Не жить в Мэноре — странное ощущение. Но еще более странное — приходить туда, будто вор.
В пустой омертвевший дом, где тебя не встречает даже вшивый домовик, не склоняется всем своим тщедушным тельцем в подобострастном поклоне, так что подметает наволочкой пол. Нет. Ничего. Только тишина, которая давит на тебя со всех сторон.
Драко поежился, несмотря на то, что в доме царила лишь приятная прохлада.
Он шел до своей комнаты, как по Полям асфоделей — одно и то же без конца и без края. За пару дней ночевок то у Блейза в дорогой, но просто обставленной квартире, то у Грейнджер, где в воздухе витал домашний уют, он успел отвыкнуть от холода и вычурности родового поместья.
Он еще помнил, как стремился сюда, вернувшись из Франции, как чувствовал себя
дома, но теперь что-то неуловимо изменилось то ли в Мэноре, обдавшем его отчуждением прямо с порога, то ли в нем самом.
И, как обычно, Драко знал, кого в этом винить. Женщин — безумных созданий, окружавших его. Маму — за то, что ведет себя как ребенок и демонстративно ждет от него униженных извинений. Грейнджер — за всё, что переворачивается в нем с ног на голову каждый день. За постоянное призрачное присутствие в каждом его жесте и слове.
Не то чтобы он был так уж против… Наверное.
Оказавшись в собственной спальне, Драко первым делом сбросил на пол спортивную сумку и поспешил в душ: смыть с себя липкую усталость после тренировки.
Наскоро обмывшись и натянув джинсы, он поспешил в библиотеку — там его ждал огромный фронт работ.
Огромный для человека, неискушенного в подготовке любого рода… сюрпризов. Тьфу, даже слово это давалось ему только сквозь зубы. Он так и не решился обратиться к Блейзу за советом и теперь вынужден был действовать на свой страх и риск.
Риск подчиниться зреющему в голове банальному, но, к сожалению, единственному плану. Ужин (слово «романтический» он отверг еще на подступах к сознанию). Ужин в библиотеке, Грейнджер должно понравиться.
Он безнадежен, да?
Да, потому что минут через двадцать, когда столик за дальними стеллажами был накрыт скатертью, призванной невесть откуда — честно, Драко понятия не имел, где у них дома лежат
скатерти, — а три свечи, Салазар, какой позор, три длинных крученых свечи в низеньких серебряных подсвечниках были сопротивляющимися руками на эту самую скатерть водружены, он отправился на кухню.
Го-то-вить. Какой кошмар.
В письме он просил Асторию, чтобы Грейнджер пришла к семи, а кухонные часы показывали только четыре — он должен был успеть.
Когда часовая стрелка приблизилась к пяти, он уже не чувствовал себя таким уверенным: делать бутерброды из багета, ветчины и сыра себе на ужин, как он обычно поступал во Франции, голодный как собака после тренировки, не шло ни в какое сравнение с тем, чтобы пытаться изобразить на кухне нечто человеческое для своей
девушки.
Определенно, ему нравилось то, как «моя девушка» звучит в голове. Он даже мог бы произнести это вслух, если бы не знал, что потом ему непременно захочется убиться об стену, спасаясь от позора.
Паста карбонара. Ему нужно сосредоточиться на ней.
В процессе приготовления самого простого, что пришло ему в голову, исходя из найденных продуктов — благо кухонные шкафы были заколдованы домовиками так, что там ничего не портилось, — он понял одну очень удручающую вещь.
Он не имеет ни малейшего представления о том, что Грейнджер любит есть. Кроме, разве что, курицы карри, но здесь уже он не был уверен в своих кулинарных способностях. Как и в том, что в Мэноре вообще найдется
карри.
Он безнадежен. Да.
А еще он понятия не имеет, как готовить сраную карбонару.
***
Драко только успел разложить то, что, слава Салазару, по виду напоминало пасту, по тарелкам, отлевитировать те вместе с приборами, бокалами и бутылкой Шабли на столик в библиотеке и поправить подушки на диване рядом — если после ужина Грейнджер останется жива, он мог рассчитывать на определенное
продолжение, — как по поместью гулом разнесся дверной звонок.
Драко выругался и рванул вниз, перескакивая через ступеньки, как мальчишка.
Мельком взглянул на часы при входе и громко выругался. Шесть гребаных часов. Он убьет эту суку Асторию.
Вдо-о-ох. Вы-ы-ыдох.
Он открыл дверь, даже не пытаясь сдержать улыбку.
— Привет.
— Добрый вечер,
мистер Малфой.
По ощущениям на него обрушился ледяной дождь. С ебаным градом.
Грейнджер стояла на пороге, прямая как струнка, и всё в ней было угрожающе безукоризненно и спокойно. Строгая блузка. Рука, застывшая на шнуре звонка. Другая, держащая, но при этом не сдавливающая желтый почтовый пакет. Глубокое дыхание. Юбка до колена без малейших намеков на складки и, наконец, лицо — с таким учителя в Хогвартсе обычно снимали с факультета очки.
Всё в ней было угрожающе безукоризненно, кроме волос: они, точно змеи на голове Медузы Горгоны, повиновались легкому ветру и стремились в сторону Драко, очевидно надеясь обратить его в камень.
Скрестив руки на груди, он оперся на дверной косяк и вопросительно поднял бровь.
— Что-то не так?
Тут взгляд Грейнджер пробежался по нему сверху вниз и застыл в районе торса. Карие глаза расширились, а на щеках тут же проступила краснота. Девчонка резко вскинула голову, обратившись к его лицу.
— Не могли бы
вы одеться? — прошипела это почти умоляюще.
Драко только сейчас осознал, что забыл накинуть футболку — а в идеале и выбрать в шкафу что-то поприличней, — но в сложившейся и пока недоступной его пониманию ситуации подобная забывчивость была ему только на руку.
— Сегодня ночью тебя это не смущало.
Он ждал, что Грейнджер вспыхнет и примется спорить, как и всегда, просто ради спора, но вместо этого она, вновь натянув на себя мнимое спокойствие, прошествовала мимо него в холл.
— Что ж, не будем терять время, — он готов был поклясться, что слышал в ее голосе дрожь.
Сраный театр абсурда.
— Грейнджер, что происходит?
Ее силуэт уже колебался в тусклом свете свечей в канделябрах, приближаясь к коридору, ведущему к главной лестнице. Стук каблуков бил по ушам как молоток.
— Грейнджер?
Даже не остановилась. Он отлепился от двери, шагнул вперед и крикнул, выйдя из себя:
— Грейнджер, мать твою!
Стук каблуков прекратился. Она бросила через плечо:
— Не грубите мне,
мистер Малфой.
И продолжила идти.
Драко задержался еще на секунду, чтобы с грохотом захлопнуть дверь, и последовал за ней.
Он не знал, что в данный момент раздражает — злит, бесит и просто… просто убивает его, блять! — больше: то, что Грейнджер ведет его за собой в
его же собственном доме, будто она здесь хозяйка, или то, что она ни с того ни с сего затеяла какую-то чертову игру и забыла объяснить ему чертовы правила?
Она сумасшедшая. Она хочет свести его с ума.
Борясь с желанием догнать ее, рывком развернуть к себе за плечо и заставить объяснить каждое идиотское «вы», Драко следовал за ней, держась в отдалении. Признаться честно, он надеялся, что Грейнджер потеряется и остановится сама, уже рисовал в голове картину, как она обернется, поднимет на него эти свои большие-красивые-такие-виноватые глазища и тихо попросит отвести ее туда, куда он сам захочет.
Нужно ли говорить, что надежда зашлась предсмертным хрипом, когда Грейнджер, без особого труда — да что у нее за память такая?! — миновала пролет главной лестницы, пересекла коридор второго этажа, взобралась по боковой лестнице на четвертый и замерла у массивных дубовых дверей библиотеки?
Возможно, она просто шла на запах книг, как мыши идут на сыр. А возможно, ее звала карбонара. Несмотря на всё, он не сдержал полуулыбку, убедившись, что не прогадал с местом.
Тем не менее после того блядского цирка, который устроила Грейнджер, меньше всего он хотел, чтобы ей на глаза попался его «сюрприз». Но спрятать улики он, к сожалению, уже не успевал — оставалось надеяться, что несносная ведьма не заберется достаточно далеко, чтобы увидеть его позор.
Не сказать, чтобы его надежды обычно надолго задерживались на этом свете.
Грейнджер прислонилась плечом к стене возле двери библиотеки, нервно покачивая коленкой, и ждала, пока он приблизится — сперва Драко решил, что это хороший знак, но… Стоило ему податься вперед, чтобы открыть для нее дверь, как эта…
Грейнджер — в голове сейчас вертелось столько неуместных эпитетов, он еле себя сдерживал — быстрее пули нажала на ручку и рванула тяжелую дверь на себя.
Он каким-то чудом успел придержать ее и спасти свой многострадальный нос от очередного увечья.
— Ты долго будешь вести себя как ребенок? — раздраженно спросил он, войдя следом за Грейнджер в библиотеку. — Нет, конечно, если тебе
нравится делать вид, что мы якобы незнакомы, — валяй. Но даже не смей думать, что при этом ты выглядишь до черта рассудительной и взрослой!
Она не отреагировала — так и стояла к нему спиной.
— Серьезно, сколько тебе исполнилось? Пять?
Внезапно Драко услышал ее шелестящий завороженный вздох.
Ну конечно. Гермиона Грейнджер и книги. Смех сорвался с губ против воли.
— Никак не привыкнешь?
Зря он это сказал. Грейнджер разве что не подпрыгнула на месте, и, когда она развернулась к нему, лицо ее пышило возмущением. Должно быть, у себя в голове она сейчас называла его отвратительным засранцем, который посмел насмехаться над ней и ее святыней.
И Драко нравилось это — нравился огонь, горящий у нее в глазах и, дрожа, танцующий на сжатых в суровую линию губах. Она возбуждала его — живая Грейнджер. Его Грейнджер. Несносная девчонка, из которой он сейчас вытрясет все объяснения для последней капли.
Вытрахает, если понадобится.
Их взгляды схлестнулись, и ему послышался треск электричества.
К черту сюрпризы, завещания и ее идиотские закидоны. К черту это.
Повинуясь порыву, он шагнул вперед…
И тут же всё испортил. Стоило ноге коснуться пола, как на лице у Грейнджер опять возникла маска недвижимого спокойствия. Только поднятая бровь выдавала ее удивление, почти презрение. Ты, мол, что-то хотел?
Лучше бы сраная дверь с хрустом сломала ему нос, это было бы не так больно.
— Да что с тобой творится?! — еще сдерживаясь.
Грейнджер невозмутимо — сука,
нарочито невозмутимо — пожала плечами и подошла к журнальному столику у окна, бросила на тот почтовый пакет. Сбоку от столика большой мягкой насмешкой стояло кресло, на котором они в прошлом году…
Натянутый голос не дал ему зайти в воспоминаниях дальше.
— Со мной всё в полном порядке, мистер Малфой, а если бы и не было, вас это не касается. — Наблюдая за тем, с каким жестоким удовлетворением она смакует обращение «мистер», он стиснул зубы, чтобы не зарычать. — Я пришла сюда
исключительно по просьбе Министерства и, поскольку официально мой рабочий день уже закончен, буду очень признательна, если вы не будете специально тянуть время и просто… — под конец она так ускорилась, что на миг лишилась дыхания и вынуждена была глубоко вдохнуть, — просто дадите мне сказать всё, что полагается, и каждый из нас проведет остаток вечера так, как сам того желает.
— А что, если я
желаю, чтобы остаток вечера ты тоже провела в моей компании?
Он не понимал ровным счетом ничего. Но даже не думал сдаваться.
Грейнджер скрестила руки на груди и, будто копируя привычный ему жест, склонила голову набок. Деланно изучающе оглядела его.
— Мистер Малфой, вы не производите на меня впечатление слабослышащего человека.
Это была последняя капля.
Черт с тобой, упрямая сука. Драко нервно усмехнулся.
— Грейнджер, если ты называешь меня «мистером», пытаясь завести, не могла бы ты не делать при этом такое лицо, как будто хочешь меня убить?
Ее блузка на плечах натянулась под давлением пальцев.
— Я называю вас
мистером, потому что соблюдаю субординацию, — она чеканила слова так, будто отчитывала нерадивого подчиненного, мать вашу! — Я сотрудник Министерства, а
вы…
Это просто смешно.
— Думаю, можно сделать исключение для того, об кого ты всю ночь терлась как последняя…
Грейнджер выбросила вперед руку, призывая его к молчанию. Сузила глаза.
— О, я бы сделала исключение для этого человека, — шипение, переходящее в крик: — Но не для того, кто опять меня обманул!
— Ну и что же я сделал на этот раз? — лицо у него исказилось от раздражения и усталости.
Грейнджер и так исчерпывающе дала понять сегодня утром, что не доверяет ему. Так что же
еще?
Честно, он весь день пытался держать эти мысли в узде, пытался сосредоточиться на дурацком «сюрпризе», который, как он думал, мог бы убедить эту упрямую ведьму в серьезности его намерений…
Но она действительно была
очень упрямой ведьмой, потому что вернулась в оборонительную позицию — скрестила на груди руки — и, гордо выставив вперед подбородок, заявила:
— Ничего. Почему-то
Астория Гринграсс сделала всё за тебя.
Кажется, он начинал понимать. И, кажется, он действительно устроил всё не лучшим образом, но чего она в таком случае ждет?
Оправданий? Извинений?
Этого за последние дни было более чем достаточно, так что нет уж, увольте. Он не чертов преданный пес, чтобы бежать к ноге по первому требованию. В конце концов, он хотел как лучше!
И сейчас Драко чувствовал, что готов сделать всё на свете, только чтобы Грейнджер не увидела его кулинарных стараний — это было бы унизительно, особенно учитывая,
как она на него смотрела.
Как будто он снова что-то испортил, хотя весь день только и делал, что пытался
наладить.
Поэтому он, почти не задумываясь, выбрал меньшее зло — путь спасительной лжи.
— Это была невинная шутка, Грейнджер. Просто чертова
шутка.
Судя по тому, как у нее забегали зрачки, заготовленного ответа у нее не было. Однако Грейнджер бездействовала недолго, пара секунд — и она уже напустилась на него с очередными обвинениями:
— Знаешь, я обязательно посмеялась бы, если бы это был единственный раз! А ты, как мы сегодня выяснили, врешь мне
с самого начала. Постоянно!
«Как мы сегодня выяснили».
Да ну… на хер. Она бы не стала. Она не могла.
Она не настолько сука, чтобы ткнуть его носом в его же попытку быть с ней честным. Правда ведь?
Драко вдруг отчетливо понял, что если нет, — если она действительно настолько… — да он даже к выходу ее провожать не станет. Просто бросит ей: «Пошла вон», и всё. И больше… больше никогда. Ничего и никогда.
Но там, внутри, он отчаянно противился тому, чтобы лишиться Грейнджер. Драко чувствовал себя слабаком, но всё равно дал шанс… В первую очередь самому себе.
— Что опять сказал тебе мой отец?
Грейнджер раздраженно, будто бы совсем — дура — не понимала, что из-за нее всё вот-вот покатится в тартарары, выдохнула и хлопнула себя ладонями по бокам.
— Хватит считать, что во всём, что ты делаешь, виноват твой отец!
Ее отвратительная упертость не помогала. Его никчемность — тоже.
Язык, сука,
не поворачивался сказать Грейнджер то, что она заслужила. Всё, что оставалось Драко, — усмехнуться. Бессильно и зло.
— Ну, думаю, здесь вообще не было бы виноватых, будь у тебя чувство юмора чуть получше, а снобизма — чуть поменьше.
Грейнджер задохнулась от возмущения. Пискнула:
— О, вот как?
Драко даже не заметил, как она подлетела к нему вплотную, сжимая в руке почтовый пакет.
— Тогда сам прочитаешь свое чертово завещание!
Она вдруг со всей силы своей маленькой ладошкой впечатала этот пакет ему в грудь. Драко пошатнулся от неожиданности, но удержался, схватив ее за запястье.
В ярости взглянул на нее.
Зря она это сделала. Зря подошла так близко.
Он выхватил у нее пакет и отшвырнул его в сторону. Плевать куда. Грейнджер вызывающе смотрела ему прямо в глаза и шумно дышала. Так близко. Всего секунду.
Она дернула руку на себя, пытаясь вырваться. Он помешал — крепко сжал тонкое запястье. Уперся пальцами в косточки.
Грейнджер сверлила взглядом его ладонь, будто надеялась разрезать ее пополам.
Еще одна бессмысленная попытка освободиться — и она, вскинув голову, воскликнула:
— Вечно будешь меня удерживать?!
Нет, потому что еще хотя бы одна секунда наедине с Грейнджер и ее тупой жаждой сопротивления, он… Да он задушит ее. Просто задушит на хер.
Хотелось орать. Хотелось вытряхнуть ей на голову тарелку с гребаной еще горячей, дымящейся в глубине стеллажей пастой, с которой он
ради этой идиотки мучился несколько часов. Хотелось послать ее — и подальше.
К чертовой матери.
Драко рывком выпустил ее запястье.
— Как же ты меня достала.
Она моментально открыла свой маленький дерзкий рот, собравшись спорить, и он не придумал ничего лучше, чем просто поцеловать ее.
Просто смять ее губы своими. Толкнуться языком в этот надоедливый рот, постоянно болтающий какую-то чушь.
Замолчи уже, ради Салазара. Драко впечатал ее в себя: резко потянул за талию, сгреб ладонью непослушные волосы. Столкнулся кончиком носа с ее, сплющил до легкой боли.
Но этого так мало, что его разрывает на части.
Злость и раздражение шумят в ушах — исступленно шепчут, что он отвратительный слабак, что должен научить ее
уважению, а не прижиматься к ней бедрами, как возбужденный подросток, которому что ни скажи — неважно. Только целуй. Больше. Глубже.
Но тут Грейнджер тихо всхлипывает, обхватив губами его язык, и мысли в голове взрываются.
Да, пусть он слабак, но она целует его, сама. И плевать. На всё плевать.
Вот шею обвивают тонкие руки, вот ее пальцы проворно зарываются в волосы, но дергают назло слишком резко — Драко в отместку кусает ее губы.
Маленькая сучка.
Возможно, он произносит это вслух: Грейнджер отрывается от него и с мстительным стоном прихватывает зубами кожу у его челюсти, когда он толкает ее к стеллажу. В ответ он сжимает двумя пальцами ее подбородок и снова сталкивает их губы. Ладони. Бедра.
Всё, что у него есть, и всё, что он может получить от нее.
Один стеллаж сменяется другим. И следующим. И еще.
Беспокойство жалкий миг зудит на подкорке — он будто забыл нечто важное, — но Грейнджер сбивает его с мысли, перехватывая инициативу. Он позволяет ей — всего на пару секунд.
Пытается задрать ее юбку, но так спешит, что пальцы не слушаются.
Он не понимал, как тяжело далось ему ночное
благородство воздержание, пока Грейнджер не оказалась здесь, в его руках. Пока он не завладел
всем.
Идиотской обидой, которая еще чувствуется в агрессивности ее движений. Страстью, с которой она, вопреки своей глупости, жмется к нему, издавая эти невозможно-охренительно-искренние звуки ему прямо в рот.
Дерзким язычком, который проскальзывает между его губ, и так хочется — Салазар, так безудержно хочется, — чтобы она никогда не прекращала.
Она сдалась и теперь не борется — притягивает его к себе, давит пальцами на затылок, и это значит больше, чем нелепое «вы». Чем «мистер Малфой», которое ни хера не заводит.
Что может заводить больше, чем пульсирующая под языком жилка у нее на шее? Что, если не ее сбившееся дыхание в момент, когда он расстегивает первую пуговицу на ее рубашке, смотря в глаза?
Но Грейнджер вдруг замирает. Она переводит взгляд куда-то ему за спину, и ее глаза расширяются. Что?
Что, черт возьми? Сейчас он не в состоянии понять. Не может думать ни о чем, кроме следующей пуговицы, которую уже поддел пальцами.
В ту же секунду пальцы сбились с намеченного курса: Грейнджер легонько толкнула его в грудь, вынудив отстраниться.
Драко готов был убить ее — вытерпеть еще хотя бы
минуту казалось выше его сил, — но заметил неприкрытый восторг у нее на лице.
К сожалению, он, похоже, знал,
что завладело ее вниманием.
Вот оно — то, о чем он благополучно забыл. Не уходить в глубь библиотеки. Ни за что.
— Это… Это ты… — Грейнджер возвратила к нему ошарашенные глаза. — Для меня?
Он даже не стал оборачиваться.
Коктейль из радости и вины, легко читаемый в выражении ее лица, конечно, подкупал. Но не настолько, чтобы Драко мог выбросить из головы ее отвратительное поведение и сухие формальности, которые достались ему в обмен на улыбку, с которой он встретил ее у входной двери. В обмен на волнующее предвкушение, —
вот бы скорее увидеть ее, вот бы, вот бы… — в котором он, как в бреду, провел весь сегодняшний день.
И это, вкупе с накрытым столом и
свечами, маячившими за спиной бельмом на глазу его гордости, послужило лишним напоминанием о том, насколько он всё-таки жалок.
— Нет, — пожал он плечами.
Он честно собирался стоять на этом «нет» как чертов Колосс Родосский, но глаза его несносно-прекрасной ведьмы вдруг сделались пустыми и стеклянными, и он понял, что просто не вынесет еще один раунд.
Драко мягко прижал ее за плечо к стеллажу и услышал тихий протестующий вздох. Усмехнулся. Склонился к ее уху.
— Это для девушки, которая не смеет повышать на меня голос, — с мягкой уверенностью проговорил он и спустился губами ниже, целуя ее в шею. Не удержался — поддался запаху ее нежной кожи, но даже не думал об этом жалеть.
Невозможно жалеть, когда ее сердце учащенно бьется под пальцами. Почти оглушает. Невозможно — ведь у нее удивительно быстро заканчивается воздух, когда Драко, нарочно
растягивая удовольствие, проводит языком от яремной впадины к наполовину оголенной ключице.
— Драко, — внезапно вырывается у Грейнджер, и он даже не может сообразить зачем, пока не слышит: — П-прости. Я…
Он отодвигает зубами край блузки и нехотя отстраняется на несколько дюймов — устанавливает зрительный контакт. Приподнимает уголок рта.
— Думаю, ты можешь извиняться лучше.
— Вот как? — она дерзко, будто и не запиналась только что, прося прощения, вздергивает бровь.
Одновременно с этим он чувствует, как ее пальцы находят пряжку ремня, и бегло — с приятным удивлением — смотрит вниз: хочет убедиться, что ему не кажется. Что он не сошел с гребаного ума, ведь Грейнджер, — да, та самая Грейнджер, которая в прошлый раз готова была чуть ли не ослепнуть, лишь бы не видеть его член… —
эта Грейнджер сейчас решительными движениями расстегивает его ремень, намеренно задевая эрекцию тыльной стороной ладони.
Драко слышит тихое: «Так, например?» — и вскидывает взгляд, чтобы столкнуться со смешинками, играющими в ее мимике. В изгибе брови. В складке, улыбчиво лежащей у губ.
Грейнджер расстегивает пуговицу на его джинсах.
— Так?
Тянет вниз молнию и сквозь боксеры медленно —
ме-е-едленно — проводит кончиками пальцев по члену.
— Да, — выдыхает Драко.
Ужасно хочется, чтобы она сжала руку, но он не решается попросить.
Зря — дальше Грейнджер делает то, отчего он задыхается в предвкушении. Будто в первый раз. Будто ему никто и никогда…
Она присаживается, спуская его джинсы вниз, и он закусывает изнутри губы, чтобы не прорычать
это, не сказать снять сразу еще и боксеры. Не найти ее маленькому дерзкому рту более достойное применение. Иначе… Салазар, дай ему сил просто не переписывать на нее свой чертов дом.
Кажется, Салазару плевать.
Грейнджер стягивает его джинсы до лодыжек и замирает, почти касаясь лбом бедра, и он уже готов отбросить последние крупицы самоконтроля вместе с бельем, кое-как собрать рукой ее волосы и осуществить то, что пульсирует в голове реальней самой реальности, но тут замечает ее взгляд.
Она смотрит в пол и, кажется, даже не дышит. Или делает это очень тихо.
А еще у нее пунцовые щеки. И, наверное, всё это должно разочаровывать его, но выходит почему-то наоборот.
Он стоит со спущенными штанами посреди самой большой библиотеки во всей Англии, и девушка, для которой даже воздух здесь — непререкаемая святыня, решается на то, чтобы сделать ему минет.
И, будто этой ситуации не доставало комичности, он поднял глаза на книжные полки и уперся прямо в побледневшее морщинистое лицо Батильды Бэгшот, которая укоризненно глядела на него с крошечного портрета на толстом корешке какой-то исторической книжки.
У Драко вырвался смешок. Он покачал головой и наклонился к Грейнджер — она смотрела на него с замешательством. Помог ей подняться, придерживая за локоть, и, ухмыляясь, кивнул на книгу за ее спиной.
— Сдается мне, вон та старушка просто не пережила бы такое зрелище.
Всё еще неровно дыша от смущения, она непонимающе нахмурила брови и обернулась. В этот момент он успел хотя бы скинуть джинсы, чтобы не стоять и дальше как стреноженная лошадь.
Грейнджер тихо ойкнула, чем снова заставила его смеяться. А потом она, задумчиво хмыкнув, потянулась вверх и подцепила книгу пальцами. Вытащив ту, поставила корешком к стене и оглянулась на него с лукавой улыбкой.
— Так мы не будем ее смущать.
Наверное, сейчас, когда почти вся его немногочисленная одежда валялась на полу, пока сама Грейнджер была застегнута на все пуговицы кроме одной, а сзади остывал ужин, к которому они уже вряд ли притронутся, ее слова должны были развеселить его еще больше, но почему-то разошлись жаром по телу.
Она развернулась, откинулась спиной на стеллаж, и в ее глазах, изучающих его голый торс, Драко увидел робкий проблеск желания. Это подожгло эмоции сильнее, заставило его умирать от жажды прикоснуться к ней, почувствовать ее пальцы на своей коже, но одновременно напомнило ему кое о чем важном.
Она так неопытна.
Но в голове стрелой, поражающей цель, пронеслась мысль-противоречие. Болезненная — внутри аж перекрутило.
А правда ли это? Грейнджер ведь достаточно долгое время провела в одиночестве — после первого опыта ей вполне могло хотеться… еще?
Он отказывался задавать этот вопрос, но всё равно сжал ее ладонь и выдавил из себя:
— У тебя за этот год… кто-то был?
Выражение лица Грейнджер изменилось за секунду: брови поползли на лоб, губы напряглись, а подбородок упрямо взлетел вверх. Драко искренне пытался не думать о причине.
— А какая разница? — вызов в ее голосе ударил его под дых.
Он сдавил ее руку крепче, спасаясь от атаки собственного воображения. Не помогло.
Хорошо, Забини поклялся ему, что у них не было ничего, кроме дружбы, но — к
огромному сожалению — в Хогвартсе был не только Забини. О ком она там сегодня рассказывала? Эрни Макмиллан?
Драко в красках представил, как уродский Эрни Макмиллан трахал ее по ночам где-нибудь на берегу Черного озера, и ему стало нечем дышать. Но это только внутри. Внешне он намеревался держаться стоически. Будто она совсем его не унизила. Будто она не
убила его.
Он ляпнул первое, что пришло в голову:
— Никакой, кроме выбора позы.
Будто он всерьез мог думать о сексе, когда внутри всё горело, а болезненные картинки с ее участием хаотично метались в голове, как во время урагана. Будто он не хотел сейчас с хрустом свернуть шею Эрни Макмиллану или любому другому, кто посмел касаться ее своими грязными лапами.
Он даже не допускал мысли о том, что поспешил с выводами, пока Грейнджер не выпустила его руку и, заметно нервничая, не произнесла с придыханием:
— Что, если я задам тот же вопрос?
Так вот почему она медлила с ответом.
Боялась. Это просто смешно, но железный кулак, сдавливавший его легкие, моментально разжался. Все желания, что Драко затолкал в дальние углы сознания, вырвались наружу.
Он усмехнулся и поставил руку на стеллаж за ее спиной, чтобы стать ближе.
— Я отвечу, что у меня никого не было.
Самое простое признание в его жизни. Единственное, о чем он не жалел ни тогда, ни тем более сейчас, когда увидел у нее на лице неприкрытое облегчение.
Мимолетное сражение взглядами — и Грейнджер, потянувшись к нему, прошептала около губ:
— Тогда я скажу, что
сегодня тебе стоит быть со мной помягче.
Эрни Макмиллан мог смело праздновать свой второй день рождения, но, когда язык Драко оказался во власти ее губ, это тут же перестало что-либо значить.
Долгий глубокий поцелуй, от которого останки злости внутри него обратились в пожар. Сердце бешено стучало в районе горла, а пальцы подрагивали от желания сорвать с блузки Грейнджер все пуговицы до единой — он буквально вынудил себя отдалиться.
Застыл на миг, любуясь открывшейся картиной.
Сверкающие карие глаза. Припухший от поцелуев рот. Неровное дыхание, задевающее кудряшки, упавшие на щеки. Расстегнутая пуговица на блузке. Из-под нее выглядывает кромка белого кружева — создает контраст с загорелой кожей.
Он хочет Грейнджер до безумия, но заставляет себя медлить. Быть
мягче.
Поднимает руку к ее ключицам. Замирает в секунде от прикосновения, и в этой секунде напряжения больше, чем во всех электросетях Лондона: покалывает подушечки пальцев.
Он дотрагивается до разгоряченной кожи, и Грейнджер вздрагивает. Мурашки. Он знает, потому что чувствует то же самое. И даже больше. Готовность, с которой жилка у нее на шее отзывается на рваный вздох. Скорость, с которой колотится пульс. Внутри него туго, словно вот-вот лопнет, закручивается спираль, и Драко закусывает губы, чтобы не сорваться.
Мягко. Ты обещал ей.
Спускается ниже по грудной клетке, будто в трансе наблюдая за каждым движением пальцев. Испытывает на себе каждую крупицу участившегося дыхания Грейнджер, расстегивая вторую пуговицу на блузке, и жадно вбирает ладонью биение неуемного сердца, когда касается левой груди. Сжимает. Медленно.
Возбуждение и воздержание причиняют ему одинаково мучительную боль.
Третья пуговица. Он поднимает взгляд на Грейнджер, и она кивает.
Четвертая. Он нащупывает пояс юбки и сглатывает ком в горле.
Пожалуйста. Еще день, час, еще хотя бы минута — и я просто сдохну без этого.
Глаза напротив горят ярче любого ответа.
Мягкая ткань ее одежды проходится по голой коже его живота, а ладони неуверенно ложатся на поясницу: свои руки Драко заводит ей за спину и вынуждает слегка прогнуться. Расстегивает молнию. Останавливается, дойдя до середины ягодиц.
Да на хер всё это.
Он толкает ее на себя. Сжимает упругую плоть до боли в пальцах, а из горла вырывается задушенное рычание.
На хер мои обещания. На хер мягкость. Я не могу больше, Грейнджер, я не могу.
Похоже, он это вслух. Исступленно.
Выдыхает, немного ослабив хватку, зарывается лицом в ее волосы. Ждет. Хочет убить себя за эту слабость, за неспособность просто
взять — как в мыслях, как почти сделал в том чертовом туалете бара, жестко, грубо, без проволочек, — но ждет.
Челюсти сводит оттого, как сильно он сжимает зубы.
Но ее ногти вдруг впиваются в спину в районе лопаток, а основание шеи пронзает легкий укус с оттяжкой.
— Я просила быть мягче, а не бояться меня,
Драко, — громко шепча, она ведет губами по коже.
И это всё, что ему нужно знать.
Он глубоко целует ее, параллельно выдергивая блузку из-под юбки, нелепо болтающейся на бедрах. Рывками расстегивает остаток пуговиц. Скидывает чертов лишний кусок ткани с плеч, не прекращая терзать ее рот. Щелкает застежкой лифчика — выходит только с третьего раза, и он из какой-то идиотской мести посасывает нижнюю губу Грейнджер, сильно сдавливая зубами.
Она протяжно стонет и становится еще громче, когда ее раздражающий лифчик летит на пол, а Драко пропускает между пальцев ее соски.
Глаза жмурятся от кайфа, а член напрягается до предела.
Да. Черт. Боже. Ощущение ее груди под ладонями выключает сознание. Горячая, нежная… просто, мать его,
идеально мягкая кожа, и Драко вдруг вспоминает, как это невообразимо охуенно — попробовать ее на вкус. Кусать твердые соски. Ласкать их языком.
Он со звуком отрывается от ее губ и спускается ниже жадными поцелуями — будущими красными отметинами, которые Грейнджер оставит как трофей, это он тоже помнит, — и наконец припадает к груди. Руки цепляются за хрупкие плечи, —
Салазар, как же ее мало… — задевают выступы лопаток.
Зубы смыкаются на розовом соске и легонько тянут, но Грейнджер и этого хватает, чтобы остро — как укол иглы — вскрикнуть и бездумно загнать пальцы ему в волосы.
Удовольствие, сквозящее в каждом невозможно прекрасном звуке, который вырывается у нее, делает его почти беспомощным. Выпивает до дна волю и толкает просто на
что угодно, лишь бы слышать еще, громче, давай, безумней, отчаянней, пожалуйста, еще…
В какой-то момент ее юбка оказывается на полу, а он — на коленях.
Целует, прикусывая, внутреннюю сторону ее бедер, кружит языком по тазовой косточке справа, пока руки не могут оторваться от самой невероятной задницы, к которой он когда-либо притрагивался. Возможно, Грейнджер заколдовала его. Ужасная, жестокая ведьма, которая может завести его одним лишь своим дыханием.
Сегодня он впервые не спрашивает, хочет ли она его — даже не потому, что у ее возбуждения достаточно убедительный запах.
Просто Грейнджер
никогда не отталкивала его.
И это всё, что ему нужно знать.
Драко проникает языком под тонкое кружево.
Какая она… Салазар, такая мокрая… Он чувствует обильную солоноватую влагу и с наслаждением пускает ее по горлу, прикрыв глаза.
Громкий взволнованный шепот: «Драко, что ты?..» — достигает слуха, и он, чуть отодвинувшись, поднимает затуманенные глаза наверх, к ней.
Она хватает губами воздух, будто задыхается, а взгляд кажется нетрезвым из-за полуприкрытых век. Смесь похоти и невинного страха на ее лице — самая выразительная и прекрасная эмоция, которую Драко когда-либо видел.
Не отрывая взгляд, он ласкает ее нежную кожу возле кромки белья. Грейнджер вздрагивает, сводя ноги, словно возбуждение уже невозможно терпеть.
— Хотела спросить, что я делаю? — вкрадчиво спрашивает Драко.
На контрасте с мягкостью голоса он сдавливает пальцами ее бедро, и Грейнджер в миг особенной слабости охает, запрокидывая голову. Мышцы на точеной шее натягиваются, приобретают резкость, точно их очертили краской, и это его завораживает.
Она
вся его завораживает.
— Я не слышу ответ, — чуть жестче произносит он.
Грейнджер встречается с ним взглядом и быстро кивает. Он усмехается в ответ краем губ.
— Поделишься вариантами?
Надавливает языком на ее промежность сквозь трусики, и они намокают еще сильнее. Драко чувствует. Как и мурашки, которые покрывают ее ноги, словно мелкие капли дождя.
— Я… Т-ты… — кажется, он нашел идеальный способ заставить ее молчать.
Он привык дожидаться от нее стыдливого шепота, но сейчас ему хочется испытать удовольствие иного рода — говорить самому.
— Я ласкаю тебя языком, — произносит он, а затем оставляет влажный поцелуй внизу ее живота. Обращается к напряженным от желания чертам лица. — С тобой ведь раньше никто так не делал?
Она исступленно и отрицательно мотает головой, стоит ему наконец подцепить пальцами ее белье и скатать в тонкую полоску ниже по бедрам. До самых колен. Белье падает к лодыжкам, и Грейнджер неловко отбрасывает его ступней.
Драко сосредотачивается на ней. Обнаженной. Желанной.
Великолепной. Он изучает ее тело глазами, ладонями и больше никуда не торопится — делает то, на что в прошлый раз почему-то не хватило времени.
Наконец озвучивает то, что чувствовал еще год назад:
— Мне так нравится, что ты…
только со мной. Ты моя.
Согласный стон разносится эхом по огромному залу, когда Драко легко прикусывает ее клитор, обхватив губами. Мягко посасывает.
О боже… как… Впитывает ее несдержанные всхлипы, ее вкус, ее запах. Дрожащие ноги с каждой секундой всё крепче сжимают его, пальцы, будто судорожно ищут опору, цепляются за его волосы…
Они оба в агонии.
Существуют только ощущения, восхитительные и мучительные. Словно у него остались лишь осязание и слух. И единственное желание — оказаться внутри Грейнджер. Ему нужно это до боли, но от нее сейчас невозможно оторваться — слишком хорошо оттого, что она позволяет ему делать с собой.
Не прерываясь, он бессознательно приспускает боксеры, сжимает головку члена и быстро двигает ладонью. Представляет, как горячий влажный рот Грейнджер обхватывает его. Вбирает в себя.
Да… Черт возьми, да…
В эту же секунду Грейнджер вскрикивает пронзительно, как от сладкой боли, и сводит вместе бедра. Буквально выталкивает его. Ее трясет.
Плотная дымка окутывает сознание, и он теряется в происходящем. Пальцы всё еще играют с крайней плотью, но делают это скорее машинально. Все ощущения сосредоточены на кончике языка.
Последний раз. Драко нарочно мягко проводит им по влажным складкам, и она содрогается. Втягивает воздух с таким звуком, будто ей дали под дых. Рот наполняет теплая вязкая жидкость. Драко собирает ее и сглатывает, зная, что Грейнджер пристально наблюдает за ним. Это возбуждает его до безумия — уверенность, что она будет прокручивать в голове этот момент снова и снова, пока напряжение внизу живота не станет мучительным. И тогда она придет к нему. Попросит еще.
Эту просьбу он готов выполнять вечно.
Грейнджер без сил сползает по стеллажу вниз, тяжело дыша, ищет его затуманенным взглядом. По вискам темными от пота завитками струятся пряди волос — одна из них исчезает между приоткрытых губ. Он с удовлетворением замечает на нижней алый отпечаток зубов — доказательство, что Грейнджер было хорошо. С ним. Больше чем хорошо.
Но он с ней еще не закончил.
Их лица постепенно сближаются. Драко видит россыпь веснушек на вздернутом носу, видит, как часто раздуваются его точеные крылья, видит полупьяный взгляд, который тешит самолюбие больше, чем победа в финальном матче сезона.
Грейнджер смачивает слюной губы, долго тянет зубами нижнюю.
Блять, это уже невозможно. Он стискивает челюсти, едва не зажмуривается от неудовлетворенной потребности. Рука крепче обхватывает член, но тут же падает, бессильно сжимаясь в кулак.
Ему нужна она, а не эта ебаная фикция.
— Я хочу…
В рот вторгается напористый язычок, затыкает его. Всего на секунду. Быстрый глоток воздуха — и поцелуй наполняется нежностью, становится мягким и
обессиленным, будто так она говорит «спасибо».
Обвивает его шею руками и жмется грудью к его груди. Напряженные соски трутся о голую кожу, и он не сдерживает стон. Руки, дрожа от силы, сминают ее талию.
Но он дает Грейнджер время, чтобы прийти в чувство. Только потому, что с каждым трепетным движением губ она пробует свой оргазм на вкус.
Кажется, в какой-то момент она тоже осознает это, потому что становится смелей. Громче. Более страстной. Сжимает его бедра ногами, и Драко даже не понимает, в какой момент она оказалась на нем. Плевать.
Плевать, потому что ее влага сейчас стекает по его члену, и в голове будто гаснет свет.
Драко утягивает ее за собой на пол. Ковер царапает спину, но эта мысль сгорает с новым поцелуем. Глубоким. Агрессивным. Жадным. Он больше не может ждать.
Молниеносно сдвигает ниже боксеры. Скидывает их. Торопится, руки колотит, —
быстрее, в нее, быстрее, мне так нужно… — пока мягкие губы Грейнджер посасывают его язык, усиливая пульсацию крови и жажды в ушах. Она извивается, полулежа на нем. Она
издевается. Постанывает ему в рот, трется об него, обводит пальцами его сосок… Щиплет — ощутимо.
Сука.
Он глухо рычит, и довольный смех щекочет подбородок.
Правой рукой он подталкивает ее, вынуждая приподнять бедра. Левой — направляет себя.
— Будет больно… Скажешь.
Даже не слышит ее ответ.
Даже не входит до конца, просто оказывается внутри — глаза закатываются на долю секунды.
Так хорошо. Так потрясающе. Так охуенно.
Быть в ней — еще лучше, чем он до безумия сильно старался забыть. Так тесно и горячо. Так нежно. Он, кажется, стонет от кайфа, как чертов девственник.
Заставляет себя погружаться постепенно, пока мысль —
год, блять… ни с кем не был — корчится в предсмертных конвульсиях перед будоражащим блеском в карих глазах.
Грейнджер нависает над ним на вытянутых руках и хватает ртом воздух с каждым его медленным толчком. Волосы каштановыми волнами падают с ее плеч, бьются о небольшую округлую грудь, которая вздрагивает, отзываясь на движения его бедер.
Тут Грейнджер, облизнув губы, сама подается к нему и с тихим стоном —
боже, такая узкая… — опускается до конца. Сжимает его внутри так, что в паху всё сводит от удовольствия, а с губ срывается что-то неразборчивое.
Черт. Боже. Я не… Он сам не знает, что хочет сказать. Пытается дать ей привыкнуть, но Грейнджер вдруг, неуверенно глядя на него, делает круг бедрами.
От невинного взгляда, с которым она насаживается на его член, у Драко просто сносит крышу.
Он ускоряется. Проникает в нее жестче и глубже, жадно следит за тем, как ее рот распахивается в немом крике. Шире и шире. С каждым резким толчком.
Она мечется, пытается робко отвечать ему, но Драко хочет не этого — хочет довести ее до
безумия. Чтобы она не могла двигаться. Не могла говорить. Только стонать — помешанная на нем и на том, что он делает с ней.
Упирается пятками в пол и толкает ее на себя — заставляет упасть. Зарывается пальцами во взмокшие на затылке кудри и за голову прижимает Грейнджер к себе вплотную — она утыкается ему куда-то между шеей и плечом. Бездумно, словно уже в агонии, елозит зубами по коже. Протяжно вскрикивает, когда угол проникновения меняется, и внутри нее вдруг становится до сладкой, тягучей боли тесно.
Нетвердой рукой он стискивает ее задницу, и Грейнджер теперь полностью в его власти.
Драко набирает максимальный темп,
боже, буквально вколачивается в нее. Дыхание становится прерывистым, рваным. Напряжение скоро достигнет пика. Удовольствие накатывает волнами: хлесткими и ледяными, плавными и горячими. Его будто подкидывает вверх, белые вспышки мелькают в глазах, а потом он срывается в темноту, и снова, и еще, еще — в такт влажным шлепкам тел.
Толчки убийственно быстрые — Грейнджер яростно впивается ему в шею.
Двигаться в ней всё трудней и жарче. С каждой секундой.
Хорошая девочка. Умница. Правильно.
Мог бы вечно… так… Блять. Какая ты…
Губы шевелятся как в бреду, будто налиты свинцом. Он рычит всё это ей в волосы и не может остановить себя. Не может заткнуться.
Может только вбиваться в нее изо всех сил, часто и тяжело дыша. Слышать, как она хнычет. Яростно. Отчаянно.
Почти счастливо.
Но она вдруг сжимается так, что он едва может в ней двигаться, и кажется… кажется…
Она начинает сокращаться.
Тело прошибает крупная дрожь. Глаза закатываются. Он на грани. На ебаной
грани.
Сейчас сорвется.
Она выкрикивает его имя. Прямо на ухо — он глохнет. Ногти вонзаются в плечи.
Член обволакивает влага — густая и горячая, и рот раскрывается в изумленном стоне. В крике. Громче с каждой секундой этой обжигающей сводящей с ума пульсации.
Никто и никогда. Не
так.
Волны наслаждения превращаются в шторм, и его накрывает с головой. Он идет ко дну, а в ушах набатом — звенящий шум. Теряется в хаосе последних толчков, в мутной пелене перед глазами, и отчетливо чувствует как вот-вот… сейчас… еще секунда…
Девятый вал к чертовой матери сшибает его.
Пальцы цепляются за полупьяную от счастья Грейнджер, и он ловит ртом ее тихий всхлип вместе с воздухом. Исступленно сталкивает их бедра в последний раз.
И еще один раз.
И еще — тише… тише… тише…
Постепенно он замедляется, все еще дрожа. Почти останавливается. Дышит так неровно, будто правда только вынырнул из воды. По телу, как от здорового глотка алкоголя, расходится блаженное тепло.
Уже забыл, как оно бывает. Как вырубается сознание. Как на пару секунд отказывает слух.
Но даже это померкло, когда в глазах прояснилось и Драко наконец увидел ее лицо. Обессиленное. Искреннее и покрасневшее. Припухшие губы сейчас были жадны до каждой крупицы воздуха.
И пусть она все еще дрейфовала где-то в пространстве, это было невозможно красиво.
Безмятежность и расслабленность ее черт. То, как она откинула со лба мокрые волосы и подтянулась на трясущихся руках, пытаясь сползти с Драко. То, с какой готовностью приняла помощь в виде его ладоней, нежно приподнявших ее за бедра.
Грейнджер с довольным постаныванием устроилась у него под боком, крепко прижалась к нему своим теплым потрясающим телом, и он с трудом вспомнил, как правильно дышать.
Чуть позже она стала лениво и невесомо выводить у него на груди бессмысленные узоры. Без слов. Они казались здесь лишними, как и любые мысли. Все, кроме одной.
Никогда еще он не чувствовал себя более здоровым. Физически. Морально.
Никогда еще в голове не шумела так успокаивающе пустота.
Нет смысла доказывать себе, что всё было правильно, когда ты сделал то, чего правда хотел.
И Драко верил, что Грейнджер считает так же, пока ее пальцы вдруг не замерли тревожно у него под сердцем и не пропали — стремительно.
Бок обдало холодком — близость ее тела исчезла. Драко моментально приподнялся на локтях и повернулся к ней: Грейнджер сидела на полу возле него, и в глазах у нее стоял неподдельный ужас.
— Драко… — упавшим голосом произнесла она. — Твоя мама…
Осекшись, она зажмурилась от стыда.
— Что?
Расслабленному мозгу потребовалось время, чтобы вникнуть в смысл слов.
— А, это, — Драко устало рассмеялся, слегка запрокинув голову. — Не бойся, Грейнджер, здесь нет никого, кроме нас.
У нее на губах расцвела облегченная улыбка, и он не сдержался:
— Кроме Батильды Бэгшот, конечно. Но она слишком стара, чтобы говорить о таких вещах.
Он лег обратно на пол, с невозмутимым видом сложив руки за головой. Грейнджер, деланно удивленно изогнув бровь, наблюдала за ним свысока.
Секунда. Две. Три.
Она сдалась быстро. Прыснула, легонько стукнув его по груди. Откинулась на спину. Мягкая кожа ее бедер снова грела бок, а пушистые волосы щекотали задранную руку.
Глаза закрывались.
Драко уже проваливался в темноту, когда услышал:
— Твоя мама
тоже больше не живет здесь?
Он усмехнулся сквозь пелену.
— Не думаю, что тебя интересует мама.
Грейнджер молчала. Но у него не было сил дразнить ее — последствие бессонной ночи и сумасшедшего дня.
— Помнишь ужин с Гринграссами?
Долгая пауза, усилившая состояние полудремы.
— Ты не говорил, что вы
ужинали.
— Я не пришел.
— Почему же? — в ее голосе смешались нервозность, интерес и усталость.
Драко лениво зевнул.
— Встретил одну ведьму в баре и не смог уйти.
У Грейнджер вырвался тихий смешок, и она заерзала, устраиваясь к нему поближе. Полностью обнаженная. Черт. Если бы веки сейчас не были будто чугунные, он бы точно…
Но он слишком вымотан.
И у них еще будет время. Много времени.
Позже, уже сквозь сон, он еле разобрал пораженный шепот:
— Ты готовил…
сам?
Кажется, он нашел в себе силы кивнуть.
***
Мягкий свет.
Он заполнял темноту под веками медленно, словно боялся потревожить, но постепенно разгорался ярче… ярче… ярче…
Гермиона резко открыла глаза и сощурилась, пытаясь нащупать себя в пространстве.
Боковым зрением она заметила голубое свечение, но сейчас ее больше волновало другое. Она лежала на полу, обвив теплое мужское тело, как лиана. Рука покоилась на мерно вздымающейся груди спящего, а нога…
Скосив взгляд на
то, к чему она прижималась, Гермиона зажмурилась.
Боже.
Она громко сглотнула и заставила себя посмотреть на безмятежное лицо Драко, который во сне с едва заметной улыбкой притягивал ее к себе за талию. В голове прояснилось — она уже знала, что это он. Помнила, что произошло между ними.
В деталях.
Боже. И теперь это был не стыдливый мысленный шепот.
Обжигающая волна прокатилась по телу и отдалась щемящей пульсацией внизу живота.
В этот момент Драко с нажимом провел свободной рукой по лицу, просыпаясь. Растерянно взглянул на нее. Или ей за спину?
— Что здесь?..
Но Гермиона не успела ответить: свет, так неожиданно разбудивший ее, вдруг стал ослепительным. Разлился по библиотеке мощным потоком.
Они оба рывком обернулись к источнику и мгновенно растеряли остатки сна.
Из-за стеллажа, перебирая по полу копытами, показался мерцающий серебристый олень, и в ушах раздался взволнованный голос Гарри:
— Гермиона, на Министерство напали. Срочно трансгрессируй сюда.
