больше всего боится не нащупать. Попробовал бы поверить — всего на секундочку — в то, что из этого есть выход. Выход с карими глазами, зубодробительно выбешивающим упрямством и дерзкой иронией в каждом слове. С мягкими податливыми губами, тонкой талией и нежными изучающими руками. Попробовал бы поверить. А потом разорвать ее мир в клочья. Собственными рваными глубокими движениями и стонами, собственным напором и желанием. Собственной верой в то, что быть с ней — это невозможно-возможно растоптать. Попробовал бы сделать и испытать все это, а потом смотрел бы, как она — до идиотизма всепрощающая — стоит перед ним и шепчет: «Наш рисунок». «Наш». И прижимается к нему так крепко и так отчаянно, когда у него самого не хватает выдержки, когда слетает крыша. Когда он обнимает ее. Она даже сны его сторожит. Вопреки. Будто ничего не было. Но Блейз, видимо, либо считал себя экспертом по его части — будто год вообще ничего не значил, будто Забини был уверен, что у него нет и чертова шанса измениться, ни при каких обстоятельствах, — либо просто плевал на все это. На Драко. Просто не хотел заморачиваться. Вдо-о-ох. Выдох. По его выдержке будто разлили горючее и шепнули: «Инсендио». — А кого ты ждал? Соплежуя? — со злостью выплюнул Драко. — Того, кто бухнется перед тобой на колени и рассыпется в извинениях? Прости, друг, это не по адресу. — Да никого я не ждал, если честно. Я от тебя в принципе ничего особо не ждал. Никогда. Безразличие. В каждом слове, в каждой чертовой букве. Такое, что ему иррационально — до смешного по-детски — хотелось схватить Блейза за грудки и встряхнуть. Проорать ему в лицо что-то вроде «Посмотри на меня, черствый кусок дерьма!». Но вместо этого он сжал губы и выдавил напряженно-спокойное: — В каком смысле? — В прямом, Драко, — ответил Забини, вновь изучая взглядом фигуры Вуда и Нотта, почти скрывшихся в дверях раздевалки. — Охерительное объяснение, — буркнул он. Уйти все еще хотелось. Прямо на кончиках пальцев зудело желание оттолкнуться от бортика и… И Драко знал, что оттолкнуться-то он оттолкнется. Шаг сделать не сможет. Форменные ботинки будто туго оплели дьявольские силки, которые не позволяли двинуться вперед, сдавливали щиколотки и тянули обратно — на место. На то место, где ему, вопреки бурлящей внутри злой эмоции, хотелось стоять. — Год прошел, Драко. Я отвык говорить то, чего ты ждешь. — Ты и не привыкал, — звучало почти шуткой. Почти с усмешкой. Почти-не-безвыходно. Боковым зрением Драко, взявший с Забини пример и тоже буравивший взглядом зелень поля, увидел, что тот, наконец, соизволил обернуться к нему по-человечески. Он сделал ответный жест. И если всего пару минут назад Блейз выглядел вкрай опешившим, то сейчас в темных глазах плескалось… снисхождение? Это заставило Драко прикусить изнутри губы и сжать покрепче бортик, чтоб ничего не вытворить. Снисхождение, блять? — Ты даже не представляешь, насколько сейчас ошибаешься, — покачал головой Блейз, снисходительно улыбнувшись. — То, что ты запоминал только те редкие моменты, когда все шло не по твоему плану, не значит, что так было всегда. — Я что, по-твоему, идиот? — угомонись, ради Салазара, потому что сейчас ты именно так и выглядишь. — Да нет, ты просто такой человек, — пожал плечами Блейз. Так, будто видел его насквозь. Так, будто знал больше, чем он сам. Так, будто хотел на хрен вывести его. И одновременно не прилагал к этому ни малейшего усилия. — Сегодня что, день охуительной философии от Забини? Либо скажи прямо, что хочешь, либо завязывай бросаться общими фразами, — Драко непроизвольно дернул подбородком вверх. Совсем как… Нет, мать твою, Грейнджер. Не. Сейчас. Усмешка Блейза отчего-то стала шире. Всего на мгновение. Он вновь покачал головой, будто его позабавили какие-то собственные мысли, а после задумчиво протянул: — Как бы тебе так объяснить… Знаешь, есть люди, у которых будто в генах заложено неумение бухать? Они просто не вытягивают крепкий алкоголь, максимум — приторное сливочное пиво. — Ну? Постукивая носком форменного ботинка по примятой траве. Нетерпеливо, потому что сил выносить эти завуалированные сравнения уже почти не осталось. — Вот у тебя с дружбой точно так же. Что, ради Салазара? У Драко в голове завелись мозгохрены — любимчики Лавгуд — или Забини всерьез считал, что идеальная в его понимании дружба — это идеально чистое вылизывание его чертовой задницы? Драко почувствовал, как кровь бешеным потоком прилила к лицу. Уже открыл рот, исполненный решимости поспорить. Опровергнуть этот… б-бред. Полнейшую ахинею. Глупость, сказанную так, будто она… «Правдива?» — издевательски хмыкнуло подсознание, и ему захотелось кричать. Который раз за последние несколько минут? Вот который? Он сбился со счета. В мозгу промелькнула шальная мысль: потребовать, чтобы Забини повторил то, что сказал. Чтобы убедиться: ему не послышалось. Но Драко не был уверен, что сдержится тогда. Совершенно не был. Так что: — Есть минимум шесть человек, которые с тобой не согласятся. Твердо вроде. И одновременно по-детски обиженно. Забини, до этого серьезно наблюдавший за результатом своих слов, наверняка предательски написанном у Драко на лице, насмешливо приподнял брови. — Дай угадаю, речь о тех парнях, с которыми ты летал? Ну, не только парнях. Была ведь еще и Эдер. Но сейчас, в контексте откровенного издевательства со стороны Забини, эта ремарка казалась жалкой. Поэтому Драко лишь процедил: — О, простите, Трелони, не узнал вас без уродских очков. Блейз закатил глаза. — Это смешно, Драко. И только подтверждает мои слова. — Да ну? И каким образом то, что у меня, мать его, есть друзья, подтверждает то, что я в плане дружбы якобы импотент? — Ты злишься, — выдал Блейз, держа на нем прямой взгляд. — Ты всегда злишься, когда я прав. — Узко мыслишь, Забини. Я… Окей, я злюсь. Не то чтобы это был секрет, — он будто бы безразлично развел руками. Слишком резко, потому что саданул пальцами левой по бортику. Невольно поморщился. — Но я злюсь не потому, что ты, по-твоему, прав. Я злюсь, потому что ты несешь бред. И последнее, совершенно позорно-лишнее. — Бред, понимаешь? — О-о, ну так-то да, — хмыкнул Блейз, скрестив руки на груди и привалившись боком к ограждению трибуны, словно в предвкушении чего-то. — Это ведь так и работает обычно с друзьями. Ну, знаешь, когда насрал всем, кто тебя окружал, по самое не хочу и сваливаешь потом туда, где никто не знает, кто ты вообще такой. Знал бы Забини, как он на самом деле прав. Знал бы, кому он на самом деле «насрал» так, что черт знает как разгребать. Но в остальном… — К чему ты клонишь? — Салазар… — устало выдохнул Блейз. — Я уже и забыл, как с тобой… Ладно. Я говорю, что это не считается. Ты можешь — а ты реально можешь — строить из себя кого угодно перед теми, кто, так сказать, никогда не видел тебя в деле. Но это не считается за дружбу. Вот ни хуя не считается. — Да что ты, — нервный хмык. — Считаешь, года недостаточно, чтобы «увидеть меня в деле»? Серьезно? Драко начинало казаться, что Забини… ревнует? И, видит Мерлин, если бы его самого не жгло изнутри странное ощущение от не менее странного разговора, если бы он сам не знал, что врет сейчас напропалую и спорит просто потому, что иначе не вариант, он бы обязательно прошелся по этому. Обязательно подколол бы. Но момент был не тот. Совсем. — Считаю, что ты умеешь быть тем, кем тебе надо, когда хочешь. Ну вот сколько вы виделись? Где, в баре? На тренировках? Сомневаюсь, что хоть кто-то из твоей команды находил тебя на по… — Достаточно, — вдруг рявкнул Драко, не желая этого слышать. Внутренне он весь сжался от моментально пронесшегося перед глазами воспоминания. Холодный кафель. Адский спазм в глотке. Струя ледяной воды в лицо. И паника во взгляде Забини, нависшего на над ним. То, с чего все началось. — Мы виделись достаточно, — поспешил добавить он. Блейз усмехнулся так, словно прекрасно понял, о чем он на самом деле думает. — «Достаточно» отвечал Гойл на вопрос, сколько раз в год он моется. А несло от него, как от соплохвоста. И все — финиш. Потому что захотелось одновременно заржать и со всей силы ударить по деревянному бортику. Чтобы костяшки в кровь. Чтобы потом морщиться и дуть на них, уменьшая не столько жжение, сколько концентрацию правды, осевшей на каждый дюйм его тела. Забравшейся в самое нутро. Оцарапавшей внутренние органы. Весь смысл спора куда-то делся. Потерялся, мать его. — Ну и чего ты хотел этим добиться? — негромко спросил Драко, отведя взгляд. — Доказать мне? Что? Что я на хрен никому не нужен? Я в курсе, спасибо. Легче теперь? В ответ — молчание. Секунду. Вторую. Третью, и уже тошно. Так чертовски тошно. — Ты опять только о себе думаешь. Моментально подняв глаза, Драко столкнулся с укором, написанным на лице Забини маленькими, но едкими буквами. — А ты опять только обо мне и говоришь, — он даже выдавил усмешку, несмотря на то, как сильно его на самом деле трясло изнутри. — Смени тактику? Блейз выдохнул долгое «Уф-ф-ф», прежде чем ответить. — Когда я последний раз менял тактику, я услышал от тебя слишком много интересных вещей. Не хочу узнать, что за этот год ты успел перетрахать еще и всех моих домовиков. Драко прыснул и словил удивленный взгляд. — У меня что, по-твоему, член размером с мизинец?***
Когда Нотт разочарованно крикнул им из дверей раздевалки: «Эй, мне что, не придется прятать ничей труп?», они с трудом пытались отдышаться после долгого смеха. Нет, даже не смеха — откровенного ржача. Настолько громкого, что, казалось, эхо разнеслось далеко за пределы стадиона и достигло Лондона. Самого центра. Драко не покидало чувство, что это облегчение, пришедшее к ним с Забини сквозь напряжение в челюсти и мышцах пресса, было началом чего-то нового. Чего-то непростого, но действительно настоящего.***
— Мы с Тео договорились заглянуть в бар. Так что поторапливайся, — заявил Блейз, рассевшись нога на ногу на скамье, когда он вышел из душа, придерживая полотенце на бедрах. — Мне показалось или это был не вопрос? — Драко открыл шкафчик и вытащил оттуда стопку с одеждой. — А ты собираешься отказаться? Он неопределенно пожал плечами, скинув полотенце и натянув боксеры. — Который час? — Полпятого, а что? — Да так, — бросил Драко, — есть кое-какие дела. Но, думаю, у меня есть пара часов в запасе. Признаться честно, он понятия не имел, есть ли у него хоть сколько-нибудь времени — мама не сказала, во сколько точно придут Гринграссы, но… — Пять минут, и я буду готов. Ему, черт возьми, хотелось посидеть с парнями в баре. И это было решающим.***
— Наша сегодняшняя встреча будет длиться на час больше, — объявила она, едва дверь за конвоирами Люциуса Малфоя закрылась. — Я бы сказал, что рад, но мне претит откровенная ложь. У этой, несомненно, замечательной новости есть причина? Гермиона с трудом сдержалась, чтобы не закатить глаза. Или не ляпнуть ему что-то… эдакое. Что-то перченое. Вроде «Мне смешно слышать все это от такого лицемера, как вы». Или «После того, во что вы вчера превратили своего сына, вам следует быть благодарным, что вы вообще не остались досиживать свой срок в камере». — Я запланировала просмотр фильма, — выдавила она сквозь плотно сжатые губы. — Он длится час пятьдесят шесть минут. Люциус, неизменно сидевший слева от нее, скривился. — Что такое, мистер Малфой? Вы не знаете значение слова «фильм»? — Предполагаю, что это очередная маггловская дрянь, — надменность и презрение проступили на его лице еще отчетливей. — Знаете, дрянью может быть и дело рук волшебника, — тихо произнесла Гермиона. Хоть она и надеялась, что намек вышел не слишком явным, в глубине души, наоборот, хотела, чтобы Люциус понял. И, судя по тому, как он удивленно приподнял бровь, искоса бросив на нее взгляд, это ее желание исполнилось. — Так или иначе, выбора у вас немного, мистер Малфой. Либо вы смотрите фильм, либо отправляетесь обратно в Азкабан. Мракоборцы дежурят за дверью, я могу позвать их сию же секунду. Только скажите. Определенно, сегодня Гермиона вела себя гораздо более дерзко, чем вчера. Она бы даже назвала свою манеру разговора агрессивной, и не то чтобы ей это не нравилось. Напротив. Ей очень нравилось замешательство на постаревшем, похожем на пожелтевший от времени пергамент лице Малфоя-старшего. Только вот… она пыталась не зацикливаться на причинах. Особенно когда эти причины уже пять минут как опаздывали. Что, если Драко вообще не придет? И снова он Драко. Ты такая слабачка. Сла-бач-ка. Фу. Просто фу. — Что-то мне подсказывает, мисс Грейнджер, что вам самой предпочтительней первый вариант. Вы ведь не хотите, чтобы мистер Сэвидж или, может статься, даже Министр узнали о том, что вы не в состоянии справиться с безоружным заключенным? — О, ваш язык — самое острое оружие, — не выдержав, пробормотала Гермиона себе под нос, на этот раз действительно опасаясь быть услышанной. Слишком очевидный, слишком грубый выпад. Слишком несвойственный ей. Ты отвратительно на меня влияешь, Драко Малфой. От-вра-ти-тель-но.***
— Забыл сказать, — спохватился Гвидо, едва свидание подошло к концу. — Говорите же? — Дора удивленно приподняла брови. — Вы не представляете, как я хочу заняться с вами любовью. Я никому этого не скажу, тем более вам. Сказал бы только под… пыткой. — Что сказали бы? — переспросила она, улыбаясь. — Что я хочу заниматься с вами любовью не один раз, а снова и снова. Но я никогда этого не скажу, я ведь не сумасшедший. Больше, чем просто неловкость. Хуже, чем просмотр фильма с возрастным ограничением бок о бок с родителями. Потому что природа ее смущения, колющегося на щеках, будто морозный воздух, заключалась совершенно в другом. Едва услышав знакомые фразы, Гермиона моментально опустила взгляд на свои руки, сложенные в замок на столе, иррационально надеясь, что Люциус слишком увлечен происходящим на экране, чтобы заметить ее реакцию. Соберись. Это просто смешно. Смешно, слышишь? Она на секунду зажмурилась, пытаясь отогнать возмутительную — и совершенно непрошеную! — ассоциацию, вспыхнувшую в голове после, м-м… разговора Доры и Гвидо. Но мозг ее предал: сразу же провел параллель с событиями вчерашней ночи. — Я никогда не скажу, что хочу любить вас здесь, перед вашим домом, всю оставшуюся жизнь. Люциус недвусмысленно хмыкнул, чем окончательно вогнал ее в краску. И его молчаливое «Вот, значит, что вам нравится, мисс Грейнджер?», и слова Гвидо, произнесенные мягким бархатистым голосом, стали взрывной волной, разнесшей в щепки дамбу, сдерживавшую эмоции Гермионы. Прерывистый вздох. И она сдалась так же, как сдалась вчера, трансгрессировав домой из Шордича. С глупой улыбкой на лице. Сдалась так же, как сдались ее ноги-предательницы, поведя мимо ванной, мимо гостиной в самую необжитую комнату из всех — в спальню, куда, как на Монмартр, опасно было заявляться под покровом ночи. С одним лишь исключением: на Монмартре ушлые воришки могли вырвать из рук сумку — в спальне же воспоминания грозились вырвать Гермионе сердце. Она сдалась так же, как ее безвольные руки, дрогнувшие над нераскрытой упаковкой с новым постельным бельем, ведь то самое — и плевать, сколько раз выстиранное — впитало в себя терпкий, щекочущий нос запах сандала и еще чего-то мужского. Его запах. Возможно, ее рецепторы спятили вслед за разумом. Наверное, так и было, потому что аромат-призрак, сотканный целиком из пряностей, витал и здесь, в ее кабинете. Давил сильнее, чем присутствие не слишком благосклонного к ней отца Драко. Когда уже кто-нибудь позвонит в Мунго? Для справки: Гермиона просила об этом с первой их встречи. Потому что одному лишь Мерлину было известно, как сильно с того момента она поменялась. Надломилась. Ослабела. Научилась… чувствовать? Так сильно, что вчера ночью, закутываясь в одеяло, представила руку Драко на своей талии. Мягкую. Теплую. Заставившую кожу гореть в местах соприкосновения. Сперва неспешно-ласковую, затем — настойчиво поднявшуюся выше. К груди, вдруг сжав ее в ладони, пропустив напрягшийся сосок между пальцев. Годрик милостивый… Выбив из Гермионы признание — тихий стон, когда Драко-из-головы тяжело выдохнул ей в волосы. Обхватил пальцами шею и слегка надавил. Совсем немного, но так чертовски достаточно, чтобы щемящее желание вспыхнуло внизу живота. И рука — ее рука — сама дернулась вниз. Невольно. Неумело. Робко. Гермиона быстро вошла во вкус. Прикусив губу. Со стоном. Крепко зажмурившись от удовольствия. Это было почти как тогда, с Драко. Почти блаженство. Почти чернота, вспыхнувшая перед глазами. Почти. Потому что представлять его пальцы на месте своих — не то же самое, что ощущать их. — Вы всерьез считаете, что у моей жизни недостаточно плохое чувство юмора? Моргнув, Гермиона осознала, что все еще смотрит на переплетение собственных рук. Подняла голову, встретившись одновременно с недоумением и возмущением, отразившимся на лице Малфоя-старшего. — Ч-что? Щеки все еще горели. Она чувствовала. Больше того, под его пристальным вниманием кровь будто хлынула к ним мощным потоком. Люциус ведь был не только «ее заданием», он, — Годрик… — он все еще оставался отцом виновника ее ночных фантазий. Хотелось надеяться, что он не владеет легилименцией в той степени, которая позволила бы ему прочесть ее мысли. Хотелось. Надеяться. — Я спрашиваю, мисс Грейнджер, неужели вы и правда устроили все это действо, — скривился он, — ради того, чтобы продемонстрировать мне тотальное отсутствие юмора у ваших, эм, соплеменников? Даже дементоры Азкабана могли бы сделать это смешнее. Непонимающе хмурясь, Гермиона повернула голову к экрану. О-о-о. Брови тотчас бесконтрольно поползли на лоб, а лицо вытянулось в неверии. Он серьезно?! — Мистер… Малфой, — все еще пребывая в неком ступоре от рухнувших ей прямо на голову ночных воспоминаний вперемешку с новыми «впечатлениями», протянула она. — Мне показалось или вы только что назвали школьную задачку о том, сколько может сэкономить Италия, уничтожив всех калек и стариков, недостаточно смешной? — Если бы вы следили за этим вашим фильмом, а не витали невесть где, вы бы ощутили весь спектр низкопробного юмора и полного незнания фундаментальных жизненных законов, — настаивал Люциус. — Вот, например, эта ваша Дора. Она до смешного глупа: как можно быть почти что помолвленной с высокопоставленным чиновником и променять его на нищего официанта, только и говорящего всякие пошлости? Гермиона с удивлением отметила, что никогда прежде не задавалась этим вопросом — для нее союз Доры и Гвидо был само собой разумеющимся. Парируя выпад Люциуса, можно было, правда, сказать очень многое: и что любовь не выбирают, и что Гвидо — один из самых отважных людей, о которых она когда-либо слышала, и что Дора чувствовала себя с ним по-настоящему живой, но… — Вы даже не представляете, как я рада, что этот мой фильм настолько вас заинтересовал, мистер Малфой, — обворожительно улыбнулась Гермиона. И почти услышала, как Люциус скрипнул зубами.***
— Папа, куда мы едем? — спросил Джозуэ, недоуменно озираясь по сторонам. Их с Гвидо, дядюшкой Энрике согнали в какой-то грузовик, полный испуганных людей. — Мы… мы… — растерялся Гвидо. — Сынок, это сюрприз! У тебя ведь сегодня день рождения, я обещал, что тебя ждет сюрприз — вот и он. Джозуэ улыбнулся, крепче прижимаясь к нему. — Куда нас везут? — одними губами спросил Гвидо у своего дядюшки. Гермиона прекрасно знала куда.***
— Мне тоже нужно в этот поезд, — в голосе Доры звучала плохо скрываемая сталь. Солдат, руководивший перевозкой евреев в концлагерь, окинул ее удивленным взглядом: даже слепой узнал бы в ней чистокровную итальянку. — Идите домой, мисс, — скучающе ответил он. — Там мой муж и мой сын. Остановите поезд, я сяду. С пару секунд он оценивающе смотрел на Дору, а потом крикнул кому-то снаружи: — Останови! У нас тут еще одна! Прерывисто вздохнув, она переключилась на Люциуса, чтобы проверить его реакцию. В надежде, что он тоже провел эту ассоциацию: с женщиной, на лице которой не дрогнул ни один мускул, когда она солгала Темному Лорду прямо в лицо. Ради безопасности своего сына. Что ж, можно сказать, Гермиона была удовлетворена: несмотря на тотальное равнодушие в водянистых глазах, пальцы его рук, скрещенных на груди, побелели от давления на плечи.***
— Чего он хочет? — Гвидо наклонился к одному из заключенных, Бартоломео, кивнув на агрессивно настроенного солдата в дверях барака. — Ищет того, кто понимает немецкий. Хочет объяснить лагерные правила. Гвидо тотчас поднял руку, выйдя вперед. — Разве ты говоришь по-немецки? — удивленным шепотом спросил Бартоломео. — Нет. — Ну что за идиот… — пренебрежительно бросил Люциус. — Смотрите, — не отрываясь от экрана ответила Гермиона. — Вы все поймете. Став рядом с говорившим солдатом, Гвидо, старательно копируя его жесты и манеру речи, приступил к «переводу»: — Начинаем игру! Кто здесь, тот играет, кто не здесь, не играет. Чтобы выиграть, надо набрать тысячу очков. Кто наберёт их первым, получит настоящий танк. Счастливчик! Все заключенные недоуменно таращились на него, один только Джозуэ восторженно прикрыл рот ладонью. — Каждый день мы будем объявлять по репродуктору общий счёт. Тот, у кого меньше всех очков, будет носить табличку «Остолоп». Вот здесь, — он указал себе на спину. — Мы изображаем злых, мы будем на вас орать. Кто испугается, теряет очки. Джозуэ тихонько хихикнул, кивком головы обещая соблюдать правила. — В трёх случаях вы теряете все очки. Первое — если заплачете, второе — если захотите к маме, третье — если захотите перекусить. Забудьте об этом! Кто проголодается, тут же теряет очки! — Гвидо сделал страшные глаза, а затем покосился на солдата слева от себя. — Вчера я потерял сорок очков, потому что мне пришлось съесть булку с джемом. Джозуэ заулыбался. Тем временем солдат закончил говорить, развернулся в дверях и покинул барак. — Простите, что я говорю так быстро, я сегодня играю в прятки. Мне пора, а то меня найдут, — «перевел» вдогонку Гвидо. Когда он пробирался к своему спальному месту, один из заключенных потянулся было к нему с вопросом, но Гвидо отмахнулся: — Прости, но… Нет-нет, у меня ничего не спрашивай. Спроси у Бартоломео, он все знает. И мне не забудь передать, что он скажет. Джозуэ встретил его с сияющими глазами. Будто самого настоящего волшебника. — Тысячу очков? Гвидо наклонился к нему и потрепал за щеку. — Я же сказал, здесь будет весело. — Если что, я все еще считаю его идиотом, мисс Грейнджер. — И очень ошибаетесь, — Гермиона поставила фильм на паузу, резко повернувшись к ухмыляющемуся Люциусу. — Человек, который не побоялся встать перед лицом опасности и сделать все, что было на тот момент в его силах, чтобы оградить своего сына от зла, окружающего их, просто не может быть идиотом. Ответом ей послужило молчание. И медленно сползшая ухмылка.***
Дора вместе с другими женщинами-заключенными разбирала одежду, сваленную грудой на кафельном полу помещения, ведущего в газовую камеру. Заметно было, как дрожали ее руки, с каким животным испугом в глазах она одновременно искала и боялась найти курточку с номером Джозуэ. И вдруг из репродуктора по всему лагерю разнесся задорный голос: — Доброе утро, принцесса! Она тут же откинула обратно к куче вещей блеклую рубашку, которую сжимала в руках. Поднялась на ноги и шагнула вперед, будто под гипнозом. — Джозуэ, давай! И следом — звонкое, радостное: — Мама! Мама! Дора едва сдерживала слезы, улыбаясь, как безумная. И Гермиона вместе с ней. — Магглы всегда так стремятся умереть? — Что? — она на всякий случай провела руками по щекам. К счастью, они остались сухими. — Ну, он влез без спроса в ту комнату, откуда магглы в форме громко объявляют важные вещи, еще и ребенка с собой притащил. Они вернутся и просто убьют его. И ребенка, — с нажимом добавил Люциус. Так, будто ему хотелось подчеркнуть, что Гвидо совсем не такой хороший отец, как показывали в фильме. — Никто его не убьет, — отмахнулась Гермиона. — И он не стремился умереть — он стремился дать своим близким хоть каплю света в этой непроглядной черноте. Что-то, что поможет им справиться, понимаете? Люциус демонстративно уткнулся в экран.***
Война была окончена, и фашисты в преддверии скорого захвата концлагеря пытались уничтожить все улики: жгли архивы и документы, загоняли людей толпами в газовые камеры — на фоне рассветного неба отчетливо виднелся кровавый дым, шедший из труб. Фильм подходил к концу, а значит, настало время для самой тяжелой его части. Гермиона внутренне подобралась, заранее умоляя себя не разрыдаться перед Люциусом Малфоем на последней фразе. Это будет слишком жалко. Забавно вышло бы, разрыдайся Люциус вместе с ней. Но… нет. Конечно же нет. Родители учили ее быть реалисткой. — Прячься здесь, Джозуэ, быстрее! — Гвидо спешно открыл перед ним дверцу ржавого шкафа, стоявшего на улице. — Ни в коем случае не выходи, пока голоса не стихнут и все не уйдут. Не смей даже выглядывать! Выглянешь — потеряешь очки и не получишь танк, помнишь? Часто закивав, Джозуэ забился внутрь и подмигнул отцу сквозь маленькое отверстие на уровне его глаз. Когда Гвидо, спрятав сына, попытался найти Дору во всем этом безумии, его схватили. Когда его вели мимо шкафа, где сидел Джозуэ, он, будто забыв о дуле пулемета, упершемся в спину, карикатурно выбрасывал вперед колени при каждом шаге, размахивая руками. Когда он встретился взглядом с сыном сквозь крохотную прорезь в металле, он ему подмигнул, словно обещая «Все кончится хорошо». Когда раздалась пулеметная очередь, он успел отойти слишком далеко, чтобы Джозуэ смог услышать.***
Джозуэ вылез из своего убежища только днем, когда выстрелы, крики и шаги стихли. Вокруг не было ни души, и он хотел уже испугаться, как вдруг… Из-за поворота показался самый настоящий танк. Глаза Джозуэ расширились от изумления и восторга, когда выглянувший оттуда американский солдат предложил ему прокатиться. Чуть позже, когда Джозуэ, выехав на танке за ворота концлагеря, заметил маму, он тотчас же бросился ей в объятия. И пока они оба, упоенно-счастливые, катались по траве, закадровый голос — теперь-то стало ясно, что он принадлежал самому Джозуэ — произнес: «Вот какую жертву принес мой отец. Вот какой подарок он мне сделал». Гермиона на миг зажмурилась, чтобы не дать пролиться непрошеным слезам. Она всегда громко всхлипывала, едва услышав последнюю фразу, а потом начинала плакать по-настоящему. Громко. Навзрыд. Возможно, именно поэтому она стеснялась смотреть «Жизнь прекрасна» с кем-то еще. Но позволить себе расчувствоваться перед Люциусом, который наверняка не упустил бы случая поглумиться над ней, Гермиона не могла. Не имела права, ведь она придумала всю эту затею с фильмом совершенно для другой цели. Остановив фильм, едва на экране вспыхнули титры, она вышла из программы и нажала кнопку выключения. Подождала, пока компьютер погаснет, и — возможно, громче, чем следовало — хлопнула крышкой. Развернулась к Люциусу, за весь фильм так ни разу не сменившему позу. Однако, к ее радости, теперь его лицо выражало глубокую задумчивость — совершенно не свойственную эмоцию для человека, у которого презрение засело в каждой морщинке, будто загар у того, кто всю жизнь провел под солнцем. Возможно, у нее получилось. — Кх-кхэ, — Гермиона прочистила горло. — Мистер Малфой, завтра мы с вами так же встретимся в час дня и сможем обсудить ваши впечатления от просмотра фи… — Этот Гвидо так глупо умер, — почему-то в голосе Люциуса отчетливо слышалось злорадство. — Совершенно бессмысленно. — Почему же? — удивленно изогнув бровь, она скрестила руки на груди, копируя его жест. — Если он уже спрятал сына, зачем побежал за женой? Он ведь даже ее не нашел. — Да, но он пытался, — не находя себе места, Гермиона сменила позу: уперлась локтями в стол, немного подавшись вперед. — Как он мог спокойно уйти и спрятаться где-нибудь сам, зная, что его жену, возможно, в этот самый момент ведут в газовую камеру вместе с остальными? Я думаю, он прекрасно понимал, что висит на волосок от смерти, ведь вокруг сновали немецкие и итальянские солдаты, но разве он мог поступить иначе? Оставить Джозуэ без ма… — Это лучше, чем оставить его без отца, — хмыкнул Люциус, и Гермиона мгновенно вскипела внутри от его цинизма. — Ошибаетесь, — ее голос чудом не скатился до шипения. — Связь матери и сына, как правило, гораздо прочнее. Конкретно в этом случае, бесспорно, нельзя проводить разделительную черту: Гвидо и Дора дали сыну равный запас любви, так что… — Мисс Грейнджер, — усталый вздох, и Люциус прошелся по ней взглядом, полным снисхождения. Будто она была умалишенной, сбежавшей из Мунго и встретившейся ему на пути. — Избавьте меня от ваших романтических воззрений. Если я правильно разобрался в том, как все было устроено у магглов в тот период времени, то этот Гвидо, будучи евреем, выбрал Дору в жены по той простой причине, что она была итальянкой и могла, в случае чего, спасти его от преследования. Очередной пример того, насколько бессмысленны все его ухищрения. — Вы… Вы… — Гермионе вдруг перестало хватать воздуха: она даже не подозревала, что человек может быть настолько… — Ужасен! — вырвалось у нее. — Вы… Просто ужасны. И как вы вообще додумались до такого?! — Очень просто, я не питаю иллюзий насчет любви и прочих недостатков, в отличие от вас. Дыши, Гермиона, дыши. И действительно, сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, она пришла в себя. Успокоилась. Задумалась, что же ей следует сказать дальше. — Возможно, я и питаю определенные иллюзии насчет повсеместного присутствия любви, ведь сама чаще читала о ней, чем раздумывала применительно к себе, — осторожно начала она, мысленно выстраивая дальнейшую линию нападения. — Но и вы тогда живете в одной сплошной иллюзии ее отсутствия: вы подгоняете все вокруг под одну гребенку «выгоды» и не пытаетесь анализировать достойные и бескорыстные поступки других людей! Люциус скептически хмыкнул, и она не выдержала: — Вас это пугает, не так ли? Ну, когда кто-то совершает поступок, который выбивается из вашей циничной картины мира. Разве не поэтому вы сейчас пытаетесь доказать мне, что Гвидо на самом деле не так уж хорош? — Видимо, и вас что-то пугает, мисс Грейнджер, раз вы потратили впустую больше двух часов, пытаясь доказать мне, что я плохой отец для своего сына. Гермиону будто обдали мощным потоком кипятка от макушки до пят. Она инстинктивно потупила взгляд, скрывая леденящий страх, отраженный в нем, от цепких водянистых глаз Малфоя-старшего. Рука невольно скользнула по мягкому сиденью кресла справа от нее. Пусто. Будто в насмешку. Увлекшись просмотром фильма и, чего уж тут, желанием ткнуть Люциуса носом в реальное положение вещей, она напрочь забыла о том, что Драко так и не пришел… Поддержать ее? Наверное, хуже всего было то, что она не имела ни малейшего права злиться на него за это. — Встреча окончена, — севшим голосом произнесла Гермиона. — Я позову мистера Сэвиджа. Лишь очутившись у двери, лишь прикоснувшись к ручке, она добавила, даже не повернувшись: — Кстати, вы сами провели эту параллель, мистер Малфой.***
Джинни и Гермиона сидели в гостиной, и даже чайные чашки в их руках дребезжали оттого, какой гомон стоял внизу, в столовой на первом этаже. «Хозяин не посмеет выбросить это!» «Это мой дом, Кикимер, и я, черт возьми, посмею все, что захочу!» — Как ты могла заметить, Гарри наконец затеял ремонт, и теперь они с Кикимером устраивают баталии за каждую проклятую сахарницу. Ну, знаешь, семейная реликвия дома Блэков, старшей госпоже эту смертельно опасную хреновину привез хрен знает откуда хрен знает кто и бла-бла-бла, — Джинни перековеркала скрипучий голос старого домовика, закатив глаза. Гермиона прыснула, прикрыв рот ладонью, и отставила чашку, боясь расплескать горячее себе на юбку. — Да, я заметила… новую дверь, — у нее вновь вырвался короткий смешок. — Звонок в виде львиной головы, серьезно? Гарри решил сменить один стереотип на другой? Все-таки змеиная голова, находившаяся там раньше, смотрелась органичней. — Ну, его явно нельзя назвать мастером удачных решений, но… Мне, в принципе, пофиг. Путь развлекается, — небрежно отмахнулась Джинни. — Его все равно надолго не хватит: первого июня он сдал экзамен на мракоборца, завтра должны прийти результаты. Если его, наконец, переведут из стажеров в штат — сразу станет не до ремонта. — Ого… Он мне не говорил. — Честно? — подруга состроила скорбную мину. — Гарри никому не говорил, «чтоб не сглазить». С возрастом он вообще превращается в суеверную бабку. Ну, в ту, которая причитает над разбитой бутылкой, мол, не видать ей счастья семь лет, принципиально не проходит под лестницами — что достаточно проблематично сделать в нашем доме, — и все остальное в таком же духе. А ему только девятнадцать, Гермиона. Что будет в восемьдесят? — Альцгеймер, — невозмутимо заявила она. — Он просто забудет все приметы. Джинни хихикнула и, подавившись чаем, закашлялась. — На самом, кх-кхэ, деле мне кажется, что проблемы с памятью у него начнутся гораздо раньше, — недовольно вздохнула она. — Если уже не начались, потому что сегодня утром, получив твою сову, он собирался, эм… пригласить на ужин Рона. Гермиона застыла, в ужасе вытаращившись на подругу. Только не это. — Да не смотри ты так, выдохни. Я напомнила ему, что ты просила не собирать вас в одной компании. — Э-э… спасибо. Большое. — Кстати об этом. Я понимаю, ты не хочешь рассказывать, но… Может быть, когда-нибудь? — Джинни придвинулась ближе на скрипучем диване, с надеждой заглянув ей в лицо. — Когда-нибудь, возможно, — уклончиво ответила Гермиона. — Но точно не сейчас, хорошо? Она просто не могла выдавить из себя правду, никак. Несмотря на лояльность Джинни, несмотря на полное понимание с ее стороны, Рон, так или иначе, оставался ее братом. И Гермиона не готова была влезать в их отношения — боялась испортить. Особенно зная, как Джинни отнеслась к тому зелью, когда стало известно, что Джордж собирается выпустить его в продажу. Рассказав все, она бы намеренно воздвигла между Роном и Джинни стену, а если бы следом правду узнала еще и Молли… Даже в ее собственной голове это звучало как самая настоящая месть. И она ни за что не пошла бы на такое. Ни. За. Что. — Как он, кстати? — будто между делом поинтересовалась Гермиона. — Рон? Ну-у… — видно было, что Джинни удивлена ее вопросу. — Мы не то чтобы часто видимся, если честно. Он теперь работает у Джорджа и живет с ним же во «Вредилках». Выбирает, на ком тестировать новую продукцию? — у подсознания Гермионы прорезался едкий голосок. Но вслух она, конечно, выдавила сухое: — Что ж, отлично. Я… рада. И следом, едва осознав, что разговор, бередящий гадкие, липкие воспоминания, прошелся по нервной системе бульдозером, затараторила: — Кажется, мне все-таки стоит обсудить с Гарри этот момент. Ну, он не первый раз пытается нас… столкнуть, хотя я… Я ведь просила, не так ли? Мы с ним теперь так мало общаемся, что, кажется, совершенно отдалились друг от друга, и он даже не пытается меня услышать. Возможно, проблема в том, что меня не было год, или в том, что мы теперь дружим с Блейзом, или в том, что я не сказала ему про… — тут Гермиона усилием воли затормозила словесный поток и внимательно посмотрела на Джинни. — Кстати. Зачем ты ему рассказала? Подруга выдохнула громкое «фу-у-ух» и встретила ее взгляд. — Это не я, Гермиона. Рон ему рассказал. Я просто не стала отрицать, когда Гарри спросил у меня, правда ли это. Тут Джинни вдруг отставила чашку на стол, подалась еще больше вперед, вырвав из глубин старого — лучше сказать, древнего — дивана протяжный скрип, и сжала ее правую руку в своей. — Возможно, мне следовало сказать, что я ничего не знаю. Возможно, это было не по-дружески. Ты простишь меня за это? — и добавила, усилив хватку: — За все. Карие глаза Джинни смотрели виновато-искренне, заставляя что-то сильно-сильно сжиматься внутри. Однако ее слова — пусть они и долетали до ушей Гермионы — смешивались в голове в некое подобие белого шума с одним лишь отчетливым: «Рон ему рассказал». Удивительно, она не почувствовала и толики смущения. Не покраснела, не опустила взгляд. Казалось, все ее мысли были заточены лишь на один вопрос. Как? КАК? Откуда бы ему это знать, если он только не… Был там? У нее в квартире? Нет. Абсурд. Просто… абсурд. Совершеннейший и очевиднейший. Если бы, упаси Годрик, Рон был у нее в квартире, если бы видел их с Драко такими, его негодующий вопль долетел бы и до затерянных берегов Атлантиды. Секунд за десять. Нет. Наверняка он просто сопоставил факты, прочитав газеты. Однозначно. По-другому и быть не могло. И вдруг, будто эта информация стала глотком крепкого кофе, от которого она давно отвыкла, и заставила мозг работать быстрее, Гермиона вспомнила, о чем она изначально собиралась поговорить с друзьями. За всеми утренними перипетиями с Люциусом она почти забыла о сути подслушанного ей разговора. Сделала огромный глоток чая. Спасительный. — Что вы с Гарри обещали Рону не говорить мне? — с вызовом, вздернув подбородок для большей уверенности. Лицо Джинни вдруг озарила облегченная улыбка. — Ты не спала. — Ты… знала, что я слышу вас? — ахнула Гермиона. — По крайней мере, надеялась. Моргнув пару раз, она недоуменно уставилась на Джинни. Нахмурилась. — Зачем тогда было все это представление? Почему нельзя просто рассказать то, что мне стоит знать? Почему я вынуждена искать иголку в стоге сена, даже не зная, какую именно иголку я ищу? Тут Джинни отпустила ее ладонь и схватила с дивана расшитую змеями подушку, притянув ее себе на колени. Очевидно, что она просто не знала, чем занять руки. Помявшись несколько секунд, она виновато протянула: — Видишь ли, Гарри… Резкий стук в дверь заставил ее вздрогнуть. А Гермиону — воинственно выпрямить спину. Сейчас-то она точно все выяснит. — Кто-то меня звал? В гостиную просунулась вихрастая голова Гарри, и Джинни одними губами умоляюще шепнула Гермионе: «Потом». Она готова была проклясть эту свою черту — неумение говорить «нет». — Больно надо, — как ни в чем не бывало фыркнула Джинни, развернувшись к Гарри вполоборота. — Мы с Гермионой просто делали ставки: как скоро портрет миссис Блэк откликнется на жалобный зов Кикимера и покажет тебе, кто в этом доме хозяйка. Гарри плюхнулся в кресло рядом с диваном, закатил глаза, пробормотав: «Ну оборжаться теперь», и беседа наверняка окончательно перетекла бы в шутливое русло, если бы не Гермиона. — Джинни сказала, что ты хотел пригласить на ужин Рона, хотя знал, что я приду, — она недовольно чеканила каждое слово. — Это правда? Гарри вопросительно поднял брови, косясь на Джинни, но та лишь развела руками, мол, а-чего-ты-от-меня-ждал. — Во-первых, привет, — неловко улыбнулся он, переключившись на Гермиону. — Извини, что не вышел встречать, нас с Кикимером затянул дизайнерский спор. А что до Рона… Да, я собирался ему написать и, если честно, до сих пор жалею, что позволил кое-кому себя отговорить, — еще один тяжелый взгляд метнулся в сторону Джинни. — Это не дело, Гермиона, год прошел. Хватит уже дуться. — И вовсе я не… — Да-да, ты не дуешься, просто ваши пути разошлись и бла-бла-бла… Я помню, — вздохнул Гарри. — Ты говорила это и в прошлом году. Гермиона уже собиралась — со всей доступной ей едкостью — поинтересоваться, когда же он научится понимать то, что она говорит, а не только запоминать, как огонь в камине взметнулся вверх, шипя искрами, и приобрел зеленый окрас. И очертания головы… — Забини? — удивленно позвала она. Голова Блейза согласно кивнула, пряча подбородок в языках пламени. — Так, отлично, ты уже здесь. Думал, опять закопалась в этих своих министерских бумажках. — Ты сунул голову в камин, чтобы проконтролировать ее? — фыркнул Гарри за ее спиной. Гермиона стрельнула на него взглядом, предупреждающим его воздержаться от хамства, и услышала приглушенное «Ой, все». Но Блейз, кажется, даже не обратил внимания на шпильку в свой адрес. Нахмурив огненные брови, он серьезно-серьезно, будто случилось и правда что-то требующее особого внимания с ее стороны, заявил: — Грейнджер, нет времени объяснять. Приходи в бар напротив моего дома. Сейчас.***
Только спустя час, когда на столе уже яблоку было негде упасть из-за десятка опустевших роксов, они догадались послать Нотта на бар за бутылкой. Сделав последний глоток огневиски, Драко расслабленно откинулся затылком на стену. Ме-е-едленно выдохнул, чувствуя, как все внутри, начиная от горла и заканчивая желудком, обжигает алкоголь. Чувствуя, как его расслабляет: как растворяется боль в мышцах рук, заброшенных на спинку дивана; как сам он немного сползает вниз. Это было одним из лучших ощущений на свете — когда он только начинал пьянеть. Взгляд Драко рассеянно блуждал от такого же слегка осоловевшего Забини, растянувшегося на диване напротив с блаженно-глупой улыбкой на лице, к обстановке бара: к ярким этикеткам бутылок на полках над барной стойкой, к небольшим круглым столикам по центру полупустого зала, к более просторным нишам у окон — в одной из которых, собственно, они и сели — и обратно — к алкоголю над баром. Ну, а что? Вторник — это почти среда. А среда — это маленькая пятница. Все охренительно логично. Копошение со стороны Забини привлекло его внимание. К слову, тот сегодня вообще был какой-то дерганый: с полчаса крутился на месте, будто в задницу ужаленный, а потом отлучился «в туалет» минут на десять. «В туалет», потому что на самом деле туалет находился через стол от них, а не на втором этаже, куда этот придурок свинтил с важным видом. И вернулся с таким триумфом в глазах, будто обменял дырявый кроссовок на тысяч двести галлеонов. Сейчас же Блейз отчего-то подался вперед, заглядывая ему за спину. И тот непонятный триумф, что взбесил его еще в первый раз, с каждой секундой проступал во взгляде друга все отчетливей и отчетливей. Когда этот сраный триумф был на грани того, чтобы ослепить Драко своей яркостью, Забини насмешливо приподнял брови и тихонько присвистнул: — Представь себе, сюда только что вошла Гермиона Грейнджер, и она совершенно о… — внезапно раздражающее выражение пропало с его лица. Бесследно. — С Поттером. И Уизлеттой. Драко даже не успел крикнуть себе «Не смотри, твою мать!» — голова уже крутанулась назад, да так резко, что шею прострелила горячая судорога. Он потер ее, морщась, и именно в этот момент Грейнджер, застывшая у двери, будто долбаное изваяние, решила на него посмотреть. Естественно, она расценила его выражение лица по-своему. Естественно, ее четко очерченные яркие губы сжались в тонкую линию. Черт возьми, как ему хотелось подняться из-за стола, за пару шагов сократить расстояние между ними и заставить ее расслабить рот. Заставить своим языком. От этой мысли у Драко к херам кончился воздух. Грейнджер, будто в насмешку, сделала глубокий вдох и, переведя взгляд ему за спину… кивнула? Улыбнулась?! Поттер и Уизлетта, тершиеся вокруг нее, как два сраных телохранителя, тоже выдавили из себя кислые улыбки. Ну, Поттер так точно, Уизлетта навскидку казалась чуть более искренней. Но проблема была вообще в другом. Они все. Смотрели. Ему. За спину. На Забини?! Да ну на хер. Я убью его, — мысленно. Вслух — раздраженное, брошенное отрывисто, будто и правда Авада: — Сделаем вид, что мне показалось, будто ты как-то к этому причастен, окей? Развернулся. С удовлетворением — только повысившим градус ярости — отметил: если раньше друг выглядел как победитель, то сейчас он был ни кем иным, как проигравшим. Триумфатор, блять. — К этому, — упавшим голосом произнес Забини, провожая взглядом Поттера, отодвигающего для Грейнджер стул у одного из центральных столиков, — я точно не причастен. Тут — как же, мать его, вовремя — на столе оказался поднос с бутылкой и новыми стаканами, а Нотт плюхнулся в кресло лицом к окну и весело хмыкнул: — Что, Блейзи, твоя подружка тоже здесь? Он держался. Честно. Держался. ДЕРЖАЛСЯ. Не получилось. Под столом пальцы с силой впились в коленную чашечку. — Какого хе… Блейз отмахнулся. — Эй, кто бы говорил, — Драко едва услышал подколку из-за шума крови, прилившей к ушам. — Я просто пошел по твоим стопам и-и-и… ушел чуть дальше. Насколько. Дальше?! Вдо-о-ох. Прерывисто выдохнув, Драко на секунду прикрыл глаза и мысленно перебрал в голове все, что рассказывал Забини о Грейнджер. Суд. Интервью. Слухи в газетах. «Она неплоха, когда не ведет себя как сука». Так вроде он говорил? — Не хочешь подойти поздороваться? Этот «невинный» — чисто в стиле Забини — вопрос оглушил его, будто раскатистый громогласный хохот. Над ним, идиотом, который сидел здесь и собирал по крупицам свои жалкие воспоминания, даже не подумав о том, что не только он мог рассказывать. Сколько Блейз узнал от Грейнджер, раз сказал, что продвинулся дальше, чем он сам? Сколько, блять?! Не бить Забини. Не бить Забини. Не бить Забини. — Так что, пойдешь? НЕ. БИТЬ. ЗАБИНИ. — С чего? — спросил Драко с таким явным вызовом, что Блейз и Тео синхронно-удивленно подняли брови. — Я так похож на преданную фанатку Поттера? — А я разве о Поттере? — хитро прищурился Забини, поднимаясь из-за стола. Драко со страшной силой захотелось, чтобы глаза Блейза такими и остались. Щелочками. Заплывшими. Из-за чьего-нибудь кулака. — Нет, — мотнул головой. — Давай сам. Даже отрицать не стал, что мог бы к ней подойти. Что она больше, чем Профессор-Снейп-а-можно-ответить; больше, чем Отвали-от-меня-Малфой; больше, чем Гарри-он-того-не-стоит; больше, чем… Чем все, что когда-то ассоциировалось у их компании с ней. Олух. Жалкий. Неотрывно наблюдая за каждым шагом Забини, направившегося к столу Грейнджер, которая тоже — хорошая девочка — нет-нет да косилась в их сторону, Драко бросил Нотту сквозь зубы: — Они… вместе? — Ты дурак? — искренний смех Тео сперва сбил его с толку. — То, что мы будем здесь с девушками, тебе ни о чем не говорит? Вздох облегчения умер где-то в гортани, сменившись огромным, мать его, огромнейшим вопросом. — С какими еще девушками? Ты ебнулся? Или, может, ослеп? Никого, кроме них самих, ну и Забини, как раз отодвинувшего стул и присевшего — вот же сука — рядом с Грейнджер, здесь вроде как не предвиделось. — Сюда скоро придет моя девушка, Беатриче, — Нотт горделиво выпятил грудь. — И не одна. Внутренний голос противным писком увещевал Драко: «Уноси ноги, придурок. Если она после всего увидит тебя с какой-нибудь девицей, она тебя точно…» «Точно что? Она ненормальная, она на меня даже не злится». «Но почему-то сидит она не с тобой, а с Поттером». «Посмотрим, надолго ли». В какой момент диалог с самим собой в голове стал чем-то нормальным? — …она обещала познакомить Блейза со своей подругой. Прости, друг, для тебя никого нет: я не знал, что утром меня будет ждать сюрприз в виде нового ловца. Маскируя облегчение, испытанное от этих слов, дабы Нотт не счел его ни импотентом, ни геем, ни до одури спятившим на той кудрявой фурии, что сейчас, судя по нахмуренным бровям, поджатым губам и указательному пальцу, наставительно упершемуся в грудь Забини, выговаривала ему за что-то, Драко спросил первое попавшееся: — Сюрприз? Разве у вас не было свободно место? — Не-а, — покачал головой Тео, наконец откупорив бутылку огневиски и разлив его по стаканам. — Нет, ты прав, нас тоже переформировали на новый сезон, но ловец должен был остаться старый, Рики, хороший парень. Хотя-я-я, — протянул он, жестом предлагая Драко чокнуться с ним, — после сегодняшней тренировки я могу понять Вуда и руководство: ты упертый, как баран, да и летаешь потрясно. Драко на автомате столкнул их роксы. Сделал большой глоток. — Ладно, — похвалы ему хватило и от Слаймена на Чемпионате — сейчас его волновало совсе-е-ем другое. — Вернемся к насущному: как Блейза угораздило? Нотт довольно сморщился, отпив алкоголь. — Вляпаться в Грейнджер? — хохотнул он. — Ну, насколько я знаю из писем Блейза, она тоже вернулась в Хогвартс, и как-то все… закрутилось, в общем. — Что ж. Ясно. Весь учебный год. Эти двое дружили — хотелось надеяться, что только дружили, потому что иначе Блейз вряд ли переживет сегодняшний вечер — весь учебный год. Не. Бить. Забини.***
— И что это было? — отрывисто спросил Драко, едва Блейз приземлил задницу на красный кожаный диван напротив. Ему вдруг пришла в голову мысль, что они находятся посреди настоящего безумия по-гриффиндорски: красные сиденья, красные двери, красные подушки на стульях едва заполненного людьми зала. Красные щеки Грейнджер, которая, хоть и гордо села к Драко спиной, вновь украдкой оглядывала его. Да, так. Смотри на меня. Она, кажется, поперхнулась воздухом, когда их взгляды столкнулись. — Ты про мое дружеское приветствие или про то, что сам включил режим стесняшки? — фыркнул Забини, привлекая его внимание. Режим… кого? Драко скривился. — Я ничего не вклю… — вскинулся было он, но, осознав, что Грейнджер наверняка все еще смотрит, решил оставить выяснение отношений на потом. — Черт с тобой. Я про девушек, которые придут сюда. Быть пятым лишним не входило в мои планы, знаешь ли. — Я же сказал тебе, что так вышло слу… — подал голос Тео. — Я тебе тоже кое-кого привел, — Блейз красноречиво стрельнул глазами в сторону Грейнджер, спешно отвернувшейся, заметив это, и активно затараторившей что-то Поттеру и Уизлетте, на лице которой с каждой секундой расцветала все более понимающая улыбка. Так сделай что-нибудь, раз все понимаешь! — План — дерьмо, я в нем не участвую, — процедил сквозь зубы Драко. — Только очкастого льва-защитника мне тут не хватало. — Ты что-то имеешь против очкастых?! — притворно возмутился Тео, средним пальцем подбросив свои очки выше на переносице. — Только против тебя и Поттера. Нотт демонстративно закатил глаза аж до белков. А после внезапно, бросив взгляд в окно, подорвался с кресла. — Кажется, я вижу Беатриче с подругой. Пойду встречу их. Едва за ним хлопнула входная дверь, за столом воцарилось неловкое давящее молчание. Драко все подмывало последовать за Тео на улицу и не возвращаться: он живо представлял, как лицо Грейнджер застынет, будто глиняный слепок, когда дверь откроется и Нотт вернется в сопровождении весело щебечущих девиц. Тогда она точно… — Поттер ведь живет на Гриммо? Драко оторвался от изучения кудрявого затылка Грейнджер, пожалуй, слишком активно рассказывавшей что-то своим друзьям, и уставился на Забини. Он не сомневался, что Блейз и сам прекрасно знает ответ, но почему-то все равно сказал: — Да, а что? — В доме, который принадлежит Блэкам? — Ну, — раздраженно. Драко ненавидел эту его привычку тянуть книззла за яйца. Впрочем, Забини, плевав на его напряженный тон, невозмутимо продолжил: — И там живет эльф, верно? — Забини, ближе к сути, — приглушенное рычание. Лицо Блейза озарила такая широкая и горделивая улыбка, будто он только что придумал, как воскресить Дамблдора. — И если бы этот эльф в ближайшее время трансгрессировал сюда в слезах и признался бы хозяину в том, что нечаянно натворил что-нибудь ужасное, Поттер с Уизлеттой вернулись бы домой, чтобы это исправить? Кажется, его собственный рот сейчас растянулся в такой же улыбке. Всего на секунду. — Предположим, — снова нахмурился Драко, опасаясь быть… пойманным с поличным на желании сидеть с Грейнджер бок о бок, закинув руку ей на плечо? Будто это и так не было заметно невооруженным глазом. Будто он имел на это право. Будто он мог себе в этом отказать. — Как думаешь, этот эльф поступил бы так, если бы единственный наследник Блэков его попросил? Вот оно, значит, как. — И зачем бы это было нужно единственному наследнику Блэков? Блейз вздохнул так устало, будто ему пришлось объяснять пятилетнему ребенку, почему тот не может всегда питаться одним только шоколадом. — Затем, что ты пялишься на Грейнджер с тех пор, как она вошла в бар. И Драко хотел бы поспорить, честно. Он даже пытался подобрать аргументы. Пытался, пока до него не дошло, что Блейз чертовски прав — все это время он, как безумный, водил глазами туда-сюда: от парней к Грейнджер, осторожно косящейся на него; от огневиски, плескавшегося в стакане, к Грейнджер, гордо повернувшейся спиной; от видневшегося в панорамном окне дома Забини к Грейнджер, ввязавшейся в беседу со своими друзьями. Неизменно к Грейнджер. Которая, кстати, сейчас приложилась к бокалу с эльфийским вином. Сделала большущий глоток. Такой, будто хотела в этом бокале утопиться. Звук открывшейся входной двери заставил его оторваться от созерцания «правильной» девочки, надирающейся под удивленными взглядами Поттера и Уизлетты, и обернуться, высунувшись из ниши. Нотт, эдакий галантный кавалер, придержал дверь, и в бар одна за другой вошли две девушки. Первая — олицетворение слова «броско»: темно-каштановые крупные локоны, неестественный даже на его дилетантский взгляд загар, яркая помада и массивное украшение поверх облегающего платья-гольфа. А вторая… — Эдер? Да ладно, — изумился он и, видимо, сделал это слишком громко, потому что Эва, откинув со лба рыжие пряди, тут же вытаращилась на него. — Драко? — ее тонкие бровки подпрыгнули вверх. Впрочем, замешательство не продлилось долго: через пару секунд она расплылась в широкой улыбке и с удивительной для такой щуплой девчонки прытью понеслась через весь бар к их столику. Драко поднялся с места, чтобы пожать ей руку — обычно они здоровались именно так, — но оказался заключен в крепкие объятия. Эдер ткнулась лбом ему в грудную клетку, пока он — напрочь растерянный — похлопывал ее по спине, чудом не путаясь в густой копне рыжих волос. Борясь с желанием собрать эти чертовы волосы в кулак и оторвать ее от себя. Потому что Грейнджер, обернувшаяся на ее возглас, сейчас осушила бокал до самого дна и жестом попросила Поттера принести ей еще. И — обычно жутко сутулая — спину держала ровно-ровно, будто ей туда вставили металлический прут. Твою… мать. Это нормально, что ему захотелось схватить ее за плечи, развернуть к себе и извиняться, пока не станет тошно от степени собственного унижения? Нет. Ни хуя это не нормально. Как и он сам. Ненормальный. Эдер, наконец, отлипла от него и с вызовом — но в то же время немного… виновато? — заглянула ему в глаза. — Вижу по лицу, ты не был готов к такому приветствию, Драко. Не пугайся, я просто… — она сделала глубокий вдох, — очень надеялась встретить в Лондоне кого-то знакомого и… — И вот я здесь, — ответил он немного севшим от алкоголя и волнения голосом. Не дал ей договорить. Не позволил. Потому что как бы его ни взбесили эти «обжимания» на глазах у Грейнджер, запинающаяся Эдер казалась чем-то из области фантастики. Драко было попросту неприятно ощущать ее неуверенность. Тут он услышал приглушенное бормотание Тео: — Эй, мы же вроде обещали познакомить ее с Блейзом?.. Следом раздался насмешливый тягучий голос Беатриче, подошедшей вплотную к Эдер, все еще таращившейся на него, и похлопавшей ее по плечу: — Дорогая, ты немного промахнулась. Блейз вообще-то — во-о-от этот красавчик. Она по-хозяйски развернула Эдер в сторону Забини, который, картинно растянувшись на диване, с гордостью заявил: — Да! Красавчик Блейз — это я. Вот чего у Забини было не отнять — умения разрядить обстановку парой слов. Девчонки почти синхронно прыснули, а Нотт и вовсе раззявил рот, сместив прицел всеобщей неловкости еще и этим — раздражающе громким для маленького помещения хохотом. Бармен — чистый шотландец с густой рыжей бородой — нахмурился, взглядом показывая Тео вести себя потише. И это сработало: Нотта обычно всерьез беспокоили правила приличия. Однако редкие посетители уже повернули головы в их сторону, неодобрительно кривясь. Даже Поттер и Уизлетта согласно поморщились, всем своим видом будто говоря: «Эти слизеринцы — полнейшие дикари». Одна только Грейнджер не сдвинулась ни на дюйм. Лишь отставила в сторону следующий пустой бокал, крепко сжимая его тонкую ножку.***
— Мы отойдем попудрить носик, хорошо? — спросила Беатриче, наклонившись к Тео так низко, что сомнений не осталось: не будь здесь Эдер, Блейза и его самого, это предложение было бы адресовано Нотту. А на кабинку было бы наложено Оглохни. — Хорошо, — ответил ей Тео, — фу, мать твою! — облизнув губы. Драко мог поклясться, что в этот момент Нотт еще и сжал под столом внутреннюю часть ее бедра. Фу. Он не записывался на чертов сеанс вуайеризма. Не в силах больше наблюдать за этим действом, он повернулся к другой «парочке» — Эдер поднялась со своего места вслед за подругой, лучезарно улыбаясь Забини. Салазар, он никогда еще не видел, чтобы Эва улыбалась так часто. Она вообще была сегодня сама не своя: более приветливая, более растерянная и, как следствие, менее наглая, чем обычно. Скорее всего, на нее так влиял переезд — чужой город и все такое. Признаться честно, ее появление стало для Драко сюрпризом: он почему-то думал, что все остальные ребята так и остались играть за «Квиберонцев», но-о… «Как ты здесь оказалась?» «Мне предложили место охотника в «Татсхилл Торнадос», и я согласилась — всегда мечтала посмотреть Лондон. Ты бы знал это, если бы был на приеме». «Я был, просто…» «Просто даже не нашел времени поздороваться? Солид страшно обижен, кстати». «Надо будет написать ему». В глубине души Драко знал, что вряд ли сделает это. — Малфой, так что, ты обдумал мою идею? Оклик Забини вырвал его из размышлений. — Какую еще идею? — ради Салазара, он прекрасно понял какую. — Ту самую идею, согласно которой ты заканчиваешь вести себя как конченый придурок и начинаешь — как там говорят? следовать своим желаниям? Короче: делаешь уже то, чего действительно хочешь. — Я погляжу, ты прям эксперт в моих хотелках, — съязвил Драко и потянулся было к бутылке за новой порцией огневиски, но Забини шлепнул его по руке. — Заканчивай, ну. Хватит и того, что она, — Блейз взглядом указал на Грейнджер, — просит Поттера принести четвертый бокал. А что до твоих хотелок — это проще некуда: их у тебя немного, когда ты думаешь не мозгом. Он собирался ответить что-то вроде «Ой, да пошел ты», когда Тео бесцеремонно встрял в разговор: — Да ладно, Драко, ты реально хочешь трахнуть Грейнджер? Что я пропустил? «Я уже трахнул Грейнджер, и это одновременно самое охуенное и самое ужасное мое воспоминание, вот что», — мысленно. А вслух — безразлично и в то же время с агрессией: — Отвали, Нотт. Это ни хера не твое дело. Когда тот, закатив глаза, нехотя кивнул, Драко почти расслабился. Почти, потому что его не отпускала уверенность в том, что Забини прекрасно знает, о чем он сейчас подумал. И, наверное, ему следовало обрадоваться: добиться хоть какой-то правды от Блейза было не в пример проще, чем от Грейнджер, но… Сам факт. Сам гребаный факт того, что она могла обсуждать это с Забини… Вдо-о-ох. Спокойно. И стоило ему выдохнуть, твердо став на путь успокоения, как Нотт, оглянувшись через плечо, едко хмыкнул: — Гляди-ка. Не мое дело, кажется, идет сюда. Следующий вдох стал Драко поперек горла, потому что, проследив за взглядом Тео, он тоже увидел, как Грейнджер — по-черепашьи медленно, видимо, чтобы не хвататься за стулья остальных посетителей в попытке не растянуться на полу — продвигается аккурат к их столику. В ушах отдавались гулкие удары сердца — по два на каждый ее шаг. Зачем-то, будто он уже с концами записал себя в мазохисты, Драко опустил глаза к ее ногам. Стройным, неприлично красивым и… слишком открытым. Юбка — нет, обычная юбка-карандаш, самое то для ее министерского кабинетика — сейчас собралась гармошкой на бедрах минимум на две ладони выше колена. Это нормально, что ему хотелось одновременно одернуть ее и задрать еще выше? Конечно же нет. Но когда Грейнджер — на совершенно жалком расстоянии от его стола — свернула к туалетам, что-то ядовитое внутри просто не выдержало. — Эй, Грейнджер, если что — на втором этаже есть комнаты отдыха! — выкрикнул он ей в спину. Идиот. Идиот. ИДИОТ. Она замерла. Мгновенно напряглась, будто собиралась, как еж, ощериться иголками. Повернулась. Взглянула на него осоловелыми от вина глазами. Карими. Глубокими. С длинными темными ресницами. Не смей отворачиваться. Он безнадежен. — Ты приглашаешь? — издевательски подняла бровь. Блейз и Тео одобрительно засвистели. А Поттер наверняка позеленел от злости, если расслышал. Тут Грейнджер развернулась и, неожиданно быстро перебирая ногами, двинулась дальше. И юбка у нее задралась от этого еще на несколько дюймов. Сука. Драко и забыл, какая она чертова сука, когда он хорошенько ее разозлит. Возможно, дело было в том, что с момента его возвращения она вела себя как испуганный домовик, лишь изредка показывая зубки. Возможно, на него просто слишком давило чувство вины, чтобы снова испытывать из-за нее дикое возбуждение вперемешку со злостью. Возможно, после вчерашнего разговора — после ночного сна — она просто нажала в нем какой-то выключатель, и это самое чувство вины, раньше сжиравшее его изнутри, отступило. Освободив место всему остальному. — Мне надо выйти… подышать, — буркнул он, поднявшись из-за стола. Нотт громко фыркнул, а Забини, понимающе ухмыляясь, выдал: — Передавай привет Кикимеру. — Чего?.. — Думаю, тебе следует знать, что твое подышать зовут Кикимер.