ID работы: 9484237

Философский камень Драко Малфоя

Гет
NC-17
Заморожен
1136
автор
SnusPri бета
YuliaNorth гамма
Размер:
785 страниц, 39 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
1136 Нравится 935 Отзывы 604 В сборник Скачать

Глава 30. Семейные узы

Настройки текста
      Прохладный утренний ветер играл с ее волосами, сдувая пряди к лицу. Гравий хрустел под ногами, и, пожалуй, только этот звук мешал Гермионе прилечь на ближайшую скамью и забыться. Из-за почти бессонной ночи в голове запевал орган.       Волей-неволей позевывая, она оглядывала памятники на своем пути. Одни были заброшенными и пугающе мрачными, а за другими, наоборот, явно ухаживали — она насчитала уже с десяток свежих букетиков маков, пока искала таблички с номерами участков. Старое кладбище для чистокровных волшебников удачно пустовало в столь ранний час.       Ей не нужны были зрители.       Стоило напомнить себе о плане, как сердце учащенно забилось в груди и разбудило Гермиону — удар за ударом.       Смотритель сказал, что ей нужен девятый участок — один из целого квартала, занятого семейством Блэк. Он предложил ей в попутчики своего эльфа, но… Годрик, тот выглядел таким уставшим и несчастным — с лопнувшими капиллярами в глазах, унылой линией морщинистого рта и безвольно повисшими ушами — что Гермиона бы возненавидела себя, если бы согласилась.       Она отправилась в одиночку: шагала неосторожно, размашисто и наверняка уже свезла о гравий носы кожаных туфель. С каждым треском камешков под ногами она повторяла себе, что в спину ее подталкивает решимость, а никак не то, что в конференц-зале Отдела тайн было закрыто, когда она поднялась. Когда, как самая настоящая дура, спешила туда, воодушевленная игрой собственного мозга. Глупыми воспоминаниями.       Драко ушел, не дождавшись. Оставил ее наедине с Гарри и тонной вопросов о том, чем она руководствуется, скрывая от Министерства важную улику.       В тот момент ей больше всего на свете хотелось домой — привести в порядок мысли и убедиться, что там его тоже нет. Или есть. Она не знала, чего на самом деле ждет.       Или знала, но боялась себе признаться.       Гарри, однако, настойчиво продолжал расспрашивать об улике — он, как обычно, не отличался высоким уровнем эмпатии, — и Гермиона решила, что это своего рода знак. Пора ей пересмотреть приоритеты.       Разговор вышел коротким — Гарри не услышал от нее ничего такого, чего не понимал бы сам. Да, она украла улику — точнее не украла, а изъяла в качестве моральной компенсации за возмутительное самоуправство — и сделала это исключительно во благо. Можно подумать, у кого-то из них были сомнения насчет того, как Министерство поступит с этим несчастным волосом: запечатает в подписанный пакет и похоронит среди сотен других улик в одном из архивов. Он так и останется ничем иным как доказательством уже выстроенной версии.       А у Гермионы родилась теория. Возможно, излишне самоуверенная. Возможно, но эта теория давала надежду на то, что ситуация лучше, чем кажется.       Ну или хуже. Это как посмотреть.       Гермиона отказалась посвящать Гарри в подробности, пока не узнает наверняка, и это исчерпывающе характеризовало то, как изменились их отношения.       Надо отдать Гарри должное — или, что гораздо предпочтительней, мысленную затрещину — он сопротивлялся. Поначалу. Мол, это не сойдет им с рук и их обоих непременно уволят, если узнают, а он не для того отпахал целый год стажером, чтобы…       «Мы хоть раз попадались?» — перебила его тогда Гермиона.       Он почесал затылок, хмурясь, и даже приоткрыл в раздумьях рот.       «Я…»       Гарри взглянул на нее, беспомощно ожидая подсказки.       «Вот именно», — сверкнула она улыбкой победителя. — «Ты без меня — возможно. Но со мной — никогда».       Надо отдать Гарри должное, этого аргумента хватило.       А позже, когда они вдвоем, нацепив на лица одинаковые извиняющиеся выражения, стояли в кабинете у Кингсли и разводили руками, упомянув лишь о сдвинутом с места фамильном кольце Блэков, Гермионе почудилось, что все между ними стало почти как раньше.       Ведь если общая тайна сближает людей, то общая ложь их связывает.       И пусть Гермиона слукавила бы, сказав, что не испытала угрызений совести, пока врала Кингсли прямо в глаза, злость на Министерство перевесила на чаше весов. Удовлетворение оттого, что теперь уже она находится на шаг впереди, соскребло ее чувство вины, как крошечное пятнышко со стекла.       Неожиданно ветер усилился, и мысли отлетели в сознании дальше. Гермиона остановилась на перекрестке: перед ней пролегала тропа пошире, умощенная крупным булыжником. Центральная, очевидно. На глаза попалась витая кованная надпись на табличке, вбитой между камнями на противоположной стороне дорожки.       «Чистота крови навек».       По спине — то ли от холода, то ли от отвращения — пронеслись мурашки, но Гермиона улыбнулась краем рта. Почти на месте. Ускорив шаг, она перебегала взглядом от одного номера участка к другому.       Третий… Пятый… Се…       Гравий испустил клубы белой пыли, когда она распорола его носком туфли, тормозя.       Замирая.       Потому что перед ней, должно быть, маячила галлюцинация. Иначе…       Сердце уже подскочило к горлу.       Был только один человек, рядом с которым бабочки у нее в животе молниеносно вступали в схватку с пираньями. Только один, рядом с которым у нее, прямо как у Почти Безголового Ника, голову на плечах держали лишь несколько дюймов кожи.       Один, чьи волосы отливали на солнце холодом так, что дух захватывало, и он сейчас горбился на скамье напротив мрачного памятника на участке под номером девять.       Драко.       Гермиона моргнула, чтобы убедиться, что ей не кажется.       Наверное, она все делала очень громко. Прекратила шаг. Дышала. Сжала кулак. Едва не прорезала ногтями тыльную сторону ладони. Думала.       Она думала об абсурдной вещи и не могла заставить себя прекратить. Он здесь. Он, черт возьми… Вот куда делся из конференц-зала, да? Справился у министра об отце и пошел…       Пошел проведать тетю.       Если бы сегодняшней ночи не было, она бы, ей-Мерлин, решила, что он соуча…       Боже. Мысли зашли на новый вираж.       Гермиона со свистом втянула воздух. Не может же быть так, что она — просто алиби? Что все странно-быстро-неумолимо-прекрасное, что произошло за последние несколько дней — всего лишь часть спектакля?       Наверное, она думала так громко, что Драко обернулся на звук.       Поднял бровь, как обычно. Вопросительно, но с иронией, будто он совершенно не удивлен.       Ноги поднесли ее к ограде.       — Что ты здесь делаешь?       К поднятой брови добавилась однобокая усмешка. Как ожидаемо. Интересно, Гермиона выучила его мимику потому, что постоянно на него пялится, или потому, что та практически неизменна?       — Страшно скорблю. Неужели не видно?       Драко удивительно точно отразил то, что всерьез мучило ее секунду назад, и она вдруг поняла, как это глупо. Сухо скорчила мину, чтобы не улыбнуться.       — Не особо.       — Жаль. Я так старался.       Усмешка переродилась в саркастичный оскал. Забавно, что она уловила разницу: это была примерно такая же тонкая грань, как между ментоловым цветом и остролистово-зеленым.       Но она действительно уловила. И по-прежнему не хотела сдаваться: слишком много вопросов повисло в воздухе и оседало ей на голову моросью. Китайская пытка каплей.       — Ты следишь за мной? — она нахмурилась, входя на участок.       Теперь Драко почти засмеялся, держа на ней взгляд.       — Нет.       — По…       — Правда хочешь спросить, почему я за тобой не слежу? — фыркнул он и небрежно откинулся спиной на скамью, скрестив на груди руки.       Гермиона почувствовала себя ребенком, который пытался сунуть пальцы в розетку, но его вовремя остановил кто-то из взрослых. Сжав на миг зубы, она процедила:       — Я хотела спросить, почему тогда ты пришел сюда.       Драко вздернул вторую бровь.       — Потому что у меня есть мозг?       Она сделала несколько шагов вперед и замерла, когда неровный край скамьи царапнул кожу у колена. Между ней и Драко было не больше десятка дюймов.       Она нетерпеливо постучала пальцами по боку, напоминая, что ждет дальнейших объяснений.       Драко вздохнул, будто это его утомило.       — Только одноклеточный бы не сообразил, что ты не успокоишься, пока не увидишь ее труп своими глазами.       «Ты здесь из-за меня?» вертелось на языке…       Но она струсила.       — Ты тоже считаешь, что нападавшая — не Беллатриса?       — Я считаю, что мы в полной заднице, если это не так.       Резкий ответ напомнил о том, чем закончилось их с совместное появление в Министерстве. Полу-ссорой со вкусом отчаяния и промозглой сырости. Как будто в камере.       Мой-сын-не-станет-бороться-за-вас.       Она отвернулась к памятнику, дернув пряди за ухо. Выхватила из-за пояса палочку и оцепенела.       Рука не послушалась.       Это… Это выглядело так мирно. Тусклый черный мрамор с неровными краями. Три свежих цветка на могильной плите, почему-то все разные. Должно быть, Нарцисса вчера заходила.       Это выглядело так мирно — все, кроме букв, высеченных на камне. Они сложились в имя, которое отдалось тупой болью в предплечье. Там, где все давным-давно зажило и не могло тревожить. Ни на погоду. Ни в стресс. Никогда вообще, кроме, оказывается, того единственного мига, когда она будто снова заглянула ей в лицо.       И рассмеялась. Так безжалостно. Так исступленно-безумно-счастливо.       Но Гермиона — нынешняя Гермиона — уже давно была больше, чем доведенной до края девчонкой, растянувшейся на холодном полу и считавшей секунды до того, как голова разорвется от боли. Она скомкала эту боль в ладонях и отбросила прочь.       За спиной раздался шорох, и она отмерла. Фигура Драко выросла за ней — Гермиона почти ощутила холодок его пальцев на плече, но машинально уклонилась. Зачем-то.       — Грейнджер, да стой ты. Давай поговорим.       Удивительно было услышать это от него: человека, который раньше только и делал, что отшучивался да отмалчивался. Теперь они будто поменялись ролями. Нет, в действительности у Гермионы не было причин избегать разговора… Кроме, разве что, одной. Маленькой, размером всего-то с кончик ногтя.       Она боялась позволить себе откровенность. Вдруг то, что болит и ворочается внутри нее, окажется лишним? Вдруг Драко решит, что она слишком серьезно воспринимает все, что между ними есть?       Это был тот самый тип страха, когда поперек горла будто становится рыбная кость и ты начинаешь задыхаться.       — Бессмысленная трата времени, — выдавила она, шагнув ближе к памятнику и дальше от Драко.       Хмык сзади был кратким и громким — настоящей, а не продуманной эмоцией. Вырвался.       — И что ты собираешься делать?       Понимание — это задело его — словно дало ей затрещину, шипя, что она не ведает, что творит. Но у Гермионы уже выработался стойкий иммунитет к мысленно-телесным наказаниям.       — Я проверю то, что хотела, и уйду, — упрямо проговорила она, буравя глазами выгравированное на черном имя своей давней мучительницы.       Драко обогнул ее и встал возле памятника, опершись на ограду. Взгляд невольно метнулся к запыленным от гравия носкам его терракотовых туфель. Не выше.       — Ну и кому от этого будет лучше?       Вопрос застал ее врасплох.       — Что? — она скользнула глазами к лицу Драко. — В смысле?       Всего пару минут назад она думала, что легко выучила его мимику наизусть, но ошиблась. Никогда прежде она не встречала у него такой взгляд. Уставший. Никаких тебе искр, летящих от яростной встречи словесных клинков. Никакого запала.       — Ты сделаешь все и уйдешь, даже не поговорив со мной, мы в очередной раз перестанем общаться и… что? Кто от этого выиграет?       Никакой злости — только обреченное знание. Досада. И желание вложить все это к ней в голову.       Гермиона открыла рот, но не проронила ни слова. Впервые в жизни не из-за того, что разум опережал речь, а из-за того, что они оба, кажется, погрузились в стазис. Холодок внутри черепа и налет инея на языке.       Если мы перестанем общаться, кто выиграет?       Она закусила губу, глядя сквозь реальность. Этот вопрос был из тех, которые почему-то никогда не задаешь себе сам. Слишком просто. Точнее, так кажется, пока ты его не услышишь.       Наверное, будь они с Драко жителями параллельной вселенной или будь это вообще какая-то другая пара, ступор длиной секунд в тридцать и тихое, сквозь улыбку, «никто» исчерпали бы их набухший, вызревший, как гнойник, конфликт. Просто бы выдавили. Миг, и дальше даже не точка — пунктирная линия из дробного облегченного смеха.       Но здесь был миг, и дробь иного рода — оружейная, застрявшая в подкорке:       «Хочешь знать, кто выиграет? Твой отец».       — Кто из нас в таком случае выиграет от разговора? — вот что она произнесла вслух.       — Победителей может быть и двое.       По интонации Драко не удавалось определить, забавляется он или вне себя от гнева. Однообразно-ехидная мимика снова воцарилась на его лице.       Так что Гермиона присыпала голос занудством, как перцем:       — Люди называют это ничьей.       — Когда, например?       За зубами не удержался смешок.       — Профессиональный игрок в квиддич не знает, что такое ничья?       Линия его челюсти напряглась, как и пальцы, сжавшие ограду.       — Профессиональный игрок в квиддич хочет, чтобы ты ответила на его гребаный вопрос.       — О, что ж… Раз ты так жаждешь узнать, где бывает ничья… — Гермиона подавила желание приложить холодные ладони к щекам, вспыхнувшим от его грубого рычания. — В соревновании факультетов, в шахматах… в квиддиче. Что-то еще? — сверкнула она в его сторону глазами.       Теперь у Драко был вид триумфатора. Словно она сказала все точь-в-точь, как он и задумал. Послушная, черт возьми, девочка.       — Да, пожалуй, — с какой-то ласковой жестокостью усмехнулся он. — Не расскажешь, в чем соревнуемся мы?       Он выиграл, когда произнес это. Она кожей почувствовала, что выиграл. Боже.       Выиграл, потому что вновь оказался умнее. Потому что понял нечто такое, что никогда даже не подлетало к ее собственной голове… даже назойливой увертливой мухой.       Он выиграл, и она — одновременно с ним — тоже. Потому что он сделал это для них обоих.       Драко оттолкнулся от ограды и шагнул к ней. Еще ближе. И еще. Она невольно спрятала взгляд у него на груди, бесполезно мечтая скрыть таким образом и участившийся стук сердца.       Но подбородок повиновался заледеневшим подушечкам пальцев, которые окружили его и потянули вверх. Чтобы глаза в глаза. Чтобы видеть каждую мимическую морщину от частых ухмылок. Чтобы не только услышать, но и прочитать во властном движении губ:       — Хватит, Грейнджер. Ты больше не воюешь.       Это не звучало как предложение. Ни капли. Это были не белый флаг и не приглашение на ужин, за которым подписывают пакт о ненападении и наконец заключают союз. Нет.       Это приказ. Утверждение. Команда, которую отдают тяжелораненому солдату, прежде чем списать с фронта в тыл.       Прежняя Гермиона, на дух не переносившая, когда ей управляют, возмущенно ахнула внутри. Что-то быстро и гневно затараторила. Возможно. Только нынешняя ее не услышала. Она спрятала ту, прежнюю, за толстенным стеклом, глушившим любые звуки. Даже удары крепких, неистовых кулачков.       Она не отводила от Драко взгляд, дрожа от странного ощущения… словно в груди разрастается теплый свет и идет дальше, дальше, дальше… и наконец заполняет ее от и до. Большой взрыв, создающий новую Вселенную. Или Бог. Вопрос лишь в том, во что верить.       В космологию, творца или в мерцающие неясной эмоцией серые глаза и согретые касанием к коже изящные пальцы, которые слегка поглаживают ее подбородок.       Неожиданно вместо мягкой ладони по лицу прошелся ветер, стесав неласковым порывом верхний слой тепла. Гермиона, хмурясь, очнулась от наваждения и тут же столкнулась с новой переменой: неуловимое что-то во взгляде Драко скрыла капитуляция с легким привкусом раздражения.       — Хорошо, давай, — вздохнул он. — Можешь задать мне любой вопрос.       Он истолковал ее молчание по-своему, и это сорвало крышку с ящика Пандоры.       Любой вопрос, верно?       Что… Что ты ко мне чувствуешь?       Что нас ждет дальше?       И… я или он?       Зажмурившись на секунду, она шумно сглотнула и затолкала подальше каждую из этих глупостей.       — Ты действительно пошел сегодня со мной, потому что хотел узнать у Кингсли насчет отца?       Ее вопрос прозвучал так нелепо и бессмысленно, словно вымокший до нитки человек на улице попросил одолжить ему зонт. Брови Драко взлетели наверх.       — И что заставляет тебя думать, что меня волнует его судьба?       — Ну… — стушевалась Гермиона. — Он… твой отец?       Драко покачал головой и слегка закатил глаза, будто это не имело значения. Обошел ее и вернулся к тому, с чего они начали, — откинулся спиной на скамью.       — А это — моя тетя, — твердо и с заметной иронией произнес он, кивнув на могилу Беллатрисы. — И ты не представляешь, как я счастлив, что ты позаботилась о лучшем месте для нее.       Сперва Гермиона не уловила смысл. Растерянно посмотрела на Драко, который, с виду играючи щурясь, буравил глазами памятник.       И тут она будто увидела, как за его спиной вырастают необъятные стены Большого зала школы; будто услышала, как с них осыпается штукатурка, треща от рикошета заклятий; будто подняла руку, шепча страшные слова, которые тогда так и не успела — или просто не решилась — произнести до конца.       — Технически… это была не совсем я, — неуверенно ответила Гермиона. Подавила в себе желание прибавить нечто идиотское в стиле «Если я, конечно, правильно понимаю, что ты имеешь в виду…»       Драко — ей-Годрик, будто его ну совершенно не взволновала тема — склонил голову на бок и лукаво приподнял уголок рта.       — Видимо, я тогда только на тебя и смотрел.       Наверное, он хотел, чтобы эта фраза звучала как будоражащий намек, но Гермиона буквально пальцами нащупала ее двойное дно. Надавила, и оно с едва слышным щелчком поддалось.       — Это было похоже на них? — выпалила она раньше, чем фраза оформилась в мозгу окончательно. — На твои сны.       Усмешка — наигранная или живая — сжалась на лице Драко до размеров угрожающе тонкой линии, а плечи напряглись. Заметив, как стремительно белеют костяшки сцепленных в замок пальцев, Гермиона чуть не прокляла свой чертов непомерно длинный язык.       Драко поднял на нее глаза и этим словно сжал руку у нее на горле, перекрыв кислород.       — Ты действительно хочешь поговорить об этом? — выплевывая каждую букву, спросил он.       — Ну, мы… мы никогда не говорили раньше, — пробормотала она, уставившись на свою обувь.       Затем на его туфли. Обратно. Желание протереть и то, и другое от гравийного налета сейчас колебалось в ней на грани иссушающей жажды и нестерпимого зуда. Так же, как желание зажмуриться, словно перед ударом. Или трусливо сбежать.       Даже Годрик, должно быть, не ведал, зачем она подняла самую неприятную тему из всех возможных… Дурацкое любопытство. Всегда сильнее голоса разума и всегда не вовремя.       Она уже собиралась выставить глупое стремление вон из своей головы, когда Драко наконец заговорил:       — Нет, Грейнджер, это было совершенно не похоже. Я бы сказал, что ваша схватка была антиподом.       Тихо. Сухо. Чуть хрипло. Словно объясняться он хотел меньше всего на свете, но не мог поступить иначе.       Гермиона подобралась к нему на шаг. Она с трудом сдерживала себя, чтобы не усесться рядом и не провести ногтями по его суровому развороту плеч, вынуждая сбавить накал.       — Почему? — очередной я-тоже-не-могу-иначе вопрос.       Линия рта Драко ожесточилась еще больше. Он дернул шеей, раздвигая пальцами и без того свободный ворот рубашки, будто что-то невидимое глазу душило его. Сделал глубокий вдох, прикрыв глаза. Усмехнулся в очередной раз.       — Потому что ты победила.       Его взгляд был умопомрачительным переплетением оттенков серого. Боль. Сомнение. Торжество. Как будто это воспоминание — одно из тех, на которые Драко может опереться в моменты слабости. Горькое, вязкое, но освобождающее горло от спазма. Как сироп от кашля.       Тишина между ними знаменовала нечто новое. Откровение. Искренность. С этого, пожалуй, стоило начать еще в самый первый ра…       Но Гермиона отринула мысль, не успев развернуть ее до конца. После разговора с Гарри она приняла решение: что бы ни случилось, больше никогда — ни-ког-да — не задумываться «что бы было если».       Пару раз она решительно хрустнула гравием, но растеряла всю свою смелость, едва достигла скамьи. Опустилась на краешек — их с Драко разделяли добрых двадцать дюймов. И все, чего на самом деле просил этот момент…       Прикосновений. Легких, едва ощутимых. И посильней. Сочащихся бурей эмоций, несмотря на внешнее затишье.       Может, это потому, что всякая буря берет начало внутри.       В любом случае, Драко, обративший на нее заинтересованный взгляд, меньше всего нуждался в вопросах, метящих под кожу. Не после того, как он сам приоткрыл завесу — ровно настолько, насколько хотел.       Но она, наверное, действительно не могла иначе.       Может, именно так и чувствует себя курильщик в завязке, когда стоит рядом с кем-то, кто выхватывает сигарету из пачки и сжимает зубами у фильтра, чиркая зажигалкой. Хочет до трясучки, даже если ему не предложили. Особенно, если ему не предложили, потому что умирать от соблазна в молчании в сотню раз тяжелее, чем противостоять тому, кто олицетворяет его. И вот — несколько секунд борьбы, и он проигрывает, несмотря на то, что вредно и что жаль своих прошлых усилий.       Он просит — всего одну.       — Что было самым худшим в твоих кошмарах? — прошептала Гермиона.       Она тронула Драко за рубашку у сгиба локтя. Мышцы напряглись под рукой.       — Грейнджер, — предупреждающе отчеканил он.       — Ты не можешь прятать это вечно, — Гермиона помотала головой. — Никто не выиграет, если ты будешь.       Подлый прием.       Как только их взгляды встретились, она пожалела о каждой микрочастице своего напора. Боль в глазах Драко была обнаженной и прекрасной до дрожи в районе груди. Чем ярче она проступала, тем сильней Гермиона мечтала забрать сказанное назад. Снова.       Он сделал глубокий вдох, пытаясь скрыть страдание за безэмоциональной пленкой. На челюсти дернулся желвак. Похоже, Драко не мог смириться с тем, что не в силах скрыть истинное положение вещей.       — Хуже всего было видеть, как ты ломаешься, — надтреснутым от злобы голосом произнес он, смотря четко перед собой. — Как ты хочешь бороться дальше, но у тебя банально не хватает сил.       Голос надорвался. Драко зажмурился и подтянул колено к себе. Уперся в него локтем и закрыл ладонью лицо.       Не мог смотреть на нее. Совсем как раньше.       Гермиона мечтала выдавить из себя хоть что-то успокаивающее, но потерялась в словах. Господи. Ладони чесались от необходимости обнять его, и она еще не придумала, что остановит ее на этот раз.       — Это было так чертовски непохоже на тебя, что аж жутко, — глухо хмыкнул он из-под руки.       — Драко…       — Смешно, но каждый раз, когда видел тебя такой, я вспоминал второй курс. Те слова, что я тогда сказал. Что ты следующая после хрéновой дохлой кошки.       Гермиона все еще не нашла причину не делать этого, так что коснулась кончиками пальцев прохладной и нежной кожи на его запястье. Медленно отстранила ладонь от искаженного чувством вины лица.       — Знаешь, я и думать об этом забыла.       — Поверь, я тоже. Раньше. — Он скинул ее руку со своей и по привычке вогнал пальцы себе в коленную чашечку. — Но каждый гребаный раз… Мне постоянно казалось, что это я виноват. Я и мои идиотские детские желания. Еще с тех пор, как ты…       «Оказалась… в уродской… гостиной» он уже бормотал ей в волосы, потому что Гермиона наконец обнаружила в себе смелость быть человеком, а не марионеткой на поводу своих бесконечных сомнений.       Она прижалась к Драко всем телом. Да что там, она буквально повисла на нем.       — Ты-не-виноват, — скороговоркой куда-то в шею. — Перестань.       В ответ — ничего. Только прерывистый вздох.       А потом теплые губы дотронулись угла ее челюсти.       И еще раз.       Гермиона закрыла глаза. Боже. Внутри вспыхнуло пламя, а снаружи атаковали мурашки. Раз за разом она вся будто сжималась до размеров того крохотного участка, который Драко продолжал целовать.       Громче любых слов. Честно.       Крепко, но нежно. Пока она сотрясалась от приятного жара в теле и черпала ртом воздух. Касание чуть выше, за мочкой уха. Гермиона вздрогнула каждой клеточкой и распахнула глаза… Чтобы снова блаженно зажмуриться, когда Драко нашел губами ее скулу. Оставил мягкий и едва-едва влажный поцелуй.       Пальцы скомкали его рубашку, цепляясь сильней.       Она совершенно потерялась в происходящем, и только чувствовала. Без лишних мыслей. Без сомнений. Без всего, что не касалось настойчивых рук, сомкнувшихся на ее талии, крепкой груди, к которой она прижималась своей, и молчаливого «спасибо», которое источало каждое его прикосновение.       — Пойдем домой, — выдохнула она, собрав в кулак самообладание.       Хотелось спрятать от любых посторонних глаз его нежность. Чтобы только для нее. Всегда. И почему-то это «страшное» слово сейчас ни капли не пугало.       А вот пустота, резко заменившая губы Драко, и глухой смешок, раздавшийся следом, — да.       Домой. Она ведь только что, Годрик спаси, сказала «домой». Как будто ее квартирка в Косом переулке — размером меньше гостиной в поместье Драко — была и его домом тоже.       Непростительно. Опрометчиво. Слишком смело.       Гермиона инстинктивно выпустила его рубашку из рук и отпрянула. И хорошо бы ужас и разочарование, подкатившие к горлу, еще не успели отразиться на лице.       Но, удивительно, от Драко не исходило никакой угрозы, никаких отрицательных волн. Он просто снисходительно ухмылялся, будто она сказала нечто забавное.       — Что? — совсем растерялась Гермиона.       — Ничего не забыла?       — Прости, что?.. О, — запнулась она. — Боже.       Гермиона сжала руку в кулак, чтобы сдержаться не стукнуть себя по лбу.       — Я… — нервный смех пузырился в горле. — Возможно. Я хотела проверить тут кое-что. Просто…       Просто ты поцеловал меня в шею, и я забыла, зачем пришла.       — Не волнуйся. — Драко прикусил нижнюю губу, словно думал о том же самом. — После мы обязательно пойдем домой.       Гермиона невольно сжала ноги покрепче. Он скользнул взглядом вслед за движением и понимающе усмехнулся. Медленно, изучая каждый ее дюйм, вернулся к пылающим щекам.       Его глаза обещали ей слишком многое, и она сфокусировалась на них, позволив миру, безжалостно трещавшему по швам, еще секундочку оставаться размытым фоном.       Всего секундочку.       Когда она, подхватив палочку, поднялась со скамьи, оказалось, что игнорировать реакцию своего организма на Драко никогда не было так до боли сложно. В самый что ни на есть неподходящий момент.       Соберись, черт возьми. Первый неровный взмах рукой — и от могильной плиты в воздух потянулась тонкая струйка дыма.       — Некоторые слова Сэвиджа показались мне странными, — продолжая чертить в воздухе заученную руну, Гермиона пыталась избавиться от наваждения, говоря о деле. Тон как назло выходил наигранным. — Очень непохоже на Беллатрису: напасть под покровом ночи, когда в Министерстве так мало зрителей. И взорвать лифты — какая-никакая, стратегия, а не…       — А что ты сделала с этим гадом, что он поручил тебе эксгумацию? Угрожала перевестись к нему в отдел?       — Смешно, — хмыкнув, она тут же смолкла, трудясь над сложным завитком. — Я пришла без разрешения.       — Так теперь моя очередь спасать тебя от Азкабана?       Гермиона улыбнулась бы, если бы последний узор не требовал высокой концентрации. Над надгробием вился дым, сгущаясь и образуя облачный купол. Заклинание было почти готово — оставалось только подождать.       — Ну я же не собираюсь вскрывать могилу.       — М-м?       — Это, — она кивнула на белесые нити, сплетающиеся в воздухе, — покажет все, что мне нужно знать.       — Грейнджер, это напоминает мне хрустальный шар Трелони в масштабе, — уколол ее Драко. — И говоришь ты точно такими же хрéновыми загадками. Можно больше конкретики?       Она не успела и рта раскрыть.       — Конечно, только в том случае, если звезды не сказали тебе, что сегодня просто идеальный день, чтобы хранить свои знания в тайне.       Драко Малфой и серьезное отношение к ситуации. Картина маслом.       Гермиона закатила глаза.       — Это заклинание я вычитала утром в библиотеке Министерства — профессор Бабблинг когда-то вскользь упоминала о подобном на Древних рунах. Оказывается, древние египтяне создали его, чтобы проверять сохранность мумий своих фараонов, не оскверняя гробниц, и, учитывая слой пыли на библиотечных полках, я была первой, кто прочитал о нем с тех пор, как Египет стал провинцией Римской империи…       Похоже, она опять увлеклась.       — Впрочем, неважно. Эти линии, — она указала свободной рукой на хитросплетение нитей, окруживших надгробие дымчатым коконом, — воссоздадут то, что находится под землей.       Драко ничего не ответил, и она, сглотнув ком в горле, тихо добавила:       — Мы увидим ее… через несколько секунд.       И туманный купол, точно повинуясь, моментально пришел в движение. Оторвался от земли и начал уплотняться, разливаясь параллельно надгробию. Он все больше напоминал кучевое облако… с завихрениями, повторяющими очертания тела.       — Грейнджер, — вдруг позвал ее Драко. Возможно, он не хотел этого видеть.       — Да? — она старалась не показывать, что мысль остаться наедине с фигурой, проступающей из марева, неожиданно заставила сердце сжаться.       — Больше не обрывай себя, когда о чем-то рассказываешь. Мне интересно.       Она до боли закусила губы в улыбке, потому что сейчас был не тот момент, но не смогла ничего сделать с детским восторгом, быстро застучавшим в груди.       Это чувство рассеялось, стоило дыму над могилой сложиться в копну кудрей.

***

      Несколько секунд — много или мало, когда ты, стиснув зубы, запрещаешь себе испытывать чертов страх?       Драко уже никогда этого не узнать. Потому что Грейнджер, фантастически властная ведьма, умудрилась прижать к ногтю даже древнюю магию. Никаких промедлений. Четкие слова — скоро — и белесый туман уже извивается, сужается и без усилий вылепливает из своей бесплотной массы этот… ебаный ночной кошмар.       Вычурное платье до пят с изодранным подолом — Драко отлично его помнил. Она была в нем, когда чуть не убила Грейнджер. Взгляд упал на бесформенные кисти рук, покрытые остатками гнилой кожи. На шее обнажились мягкие ткани.       Ладонь сжалась в кулак, а в горле запершило. Кажется, он проиграл.       Глухой лающий кашель вывел его из ступора — Грейнджер согнулась, прижав руку ко рту. Похоже, ее тошнило, и она изо всех сил пыталась сдержать позыв. Что ж, спасибо гребаным магам Древнего Египта, что их гребаное заклинание хотя бы не передает запахи и цвета. Иначе Драко точно пришлось бы держать ей волосы.       Парадоксально, он не испытывал отвращения, думая об этом. Даже не потому, что идея осквернить могилу Беллатрисы таким образом казалась ему до невозможного привлекательной, — совсем нет. Это был какой-то странный порыв, на уровне инстинкта. Помочь. Заставить упрямую ведьму на него опереться.       Но сейчас, глядя как она выпрямляется — стрункой, будто и не ходит всю жизнь, сгорбив плечи, — как впивается ногтями в манжету рубашки, но не отводит глаза от парящего в воздухе тела, Драко заставил себя остановиться.       Эта история не закончится, если Грейнджер будет знать, что не справилась сама.       И все равно чисто физически он не мог наблюдать за тем, как она старается. Как на руке, что ему видна, выступают побелевшие острые костяшки. Как она хочет бороться, но у нее не хватает сил. Ил воспоминаний о ее надтреснутом «Умоляю, хватит!» и о беспомощной ненависти в глубине глаз, блестящих от слез, поднялся из бессознательного. В голове помутилось, она становилась тяжелой; вода вот-вот заполнит глотку и просочится в легкие…       — Драко? — тонкий голосок ввинтился в череп. — Можешь подойти?       Вдох. Выдох. Картина перед глазами обрела ясность.       Его имя в ее исполнении — Реннервейт, не иначе.       — Да? — сипло отозвался он, делая первый нетвердый шаг.       Грейнджер стояла, наклонившись над фантомным телом Беллатрисы — даже пострадавшее от разложения, это с вероятностью в сто процентов было оно, — и молча ждала, пока он приблизится. Она не заметила его недоприступ, слава Салазару. Только не второй раз за несколько гребаных часов.       Драко поравнялся с ней — Грейнджер выпрямилась и развернулась к нему. Все внутри сжалась от опасения, что он опять… блять, опять не сможет выдержать ее взгляд. Как в самом начале, когда между ними было одно большое ни-че-го.       Однако в карих глазах, помимо смелости и сомнений, пульсировало облегчение — ты рядом, — и это определенно была эмоция, за которой Драко хотел наблюдать целую вечность. Страх разжал когти.       Грейнджер втянула носом воздух, наверняка собираясь с мыслями.       — Это точно она? — выпалила.       Он порвал усмешку в клочья раньше, чем та напрягла лицевые мышцы. Серьезно? У кого еще были такие же свалявшиеся в один сплошной колтун кудри и — пусть и прогнившее в нескольких местах и облезшее до мяса — неизменно жестокое лицо?       Безусловно, сюда вписалось бы что-то ироничное вроде: «А ты сама не видишь?» — если бы только Грейнджер не выглядела такой нуждающейся в идиотском словесном подтверждении того, в чем она на самом деле ни секунды не сомневалась.       — Точно, Грейнджер, — он понятия не имел, как должен звучать этот гребаный успокаивающий тон, но отчаянно старался найти его в своем арсенале. — Это она.       Грейнджер зажмурилась и молча кивнула. Взмахнула палочкой, и заклинание, словно обычный утренний туман, начало рассеиваться. Рука же ее повисла вдоль тела безвольной плетью, и Драко вновь сжал свою в кулак — он ненавидел себя за то, что не знал, как правильно успокаивать людей.       Вот бы он был способен на что-то еще. На нормальную человеческую эмпатию. Подобрал бы нужные слова, которые сама Грейнджер почему-то так часто дарила ему. Бескорыстно. Сраный неравный обмен.       Это внезапно так выбесило. И вместо того, чтобы и дальше беспомощно открывать рот, как полудохлая рыба на суше, Драко решил действовать по накатанной.       Он зарылся пальцами в густые волосы у неё на затылке и притянул опешившую Грейнджер к себе. Прижал лицом к груди. Салазар… Планировалось, что он успокоит ее, но вместо этого его собственная злость начала растворятся. Будто Грейнджер — кошка, которая приходит и ложится туда, где болит.       И боль уходит.       Драко стал мягко массировать кожу ее головы, даже не отдавая себе отчет в том, что делает. Просто повиновался необъяснимому голосу в голове.       Замерзшие ручки обхватили его торс — крепко. Удивительно, откуда в них было столько силы. Откуда в ней было столько силы, чтобы вытерпеть его самого и его чокнутую семью. Она не заслуживала тех страданий, что причинил ей каждый из них, а сам он… Да, он не заслуживал ее. Ни капли.       Но ему было чертовски плевать на это.       Как и на то, что ссадины от ковра пульсировали под ее ладонями. Она прикасалась к нему сейчас, когда ей трудно, — вот что имело значение.       Вдруг в груди завибрировало от невнятного ойканья.       — Боже, прости! — Грейнджер мягко перехватила его за плечи. — Я совсем забыла, что твоя спина…       — Ничего, — качая головой, он задевал подбородком пушистые волосы. Она потрясающе пахла. Драко не мог описать, чем именно, но это сводило с ума. — В следующий раз будем аккуратней.       Грейнджер поперхнулась воздухом.       — В след-дующий раз?       — Ты что-то имеешь против?       Решимости у нее хватило лишь на сдавленный смешок, и Драко закатил глаза. Такая стеснительная. Пальцы соскользнули с затылка и теперь кружили по ее шее — дыхание Грейнджер учащалось прямо им в такт. Как-то даже жаль, что от призрачного тела Беллатрисы в воздухе осталась едва различимая дымка.       Тетке бы понравилась его новая девушка. Как пить дать.       — Ладно, Грейнджер, — потрепав по спине, он нехотя выпустил ее из своих рук. — Беллатриса по-прежнему здесь, а ваш гений сыска ожидаемо ступил. Пойдем уже.       Она слабо кивнула, и этого было достаточно. Драко двинулся к калитке, собираясь убраться подальше отсюда — исключительно вместе с ней.       — Твоя мама часто сюда приходит? — внезапно раздалось за спиной. Он поднял брови и удивленно оглянулся через плечо.       Грейнджер присела у надгробия; она зачем-то вертела в руках букетик цветов, который раньше лежал на плите. Когда Драко только пришел сюда и заметил его, то грешным делом подумал, что ночью был ураган и цветы надуло откуда-нибудь… с материка. Или из параллельной вселенной.       — Мама ни разу не приходила. Да и она скорее сдобрила бы здешнюю землю ядом Акромантула, чем принесла сестре цветочки.       Лицо Грейнджер приняло настороженное выражение.       — Драко, они все разные. Тебе не кажется…       — Даже если это что-то и значит, то максимум проклятие от особо сочувствующего, — пожал плечами он. — С ней и при жизни мало кто горел желанием пообщаться, чего уж говорить о мертвой?       — Нет, — Грейнджер решительно помотала головой. — Это точно не проклятие.       — А что тогда? Любовное послание от дементора, которого она обещала дождаться?       Грейнджер сдавленно фыркнула. Еще пару раз покрутила в руках букетик и аккуратно вернула его на могилу.       — Это клятва. Белый клевер, — пояснила она. — Здесь еще розовая гвоздика, но ее значение я так сразу не вспомню, а последний цветок… — она погладила пальцем яркий оранжево-красный цветок, напоминавший не то клюв попугая, не то крабовую клешню.       — Лядвенец. Они растут у нас в саду.       Грейнджер кивнула. Меж бровей у нее пролегла задумчивая морщинка.       — Что-то происходит, Драко. И даже если Беллатриса мертва, она в этом участвует.       — Вот же неугомонная, правда? — хмыкнул он.       Грейнджер вскинула голову и посмотрела на него с укором.       — Драко. Сам посуди, кто-то размахивает ее лицом перед Министерством, как красной тряпкой, хотя, в действительности, проверить, что она здесь, даже традиционными методами — муторно, но можно. Это не цель.       — Ну почему же, — он скептично передернул плечами. — Нападавший так скрыл свою личность, а то, что в Министерстве дрожат от страха, — всего лишь приятный бонус.       Грейнджер вскочила на ноги, а в глазах у нее загорелось упорство. Собралась отвечать у доски, не иначе.       — Наоборот, — настойчиво отчеканила она. — Появившись в образе Беллатрисы, он буквально во всеуслышание объявил, кто он такой.       — И кто же?       — Он метаморф! — воскликнула Грейнджер, став ближе на шаг. — Никто другой не смог бы принять ее облик — из волос мертвого Оборотное просто не сваришь. Я…       — Читала об этом. Конечно, — усмехнулся Драко и тут же нахмурился. — Но ведь они очень редкие — его будет проще простого найти, если вашему Сэвиджу, конечно, хватит ума, чтобы догадаться об этом.       Грейнджер скрестила руки на груди и забарабанила пальцами по плечу.       — Думаю, он специально не озвучил этот вариант. Поддавшись панике, мракоборцы могли начать сами искать метаморфов… Ни к чему хорошему оно бы не привело. И еще, если честно… — она на секунду подняла глаза к небу, размышляя, — мне кажется, он как будто… принял правила игры, чтобы посмотреть, что случится дальше. Он ведь говорил, под подозрением сейчас находится каждый.       — Или он просто идиот.       — Ты его недооцениваешь.       Очередной взгляд в стиле Макгонагалл. Мистер Малфой, вы который раз не сдаете домашнюю работу, так что останетесь после уроков.       Видит Салазар, он готов оставаться годами, если принимать отработки будет Грейнджер. Желательно без белья.       Черт. Если у него сейчас встанет прямо у могилы его сучьей тетки, это будет охренеть как забавно.       Драко сдавленно кашлянул в кулак, чтобы замаскировать смех, и попытался вернуться к теме.       — Поверь, Грейнджер, я думаю о вашем Сэвидже гораздо лучше, чем он того заслуживает. Как и каждый в этом гребаном Министерстве.       — И я? — подойдя почти вплотную, она вздернула одну бровь.       Драко развел руками. Слабо улыбнулся и посторонился, пропуская Грейнджер — и ее кислую мину — к выходу.       Он наблюдал за тем, как она минует ограду, и взгляд блуждал по ее напряженной спине. По лямке белья, проступившей сквозь облегающую рубашку. По разметавшимся по спине и плечам кудрявым прядям, отливающим медью в утреннем солнце. По талии, так затянутой в пояс юбки, что ему казалось, он может обхватить ее, просто сомкнув ладони.       — Ты — единственная причина, по которой я думаю о Министерстве лучше, чем оно того заслуживает, — сорвалось с языка.

***

      — Хочу тебя кое о чем спросить, — Грейнджер особенно громко шаркнула по гравию. Мелкие камушки подлетели в воздух и плюхнулись обратно на дорожку.       Драко инстинктивно напрягся — все ведь так хорошо начиналось.       Он просто шел с ней по кладбищу: молча, без малейшего желания разбавить тишину словами, но с кучей вопросов, которые тоже было бы неплохо задать.       — Например? — ровным голосом ответил он.       Грейнджер замедлила шаг, с напускным старанием изучая могильные плиты по правую руку от нее.       — Почему ты все-таки сказал Кингсли, что пришел из-за отца?       — Ты ведь уже спрашивала, — Драко старался, чтобы тон звучал безучастно, а не так, будто он злится, потому что, в сущности, так оно и было. Он злился.       — И ты не ответил. — Ну конечно, маленькая ты заноза в…       Драко вздохнул. Сам виноват — сам дал ей карт-бланш и сам же в первый раз соскочил. Черт возьми. Он надеялся, этого хватит.       Ладно.       — У тебя тогда был такой взгляд… — начал он, борясь с желанием прочистить горло до такой степени, чтобы оно осипло и утратило способность производить звуки, — будто я только и делаю, что порчу тебе жизнь.       — Я вовсе не… — скорми эту версию ушлепку Поттеру.       — Ну, не будем отрицать, тут есть доля правды, — с иронией проговорил он и сунул руки в карманы джинс. — И не скажу, что это чертовски приятно.       — Но…       — Дослушай, — прервал Драко, заводясь еще больше. — Я сказал так Брустверу совсем по другой причине.       А теперь — пауза. Потому что он понятия не имел, как перевести на человеческий гремучую смесь эмоций, которая заставила его поступить так. Обрывки мыслей путались в голове как слепые кутята.       Грейнджер ждала, молча перебирая ногами, чтобы попадать в его ускорившийся шаг, — удивительная для нее выдержка, практически стальная. Драко казалось, обычно она сходит с ума от чесотки на кончике языка, пока не вставит свое слово. Парадоксально, сейчас он мечтал, чтобы она вела себя так, а не намекала всеми силами, что пришла его очередь говорить.       Ладно.       — Да, мне действительно было паршиво, сначала, но потом… — он все-таки прочистил горло и все-таки, черт возьми, не охрип. — Мы ведь вроде как пытаемся все наладить, правда?       Не то чтобы это был вопрос. Не то чтобы Драко ждал тишину в ответ.       Одно мимолетное движение — поворот головы — и он как раз попал на момент, когда по щекам у Грейнджер поползла краснота, а сама она сжала губы, очевидно, чувствуя это. Все время боится показать больше, чем следует по какой-то идиотской схеме в ее голове.       Драко сам был не лучше, но пытался стать. Вот прямо сейчас.       — Я решил хоть раз попробовать думать, как нормальный человек. То есть, ну, не только о себе, хотя, — он заставил себя усмехнуться, и плевать, что пальцы в карманах безжалостно впились в ткань, — не то чтобы это было нормально для большинства людей…       Драко глубоко втянул в себя воздух и быстро выдохнул. Он, мать вашу, нервничает.       Нервничает. Он.       Из-за девушки.       — В общем. Ты смотрела на меня, и я вдруг вспомнил, что ты говорила мне в лифте. Что боишься потерять работу и все такое. Поэтому я решил, что ответить Брустверу так будет правильно.       Грейнджер издала первый звук за все время его максимально неуютного монолога — скептически хмыкнула. Драко скосил на нее взгляд. Уголок его рта потянулся вверх, и на этот раз искренне.       — Допускаю, что он решил, что я просто хреново пизжу. Но ты ведь все ещё работаешь там, верно?       Брови Грейнджер взлетели на лоб, а на губах заплясала шокированная улыбка. В горле едва слышно пузырились смешки, будто девчонка отказывалась верить, что он и правда такой нахал.       Это неплохо разрядило обстановку. Но у самого Драко все еще оставались вопросы, которые, если их не задать, никак не позволят тишине между ним и Грейнджер стать по-настоящему расслабленной. Точно камень, привязанный к шее утопающего, который отчаянно хочет выплыть.        Например, что она теперь собирается делать с информацией о метаморфе. Какие у нее планы дальнейших действий — в том, что у Грейнджер этих планов с десяток, Драко не сомневался. Но это все так… лирика. Кто-то умыкнул останки самой большой занозы в заднице Магической Британии и наверняка не бесцельно — да кого оно вообще волнует?       На самом деле хотелось узнать, отведена ли ему там роль. В ее планах. И речь вообще не о спасении мира. Это желание обжигало гортань, но животный страх сковывал ее, запрещая издать хоть звук. Страх, что он сам еще не готов решить, отведена ли Грейнджер в его жизни какая-то роль.       Страх, что это решение, кажется, давно принято им без его же участия.       Еще его подмывало спросить, где их с Поттером носило после конференц-зала. Драко видел, как этот говнюк, любитель выгораживать Уизли, побежал за ней прочь. Что он говорил? Извинялся? Валялся в ногах, как униженный слабак?       Что она ответила?       Смешно, но это тоже занимало его не в полной мере. Не было первостепенным. Как перелом ноги на фоне опухоли мозга, потому что эта конкретная опухоль развивалась у него с самого рождения, была въедливой, деспотичной и делала все, чтобы испоганить его гребаную жизнь.       — Что у тебя с моим отцом, Грейнджер? — он прекратил шаг и повернулся к ней.       Реакция была громче любых слов, потому что мисс Грация внезапно споткнулась — он инстинктивно дернулся, чтобы придержать ее за локоть, но Грейнджер справилась и сама. Остановилась и настороженно посмотрела на него.       — А… что у меня с твоим отцом? — медленно, как будто отвечала умалишенному, который пытается познакомить ее со своими друзьями, стоя в комнате, где нет никого, кроме них двоих.       Драко подавил желание закатить глаза и ограничился долгим выдохом. Салазар. Кто бы знал, что гриффиндорцы так избирательно относятся к своей отваге, что включают ее только в крайних случаях.       — Я же вижу, что он что-то тебе сказал, — оставалось надеяться, что выражение его лица со стороны выглядит достаточно располагающим. Достойным того, чтобы довериться. Потому что если нет — в следующий раз он не выдержит и повесит себе на шею табличку с надписью «Говори уже, я, блять, не кусаюсь». Очень располагающе, неправда ли?       Просто вариантов не осталось. И то, что взгляд Грейнджер теперь метался от одного памятника за его спиной к другому, будто сам он был чертовым призраком… то, что ее нижняя губа побелела от силы давления зубов, это только подтверждало.       Драко постепенно начинал понимать, где истоки ее постоянных перепадов настроения. Внезапного перехода на «вы». Излишне робких жестов, будто она постоянно ждет, что он ее оттолкнет.       Сраная опухоль.       Сраная опухоль, которая отравляла жизнь, наверное, с тех самых пор, как Драко в младенческом беспамятстве изгадил его лучшие брюки. Потому что наследники Малфоев не обделываются — они терпеливо ждут, пока их папаша перестанет разглагольствовать о том, на кого из чистокровной родни его сын больше всего похож.       Эта сраная опухоль портила ему все, начиная с детства, а потом… потом вдруг наступила ремиссия. Но пока Драко наивно верил, что она будет вечной, эта сраная опухоль втайне паразитировала на Грейнджер. Запускала корни под кожу человека, который не мог и никогда не сможет к этому подготовиться, потому что, мать его, нормальный.       Все в ее затянувшемся молчании сейчас кричало о его правоте. Она будто прокручивала в голове каждое хитросплетение лжи, которое стараниями его отца ударило четко в слабое место.       Грейнджер подняла на него глаза, и Драко прирос ногами к гравийной дорожке.       — Ничего, — сглотнула она, помотав головой. — Он ничего не говорил мне.       — Врешь.       Это было смешно до коликов в животе, но ему почему-то совершенно не хотелось смеяться.       Она приоткрыла рот — да неужели, собирается спорить? — но ограничилась глотком воздуха.       И это… черт, такое банальное действие, но оно будто что-то сломало в нем. Недоверие. Снова. Оно так бросалось в глаза, что буквально слепило. Оно колошматило Драко маленькими сильными кулачками по груди — за все поступки, которыми он его заслужил.       Пальцы, до этого скрюченные от тупой безвыходной злости, разжались.       — Пусть так, Грейнджер.       Она уставилась на него во все глаза: наверное, поверить не могла, что он так легко сдался. И правильно делала.       — Только что бы это ни было, он не может говорить за меня, — жестко сказал Драко.       Грейнджер по-прежнему молчала, и он понятия не имел, почему это так пугает его. Почему он шагнул как можно ближе, вместо того, чтобы дать ей время осмыслить. Почему решился и ловко накрутил на палец одну из пушистых прядей.       Почему — сентиментальный идиот — закусил изнутри губы, чтобы не улыбнуться, когда у нее от этого на миг сбилось дыхание.       — Никто не может говорить за меня, кроме меня самого, — с хрипотцой от волнения и какого-то странного чувства, которое сжало грудную клетку в кулак до спазма. До хруста. — Даже твой чересчур умный мозг.       Позволив локону упасть, он дотронулся указательным пальцем до ее виска. Звук рушащихся стен гремел в ушах, как будто это и правда трещали его кости.       — Даже мой чересчур умный мозг, — эхом повторила Грейнджер, глядя ему в глаза, и его слух вдруг превратился в ничто. В белый шум.       Зрение. Осязание. Обоняние. Он теперь опирался только на них.       Самым кончиком пальца скользнул по шелковой коже виска и ниже по щеке. В горле необъяснимо стоял ком. Дыхание прервалось, и страха внутри набралось больше, чем во время приступов. Потому что это было нечто, чего Драко еще не чувствовал — не получал и не отдавал. Это было похоже на…       Нежность?       Пальцы легли на подбородок Грейнджер, и внутри взорвалось привычное желание стиснуть его покрепче. Чтобы у нее не получилось даже разомкнуть челюсти. Чтобы ее беспомощность опять его завела и сбила, как чертову температуру, пугающую эмоцию, которая перекраивала его суть. Будто мойра с пряжей в руках.       Пока он, борясь с собой, едва поглаживал Грейнджер у линии челюсти — соприкасался с кожей буквально в паре точек размером с подушечку пальца, — она вся ощущалась как расплавленный мед. Прикрытые веки. Трепещущие ресницы. Мелкие глотки воздуха.       Ему хотелось выдавить из себя то, что он чувствовал, или с концами захлебнуться в этом.       Но больше всего он боялся, что эта иллюзия выбора — лишь галлюцинация, посланная человеку, которым он когда-то был, чтобы облегчить предсмертные муки.

***

      С того момента, как они разошлись, выйдя с кладбища, прошло немногим больше семи часов, и это, пожалуй, было максимальное количество времени, которое он собирался провести без Грейнджер. По крайней мере, теперь.       Хотя изначально он думал оставить подачу за ней. Потому что эта упрямая… — нет, лучше остановиться просто на «упрямой», потому что генерировать что-либо нецензурное по этому поводу он может без умолку хоть до утра следующего дня, — даже не дала ему себя проводить. У нее якобы образовались дела, в суть которых его, конечно же, посвящать не стали. Стерва.       Ну и пусть будет «стерва» — это ведь достаточно учтиво?       Если и нет, то, ей-Салазар, плевать, потому что неизвестность изводила его с самого утра. И Забини, которого он разбудил, когда зашел в их «семейное гнездышко» за метлой и формой, только подлил масла в огонь.       «Отсутствие доверия — первый признак того, что ваши отношения остывают, как вчерашний супчик. А, учитывая, что они у вас только зарождаются, я бы ставил на то, что ты изначально был недостаточно горя…»       Где-то здесь Блейзу пришлось заткнуться, потому что уворачиваться от Жалящего заклинания и одновременно молоть языком все, что взбредет в голову, оказалось немного проблематично.       Недостаточно горяч. Пф-ф. Драко едва сдержался, чтобы не стянуть рубашку и не продемонстрировать этому идиоту спину в доказательство, что секс у него был недавним, долгим и дико интенсивным.       Но почему-то при одной мысли, что друг узнает хоть крошечную деталь из того, что он делал с Грейнджер, язык завязывался в морской узел. Намертво. Так что пришлось прекратить этот аттракцион острот менее гуманным способом. А потом, когда Блейз на секунду притих, пытаясь не схлопотать заклятие в голову, Драко нанес контрольный удар — рассказал ему о кавардаке, творящемся в Министерстве, и о том, что они с Грейнджер обнаружили на кладбище.       Впервые на его памяти Забини так долго держал рот на замке. Целых десять минут, если верить часам на каминной полке (к слову, фотографии с Паркинсон Блейз наконец удосужился оттуда убрать, но Драко подозревал, что теперь он просто хранит их ближе к месту непосредственного использования — в тумбочке у кровати).       Так и закончив рассказ в тишине — хотя каждое гребаное слово заслуживало гомерического ржача, — он напряженно ждал, когда же Забини подаст голос.       Драко еще не решил, как относиться к случившемуся: как к дерьмовой шутке, феерическому проколу Министерства или как к реальной проблеме, которая разгрызет каждого из них в труху и не подавится. Он еще не решил. Но, если Забини был реально серьезен, это всегда означало только одно.       Ситуация — полный пиздец.       Полминуты. Минута. Полторы. Мерное тиканье часов начинало действовать на нервы.       — Ты онемел?       — Ты идиот? — одновременно.       — С чего бы? — Драко изогнул бровь. Невольно поймал себя на мысли, что еще год назад не задумываясь устроил бы из этого драму.       — Салазар… — лицо Блейза выражало искреннее сочувствие умалишенному. Друг демонстративно закатил глаза. — Вот ты здесь что делаешь?       — Пришел за формой? — в доказательство Драко легонько пнул собранную спортивную сумку у ног.       — А должен что делать?       — А может, блять, обойдемся без загадок?       Забини, привалившись к подлокотнику кресла, демонстративно вздохнул. Эта его манера доводить собеседника до белого каления долгими паузами и снисходительной издевкой в голосе всегда безотказно работала на Драко.       — Ну, давай пораскинем мозгами, — в том же тоне продолжил Забини, постукивая пальцами по обивке. — На Министерство напали. Баночку с твоим бывшим боссом похитили и, сдается мне, не потому, что наслышаны о полезных свойствах пепла. Похоже, мы все в откровенной жопе, Драко. И после этого, когда твоя девушка, эта милая расхитительница гробниц, говорит тебе, что у нее дела, ты со спокойной душой собираешь вещички на тренировку?       — С чего ты взял, что она…       — Просто напоминаю, что ты встречаешься с Гермионой Грейнджер. Ну знаешь, заноза в заднице, подружка Гарри Поттера, вечно пытается спасти мир. Салазар, конечно она сейчас выбирает себе парадную мантию.       — Может, она вообще на работе.       — Ты только что сам сказал мне, что Бруствер хочет выставить смерть того парня драконьей оспой и до понедельника закрыть Министерство типа на карантин.       Кажется, в тот момент Драко все еще не выглядел достаточно убежденным, потому что Блейз снова многозначительно на него взглянул.       — Нет. Ты точно идиот, — вздохнул он.       И, наверное, Блейз был прав, потому что он все равно отправился на тренировку. Вовсе не из-за чувства ответственности — к черту его. Драко просто злился. Все еще.       Как бы ни было, он хотел стать для Грейнджер тем человеком, с которым она делится. А не тем, перед встречей с которым жует ядреную мятную жвачку, чтобы он, не дай Салазар, не учуял запаха сигарет.       Идиотский пример, только напомнивший, что он понятия не имеет даже о том, как Грейнджер относится к тому же курению. Глупость, казалось бы: и сомнений не должно быть, что резко отрицательно, но все же… все же…       Он уже ни в чем не мог быть уверен.       Но дикая усталость в мышцах после трех часов лету не оставила ему сил на самокопание. Если честно, вообще ни на что, кроме одной единственной мысли.       С того момента, как они разошлись, выйдя с кладбища, прошло немногим больше семи часов, и это было максимальное количество времени, которое он собирался провести без Грейнджер. По крайней мере, теперь.

***

             Занося руку над крохотным черным квадратиком у ее двери, он чувствовал себя трусом, потому что медлил. Пару секунд. Или три? Он не считал, но наконец резко выпустил из себя воздух, позволив трели звонка заглушить нервозность.       Если Грейнджер нет дома? Или она уже вляпалась в какое-то дерьмо, от которого он мог бы остановить ее, если бы, чертов упрямый баран, пропустил тренировку?       Переживания обо всем и ни о чем одновременно уместились в несколько секунд — после он услышал шаги.       Поворот ключа в замке. Драко отступил на шаг, давая двери свободно открыться.       Грейнджер стояла на пороге и выглядела запыхавшейся, будто недавно пришла, хотя уже переоделась в домашнее. Он был благодарен и одновременно изнывал от досады, что она выбрала пижамные штаны, а не те сводившие его с ума шорты.       — Привет, — выдавил он, не имея ни малейшего понятия, почему вдруг занервничал. Обычно все происходило наоборот. — Я войду?       — Э… да. Конечно, — она быстро облизнула губы и сдержано улыбнулась. Переступила с ноги на ногу, пропуская его.       Ни один жест не выглядел так, будто она искренне рада его присутствию, но Драко уже так устал от этих бесконечных копаний в причинах, следствиях и мотивах, что, захлопнув за собой дверь, решил просто спросить:       — Что-то не так?       — Нет, что ты! — Грейнджер бросила на него короткий взгляд через плечо. — Я просто только вернулась… еще не пришла в себя.       В коридоре стоял полумрак, который, как ему и положено, скрадывал все несовершенства. Ему удалось бы нивелировать даже ложь — с легкостью — если бы лгал кто-то другой, а не Грейнджер. Ее выдавала интонация.       — М-м-м. Чем занималась? — буднично спросил он, скидывая кроссовки и следуя за ней по коридору. Так какая версия на этот раз?       — Я… покупала книги, — голос споткнулся, точно о неожиданное препятствие.       — Книги или книжный магазин?       — В смысле?       Не останавливаясь, Грейнджер быстро прикрыла дверь гостиной, которая до этого была лишь едва незаперта — буквально на щелочку. Просто идеальное преступление… для пятилетки. Хочешь привлечь к чему-то внимание — всячески пытайся это скрыть. Удивительно, как она не додумалась.       Проходя мимо двери, Драко был вынужден сжать руку в кулак, чтобы не попытаться открыть ее. Подождет. Подождет, пока мисс Отвечай-на-мой-вопрос-честно удосужится сама рассказать.       — Да так, — хмыкнул он. — За полдня можно было сторговаться с владельцем на весь «Флориш и Блоттс».       Грейнджер закашлялась, кажется, пытаясь сделать вид, что смеется.       — Ну ты ведь знаешь, как я люблю книги. Зачиталась и… Кстати, я купила энциклопедию, где собраны значения всех цветов! — объявила она, скрывшись на кухне; голос сразу зазвучал бодрее, будто иллюзия одиночества уменьшила напряжение связках. — Этот букет на кладбище все не дает мне покоя, хочу прочитать о каждом цветке и попробовать расшифровать, что там…       Драко, до этого державшийся на безопасном для нее расстоянии, достиг двери за пару шагов.       — …спрятано, потому что это точно должно связывать Беллатрису с нападением. И еще, я почему-то уверена, что мотив здесь лич…       Драко зашел как раз вовремя, чтобы заметить, как она стянула что-то со стола.       — Грейнджер, что это?       Она чуть не подпрыгнула, услышав его голос. Резко повернулась, сжав свой секрет в кулаке и заведя за спину.       — Неважно. Сущие мелочи.       Судя по тому, что ее зрачки метались, как снитч в воздухе, — нет. Точно нет.       — Грейнджер, — приказным тоном надавил он.       Она инстинктивно попятилась, будто он всерьез собирался подойти к ней вплотную и выхватить… да что бы это ни было. Нет, кто спорит, было бы заманчиво поиграть с ней в отбери-если-сможешь, учитывая разницу в росте: он бы посмотрел, как Грейнджер выбросит руку вверх в надежде, что это ее спасет. Но только не сейчас. Не сейчас, когда ее лицо и шея медленно покрывались розовыми пятнами, совершенно непохожими на шутливость.       — Если бы ты оставила это на столе, я бы скорее всего даже не заметил. А теперь показывай.       Драко затруднялся сказать наверняка, что сейчас чувствует. Ярость? Раздражение? Беспокойство? Неважно, но точно было что-то еще, почти физическое — оно заставляло пальцы напрячься, как крюки. Как на чьем-то горле.       Грейнджер прикрыла глаза и выдохнула. Сжала челюсти.       Отрывистое движение — и она продемонстрировала ему на вытянутой ладони блистер с таблетками. Вокруг пустой лунки обертка уже разошлась бахромой.       — Что это?       — Лекарство.       — Спасибо, что не наркотики. Лекарство от чего?       «Только не ври» — собирался добавить он, но прикусил язык. Слишком унизительно.       — П-противозачаточные, — выдавила она.       — Зачем?       Теперь пришел ее черед смотреть на него, как на идиота. Как он сам смотрел на себя почти каждый раз, когда подходил к зеркалу. Только если у него это обычно было чистое, без примесей, восхищение очередным пробитым дном, то в ее взгляде красноречиво блестело еще и смущение.       — Ну, мы забылись вчера, — осторожно произнесла она. — Могли быть последствия.       — А. — Драко сцепил зубы. — Точно.       — Не знала, как поговорить об этом, — Грейнджер беспокойно улыбнулась, пряча таблетки в кулак. — Ну, раз мы уже… Наверное, нам стоит быть осмотрительней… в следующий раз.       — Конечно.       Она едва слышно выдохнула и подошла к кухонным шкафам. Загремела дверцами, что-то ища. Аптечку, скорее всего.       Внутри почему-то было горячо, будто его органы плавились от непонятного чувства, за своей иррациональностью не находящего выхода.       Они забылись.       Грейнджер молодец — спасла ситуацию — а он как обычно. Даже не подумал.       Но так ли это в действительности? Пока Грейнджер копалась в жестяной коробке, вытянутой с полки и с грохотом водруженной на столешницу, он пытался воспроизвести в памяти вчерашний вечер.       Ее — на нем. Шлепки тел, постанывания и убийственный темп. Удовольствие волнами, то, как внутри нее стало вязко и обжигающе. Как закатились глаза. Потом выдох — один, второй, третий, как у рыбы на суше, а потом еще — как все они вместе взятые. Как целый чертов мир.       В тот момент он правда не думал о последствиях. Но сейчас почему-то испытывал удовлетворение. Извращенное. А еще мечтал смять в кулаке ее гребаные таблетки, хоть это и выходило максимально за пределы логики и здравого смысла. Но…       «Блю бя, Двако».       Возможно, он хотел слышать это не только от Тедди.       Блять, что за бред. По нервам будто прошлось Инсендио, а потом разряд тока. Он резко дернул головой, чтобы выкинуть оттуда образы, из-за которых хотелось раскроить себе череп, вытащить мозги и распотрошить. На мелкие кусочки. Потому что этих образов просто не должно было быть.       — Чаю? — Грейнджер стояла вполоборота и смотрела на него с настороженным интересом.       — Есть кофе? — на автомате бросил он. Нужно взбодриться. Это все бессонная ночь.       Грейнджер изменилась в лице: взгляд метнулся от него к металлической коробке с лекарствами, на которой ее пальцы безжалостно теребили ручку. Потом снова к нему. И к коробке. Да что за херня?       — Видишь ли… я больше не пью кофе, — вздох и пауза.       И тут он понял. Сраный Уизли и сраное зелье. Кулаки зачесались от необходимости ободрать костяшки о веснушчатую рожу.       — На холодильнике еще оставалась банка! — напускная оживленность полоснула по ушам, словно Грейнджер пыталась заставить его забыть о своем маленьком, но таком важном признании. — Правда… Правда ей уже год, так что я не уверена, насколько этот кофе можно пить, должно быть, он выдохся, но я сейчас посмо…       — Не надо, — Драко мягко перехватил ее руку с палочкой, уже вздернутой кверху. — Я буду чай.       Он не мог с уверенностью сказать, кто в ответе за то, что ее рука опустилась.       Он вообще больше не мог сосредоточиться ни на чем, кроме ощущения ее кожи под пальцами. Шелковой. Тонкой.       Он гладил косточку на запястье, и рука Грейнджер медленно — мучительно — опадала. В такт их асинхронному дыханию, у которого априори не было ни такта, ни ритма. Лишь набор сбивающихся, перегоняющих друг друга звуков.       Он прижимается к ее спине все крепче — бессознательно. Волосы, как обычно, щекочут лицо, но и плевать на это ему тоже как обычно. Абсолютный порыв чего-то мало похожего на человеческое желание — и вот он уже прихватывает губами кожу у нее на шее возле уха, а музыка рваного выдоха стекает по нутру горючей смесью.       Свист вдоха — и сосуды опоясывает пламя. Разносится по всему организму.       Он почти слышит, как ее тазовые косточки стукаются о край стола. Переплетает с ней пальцы — давяще. С силой. Их тела совпадают как чертов пазл, и здесь не должно оставаться «но» — только трение, похожее на какой-то танец, движения которого записаны на подкорке.       Драко толкается к ней через одежду и может поклясться, что не испытывал бы ничего подобного, вколачиваясь в любое другое тело. Потому что речь больше не о теле.       Тихий полустон, как будто ее сознание откатилось за грань. Пальцы находят резинку пижамных штанов, пока шея Грейнджер покрывается розоватыми метками. Такие сходят за пару минут.       Ткань падает к ногам, и он обнаруживает — на ощупь — что чертова ведьма все это время была без белья. Встречала его у двери. Говорила с ним. Предлагала гребаный чай. Без. Белья.       Он чувствует себя так, будто ему пятнадцать.       — Я убью тебя, — усмехается и кусает ее плечо.       — Что-то… о, — она сбивается, — что-то подсказывает, что пока я… в безопасности.       Он отходит на шаг, чтобы расстегнуть брюки, и от того, как она выглядит сзади, поперек горла становится ком. Он разглядывал ее так только однажды. В первый раз, на этом же самом месте. Только она стояла к нему лицом — решительная, гордая и прекрасная. И обнаженная.       — В таком виде ты всегда в безопасности, — выходит чуть хрипло.       Она сильнее прогибается в спине, постукивая пальцами по столешнице. Вдруг оборачивается через плечо, и затуманенный, алчущий взгляд говорит ему, что она тоже. Тоже нуждается в этом.

***

      Драко сидел за барной стойкой, переступая босыми пятками по металлическому ободку высокого стула. С невысушенной челки на каменные разводы срывались капли воды — он растягивал их по столешнице пальцем. Надо бы пройтись палочкой или феном, пока все тут не залил. Или пока не продуло.       Но двигаться так блаженно-прекрасно не хотелось.       Дверь ванной открылась, и тишину квартиры нарушил звук медленных, расслабленных шагов. На пороге кухни возникла Грейнджер, укутанная в халат и с тюрбаном из полотенца на голове. Она покусывала губы в улыбке.       — Чаю? — Драко насмешливо приподнял бровь.       Грейнджер слабо прыснула.       Подошла к кухонному столу, подцепила чайник — теперь он мерно покачивался у нее в руке. Небрежно — явно еще не пришла в себя — она наполнила его водой из крана и поставила на плиту. Мокрое дно зашипело, стоило огню лизнуть его.       Все ее действия и весь ее внешний вид были такими маггловскими, что у Драко сводило скулы от подавленной улыбки. Потому что это не казалось мерзким или неподобающим. Только уютным. Домашним. Мирным, и неважно, что может случиться через день или час.       И неважно, что у нее дома какого-то черта образовалась настоящая лаборатория.       Ладонь на столе сжалась в кулак.       — Кстати, Грейнджер, — она повернулась к нему с безмятежным лицом. — Не подскажешь, что у тебя в гостиной делают три котла?       Драко буквально услышал щелчок, с которым ее спокойствие дало трещину.       — Это долгая история, — вздохнула она чуть погодя.       — Времени у меня достаточно.       Она перевела дыхание, наверное, пытаясь взять себя в руки.       — Я… Я позаимствовала из Министерства важную улику, — теперь она выглядела скорее гордой, чем смущенной, и, поймав его удивленный взгляд, добавила: — Это действительно долгая история.       — У меня все еще достаточно времени, — он подпер ладонями подбородок.       Грейнджер открыла рот, то ли чтобы сдаться, то ли чтобы возразить, но ее перебил нетерпеливый свист чайника. Сняв чайник с огня и бросив во френч-пресс черные иссушенные листья с какими-то добавками, — она так спешила, что чаинки вместе с цветными вкраплениями разлетелись по столу и парочка даже упала на пол, — она выплеснула кипяток на заварку. Стекло мгновенно запотело от температуры.       — Ты что-нибудь слышал о кольце «Щупальца разума»? — мимоходом спросила она, накрывая крышкой френч-пресс.       — А что?       Не глядя вернув чайник на плиту — естественно, из носика выплеснулось немного воды, и все еще горячая конфорка возмущенно заворчала, — Грейнджер смахнула со лба испарину и повернулась к нему. Раскрасневшаяся.       Хозяйка года, видит Салазар.       — Я первая спросила, — забавно поморщилась она.       — Ладно, — цокнул Драко. — Слышал. Это наша семейная реликвия… точнее была, пока Министерство не конфисковало у бабушки все темные вещицы, которые им удалось найти.       Грейнджер кивнула, словно это сходилось с историей, которую она уже выстроила у себя в голове.       — Его всегда передавали по женской линии — той, у кого были наиболее развиты способности лигилимента, — добавил он.       — А если рождался мальчик? — ее привычно интересовали мелкие детали.       — Оно просто ждало своего часа, — Драко пожал плечами. — Понятия не имею, почему так.       Грейнджер открыла шкаф над раковиной и сняла с сушилки пару глубоких чашек.       — И кому оно досталось бы, если бы его не конфисковали? — поинтересовалась она, наливая чай, аккуратно придерживая френч-пресс за крышку. — Твоей маме или…       — Или, — кривая усмешка. — Нет, конечно, мама могла бы бороться за право носить его, но… Это всегда было вопросом времени, а не выбора, если Беллатриса чего-то хотела. И поверь, она точно хотела это кольцо.       Рука Грейнджер дрогнула, и несколько капель чая заскользили вниз по ободку кружки.       — Ты не знаешь, в чем именно его сила? — ее голос звучал высоко и напряженно. Будто это последний пазл плана, и все рассыпется, если он вдруг не подойдет.       — Насколько я помню, оно работает как усилитель. Условно, если ты умеешь забираться к другим в голову, то с этим кольцом ты, как портной, можешь перекроить там все по своему желанию. Создать иллюзию, добавить воспоминания… убрать их.       Грейнджер тихо подвинула к нему чашку и забралась на стул напротив, обнимая свою ладонями. Меж бровей залегла морщинка — мысли явно роились в голове, как пчелы, у которых горели сроки по сбору меда.       И кажется, он думал о том же. Убрать воспоминания. Не топорно, как Обливиэйт, а филигранно: препарируя один и тот же момент до мельчайших частиц, разбирая его на волокна и иссякая ненужные. Сплетая новый узор. Или нагло оставляя дыры, которые неспособно заполнить даже время.       Похоже на тот случай в баре, год назад. Случай, о котором она почему-то больше ни разу не заговаривала, хотя в свете последних событий… стоило бы. Но Драко был уверен, что она и сама понимает это не хуже.       — А что если… — она нахмурилась еще больше, — что если человек уже умеет все это, что тогда?       — Тогда он либо Бог, либо Темный Лорд, — Драко отпил чаю. — Не думаю, что ему может помочь это кольцо.       — Ну, чисто гипотетически?       — Чисто гипотетически, бабушка как-то говорила, что ее… — он сделал еще глоток. — В общем, слишком древняя родственница, чтобы я ее помнил, умела при помощи кольца влиять не на образы прошлого, а на мысли. Слышала их, как радио, и настраивала так же. Как Империус, с тем лишь исключением, что человек искренне хотел того, что ему внушал собственный мозг… Но что-то мне подсказывает, что это просто плод маразма помешанной на превосходстве крови старой женщины.       — Или все очень плохо, — упавшим голосом произнесла Грейнджер.       — В каком это смысле?       — Улика, которую я украла… — она обхватила кружку до побеления пальцев. — Это волос. Черный кудрявый волос, запутавшийся на этом кольце. Она не взяла его, Драко.       Гребаный чай, который он сглотнул уже сотню секунд назад, стал поперек горла костью. Это звучало даже не плохо, это звучало как полный пиздец.       — Ты сказала волос. В котлах — оборотное? — он просто не знал, какой еще вопрос сейчас будет иметь смысл. Давай просто свалим отсюда, а твой дружок-спаситель с зудом жопе как-нибудь справится сам?       — Не совсем, — она наконец прекратила попытки раздавить кружку и стукнула донышком о стол, так и не сделав ни одного глотка. Накрутила прядь волос на палец и потянула. — Оборотное варить месяц, а я не уверена, что у нас есть даже день. Приходится экспериментировать с составом.       — Ты не насмотрелась на Беллу прошлой весной? Могу принести тебе пару колдо.       Он сам не верил, что сказал это — не после того, через что прошел в своих кошмарах — ночных и реальных. Просто не понимал, какого черта Грейнджер тратит время на бесполезные изыскания, вместо того, чтобы взять его за руку и позволить ему трансгрессировать их куда подальше спасать этот гребаный мир.       — Годрик… Ты правда не думал, что случится, если добавить в Оборотное волос метаморфа?       Драко встретился с ней взглядом, и спазм отпустил гортань. В глазах был почти детский укор — будто она староста, а он накосячивший однокурсник. Ни обиды, ни ненависти, ни разочарования. Исключая тот факт, что она только что завуалировано назвала его идиотом, это радовало.       Хотя радоваться чему-то сейчас — как стоять посреди Помпеи и любоваться кроваво-красным шрамом на черном задымленном небе, пока кровь в венах вскипает и превращается в пар.       — Не захотел лишать тебя удовольствия меня просветить.       Грейнджер скептично поджала губы. Мол, плохая попытка, Малфой, хотя… теперь она звала его только Драко. И ему это нравилось.       — Я читала, что если выпить Оборотное с волосом метаморфа, то примешь его наиболее часто используемый облик. Так что, если у меня получится, мы узнаем, кто это, уже к понедельнику.       — Сваришь его за три дня?..       — Технически, за два с половиной. Только если я угадала хотя бы с одним составом для быстрого настаивания златоглазок. Если же нет… — она грустно улыбнулась и сделала первый большой глоток.       — Все-таки люди врут, — Драко с ироничным сожалением приподнял уголок рта.       — О чем ты?       — Называют самой умной ведьму, которая собирается утереть нос всем когда-либо существовавшим зельеварам, но даже не может верить в собственный успех. Кажется, мы уже обсуждали это.       — Да, и ты назвал меня невыносимой всезнайкой, — Грейнджер усмехнулась, старательно разглядывая свой чай и водя пальцем по блестящему от влаги ободку кружки.       Он дождался, пока их глаза встретятся.       — То, что я оказался прав, не значит, что я не ошибался.

***

      Грейнджер привалилась спиной к его боку и откинула голову ему на плечо, точно на подлокотник дивана. Тело ее ощущалось почти невесомо, и, если бы не вольготная поза, Драко решил бы, что она просто боится расслабиться в его присутствии.       Только не после того, как стонала от его толчков, перегнувшись через кухонный стол и в исступлении цепляясь за плиту.       Он с нажимом провел ладонью по лицу; к щекам уже хлынула кровь.       — Ты так напряжен, что я буквально слышу твои мысли, — тихо хихикнула Грейнджер.       — Ты хотела читать свою книжку про цветочки? Вот и читай, — буркнул он.       Хотя внутри ему нравилось. Что она стала подкалывать его. Дерзить, меньше подбирать слова и с каждым днем все реже запинаться — будто в самом-самом начале, когда они пересекались то ли по случаю, то ли по тупым высосанным из пальца поводам, потому что просто хотели увидеть друг друга и стыдились своих желаний.       К ней возвращался голос.       Удивительно — раньше он едва не кончал оттого, что смущает ее и заставляет краснеть. Отголоски извращенного экстаза от этого и сейчас жили в нем не так глубоко — как акула, которая боится человека ровно до тех пор, пока не почует кровь. Но вода вокруг постепенно теряла соленый привкус и становилась непригодной для жизни хищника.       Он знал, что меняется. Потому что за все годы приложил столько усилий, чтобы у Грейнджер треснул хребет, что ему позавидовал бы Сизиф. Потому что теперь, когда камень наматывал его внутренности на неровные грани, катясь к началу, Драко испытывал лишь восторг.       — Слушаюсь и повинуюсь, — она спрыснула реплику ядом, и это… это действительно ощущалось как чистый восторг.       Крошечный справочник, пристроенный у нее на коленях, издал почти позвоночный хруст, стоило ей открыть его на одной из последних страниц — оглавлении.       Указательный палец водил по строчкам, расположенным в алфавитном порядке, выискивая нужные названия. Страница шелестнула, переворачиваясь.       — Запомни, пожалуйста, гвоздика розовая на девятой, клевер белый на двадцать третьей и лядвенец на тридцатой, — он не был уверен, к кому Грейнджер обращается: к нему или к самой себе.       Она нашла раздел, посвященный лядвенцу, и забормотала под нос:       — Произрастает на лугах, в луговых степях, светлых лесах… Так, не то. Используется в обезболивающих зельях, но в период цветения ядовит… Боже, сущая мелочь, — фыркнула она. — Ага, вот и оно. Лядвенец означает месть.       — А теперь поднимите руки, кто удивлен.       — Еще не вечер! — Грейнджер заерзала, умащивая справочник поудобней, и Драко пришла мысль о том, что стоит ее приобнять.       Мысль из разряда «что будет, если спрыгнуть с метлы в воздухе», потому что и ту, и другую он примерял на себя только в теории. Потому что на земле его никто не стал бы ловить. Потому что Грейнджер была сейчас слишком увлечена.       — Так-так… Дальше у нас клевер. Уверена, белый — это клятва, но давай взглянем на всякий случай. Для успокоения… — она быстро зашелестела страницами. — Ну вот! Клятва, как я и думала.       — Мои поздравления, — скучающе зевнул Драко, откинувшись головой на спинку дивана и прикрыв глаза. — Это как-то отличается от того, что я сказал тебе еще на кладбище?       — Пока не нанесен последний мазок, картина не считается законченной. Иногда он бывает размером с холст, — невозмутимо парировала Грейнджер. — Продолжим. Розовая гвоздика.       — Страница девять.       — Я знаю. — Она и правда адресовала просьбу «запомнить» себе? Блеск.       Если верить закону притягивающихся противоположностей, Драко должен был найти себе нормальную девушку. Но его девушка болтала сама с собой, не стеснялась называть его идиотом и уже дважды обворовала государственное учреждение, так что…       На хер этот закон.       — Драко? — ее настороженный резкий голос подействовал как ушат ледяной воды, выплеснутый прямо на голову. — Тут, должно быть, какая-то ошибка.       — Что такое?       — Ты… посмотри просто.       Безусловный рефлекс — он повернулся к ней, чтобы ближе. Просто ближе. Взгляд рванул к справочнику и нескольким строкам, под которыми застыл ее указательный палец.       «Ажурные бутоны гвоздики имеют множество значений. Пролитая кровь. Любовь. Божество. Однако существует поверье, что самые первые розовые цветы возникли из слез матери, оплакивавшей своего убитого сына. Потому во многих культурах розовая гвоздика символизирует именно любовь к тем, кто произвел нас на свет».       Драко перечитал это трижды, с каждым разом все больше делая ставки на то, что трава, которую он курил прошлым летом, застоялась в дальних уголках организма и дала отсроченный галлюциногенный эффект.       — В сухом остатке. Что мы имеем? — спокойным голосом спросил он.       Грейнджер захлопнула справочник и бросила его на стол. Села по-турецки, смотря четко перед собой, как оловянный солдатик.       — Месть. Клятва. Любовь к матери.       — Не поднимай панику. Может, это вообще Долгопупс, — Драко закинул ноги на столешницу.       — Нет, не может! — раздраженно выдохнула она. — Никто не будет мстить мертвому человеку, это просто-напросто бессмыслица.       — А что тогда, по-твоему, не бессмыслица?       — Скорее, еще большая бессмыслица… — Грейнджер сцепила руки в замок и сжала. — Но мне правда кажется, что эти цветы… они значат…       Она шумно втянула воздух, дергая переплетенными пальцами. Резко выдохнула.       — Клянусь, я отомщу за тебя… мама.
Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.