***
Самый лучший момент в пробуждении ото сна — те первые робкие шорохи, которые издает сознание, готовясь вернуться в мир. Как ребенок, еще не обученный ходьбе, оно переваливается с одной пухлой ножки на другую. Открыто улыбается. Машет новому дню, еще не подпорченному душком реальности. Все вокруг обволакивает кокон из аромата кофе… Гермиона открыла глаза и снова зажмурилась, чувствуя приятную негу в каждой клеточке тела. Потянулась, перекатившись на спину. Да. Она обожала такие пробуждения: медленные, сонливые и тянущиеся, как сладкая карамельная нуга. Но чего-то все равно не хватало. Или кого-то. Она пошарила рукой по второй половине, все еще не размыкая век. Пусто. Только легкий налет тепла тела Драко на простыне. Гермиона разлепила глаза и скосила их вбок, чтобы убедиться в этом факте. Привстала на локтях. Сердце на секунду сорвалось на бег, но первое нервное — «он ушел, да?» — растворилось в мощной убежденности в обратном. В теплом чувстве, что все хорошо. И в терпком запахе свежемолотых кофейных зерен, что все еще щекотал нос. Гермиона так давно не пила кофе. Больше года. Рот наполнился густой слюной, и не только от предвкушения сладкой горечи на языке. Кофе должен был кто-то приготовить, верно? Она свесила ноги с кровати и как следует потянулась, ухватив воздух зевком. Одернула сбившуюся за ночь атласную сорочку (Гермиона понятия не имела, откуда та взялась у нее в гардеробе, но, учитывая обстоятельства, не протестовала) и на полупальцах подобралась к двери. Скрип петель. Шаг в наполовину залитый солнцем, наполовину укрытый тенью коридор. Прохлада ручки кухонной двери в пальцах. Легкое нажатие. Драко повернул голову синхронно со звуком, вытряхивая содержимое кофемолки во френч-пресс. — Доброе утро. Как ты спала? По венам заструилась амброзия, а в груди растеклось умиротворение. — Доброе, — мягко, почти невесомо выговорила Гермиона. — Спала… очень спокойно. А ты? — Весело. — Чайник согласно зашипел, выплевывая кипяток во френч-пресс. — Ты много болтала. — Я? Я… что? — Гермиона рассмеялась, прижав пальцы к губам. Покачала головой, бормоча: — Быть того не может. — Так удивительно, что ты не можешь протянуть молча и нескольких часов? — фыркнул Драко, доставая с полки чашки и с глухим стуком ставя на стол. Гермиона обогнула его, задев кончиками пальцев обнаженную поджарую спину, и забралась на край высокого барного стула. Локтями откинулась на столешницу. — О, остроумнейший из остроумных. Нет, дело не в этом. Просто… я делала так, только когда была ребенком. Драко закашлялся. — Даже интересно, что именно из того, что мы делали прошлой ночью, вызвало у тебя воспоминания о детстве? Гермиона закатила глаза. Пошлый дурак. — Мне было лет пять, и моя мама, безумный доктор, распереживалась, когда стала замечать, что я бормочу по ночам. Думала, дело в повышенной тревожности или еще чем-то, что может сказаться на моем психологическом здоровье, — она царапнула ногтями плечо, — так что отвела меня к психотерапевту… Психотерапевт — это то же самое, что целитель ума в Мунго. В эту секунду Драко странно на нее посмотрел, но говорить ничего не стал. Должно быть, хотел подколоть ее за ненормальность? — Мама, кстати, оказалась почти права. Врач сказал, что, за счет того, что мой мозг работает быстрее речевого аппарата, некоторые мысли, которые я не успеваю выговорить или хотя бы додумать, уходят в бессознательное. И после, во сне, если я чувствую себя в безопасности, они могут проситься наружу таким вот… необычным образом. — Ты так редко с тех пор чувствовала себя в безопасности? — Не знаю… Я практически никогда не оставалась в нужной компании по ночам. В школе были Лаванда и Парвати, перед которыми я даже спящая скорее проглотила бы собственный язык, чем разговорилась. В Норе, где я обычно проводила каникулы, вечно стоял шум и гам, а в наших позапрошлогодних скитаниях с мальчиками… Думаю, я физически не могла расслабиться. Гермиона заметила, как мышцы на его спине на миг напряглись, а затем вернулись в прежнее состояние. — А со мной, значит… — струйка кофе из френч-пресса дрогнула над кофейной чашкой, и по ободку вниз поползли коричневые дорожки, — можешь? Гермиона знала, что правильнее всего расценить эту реакцию Драко как испуг и перевести тему. Но что-то в его прикушенной губе и розовом пятне, ползущем по шее, подсказывало ей, что он, напротив… смущен? — Тебя это так удивляет? Драко хлопнул дверцей холодильника, достав молоко, и его губы искривились в улыбке. — Кажется, это удивляет тебя. — Вовсе нет! Я просто считала, что уже давно переросла эту привычку… Психолог говорил, она нивелируется с возрастом, когда моей энергии во время бодрствования поубавится. — Что ж, он тебя недооценил. — Драко протянул ей кружку с дымящимся содержимым. Гермиона обхватила гладкую поверхность обеими ладонями, жадно впитывая кожей тепло… и невольно втянула носом белесый пар. Словно вторая попытка сесть на велосипед — учитывая, что в первый раз в ногу вошла спица. И неважно, что сейчас он на четырех колесах и повредить себе что-то в принципе невозможно. Рефлекс. Она сделала осторожный глоток. Драко сосредоточенно наблюдал за ее манипуляциями с кружкой. — Черт… — выругался он. — Ты же больше не пьешь сраный кофе. Давай я… — Нет-нет, все в порядке! — Гермиона прижала кружку к себе, увернувшись от его руки. — Прошло уже достаточно времени. Драко всего лишь хмыкнул. Но в этом было достаточно сомнения: он видел, как она принюхивалась. Гермиона импульсивно и щедро глотнула кофе, глядя ему в глаза. — Чтоб ты знал, — ответила она. — Может, пока я и не готова снова стать кофейной наркоманкой, но мне ни на йоту не страшно пить то, что даешь мне ты. Они часто сталкивались взглядами. Бывали моменты, когда они пялились друг на друга часами напролет, но еще никогда — никогда — это не означало так много. Для нее уж точно. Хотелось надеяться, что Драко тоже понимает, сколько она отдает ему одним только предложением. Я доверяю, а значит, верю, а значит… Уже погрузилась под воду и разом отцепила оба баллона с воздухом. И всплыву теперь только кверху брюхом. Драко мягко качнул головой из стороны в сторону, будто взаправду уловил патетику ее мыслей. Отпил из своей кружки и просто сказал: — Когда-то я тоже ходил к целителю ума. — Давно? Зачем? — Летом после четвертого курса к нам домой стали захаживать чертовски приятные гости. Гермиона сглотнула булыжник паники, ставший поперек горла. — Он что-то… что-то делал с тобой? — Тогда? Нет еще, — на усмешке виднелся шершавый налет воспоминаний. Тех, что совершенно не из приятных. — Но мне хватало вида. — И что с тобой случилось, что ты решился обратиться?.. Драко пробормотал что-то вроде: «Ого, моя мать умеет молчать?» — а затем пояснил: — Честно говоря, я думал, мама и это тебе выложила в последний ваш разговор, — он сунул руку в карман спортивных брюк и сжал кулак, другая вцепилась в ручку кофейной кружки. — У меня были… проблемы с дыханием, назовем это так. Когда это случилось впервые, я до усрачки перепугал домашних, а моя мать особенно убедительна, когда напугана, и… Как-то так я и оказался в кабинете у идиота Финнеаса. — Почему «идиота»? — нахмурилась Гермиона. Сказал так, будто психология — целительство ума, если Драко угодно, — была чем-то глупым, надуманным. Как те предзнаменования смерти, что из урока в урок извергала из себя профессор Трелони. Интересно, а мое признание о походе к специалисту ты тоже внутри поднял на смех? Гермиона прикусила язык, покуда этот дерзкий вопрос не покинул пределы ее тела. — Потому что я терпеть не могу дерьмовых профессионалов, — отрезал Драко. — Целители не должны давать пациентам оценку, еще и видя впервые. Тембр и темп его голоса нарастали, будто воспоминания ставили под звуками уязвленную птичку крещендо. — И что же он сказал? Пауза. Драко стрельнул глазами в сторону. Снова на нее. Кадык дернулся, когда он одним глотком ополовинил кофе. — Что я ненормальный, — оскалился он. — Не замечала? — А с каких пор это плохо? — мягкий смешок вылетел у Гермионы изо рта. Кажется, теперь Драко запутался, в чьей адекватности ему стоит сомневаться: так он на неё посмотрел. — Действительно. — Ну, быть живым — это значит всегда противоречить чьим-то стандартам. — Забавно, — Драко скривил губы, но в этом было больше доброжелательности, чем яда. Словно добавили антидот. — Если бы я знал тебя хуже, ответил что-то вроде: «И это говорит Гермиона Грейнджер, отличница и блюстительница правил, олицетворение слова «нормально» в конце концов?» На секунду он замолчал, а ей едва удалось утолить с помощью кофе жажду поспорить. — Но… в тебе слишком много противоположностей, чтобы звать тебя нормальной. Отъявленная нарушительница запретов, хуже меня и Блейза вместе взятых. — ухмыльнулся Драко. — И просто чертовски везучая ведьма, которая почти ни разу не попадалась. Единственный раз, и то потому, что ты меня выдал. Гермиона фыркнула, а потом смущенно юркнула взглядом к собственным выпирающим коленкам. Это… это ведь что-то да значит, верно? Что он копает ее нутро до сути. — Любишь делать все на отлично, но сохранила своё первое граффити, — продолжил Драко, лишь подтверждая ее скромное, нерешительное счастье. — Виртуозно владеешь палочкой, но моешь посуду руками. Я могу продолжать список хоть до завтра, но если это значит быть ненормальным, то… пожалуй… Она затаила дыхание. — Я должен быть на седьмом небе, если хоть каплю похож на тебя. Язык словно попал под действие анестезии. Онемел. Отнялся. Отказался работать. Гермиона пила воздух тонкой струйкой, маленькими глотками, пока щеки наливались жаром, как две небольшие конфорки. Красный. Красныйкрасныйкрасныйкрасный. Она издала звук, похожий на дельфинье щебетание, и Драко иронично округлил глаза. Годрик спаси… позор. Что за позор. — А Полумна в такой ситуации говорит: «Ты такой же нормальный, как и я», — промямлила Гермиона первое, что пришло на ум. Драко подкатил глаза. — Ну да, ведь из ее уст это звучит совсем не обидно. — А… а из моих? — и почему она выбрала именно этот вопрос? Взгляд Драко вдруг метнулся к ее губам. Пара-тройка ударов маятника отсчитали волнительное напряжение, забурлившее в голове. Расстояние между их телами уменьшилось на пару шагов. — А из твоих все звучит так, что мне не терпится ощутить вкус. Его глаза горели, как костер инквизиции, внушая Гермионе не страх сгореть, но страсть проверить огнеупорность собственной кожи. — И каким образом? Его пальцы стискивают корни волос, и ее голова замирает в статике. Дыхание учащается пропорционально тому, как лицо Драко приближается к ее собственному. Резко. Но последние пару дюймов — дурацкую невыносимую вечность. Кожа идет мурашками от теплого кофейного воздуха, а веки опускаются, будто осязание отправляет зрение в нокаут. Одним ударом. Влажный язык уверенно толкается в ее рот, и она обхватывает его губами. Вкус кофе и жажды. Любимый вкус. Она пьет его, как алкоголик — виски. Частыми жадными глотками. Довольно мычит в разгорающийся поцелуй, даже когда Драко запрокидывает ее голову назад, до боли оттягивая пряди. Еще. Пожалуйста. Пожалуйстапожалуйстапожалуйста. Прохладные пальцы комкают ее сорочку, прокладывая себе путь по бедрам и животу, покрывшимися гусиной кожей. Ей совсем не холодно. Наоборот. Ей вдруг до льда обжигающе — каждое ненасытное касание. Драко прикусывает мочку ее уха, облизывает раковину. Рычание и стон смешиваются, как бензин и белый фосфор: словно разбилась бутылка с коктейлем Молотова. Все в огне. Шелк под торопливыми ладонями собирается гармошкой где-то в районе ее ключиц. И под ним — ничего. Драко, целовавший каждый дюйм ее лица, отрывается. Смотрит вниз почти рабским взглядом. Она слышит скрип его челюстей, видит, как ожесточается лицо. Будто так хорошо, что аж больно. — Сними эту красивую хрень, — и Гермиона подчиняется. Сорочка падает на барную стойку и стекает на пол, точно ртуть. Драко рывком приникает к груди и втягивает сосок в рот. Лижет. Кусает. Вертит второй в пальцах изо всех сил. У Драко самые потрясающие стоны, что Гермиона когда-либо слышала, — единственные, что она слышала, если честно. Они в унисон ее собственным. Грани сознания лопаются по швам, пока низ живота сводит так… так… — Боже… пожалуйста… — Что пожалуйста? — Твои руки… не мог бы ты… пожалуйста… — Не мог бы что, м-м? — он выкручивает сосок так, что Гермиона вскрикивает. Удовольствие простреливает тело навылет. — Ты знаешь. — Чтобы я подрочил тебе? Этого хочешь? — Ты… ты невыносим. — Так хочешь? Я не стану, пока не скажешь. — Хо… хочу! — последние звуки походят на свист. Пальцы Драко надавливают на клитор, и она задыхается от первого импульса. Второго. Третьего. Кайф сжимает горло, подобно асфиксии. Вдруг это пропадает. Ладонь Драко накрывает ее между ног плашмя и размазывает обильную влагу по внутренней стороне бедер. — И правда хочешь. Хорошая девочка, — хрипло шепчет Драко и резко всаживает в нее палец. Или пальцы? Боже. Господибоже. Быстрые размашистые движения заставляют ноги дрожать. Кажется, она кричит, а он от этого только входит в раж. Будто хочет нанизать ее на свои чертовски… Годрик… боже… идеальные. Пальцы. Пусть это никогда не заканчивается. Красный, белый, да хоть вообще никакой. Он может вообще никогда не любить ее, если и дальше будет так… о… о… Господи. Драко сжимает ее бедро, а другой рукой направляет в нее член и входит. Они синхронно выдыхают со стоном. Первый толчок отдается дрожью во всем теле. Нет. Вот это пусть никогда не заканчивается. Как же она соскучилась за несколько часов сна. Высокий стул под ними шатается, в поясницу бьет холод барной стойки, и — боже! — это такие мелочи. Взгляды сталкиваются одномоментно с глубоким движением. Член задевает то самое нужное внутри нее, и Гермиона тонко вскрикивает, впиваясь зубами в губу. Драко медленно опускает глаза туда, где миг за мигом сталкиваются их бедра. Вздыхает так тяжело, будто спринтер, заставляющий себя бежать марафон. Он прикрывает веки, крылья носа трепещут, и вдруг… о… о… черт! От частых грубых фрикций сразу подкатываются глаза. Весь спектр ощущений набухает внизу живота и сдавливает виски, отрубая мозг. Кажется, она снова кричит. Руки шарят, скребут по гладкой поверхности в поисках чего-то… чтобы… чтобы просто выдержать этот рай. Внутри словно начинает сжиматься кулак. Сильнее с каждой секундой. Драко выстанывает что-то о том, что она идеальна. И, кажется, о том, что угрожает так переломить его член пополам. Наверное, он шутит, но это сейчас так не… Агрессивный стук в окно сбивает подкатывающую волну. Но Драко продолжает двигаться в ней, так что Гермиона чувствует приближение новой. — Драко, — она придерживает его за плечо, — Драко, там… — Я вижу эту блядскую сову и ничего не хочу о ней знать, — тяжело выдыхает он, толкаясь особенно глубоко, выбивая из нее стон. — Подождет. — А если это… — Ты помолчишь? — он смотрит на нее, раздувая ноздри. Тянется целовать солоноватыми от пота губами. Да. Она помолчит. Но «блядская сова» так не думает. Настойчивые удары клюва о стекло всерьез грозятся его разбить. Драко выскальзывает из нее и отрывается от губ, выглядя до жути злым. — Эта пернатая сука, что, возбудилась? Никак не угомонится. Драко Малфой стоит голым на кухне у Гермионы Грейнджер и злится, что не смог нормально заняться с ней сексом. Года полтора назад она бы решила, что это зазеркалье. — Драко, — фыркнула Гермиона. — Она просто выполняет свою работу. — Другие совы — может быть, — прошипел он, подходя к окну и дергая за ручку. — А эта — нет, эта напрашивается. Ты довольна? Достучалась своим клювом? Давай сюда свои письма и прова… АЙ! Грейнджер, эта тварь меня клюнула! Гермиона подбежала к нему за секунду, но сова уже гордо хлопала крыльями в ярде от окна, а указательный палец Драко прилично кровоточил. И судя по твердой, сжатой линии губ, ему было действительно больно. — Эй, — Гермиона оставила быстрый поцелуй у него на плече, дабы сместить акцент ощущений. — Давай быстро под воду, а я пока достану аптечку. Когда она вернулась из гостиной — даже не проверив, как каждое утро, зелья — с жестяной коробкой лекарств, Драко, понурив плечи, стоял у раковины, держа палец под струей воды. Гермиона заглянула сбоку: порез был недлинный, но глубокий. — Пойдем, — шепнула она на ухо, выключая кран. — Надо обработать и заклеить пластырем, чтобы не было заражения. Наше счастье, что почтовых сов прививают от бешенства. Драко покорно сел на высокий барный стул: в его случае именно сел, а не вскарабкался, как она. Несправедливо высокий. И все еще голый. Гермиона зарделась, когда взгляд осторожно скользнул ниже его живота. Она быстро отвернулась и потянулась к аптечке, нетвердыми руками вытащила вату, перекись и бактерицидный пластырь. И твердо решила смотреть Драко только в глаза. Те самые, что сейчас откровенно насмехались над ее замешательством. И темнели с каждой секундой, гуляя по ее такой же обнаженной груди, задерживаясь на напрягшихся из-за сквозняка сосках. — Перекись может щипать, — нетипично высоким голосом произнесла она. — Я тоже могу тебя ущипнуть. Гермиона, поджав губы, схватила его ладонь в свою, а другой капнула на палец сверху немного перекиси. Пена вздыбилась на порезе, шкворча, будто хотела поджарить кожу. Драко сдавленно зашипел. — Терпи, я предупреждала, — ей кажется, или в голосе прозвучали какие-то мстительные нотки? На контрасте она чуть склонилась к его руке и нежно, осторожно подула на палец. Не глядя оторвала кусочек ваты и промокнула ранку, от которой теперь осталась розоватая полоска. Но через секунду бусины крови показались снова. Гермиона приложила вату еще раз, с большим остервенением, чем следовало. — Ну давай, скажи уже. — Что сказать? — она подняла глаза. — Что я сам виноват. Гермиона улыбнулась, отворачиваясь за пластырем. — Ты и так это прекрасно знаешь. — И почему ты тогда помогаешь? — произнес он как-то колюче, ощерившись. — Где лекция о правильном и неправильном? Почему не оставила меня разбираться самому, чтоб преподать урок? Она только покачала головой, не прекращая улыбаться. Бережно окружила порез пластырем и плотно заклеила. — Знаешь, — Гермиона спокойно встретила его испытующий взгляд, хотя сердце клокотало в горле от одной мысли о том, что она скажет это. — Когда близкому человеку больно, тебе, по сути, неважно, прав он или нет.***
Гермиона вспомнила о письме, которое принесла сова, когда они с Драко уже стояли в прихожей. — Нет, надо все же взглянуть сейчас. Вдруг что-то важное? Драко только пожал плечами, как знаешь, мол. Скинул туфли и направился вслед за ней по коридору. Письмо с парой кровавых клякс на уголке обнаружилось на полу у выхода на балкон: видно, скатилось туда в пылу сражения с совой. Гермиона подхватила его и, читая имя адресата, аккуратно надломила печать. Вытащила пергамент. Юдо Дюбуа. Париж, рю Камбон, двадцать три. И имя, и адрес были ей незнакомы. Уважаемая мисс Грейнджер! Вас приветствует душеприказчик мистера Николаса Фламеля. В Министерстве Магии Великобритании мне сообщили, что именно вы взяли на себя обязанность передать мистеру Малфою завещанное ему имущество. В письме, сопровождающем наследство, я просил уведомить меня о том, что мистер Малфой его принял. К сожалению, уведомление до сих пор не поступило, и я начинаю волноваться. Будьте добры, свяжитесь со мной, как только сможете. С уважением, Юдо Дюбуа. Гермиона выпустила письмо и сжала пальцами переносицу. — О боже, — прошептала она. — О мой бог. — Выглядишь так, будто тебе предложили должность министра. — Или так, как будто меня скоро уволят с моей! — простонала Гермиона. — Драко, мы… мы забыли про завещание. — Завещание? Что… Ох. Н-да. — Драко, в отличие от нее, не долго остался в замешательстве. — А им-то какое дело? Это мое наследство, когда захочу, тогда и воспользуюсь. — Мне написал душеприказчик Фламеля… Он требовал сообщить ему, когда ты примешь наследство, и я вспомнила, Астория говорила мне тогда, просто я… — Гермиона сокрушенно вздохнула. — Даже не знаю… Мне нет оправданий. — Серьезно? Из-за этого весь сыр-бор? — Драко, фыркнув, прижал ее к себе за плечо. — Посмотри на меня, Грейнджер. Да, вот так. И убери этот страдальческий вид. Просто напиши французскому хрену, что я все получил, принял, расписался, или что там надо было сделать. А сверху добавь, что все почтовые совы на дальние расстояния были заняты, и ты долго ждала. Гермиона с укоризной наморщила брови. — Драко, это неправильно, и я так не могу. И не буду. Я виновата, а значит, должна… — Если мне не изменяет моя чудесная память, мы не вскрыли конверт, потому что я на тебя набросился. И даже не буду просить за это прощения, потому что я год с тобой не был, а ты вела себя как форменная сука, что всегда меня возбуждает. Она хотела было сделать вид, возмущена тем, что Драко сказал о «форменной суке», но он не дал ей вставить слова. — Так что пиши ему то, что я сказал, и заканчивай колупать себе мозг чайной ложкой. — Но… — Завещание мы сегодня прочтем. Технически ты даже ему не соврешь: когда сова долетит до Франции, просьба этого хрена уже давно будет выполнена. Он плохо на тебя влияет. Или наоборот. Гермиона тяжело вздохнула и, достав палочку, призвала из гостиной перо и пергамент. — Надеюсь, мы не опоздаем к твоей маме. Это пугает меня даже больше потери работы, — призналась она, бегло покрывая лист буквами. — О, ну в этом есть смысл, — Драко подошел со спины, поставив ладони на стол по бокам от нее. — Ведь последнюю мою девушку, которая к ней опоздала, моя мать подвесила в подземельях Мэнора вверх тормашками. Точно как Филч, только в модном платье. — Ах, последнюю девушку? — сквозь смех спросила Гермиона, уже дописывая оправдательный трактат для Юдо Дюбуа. — Где же ты ее взял? — Если скажу, ты устроишь над ней расправу из ревности? — Даже не сомневайся, — заверила она Драко. — С особой жестокостью. Тяжесть его подбородка опустилась ей на макушку. По комнате плыла тишина: Драко, видно, пытался изобрести достаточно остроумный ответ. И, зная его, ему точно это удалось бы, если бы не новый стук в окно. — Твоя очередь общаться с пернатой душкой. Она скосила глаза вправо: и правда, сова — уже новая, покрупней, — царапала клювом стекло. — А что насчет благородного рыцаря, который охраняет принцессу от опасности? — засмеялась Гермиона, вставая со стула. — Даже не надейся, Грейнджер. Я джентльмен и знаю, что дам пропускают вперед. Сказано это было с таким серьезным лицом, что у нее не было и шанса удержать фырканье за зубами. Пернатая выплюнула конверт на подоконник, едва Гермиона открыла окно, и была такова. Гермиона с легким разочарованием ссыпала обратно в миску горсть орехов и взглянула на письмо. Драко тоже подошел ближе. Почерк — остроконечный, размашистый — она узнала еще раньше, чем увидела адрес, и желудок невольно сделал кульбит. Гарри. — Что он хочет? — резко спросил Драко. Гермиона молча разорвала конверт и извлекла сложенный пергамент. Дорогая Гермиона, Кажется, наш предыдущий разговор был не лучшим вариантом примирения, но давай попытаем счастья еще раз? Сейчас самое время, как в старые добрые, объединить наши знания и усилия, чтобы разобраться в чертовщине, которая происходит. Сегодня в четыре жду***
Они трансгрессировали возле шелестящей зеленой изгороди, выстриженной идеально ровным кубом. Если бы Гермиона не знала от Гарри, что Андромеда после войны открыла в себе талант безумного садовника, то ни за что не поверила бы, что эта филигранная работа выполнена без грамма магии. Драко выпустил руку Гермионы, отряхнул футболку от крохотных листочков и с каменным лицом двинулся к арке, знаменовавшей вход. С виду могло показаться, что дом совершенно незащищен, а хозяйка — убийственно безрассудна, но это была уловка вполне в ее стиле: воздух, взятый зеленью в кольцо, подрагивал от магии, отвергавшей любого, кто пришел с недобрыми намерениями. Даже странно, что эта арка пропустила Драко. Или не вспыхнула Адским пламенем, стоило ему ее пересечь: сейчас он мог бы поджечь ее одним выдохом сквозь раздутые ноздри. Нет, с утра — минутами — он тоже выходил из себя, но теперь это был апогей. Все началось, стоило Гермионе достать палочку и произнести адрес Андромеды. День обещает быть чертовски добрым. Честно признаться, Гермиону удивляло то, что Нарцисса позвала их именно сюда. Как и то, что Драко, в школе не оставлявший сомнений о том, что не выживет и дня без изумрудного шелка на постели и балдахина, с концами облюбовал ее квартирку, наводненную маггловскими примочками. Нет-нет, Гермиона даже не думала жаловаться. Но чувствовала вынужденность этого его выбора. Ни мать, ни сын носа не казали в дом, которым гордились десятилетиями, и это… это делало их такими детьми. Еще одна зарубка поперек стереотипа о вылизанной до блеска, вышколенной до приклеенных улыбок, сухой идеальной семье, где все равнодушны друг к другу, но переплетают ладони на колдо в газете. — Вы так и не поговорили? — она не была уверена, что имеет право лезть, но… как обычно, Гермиона, все как обычно. Драко затормозил так резко, что она едва не ткнулась носом ему в спину. — Просто интересно, когда бы я, по-твоему, это сделал? Пока мы трахались сегодня утром? Или пока ты читала письмецо от Поттера? Он сплюнул всю эту гниль и зашагал дальше. Сплюнул себе под ноги. Не на нее. Гермиона, которая раньше точно наслала бы на него Подножку за такие слова или вообще настучала бы по башке, сейчас просто глубоко вдохнула. Выдохнула. И двинулась следом. — Если тебе так легче, можешь говорить все, что угодно. Но грубость ради грубости — это не конструктивно. — О, ну, зато сбежать из собственного дома со всеми эльфами в придачу, и пригласить к себе на обед мою девушку без меня — это охренеть как конструктивно. — Ты не говорил, что тебя не позвали, — нахмурилась Гермиона. Она поборола внутри желание погладить его по плечу: ее не ранило бы ощерившееся иглами тело, но Драко всегда ранила жалость. — Да мне даже вслух произносить это стыдно, — бросил Драко и ускорил шаг. Гермиона открыла рот, чтобы разуверить его — это ведь не твоя вина! — но тут дверь дома, к которому они добирались по мощеной аллее, с обеих сторон окруженной тенистыми деревьями, отворилась, и на крыльце показались две фигуры. Большая и маленькая. Андромеда и Тедди вышли им навстречу, и с Драко начали происходить удивительные метаморфозы. Линию плеч, которая до этого напоминала канат, перетягиваемый из стороны в сторону до предела, вдруг отпустило. Походка облегчилась и стала совсем по-иному быстрее. Будто он спешил не скорее покончить с неприятным разговором, а навстречу чему-то долгожданному: как ребенок, который видит в руке у отца, вернувшегося с работы, обещанную коробку любимых конфет. Гермиона улыбнулась, когда Тедди в ответ побежал. Но, стоило им всем почти поравняться, Драко замер, как стреноженная лошадь. Едва заметно споткнулся. Руки дернулись из стороны в сторону, словно он хотел протянуть их к малышу, но не знал, можно ли. У Тедди же не было таких заморочек. Драко пошатнулся, когда тот врезался в него, как шарик для боулинга, и вцепился, обнял за ноги под коленом. — Двако! — радостно возвестил Тедди. Ладонь Драко неуверенно коснулась вихрастой макушки и слегка потрепала его. — П-привет. — Ты не напугаешь его, Драко, — со смешком произнесла Андромеда, подойдя следом. — Можешь его обнять. Драко шумно сглотнул и посмотрел на Андромеду в упор. Дождался от нее ободряющего кивка. От того, что случилось дальше, сердце у Гермионы сначала сплющилось до размеров атома, а потом раздалось во всю грудную клетку. И застучало, запело, защемило. От невыразимого, необъятного чувства. Драко отвел от себя руки Тедди, опустился на корточки вровень с ним, приобняв за бочка. Неловко, так непохоже на себя, улыбнулся. Кажется, он хотел еще что-то сказать, но не смог. Привлек к себе Тедди, крепко, но так осторожно, будто тот был из хрусталя, и замер. Веки, затрепетав, прикрылись. Дыхание выровнялось. Он точно делал сейчас что-то очень-очень важное для себя внутри.***
В доме — просторном, залитым светом двухэтажном особняке с плетеными стульями на террасе перед входом, — Драко оказался уже в приподнятом настроении духа. Хотя… Гермиона затруднялась правильно описать то, как он себя сейчас вел. Несвойственно — наверное, это подходящее слово. Он не произносил ни слова. И слабо, наверное, чтобы никто — не дай Салазар — не заметил, улыбался. Все время. Все время, пока в дверях столовой не показалась его мать. Нарцисса Малфой была одета в оливкового цвета платье под горло, с кругленькими тканевыми пуговками у ворота и на манжетах, плотно облегавших запястья. Волосы, сверху собранные в гладкую прическу, ровно — волосок к волоску — спускались по спине. Каждый дюйм ее был пропитан строгостью. И глядела она куда угодно, но только не на собственного сына, стоящего с Гермионой бок о бок. Нарцисса немного оттаяла, увидев ее. — Здравствуйте, мисс Грейнджер. Мы давно не виделись, я очень рада. Желудок сделал сальто мортале. Последний раз, когда они встречались, Драко пытался раздеть Гермиону в библиотеке, еще она кричала на него так, что слышал весь Мэнор… а еще они с Нарциссой очень мило обсудили тот факт, что Гермиона снится ее сыну в кошмарах. Ну, в тех самых, где он то убивает ее, то насилует. — Добрый день, миссис Малфой, — пискнула Гермиона. — Я тоже… тоже рада вас видеть. — Ци-ци, есть! Тедди, до сих пор державший Драко за руку, вырвался и затопал по полу к Нарциссе. Ее тонкие губы приоткрылись в улыбке. — Все на столе, мой хороший. Сейчас пойдем. Тедди бойко хлопнул в ладоши и бросился в столовую. Андромеда уже спешила за ним — очевидно, чтобы предохранить комнату от беспощадных разрушений, — когда Нарцисса наконец остановилась взглядом на Драко и с наигранным вздохом произнесла: — Ланч, правда, накрыт на ребенка и троих взрослых. Кому-то может и не хватить. Андромеда остановилась в дверном проеме и повернула голову. Усмехнулась. — Цисси, в этой комнате меньше взрослых, чем ты думаешь. Побеспокойся лучше о детских порциях, — словно не замечая ни того, как скривилось лицо Нарциссы, ни сдерживаемые улыбки ребят, она махнула рукой, предлагая всем следовать к столу. — И поторопитесь, если не хотите, чтобы этот хулиган оставил вам только пережеванную овсянку где-нибудь на стене. Миссис Малфой прошествовала за Андромедой на кухню с высоко поднятой головой, точно компенсировала задетое самолюбие. Возможно, это не самый лучший ход мыслей насчет матери своего парня, но… Слова Нарциссы задевали Драко — его напряженное дыхание кричало об этом, — и Гермиона не могла побороть внутри иррациональное желание его защитить. От чего бы то ни было. Она решилась взглянуть на него впервые с момента, когда они пересекли порог. Наверное, это бич всех встреч с родителями своих… как бы сказать… вторых половинок? Гарри вот до сих пор не решается целовать Джинни при Молли. Но он, в отличие от Гермионы, никогда не стеснялся хотя бы смотреть. Ей было стыдно за свою трусость. И в квадрате, едва она обернулась к Драко. Гермиона слышала его бешенство каждую секунду, что они провели в холле. Каждый вдох и выдох. Но она не увидела ничего из этого в Драко. Усмешка одними губами — саркастичная линия. Вальяжно приподнятая бровь. И пустые-пустые глаза. Как будто ему дали пощечину с размаху, а он в ответ вместо того, чтобы дать сдачи, рассмеялся и сказал, что почти испытал оргазм. Он закрылся. Теми засовами, которые Гермиона с натужным скрипом растаскивала в стороны. И теперь она наконец поняла, откуда они вообще возникли. Виски трещали по швам от того, что она не знала, какие слова подойдут здесь. Это пройдет? Мы скоро окажемся дома? Я рядом? Я люблю тебя? — Мы не торопимся, потому что ты в самом деле любишь пережеванную овсянку? Она моргнула несколько раз, лишь бы убедиться, что ей не мерещится. Драко глядел на нее с таким прищуром, будто все недавние метания были написаны у нее на лице. — Я просто хотела сказать, что… — Эй, — он подошел очень близко, так, как точно не делают в доме у матери, и мягко сжал ее подбородок. Носа коснулся запах сандала и пряностей. — Я всю жизнь так живу — не сдохну от пары часов. — Но… — Ты просто сама так со мной не делай. Этого хватит. Желание поцеловать его горело на кончике языка. Гермиона подалась вперед, прикрывая глаза, когда в его льдисто-серых зажглись насмешливые искры. — Какая неприличная девочка. Буквально на глазах у моей семьи. — Мне должно стать стыдно? — Если не станет, я прямо сейчас потащу тебя наверх в комнату для гостей. Так что лучше притворись, если все же хочешь задать моей матери свои вопросы. — О, мне так жаль, — Гермиона сделала брови домиком и произнесла с придыханием, — прости, что повела себя так… неподобающе. Она облизнула и прикусила губу. Вина была настолько неправдоподобной, чтобы у Драко не осталось ни малейшего сомнения: запертая дверь, скатанные по бедрам трусы, зажатый ладонью рот и сильный глубокий толчок внутрь нее — это то, чего она действительно хочет. Но не может себе позволить. Между спасением мира и сексом она слишком часто выбирает неправильное. Например, сейчас, когда позволяет Драко придержать для нее дверь столовой.***
Вся абсурдность «переживаний» Нарциссы о количестве еды обрушилась на Гермиону, стоило лишь окинуть стол беглым взглядом. Промасленные лоснящиеся гренки, толстой стопкой плюхнутые на тарелку. Тарелки — штуки четыре. Три вида густого, наваристого джема в креманках. Жареные яйца с золотистой каймой, выставленные в центре стола на чугунной сковороде без ручки. Хрустящий — даже по виду — бекон. Там точно было еще много чего, но она так боялась заляпать слюной белоснежную наглаженную скатерть, что скорее заняла стул, который Драко для нее отодвинул, и уставилась в пустую тарелку. С опаской подняла глаза. Нарцисса сидела напротив нее, Андромеда — напротив Драко, а Тедди — между ними на детском стульчике. Андромеда как раз пыталась запихнуть ему в рот какую-то оранжевую кашеобразную субстанцию. Наверное, тыквенное пюре. — Самолетик летит-летит и… Тедди! — воскликнула Андромеда, когда пюре ловким взмахом пухлой ручки оказалось у нее на кончике носа. — Что мы по поводу этого говорили?! Он покатился со смеху, широко открыв щербатый рот. Как просыпанные горошины, звонко стучащие по полу. Гермиона улыбнулась. Нарцисса закатила глаза. — Это примерно так же бессмысленно, как было объяснять Регулусу, что оценка «хорошо» — не повод для отчисления из школы. Тедди уже достаточно взрослый — дай ему то, что он просит. Гермиона только обратила внимание, что малыш изо всех сил тянет руки к гренкам, которые стоят от него слишком далеко. Андромеда, со вздохом признав поражение, отставила в сторону оранжевую кашицу, а Нарцисса подтолкнула к нему тарелку. Тедди радостно сгреб в ладошку пухлую поджаристую гренку и откусил от нее кусочек — губы заблестели от масла. — Намазать? — спросила его Нарцисса, указывая на вазочки с джемом; малыш закивал. — А что насчет того, что там много сахара? — ядовитый голос Драко ударил по ушам, настолько инородным был в этой атмосфере легкости и тепла. — Ты хочешь что-то сказать? — Нарцисса, покрывая гренку щедрым слоем джема, изогнула верхнюю губу, всем видом показывая, что сделала одолжение, заметив его вопрос. — Помнится, когда я в детстве просил добавить джема в кашу, ты говорила, что вычитала в брошюре Святого Мунго, что из-за количества сахара они ужасно влияют на детское здоровье, и заставляла меня давиться ей просто так. Ведь я еще маленький и не знаю, чего хочу. — Не то чтобы во взрослом возрасте что-то изменилось, — произнесла Нарцисса так легко, будто оскорбление просто пришлось к слову. — Прошло лет семнадцать, Драко: состав давно другой, если уж тебя это так беспокоит. — Меня уже ничего не беспокоит, — процедил он. Гермиона часто перебирала пальцами рук под столом, не решаясь положить себе хоть кусочек в тарелку. Перебранка, развернувшаяся здесь, была с настолько личным подтекстом, что Гермиона мечтала превратиться в ту самую оранжевую кашеобразную субстанцию, чтобы стечь по стулу на пол, просочиться в половицы и спрятаться под землей. Она нашла глазами Андромеду, надеясь на подтверждение, что не она одна здесь идет красными пятнами от неловкости, но… Андромеда сохраняла спокойствие. Нет, даже не так. Она была похожа на родителя, пришедшего с ребенком в цирк на представление, которое сам видел уже сотню раз. Она скучала. Учитывая, что с Нарциссой они помирились лишь год назад — Драко как раз уезжал во Францию, — стать частым свидетелем их перебранок она не могла. Значит ли это, что так просто было… принято? Среди всей их семьи. Малфои, Блэки и их семейные отношения все больше будили в Гермионе негодование. Наверное, именно так будут чувствовать себя люди через пару-тройку столетий, когда осознают, что чудовищный масштаб загрязнения планеты, оставленный предками, им придется разгребать в одиночку. — Мисс Грейнджер, вы совсем ничего не едите, — она повернулась и встретилась с обеспокоенным взглядом Нарциссы. — Вам что-нибудь положить? Простите моего сына, что он не подумал поухаживать за вами: знаете, у него очень расплывчатое представление о подобных встречах. Обычно он на них не приходит. Драко выронил вилку в пустую тарелку, по комнате раздался звон. Гермиона решила вмешаться. Это была слишком низкая манипуляция — обвинять его с ее помощью. — Миссис Малфой, видите ли… — она прочистила горло, чтобы голос не звучал, как писк. Головы всех присутствующих повернулись к ней: даже Тедди выпустил почти доеденную гренку изо рта. — Тот ужин, который вы устраивали… Драко не попал туда из-за меня. Мы не виделись целый год, и я просто его отвлекла. Мне очень жаль. Она продолжала теребить пальцы и не могла взглянуть в его сторону. Чувствовала каждым дюймом кожи, как он напрягся. Ощерился. Понимала, что она это зря. Но просто не могла допустить… — Ну что вы, — Нарцисса снисходительно растянула губы в улыбке, — я вас ни в чем не виню. Настоящий мужчина должен уметь сам отвечать за свои ошибки. И ему не пристало жаловаться. Она стрельнула острым взглядом в Драко, и внутри у Гермионы все ухнуло вниз. Она допустила такую ошибку. Она не имела права говорить за него. Но все еще не могла остановиться. Настоящий мужчина? Да Драко самый настоящий из всех настоящих. Он готовит ей кофе по утрам. Он рядом, всегда, когда ей тяжело. Он не кричит и не обижается, если она запуталась или зла: он берет ее за руку, и они ищут выход. Вместе. Даже если он и не любит ее, потому что не способен, это не самое главное, пока рядом с ним она чувствует себя безопасней, чем в самом охраняемом сейфе банка Гринготтс. Вдруг Драко под столом крепко, почти до боли сжал ее руку, и Гермиона обнаружила, что уже открыла рот, чтобы убедить в этом миссис Малфой. Их взгляды встретились на мгновение, и Драко качнул головой. Не нужно. Он выпустил ее руку. Отодвинул от себя нетронутую едой тарелку. — Я наелся, — ножки стула стукнули по полу так громко, что легко могли оставить в нем вмятины. Хлопнув дверью, Драко скрылся на террасе. На плечи рухнула неподъемная тишина. Хотя, возможно, так казалось лишь Гермионе: Нарцисса и Андромеда, похоже, были изрядно закалены семейными… посиделками, потому что обе они выглядели сейчас не более встревоженными, чем если бы дверь на террасу захлопнулась от порыва ветра. — Мы, пожалуй, пойдем прогуляемся, — встав, Андромеда с кряхтением вытащила Тедди, наконец прикончившего гренку и перемазанного джемом, со стульчика и поставила на пол. — А вы болтайте, о чем собирались. Тот, кто придумал фразу «чем меньше гостей, тем нам больше достанется», был законченный враль. Способность Гермионы пропихнуть в себя хоть кусочек уменьшалась пропорционально убыванию из комнаты людей. — Яичницу, мисс Грейнджер? Или, может, бобы в томате? Андромеде они удаются лучше всего. — Я… Я, пожалуй, возьму гренку, — не глядя на миссис Малфой, Гермиона переложила с блюда поджаристый кусочек на тарелку, и, плюхнув сверху джем, принялась сосредоточенно размазывать его ножом по хлебу. Доставая до каждого уголка. Заполняя каждую пору. — Мой сын сказал, вы хотели поговорить о чем-то важном. Чем я могу помочь? Гермиона со смесью облегчения и сожаления взглянула на лоснящуюся, густо намазанную гренку, которую ей не придется есть, и смело подняла глаза на Нарциссу. Разговор о деле всегда необъяснимо рассеивал ее робость. — Я хочу задать несколько вопросов о вашей сестре, миссис Малфой. — Могу я узнать зачем? — не требовалось уточнять, о какой именно сестре идет речь. В мыслях Гермиона улыбнулась забавному чувству дежавю, произнося: — Это по поручению Министерства. — Что ж, рада помочь. Но не обещаю, что смогу ответить на все, — вздохнула Нарцисса. — Мы не были особенно близки последние лет… восемнадцать. — Вы не знаете, была ли у Беллатрисы дочь? Лицо миссис Малфой окаменело. Но она не успела ничего ответить. Солнечный свет ударил в глаза, заставив их обеих сощуриться, когда дверь в столовую вновь распахнулась. — Игушку, игушку! — зазвучал капризный голос Тедди. Драко вел его за руку, Андромеда шла следом. Она прикрыла за собой створку, задернула штору, погрузив комнату в легкий полумрак, и простонала: — Он сведет меня в могилу, Нарцисса… Всю душу вынул! Миссис Малфой изогнула бровь. — Наш внук — просто чудо. Должно быть, он просто попал под дурное влияние. — Ага. Еще неделю назад, — огрызнулся Драко в ответ на красноречивый взгляд, брошенный матерью в его сторону. Андромеда только закатила глаза и покинула комнату: очевидно, отправилась на поиски игрушки. Гермиона крепче сжала под столом пальцы. Она по-прежнему мечтала превратиться в тыквенное пюре. — Тон, Драко, — голос Нарциссы напоминал натянутую до предела струну. Драко было плевать на тон. Он хотел продолжения, забористого скандала: об этом кричал каждый мускул, напрягшийся на его лице. Он тяжело задышал, раздувая крылья носа. Вдруг сузившимися глазами он нашел Гермиону. И она постаралась вложить в ответный взгляд мольбу о том, чтобы он сложил оружие и поднял белый флаг. Просто был мудрее. Просто не сейчас. Пожалуйста. Громкий, долгий выдох через нос. И линия губ перестала быть такой угрожающе тонкой. Драко расслабленно привалился бедром к дивану, потрепав Тедди, замершего рядом, по макушке. Не прекращая смотреть на Гермиону. Она не сомневалась, что мысленно он только что послал ее ко всем чертям. Но послушал ведь. Послушал? Боже. Она не до конца понимала, что делает с ним. Как это вообще работает. — Вот твой Мистер Кусь! — Андромеда, вернувшись, триумфально потрясла над головой плюшевым волком, от этого издавшим легкое рычание. — Так что вперед, ребенок, идем дальше выносить бабушке мозг. Тедди, вытянув руки навстречу игрушке, скорее побежал вслед за Андромедой к выходу. Драко, естественно, был забыт. Он так и остался подпирать боком спинку дивана, глядя куда-то перед собой. Дверь хлопнула, и он вздрогнул, будто очнулся. Быстрым шагом направился к террасе. — Может быть, ты останешься? — выпалила Гермиона ему вслед. — Тоже послушаешь. Конечно, это была плохая идея. Без сомнений. Но в ней все равно теплилась надежда, что деловой разговор как-то поможет Драко и Нарциссе наладить контакт. Нарцисса скептично хмыкнула. Что ж, если существовало краткое пособие по тому, как точно не понравиться матери своего парня, Гермиона сегодня выполнила каждый пункт. Драко замер в проеме, придерживая штору. — Думаю, это не слишком обрадует мою мать… Гермиона выжидающе посмотрела на Нарциссу. Ну же. Это ведь ваш сын! Но та медлила, постукивая ногтями по столу. — Поэтому хорошо, что в мои планы входит обратное, — Драко развернулся с дерзкой ухмылкой и отбросил ткань, снова купая комнату в лучах солнца. — Конечно, я останусь, Грейнджер. Он занял место по правую руку от нее и с поддевкой окинул взглядом Нарциссу, которая сейчас будто отбивала пальцами по скатерти похоронный марш. Громко. С большими паузами. — О чем болтаем? Гермиона легонько пнула его ногой под столом. — Миссис Малфой, — почтительно обратилась она, — вы очень поможете нам, если все же вспомните что-то о дочери вашей сестры. Пальцы Нарциссы замерли в воздухе. — К сожалению, мне нечем вас обрадовать, мисс Грейнджер. У моей сестры нет дочери. Стройная башенка из версий, бережно составленная Гермионой в последние дни, с оглушительным грохотом рухнула ей на голову. — Как? Со… совсем? Драко сдавленно фыркнул, и она подавила желание как следует лягнуть его еще раз. Нужно было оставить тебя на террасе. Все ломалось. Все шло не так, как она себе представляла. Ничего не складывалось, черт возьми. Что тогда значили цветы на могиле? Как же кольцо Друэллы Блэк, которое явно трогали в Отделе тайн? Почему нападавшая была в теле Беллатрисы? Каждая ниточка в ее теории тянулась из того факта, что у Беллатрисы есть ребенок. Просто не может не быть. — Беллатриса была беременна, — вдруг сказала Нарцисса. — Очень давно, у меня тогда только появился Драко. Но когда Темный Лорд пал, она на несколько недель заперлась у себя в поместье. Наотрез отказывалась есть и говорить, и… Она потеряла ребенка. — Вы уверены в этом? — внутри все горело, как в тот раз на третьем курсе, когда она завалила экзамен по Темным искусствам. Больше она не проигрывала. — К сожалению… или нет, — невесело усмехнулась Нарцисса, — но я уверена. Это точно. Потеря ребенка очень сильно на нее повлияла: не знаю, как повернулась бы ее жизнь, не случись этого. Вы, наверное, слышали историю Фрэнка и Алисы Долгопупсов? — Да, я… я видела их, — Гермиона опустила глаза. — Однажды в больнице Святого Мунго. — Это было первое, что сделала Беллатриса, покинув поместье после всего, что случилось с ней. Выместила свою боль. Поверьте, для меня ее поступку так же нет оправданий, как и для вас, — достаточно резко сказала Нарцисса, заметив, как Гермиона изменилась в лице. — Но он лишь доказывает, насколько силен был удар: раньше она не была такой. Не настолько. Боковым зрением Гермиона заметила, как рука Драко, лежащая на столе, сжалась в кулак. — Я много думала о том, почему все так вышло… после. Уже после. И мне до сих пор кажется, что она бы смогла оправиться, если бы не ребенок Гринграссов. — Ребенок Гринграссов? — Видите ли, мисс Грейнджер, — даже говоря о важном, Нарцисса подчеркивала, что обращается исключительно к Гермионе, — Беллатриса всегда тяжело переживала чужие, м-м… успехи. У Гектора и Амалии родилась вторая дочь буквально за несколько дней до того, как сама она потеряла ребенка, а поместья Лестрейнджей и Гринграссов находятся совсем рядом, так что… думаю, она воспринимала это как поражение. Падение Темного Лорда, которого она боготворила. Смерть собственного ребенка. И Нарцисса действительно считала, что последней каплей оказалось то, что соседи ее обскакали? С каждой секундой Гермиона все больше понимала, почему Драко насмехался над любовью, как над карлицей в цирке уродов. — Удивительно, что эта чокнутая сука не попыталась убить Асторию, — выплюнул Драко. Он все еще крепко сжимал кулак, заставляя скатерть вокруг топорщиться. И правда, удивительно. Гермиона сдвинула брови. Губы Нарциссы побелели и сжались. — Выражения, Драко. — Выражения? — зло хохотнул он. — Попроси Грейнджер закатать левый рукав и возьми обратно эту дурацкую претензию. Гермиона ахнула, вытаращившись на него, а Нарцисса застыла, будто от удара под дых. Наверное, нужно было что-то сказать, но Гермиона не знала что. Еще в первый визит миссис Малфой принесла ей извинения. А Гермиона их приняла. И пусть Драко при этом не присутствовал, сейчас он поступал так явно не из попытки защитить ее честь и потребовать компенсации. Нет. Он просто использовал все средства, чтобы сделать их нынешний разговор максимально неудобным. И то, что Драко не решался посмотреть на нее, как нашкодивший пес, только подтверждало это. — Все в порядке, миссис Малфой, — Гермиона повернулась к Нарциссе. — Давайте не будем ворошить прошлое. — Благодарю, мисс Грейнджер, — ее лицо вновь расслабилось в дежурной улыбке. На Драко Нарцисса подчеркнуто не реагировала. — Вы хотели еще что-то узнать? — На самом деле, слова Драко… по сути, они верны, — Гермиона проигнорировала самодовольный хмык, тут же раздавшийся справа. — Если все так, как вы рассказываете, очень странно, что Беллатриса не попыталась убить Асторию, не находите? — Нет, — отрезала Нарцисса. — Это невозможно. Как бы Беллатриса не любила делать других соучастниками своей боли, лишать жизни еще одного ребенка… она бы точно не стала. Чувство вины лишь усилилось бы. Да если бы ее ребенок действительно умер, Беллатриса собственноручно придушила бы всех оставшихся детей на планете. Неважно, упрямилась Гермиона потому, что миссис Малфой неожиданно слишком полагалась на моральный облик своей сестры, или просто не могла позволить себе отказаться от уже выстроенной логичной версии. — А Рудольфус Лестрейндж, он сейчас в Азкабане? Нарцисса удивленно приподняла брови. — Мисс Грейнджер, к нему применили поцелуй дементора еще год назад. Даже если вас пустят к нему для разговора, вы не получите ничего, кроме стеклянных глаз. Зачем он вам? — Хочу поговорить с ним как с отцом ребенка. Он ведь тоже находился в поместье, когда все случилось, верно? Может, он знает что-то еще. Миссис Малфой посмотрела на нее так, будто Гермиона только что ляпнула что-то вроде «Рита Скитер умеет хранить секреты». До смешного абсурдное. — А кто сказал вам, что отцом ее ребенка был Рудольфус? — Э-э… — запнулась Гермиона, — он ее муж, и я думала… — Поверьте, мисс Грейнджер, моя сестра лучше добровольно сдалась бы в Азкабан, чем зачала ребенка от человека, который никогда ее не интересовал. — А от кого тогда?.. — Салазар, Грейнджер! — вдруг воскликнул Драко, честно хранивший молчание со своей предыдущей выходки. — Ты до сих пор не поняла? Гермиона зыркнула на него исподлобья. — Не поняла что? — Волдеморт, — с нескрываемым отвращением произнес Драко. — Вот кто отец. Волдеморт. Волдеморт. Волдеморт. О… боже. Господибоже. Пазл в голове щелкнул так, что задрожали черепные кости. Похищенные из Министерства останки. Девушка-метаморф в образе Беллатрисы. «Я отомщу за тебя, мама» — цветами на кладбище. Девушка из бара, потерявшая и отца, и мать. Может ли философский камень воскрешать умерших? — Драко, она хочет воскресить его, — прошептала Гермиона, будто в полубреду. — Она украла прах, чтобы с помощью философского камня… — Вернуть дорогого папашу, — констатировал Драко, бездумно сверля одну точку перед собой. — Это полный пиздец, Грейнджер. Пол-ный. — Что происходит? — они оба вздрогнули, услышав суровый голос. Миссис Малфой глядела на них в возмущенном недоумении. — Кто-то хочет воскресить Волдеморта? Гермиона впилась ногтями в собственное бедро и выдала только нечленораздельный звук. Она не знала, может ли объяснить это. Даже не разрешено ли ей. Просто не думала, что у нее хватит слов, чтобы начать с начала. Со встречи с незнакомкой год назад. Визита в библиотеку Мэнора. И бог знает чего еще, все это время сплетавшегося у нее над головой, подобно паутине, пока сама она была слишком занята насущными проблемами, чтобы поднять глаза. Дура. Какая дура. Слово взял Драко: — Налей себе чего-нибудь успокаивающего, и мы расскажем. Гермиона ждала резкости — в их семье уличить кого-то в испуге было, вроде как, сродни преступлению, — но Нарцисса лишь спросила: — Огневиски? По паркету застучали ее каблуки, перебивая бурчание Драко о том, что он вообще-то имел в виду Умиротворяющий бальзам. Через пару минут Нарцисса вернулась с графином золотистой жидкости и тремя хрустальными рюмками на подносе. — Думаю, вам тоже не помешает. Они оба не заметили, как сказали «да».***
Драко провожал Гермиону к увитой зеленью арке, отстраненно перебирая в ладони ее пальцы. Мыслями они оба были не здесь. Остались там, в отяжелевшей от разговора гостиной. С горечью огневиски на языке. С пониманием, что все — или почти все — уже случилось, и они не знают наверняка, как могут этому помешать. Перед глазами до сих пор стояла Нарцисса, запустившая пальцы глубоко в прическу, сразу переставшую быть идеальной. Впервые за все разы, что Гермиона с ней встречалась. Но рядом с этой деталью, внушавшей безысходность с душком отчаяния и страха перед грядущим, крутилась одна мысль… Она билась на подкорке, то неистовствуя, то затихая на мгновение, как рыба в сети. Не могла уйти — никуда и никак. — Скажи, а волшебники часто рожают детей вне Святого Мунго? — спросила Гермиона у Драко. — Смотря кто… Обычные семьи почти всегда обращаются в Мунго, да. Но если ты о Беллатрисе, то роды бы проходили в поместье с участием семейного целителя. У Блэков он раньше был общий. — Был? — Умер еще до ареста Беллатрисы от какой-то маггловской болезни. Сердечный приступ… что ли. Мама до сих пор жалуется, что так и не смогла найти нормального врача. Гермиона вгрызлась зубами в нижнюю губу и примолкла. Все… складывалось? — Грейнджер, а почему ты спрашиваешь? Что-то надумала? — Да, я… Кажется, я знаю, кого мы должны искать. Конечно, стоит дождаться Оборотного зелья и удостовериться, но я почти уверена. Драко снова погладил подушечки ее пальцев. — И кого же? — Асторию Гринграсс. Его ладонь замерла на полпути к ее. Драко остановился, смерив Гермиону недоверчивым взглядом. — Почему это? — Мы оба понимаем, что ребенок жив. Так? Так, — назидательно проговорила она, даже не дожидаясь кивка. — И он не мог взяться из воздуха спустя девятнадцать лет, он должен был где-то быть. Где-то поблизости, чтобы разбираться в устройстве Министерства и иметь доступ к тем избранным, кто знал о прахе. Ставлю свои результаты Ж.А.Б.А., что невыразимец, муж замминистра, которого она так необъяснимо оставила в живых, был ей знаком. А учитывая, что Асторию в Министерство устроила именно Сильвия, — на собрании я подслушала ее разговор с министром, — все сходится. — Что-то мне подсказывает, Гринграссы заметили бы, если бы их ребенок исчез, а на его месте оказался новый, — Драко совсем не выглядел убежденным. — Нет, если врач, принимавший роды, был подкуплен. Или околдован. Он мог подменить ребенка еще до того, как дать его матери. Усыпить ее каким-то зельем или заклинанием… — Не знаю. Я не вижу причины для этого. Гермиона раздраженно фыркнула и сунула руку в карман джинс. — Ну, мы не можем знать всего! Займемся у Гарри мозговым штурмом. — Ты не займешься этим там без меня. — Поэтому ты провожаешь меня к точке трансгрессии? — ощетинилась Гермиона. — Я провожаю тебя, потому что связался с Блейзом по камину, и он будет ждать тебя у входа на Гриммо, — невозмутимо ответил Драко, выуживая ее руку из кармана и переплетая их пальцы. — Что за глупости, ты появишься буквально через полчаса! — Гермиона попыталась вырваться, но он только сжал ее ладонь сильнее. — Там может быть Уизли. Чтобы сделать какую-то херню, этому уроду и секунды хватит, а я не собираюсь все полчаса, что буду с матерью, представлять треск, с которым отрываю ему голову. Вдох. Выдох. Они как раз достигли арки, и Гермиона повернулась к Драко лицом, чувствуя, как вибрация магии щекочет кончики волос. Так же, как кислый запах поражения — ноздри. — Больше не обращайся к Блейзу насчет меня через голову. Это и мой друг тоже. — Я подумаю, — Драко расплылся в ухмылке и чуть склонил набок голову. Он прощупывал границы ее терпения. Просто забавы ради. — Лучше подумай о том, как помиришься с мамой, — парировала Гермиона. — Я тоже не хочу все полчаса думать о том, не разрушили ли вы Мэнор до основания в процессе общения. — Лучше побереги свои нервишки. Она просто отдаст мне конверт с завещанием, который куда-то перепрятала. Читай: уже вскрыла и изучила все содержимое от корки до корки. — Ты слишком строг. — Нет, — в глазах у Драко бликовала грусть. Тот вид, когда падаешь, свозишь коленку докрасна, до жирных бусин крови, но все равно говоришь, что тебе едва щекотно. — Я слишком хорошо ее знаю.***
Ну привет, Мэнор. Все такой же мертвый, как и несколько дней назад. В отсутствие неусыпных шишковатых ручонок Сэмпера углы наверняка уже пошли паутиной. — Убедительная просьба ускориться, я обещала Тедди поиграть с ним в железную дорогу. И куда мертвому особняку без жуткой хозяйки? Вот же она, вышагивала рядом, отбивая каблуками тихое возмущение каждым действием Драко. Но больше не пыталась выудить из складок платья булавку да кольнуть его побольнее — в бок, подмышку, плечо. Теперь они играли в «тучи сгущаются, а жизнь одна, и неизвестно, сколько осталось нашим скурвившимся семейным отношениям — надо беречь». Драко усмехнулся и нарочно продолжил идти в том же темпе. О, он ведь так чертовски соскучился по павлинам, вечно соревновавшимся в самовлюбленности с обитателями этого дома. С бывшими обитателями. И все время проигрывали. Стоило подойти к широко раскинувшим гранитные руки ступеням, как массивная дверь отворилась с едва слышным скрипом. На пороге в подобострастном поклоне изогнулся… Сэмпер. Старина, после долгой разлуки ты выглядишь еще страшней. — Хозяйка, прошу… — С каких пор он вернулся? — перебил Драко, без малейшего кивка минуя тщедушную фигуру и входя в холл. — Сэмпер посещает Мэнор, чтобы проверить хозяйство. В отличие от некоторых. — О, — зло хохотнул Драко, взбегая по лестнице наверх, — это ведь я один смотался отсюда. Каков подлец! Мать цокала каблуками в идеально размеренном темпе, подчеркнуто не пытаясь угнаться за его размашистым полетом. — Я уехала, — в этот момент она особенно сильно вкрутила шпильку в непробиваемый мрамор, — потому что хочу проводить время в окружении людей, которым я небезразлична. Драко отбросил руку и крутанулся в пол-оборота, уставился на мать. Лучше подумай о том, как помиришься с мамой? Черта с два, Грейнджер. Держи карман шире. — Слышала ли ты когда-нибудь, — едва не прошипел он, — о форс-мажорных обстоятельствах? Или о том, что люди — не твои идеально услужливые домовики и могут… забыть? Замотаться? Что у них есть своя жизнь? Мать застыла, как каменная статуя, посреди лестницы, чудненько гармонируя с бюстом какой-то-по-счету-леди-Малфой у подножия. Она была уязвлена, но недостаточно. У Драко созрел еще один, забористый аргумент. — Никак не могу взять в толк… Если уж тебе так нравится, чтоб все было точь-в-точь, как ты нарисовала себе в голове, почему до сих пор остаешься с моим отцом? Или вечные косые взгляды, тюремное заключение, конфискация доброй половины семейных ценностей, огромный штраф и мои… мои на хер посланные перспективы на жизнь — это все входило в список твоих желаний? Сколько раз ты задувала свечи на именинном торте, раз все так славно сбылось, а, мама? О, это было мерзко. Мерзко обжигало язык, но вкус… он был как растопленный шоколад. Белый. Приторный. Сладкий. Вот такая мерзкая, вкусная месть. Как же давно ему хотелось высказаться. Кажется, Драко улыбался. А вот мать — нет. Тишиной вокруг них можно было давиться. Так что Драко прекрасно расслышал два звука — ее вдох и выдох. Неровные. Свистящие, будто она сейчас… — Мам, я не это… — Достаточно, — Драко, затаив дыхание, вслушивался в ее голос, но не решался встретиться глазами: боялся того, что может увидеть. — Я услышала тебя. Хочу лишь напомнить, что твое присутствие на ужине с Гринграссами было не моей прихотью, а твоим обещанием. Чтобы поддержать меня. Но… ты ведь не домовик, верно? Мог и передумать. У мамы вырвался смешок, такой… острый, как перец чили. Он впился в лицо, и Драко опустил голову еще ниже. Об этом он тоже, тоже, мать вашу, забыл. Что он сам. Что она не требовала и не просила. Как обрадовалась, когда он вызвался. Да, девяносто девять и девять, что это манипуляция — чистейшая, как по книжке, от первого печального излома брови и до нынешней секунды. Но он ведь обещал, так? Сам. И не выполнил. Тоже сам. Но ведь у него была Грейнджер. Грейнджер, виляющая бедрами, это ее вызывающее «ты приглашаешь?» и губы, выкрашенные в вино и робко шепчущие ответы на его колкости. Узнай отец о его чувствах к ней до того, как кончилась война, это был бы первый его вопрос. Если встанет выбор: твоя грязнокровка или твоя семья, что решишь? Можно считать, что он выбрал? — Твой конверт в моем будуаре, — мама напомнила о себе сухим, пергаментным голосом. — Я собираюсь забрать оттуда некоторые вещи — следуй за мной, и я отдам тебе его. — Слушаюсь и повинуюсь, — не выдержал, спаясничал Драко, когда она обогнула его с горделиво, правомочно вздернутым подбородком. Он дерьмо. Мама конфетка. И так всегда, или почти всегда. Ей можно все, что заблагорассудится: лезть в его переписку, диктовать через плечо, ворохом перерывать его воспоминания, как министерский экономист — бумаги в конце квартала. Ей можно все. Ему нельзя даже раз ошибиться. Он бы пошел на попятную, срать, манипуляция, нет ли — это же семья, да? Это должно быть важно. Он бы сглотнул в очередной раз, не кривя лицо. Но он должен следовать за ней. Под совершенно вымышленным предлогом — вещи забрать? уж увольте — терпеть нарочито прикрытое газеткой недовольство каждым его шагом. Дешевле было бы найти завещание простым Акцио. А если мама-таки упрятала его в тайник, у нее есть рот, и она даже слишком прекрасно с ним управляется: могла бы просто сказать. Драко не заметил, как они оказались у маминой комнаты — возле белых дверей с позолоченными вензелями, и чуть не ткнулся в лепнину носом. Мама лишь хмыкнула. — Будь добр, подожди снаружи. Он успел трижды пересчитать морщины на лице Абраксаса Малфоя, похожим на скукоженную выгоревшую на солнце абрикосину и недовольно косящимся на него с портрета, и еще минут десять попрепираться с нарисованным дедулей насчет того, как должен обращаться мужчина Малфой с женщиной — человеком тонкой, но весьма истеричной душевной организации, когда дверь в будуар наконец открылась и мама уронила ему в руку увесистый оранжевый конверт. Запечатанный. Драко повертел его из стороны в сторону, проверяя. Это какая-то шутка? И нет, ему не должно было стать стыдно за свое поведение лишь только потому, что мама, вопреки обыкновению, решила не влезать бесцеремонно в его личную жизнь. Не должно было, но… Он хотел уже окликнуть маму, только вот коридор оказался пуст, а дверь в комнату снова закрыта. Драко занес ладонь над дверной ручкой. А к черту. Качнул головой и отправился восвояси в библиотеку. Естественно, не смог удержаться и облюбовал там столик за дальними стеллажами. С этого места открывался отличный обзор на воспоминания: его руки сжимают дрожащие бедра Грейнджер и опускают ее вниз, чтобы член проник внутрь до упора, чтобы она закричала от кайфа, запрокинула голову с распахнутым ртом; до натянутых жил на шее, до капли соленого пота, скользнувшей ей прямо на язык. В брюках стало невыносимо тесно, и Драко поерзал, стиснув в кулаке угол оранжевой бумаги. Ах, да. Вот зачем он здесь. Ловкость рук, треск обертки — да, он просто разорвал эту хрень, и что? — и на стол плюхнулись два свертка. Драко начал с того, что полегче, и правильно сделал: там оказалось само завещание. Быстро пробежав всю лабуду в стиле «я, такой-то такой-то, такого-то… — ну НИ ХРЕНА себе Фламель был старый! — года рождения, находясь в здравом уме и твердой памяти…», он перешел к сути. Дом в Париже, а также средства на банковском счете Фламель завещал Онкологическому институту Кюри, а душеприказчику наказал привести все это в пригодный для передачи маггловской больнице вид. Часть о Драко была в самом конце. Одна строка. «Дневник с результатами своих алхимических изысканий завещаю Драко Люциусу Малфою, пятого июля тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения». Он слабо улыбнулся и покачал головой. Эх. Старик, должно быть, совсем растерял память под конец: свой дневник он прислал маме еще года три назад. Так… странно. Нет, правда. Чертовски странно. Они виделись на кладбище за день до того, как Фламеля не стало, и старик помнил. Даже спрашивал, помогли ли записи. Драко рванул бумагу на втором свертке, и увидел… ну да, точь-в-точь такой же дневник, потрепанный, в черном переплете. Только потолще. На вскидку. Чтобы удостовериться, он, достав палочку, бросил в воздух Акцио, но ничего почему-то не произошло. Ни через пару секунд. Ни через три. Ни единого копошения книжек, пропускающих на волю товарку. Сраное дежавю: у Грейнджер точно так же не выходило призвать дневник, когда год назад она заявилась сюда, робко подняв белый флаг в виде приглашения от его вездесущий мамы. С тем лишь исключением, что Драко знал верное название. У него не могло не получиться… Разве только дневника в библиотеке не было. Внутри пополз лед. В нынешней ситуации, попади знания о философском камне в плохие руки… Не хотелось даже думать. И Драко не стал. Пока что. Могло статься так, что мама просто забрала дневник к себе — почитать перед сном да поплакать над тяжелой судьбой своенравного сына, которому и лучший алхимик в мире не смог помочь. Актриса. Прима погорелого театра Глобус. Он раскрыл дневник на первой странице, и под ноги упал свернутый пополам небольшой клочок бумаги. Драко подхватил и развернул его. Мальчик мой, Хотел бы я сказать, что, когда доживаешь до моего возраста, становишься немного ясновидящим, но о том, что этот дневник тебе еще понадобится, мне известно доподлинно и совершенно из другого источника. Обрати внимание на последние его страницы. Твоя ночь была длинной. А впереди еще ждет самый темный час, однако, если продолжишь следовать предназначенному пути, ты обязательно встретишь свой багряный рассвет. С верой в тебя, Николас Фламель Классика. Ничего не понятно, очень интересно, но пахнет дерьмово. Длинная ночь. Самый темный час. Багряный рассвет. Багряный. Драко не настолько придурок, чтобы не понять, что старик опять — с того света, черт возьми — завел любимую песню. Привнеси-в-свою-жизнь-любовь-и-тебе-воздастся. Спасибо, уже привнес. И что мы имеем? Кажется, м-м, третье пришествие мистера Лысая Башка? Кажется, моя «любовь» плохо влияет на окружающий мир. Примерно как бубонная чума. Драко, неодобрительно хмыкнув, отложил записку и взялся за дневник. Сразу раскрыл на последних страницах… И замер. Нутро обдало огнем. Эти новые страницы, которых отродясь не было в первой версии дневника, были заполнены остроконечным, убористым почерком. Ни капли не похожим на почерк Фламеля. И то, что он на них видел, выглядело… Как пиздец какой темный час.