Философский камень Драко Малфоя

      С каждым шагом Драко сердце колотилось все громче.       По моей вине… Лишнее внимание… Хлипкая репутация…       Обрывки мыслей бесцельно метались внутри головы, перекрываемые лишь одним:       Уходи. Лучше уходи.       Приближаясь, он ненадолго задержал на Гермионе взгляд. Кажется, Драко улыбался ей. Ободряюще, пусть и едва заметно. Все равно достаточно, чтобы она захотела хоть на минуту выбросить из головы свои опасения…       Его лицо вдруг стало непроницаемым. Как будто чужим, и Гермионе оставалось лишь гадать, что такого он увидел в ее глазах.       Она быстро обернулась к министру и попыталась взять себя в руки, несмотря на то, что по телу разлился жар, как от очень большого глотка крепкого алкоголя. Боковым зрением она заметила, что Драко наконец поравнялся с ними и теперь протягивает Кингсли руку.       Обменявшись с министром рукопожатиями, он сказал с прохладцей:       — Мне показалось, меня хотели здесь видеть.       Почему-то она была уверена, что это адресовано не министру.       — Удачно, что вы подошли, — Кингсли дежурно приподнял уголки губ. — Я как раз говорил мисс Грейнджер, что, если она все же хочет осмотреть место происшествия, вам придется подождать ее здесь.       Просто подождать.       Облегчение было таким сильным, что она едва не выпустила его наружу с громким выдохом. Годрик, она такая идиотка.       И сама себе создала проблему — уже другую. Гермиона знала, что должна посмотреть на Драко, но не могла решиться. Она боялась увидеть на его лице маску, которую не встречала с последнего дня Чемпионата. Ровную. Холодную. Безразличную. Словно между ними чертово ничто.       Она почти нашла в себе силы, когда Драко заговорил:       — Похоже, у вас сложилось ошибочное впечатление, мистер Бруствер. Грейнджер помогла мне пройти сюда, но на самом деле я только хотел переговорить с вами.       — Вот как?       — Да. Это касается дальнейшей судьбы моего отца.       Что? Она ничего не понимала.       Шаткая испещренная трещинами дамба прятала ее страхи в глубине подсознания всю эту странную, сюрреалистичную ночь. Но теперь, кажется, рухнула окончательно. Поток из неуверенности, сомнений, раздражения и зарождающейся ненависти к хитрому прищуру Люциуса Малфоя едва не сбил Гермиону с ног.       Чуть больше часа назад Драко сказал, что готов войти с ней в этот зал, даже если его отец из-за этого потеряет шанс на свободу. Тогда ей казалось, он сделал выбор, о котором она никогда не решилась бы попросить.       «Мой сын никогда не станет бороться за вас».       Она ничего не понимала.       Будто сквозь толщу воды Гермиона слышала, как Драко говорит министру что-то еще. О цели своего визита. Об отце.       — До свидания, мистер Бруствер, — выдавила из себя она и, сжав листок с разрешением в руке, зашагала прочь.       Она миновала все двери на автомате. Кто-то окликнул ее — наверное, мракоборцы у входа, — но она лишь отмахнулась. Врезалась пальцем в спасительную кнопку лифта.       Кто-то тронул ее за плечо. Рывком обернувшись, она столкнулась лицом к лицу с Гарри.       Он тяжело дышал, как будто запыхался от быстрого бега.       — Бруствер поручил мне пойти с тобой, — выпалил он.       Слишком бодро, чтобы она поверила.       — Да что ты?       Как и ожидалось, он замялся. Переступил с ноги на ногу. Еще раз.       Гарри нашелся, только когда мелодичный голос лифта объявил о прибытии:       — Ну… он решил, что если ты что-то найдешь, будет лучше, если наш Отдел сразу об этом узнает.       Слишком быстро, чтобы она поверила.       Гермиона кивнула головой в сторону лифта. У нее не осталось сил спорить.

***

      Спуск в один этаж должен был быть наполнен смятением и неловким молчанием, но Гермиона даже не заметила, как он прошел. Она отрешенно пялилась на золотые створки лифта. Сознание будто выскоблили чайной ложкой, как йогурт из упаковки.       И это не было облегчением. Совершенно.       Она просто хотела вытолкнуть куда-нибудь подальше мысль о том, что ей придется возвратиться в конференц-зал. Встретиться с Драко — если он, конечно, вообще ее дождется — и натянуть на себя максимально лживый все-в-порядке вид.       Если честно, она понятия не имела, все ли в порядке. Наверное, нет. Совсем. Но как сказать об этом, деликатно избегая формулировки «твой отец сказал, что я тебе не нужна, и твои поступки не помогают мне ему не верить»?       Глупо. Все это ужасно глупо… и несправедливо. Чертовски. Стоит ей только решить, что все наладилось, как Вселенная точно щелкает пальцами по последней фишке домино и с наслаждением рушит всю цепочку.       Тут прохладный голос возвестил о том, что они на месте, и Гермиона заставила себя взбодриться. Двери неспешно разъехались, и она с глухим вздохом нырнула в темноту Отдела тайн. Гарри молча следовал за ней.       Холл был точно таким же, как она помнила. Просторная круглая комната, одетая полностью в черное, как и Атриум. Синее пламя свечей в канделябрах отражалось, мерцая, на мраморном полу и делало его похожим на темную воду под ногами.       Лифт закрылся у Гермионы за спиной, и этот звук словно взбаламутил воду. Стены холла завращались в бешеном темпе — в глазах зарябило от калейдоскопа черноты и всполохов огня…       Движение резко прекратилось, и у нее закружилась голова. Каким-то чудом удержавшись на ногах, она быстро поднесла к глазам разрешение, выданное Кингсли…       Стены завертелись в обратную сторону, и она пошатнулась.       — Зал трофеев! — выкрикнула что есть сил.       В холле мгновенно воцарился покой, а дверь слева от нее скрипнула, отворяясь.       — Идем, — кивнула Гермиона в сторону входа в зал и, не дожидаясь ответа Гарри, направилась туда.       Зал трофеев — в отвратительном смысле его название идеально подходило, чтобы похоронить там останки Волдеморта, — был очень похож на холл. Только меньше.       Гермиона никогда раньше не бывала здесь, и при виде заполненных мрачно блестящими артефактами стеллажей, окружающих периметр, огонь ее любопытства, сжавшийся в свете последних событий до размеров крохотной искорки, разгорелся вновь. Кингсли говорил, что за ними будет неусыпно следить невыразимец — его физическое присутствие сейчас не помешало бы. Как минимум он подсказал бы, где искать у…       — Смотри! — ее внимание привлек громкий возглас Гарри. Хотя, возможно, он лишь казался ей громким из-за практически гробовой тишины.       Гарри указывал на центр зала, где в гордом одиночестве возвышался постамент из темного камня. Холодные отблески синего пламени играли на его пустующем основании.       — Думаешь, он был там? — спросила Гермиона, подходя ближе к пьедесталу.       — Ну, это самое видное место.       Едкая горечь его интонации заставила ее задуматься, так ли права она была, когда считала, что ему все равно.       — Они не имели права скрывать это от тебя, — слова вырвались сами.       Гарри только усмехнулся, обойдя постамент с другой стороны и рассеянно постучав по нему кончиками пальцев.       — Здесь я уже не Избранный, Гермиона. Просто исполнитель.       — Ты мне не говорил.       — Мы ведь так много разговариваем, правда? — она не могла не услышать упрек.       Забавно — сегодня, за миг до того, как голова Гарри высунулась из-за двери в мракоборческий центр, ее посетили точно такие же переживания. Но сейчас это вызвало злость. Он… Гермиона поверить не могла, что он смеет упрекать ее после того, как на протяжении года обманывал.       — Ну и кто в этом виноват? — она до побеления вдавила пальцы в постамент.       Гарри изобразил самое неискреннее удивление, что она только встречала.       — Хочешь сказать, ты не причем?       Рот сжался в тонкую линию. Чего она хотела?       Хотела припомнить ему события вчерашнего вечера. Правду, которую она собственноручно вскрыла, как перезрелый гнойник, пока Гарри только и делал, что переживал, как бы на него не попали брызги.       Черт подери, существовал миллион слов, которые она хотела сказать. Но это было форменным расточительством — тратить на них время.       — Просвети меня? — натянутая гневная улыбка.       К лицу Гарри пристала такая же. Где-то на задворках сознания барахталась мысль о том, что за ними следит невыразимец и эта сцена совершенно точно не предназначена для его ушей, но с каждой секундой зрительного сражения доводы разума звучали все глуше и глуше.              — Можем начать с того, что с тобой уже давно даже поговорить не о чем, — с плохо скрываемой обидой произнес Гарри.       У нее вылетел едкий смешок.       — Знаешь, когда кому-то не о чем поговорить со мной, предполагается, что проблема не во мне.       — То есть, по-твоему, это я виноват, что мы не общались нормально уже черт знает сколько? — прошипел Гарри.       — По-моему, ты не пытался бы оправдаться, если бы сам так не считал.       — Я не оправдываюсь! — глотнув воздуха, неубедительно выпалил он. — Я всего лишь пытаюсь нормально поговорить со своей лучшей подругой, пока она только и делает, что набивает себе цену!       Будь это другая история, Гермиона уже выкатила бы на поле боя тяжелую артиллерию — аргументы, разбивавшие все его слова о «лучших друзьях» в пух и прах. Но… Боже, это было так абсурдно. Она просто не стала утруждаться.       — Ты оправдываешься даже сейчас, — с сожалением констатировала она.       Шепнула: «Люмос» — и решительно склонилась над постаментом, дюйм за дюймом подсвечивая светлые прожилки на черном камне. Шаги Гарри застучали по полу, повержено удаляясь. А когда они стихли, в голове опять зазвучала фраза, успевшая набить оскомину:       «Это всего лишь моя сумасшедшая тетка».       Гермиону до скрежета зубов раздражало, что она не может перестать думать о Драко. Что все ее действия, как безвольные марионетки, подчинены его образу — тому самому, без намека на дыхание. Ледяной панике, накрывшей все ее тело, когда она его не услышала.       Поэтому продолжала сосредоточенно искать, задевая холодный пол голыми коленями и изредка морщась от боли — ковер, чтоб его, действительно был ужасной идеей. А еще, возможно, последним физическим следом, оставшимся от Драко.       От этой мысли боль лишь усилилась, будто тоже боялась пропасть.       Гермиона упорно шарила руками вокруг пьедестала, по гладкому камню, тщательно ощупывая его. Бессмысленно. Бесполезно. Пусто. За десяток минут у нее так и не возникло ни малейшей идеи насчет того, что могло бы подтвердить или опровергнуть ее подозрения.       Гарри принялся бесцельно бродить по кругу; иногда он замирал у какого-то из стеллажей. Даже не освещал себе путь — Гермиона ощущала его присутствие лишь благодаря игре теней и шаркающим шагам. Ей страшно хотелось верить, что их короткая перепалка заставила его хоть немного задуматься. Хоть немного.       Так же невероятно, как надеяться отыскать зацепку в крохотном зале, который до нее уже осмотрел самый опытный мракоборец из всех. Так же отчаянно, как искренне в это верить.       Однако она за малым не расщепила дурацкий камень на атомы, но все равно ничего не нашла. Ни на нем, ни над ним, ни возле. Привкус отчаяния вязал на языке, точно как та самая фраза Драко. Они постепенно смешивались друг с другом, и это только подогревало ее стремление. Найти. Хоть-что-нибудь.       Мантра. Молитва. Крик.       Гермиона со вздохом выпрямилась и резким движением заправила волосы за ухо. Смахнула рукавом блузки бисеринки пота под нижней губой и повернулась к стеллажам. В ней горела решимость обыскать каждый чертов дюйм чертова зала, даже если это будет выглядеть как самая настоящая паранойя.       Шаг в темноту, вспышка Люмоса и снова — елозить руками по пыльным поверхностям, ощупывать каждую микроскопическую деталь, будто какой-то безумный коллекционер, волей случая обнаруживший на барахолке редчайших кукол, за которыми гонялся годами.       Очень скоро Гермиона поняла, что осмотреть все как следует ей не удастся: большая часть артефактов была накрыта стеклянными колпаками, предположительно, не для сохранности самих заряженных темной магией предметов, а для сохранности людей, которым взбредет в голову их потрогать. Умно. И, учитывая, что она по-прежнему не могла сформулировать, что планирует найти, ей совершенно не улыбалось выжечь собственные мозги до состояния чернеющей полости, взяв в руки какую-нибудь мерзостную шкатулку.       Дрожание белого света отражалось на стеклянных поверхностях, являя взгляду приклеенные к колпакам таблички с названиями артефактов. Сфера Тьмы. Венец Смерти. Иногда на той же табличке было написано, кому принадлежит артефакт: например, анти-талисман «Кровавые слезы», сережки из ярко-оранжевого агата, принадлежал Минетт Розье. И Гермиона искренне не хотела знать, что случалось с теми, кто примерял эти украшения.       Однако, находясь во власти темноты, множества опасных вещиц и неуемной жажды поисков, она физически ощущала, как растворяются переживания, осаждавшие ее так долго, что она уже не могла сказать наверняка, когда это началось.       Последний раз она ощущала нечто подобное… Да, в библиотеке поместья Малфоев, когда отправилась туда, надеясь раздобыть информацию о философском камне.       Только вот… Это было важно. Да. Она точно знала, что хотела проверить одну теорию, но сейчас… что-то мешало ей вспомнить. Гадкое чувство. Будто все детали головоломки находились у нее в руках, но она почему-то не могла собрать их воедино.       Возможно, это было как-то связано с тем, что у нее появилась новая стойкая ассоциация с библиотекой Драко.       «Хочешь знать, что я делаю?»       Она зажмурилась и призвала на помощь все свои силы, чтобы отгородиться от пьянящей картины, где Драко медленно опускается перед ней на колени. Наслаждение от воспоминания граничило с болью.       — Гермиона? Ты что-то нашла?       Оклик Гарри, близко, почти у самого уха, сработал как ушат ледяной воды.       — А? — дернулась она и столкнулась с ним лицом к лицу.       Гарри зажмурился от резкого света Люмоса, и она, извинившись, отвела палочку в сторону.       — Ты так долго стояла на одном месте. Здесь что-то есть?       Самым честным ответом было бы «понятия не имею и даже не заметила, что где-то остановилась», но они с Гарри уже давно не находились на таком уровне доверия, чтобы она призналась ему в собственной невнимательности. На самом деле, никто не был ей близок настолько, чтобы без стеснения выглядеть при нем глупой. Никто, кроме…       — Я пока не уверена, — быстро соврала она. — Нужна еще минута.       Гарри пожал плечами и остался тенью у нее за спиной. Гермиона сощурилась, подсвечивая Люмосом мрачные тельца артефактов за мутными стеклами. На поверхностях стеллажа, перед которым она застыла, точно так же, как и у предыдущих, лежал толстый слой пыли. Но… Еще больше сузив глаза, она наклонилась поближе.       Один колпак недавно двигали: об этом свидетельствовала тонкая полоса чистоты возле его правого бока. А еще отпечатки — два пальца явственно выделялись на вершине серого, махрового от времени стекла.       — Гарри, смотри! — позвала она шепотом.       Он сразу же заглянул ей через плечо — Гермиона пододвинулась, чтобы открыть ему больше обзора, и указала на колпак, привлекший ее внимание.       — Видишь? Его кто-то поднимал.       — И раз уж это место совсем не похоже на свалку всякого хлама, это точно был не невыразимец, — в его голосе смешались сарказм и волнение.       Гермиона закатила глаза.       — Давай взглянем, что там.       Она вручила Гарри палочку и потянулась к колпаку, стараясь не задеть рукой окружающие его предметы. Есть. Пальцы сомкнулись на вершине и ме-е-едленно вытащили его наружу. Быстро смахнув пыль с таблички с названием, она жестом попросила Гарри посветить.       — Щупальца разума. Конфискованы в 1963 году у Друэллы Блэк, — сосредоточенно прочитала Гермиона и тут же подняла глаза на Гарри. — Друэлла… Это которая…       — Тетка Сириуса, да.       — И мать Беллатрисы, — сухо заметила она. — Как символично.       Несколько мгновений Гермиона задумчиво всматривалась в полутьму, по кусочкам собирая очертания артефакта: слишком глубоко он прятался и слишком был мал.       — Есть что-то, чем можно его обер… — она услышала треск разрываемой ткани раньше, чем закончила мысль.       Гарри без малейших колебаний во взгляде протягивал ей кусок черной мантии мракоборца. Хотя Гермиона прекрасно знала, чего стоит получить такую и сколько защитных заклинаний она в себе носит. А еще могла только догадываться, какие санкции Сэвидж применяет к своим подчиненным за халатное отношение к обмундированию.       — Спасибо.       На смену вспышке удивления пришла собранность. Отдав Гарри колпак и обернув ладонь тканью, Гермиона просунула ее вглубь стеллажа, лавируя между предметами, которые наверняка могли покалечить ее, просто соприкоснувшись с волоском на руке.       С осторожностью она потащила артефакт наружу. Темная магия холодила кожу даже сквозь лоскут защитной мантии, но, кажется, не наносила вреда. Пока что.       Гермиона извлекла его на свет, аккуратно развернула на ладони ткань и только после этого вспомнила, как дышать.       Они с Гарри едва не столкнулись лбами, пытаясь рассмотреть артефакт. Им оказалось почерневшее от времени серебряное кольцо с массивным камнем — таким мутным, что сложно было определить, какого он цвета. Витиеватые побеги серебра опутывали темный камень на манер щупалец и тянулись ввысь, будто хотели вцепиться Гермионе в лицо. На секунду ей даже показалось, что они шевелятся…       Боже. Тени сыграли с ней злую шутку.       Воздух вокруг кольца дрожал от тьмы и силы, и это по определению должно было отвратить ее, но почему-то манило. Точно щупальца из металла имели фантомное продолжение — точно дотянулись до нее и набросили на шею аркан…       Неизвестная рука вдруг сжала мозг стальной хваткой. До рези.       Это пройдет, если прикоснуться.       Острые грани камня звали ее. Боль усиливалась, словно что-то боролось за место внутри черепной коробки.       Дотронься. И это пройдет.       Свободной рукой она потянулась к кольцу…       — Годрик, что ты творишь?!       Она вздрогнула от громкого крика и чуть не выронила артефакт. Резко вскинула голову. Гарри смотрел на нее со смесью ужаса и испуга.       — Убери… оттуда… руку, — медленно и четко, будто для сумасшедшей, проговорил он.       Взгляд метнулся вниз, и в легких разом закончился кислород. Ее указательный палец застыл меньше чем в дюйме от одного из шипов камня, и это несомненно было бы поводом для облегчения…       Если бы мизинец не касался щупальца.       Затаив дыхание, Гермиона оторвала его от холодного изрезанного серебра. Не спеша, осторожно подняла ладонь.       — Как ты? — с опаской спросил Гарри.       — Нормально… вроде, — хмурясь, она прислушалась к себе. — Как будто бы голова даже стала легче.       Скорее всего, ей казалось из-за отступившей наконец боли, но Гермиона почему-то чувствовала себя так, словно раньше в сознании с каждым днем до звона натягивалась тонкая нить, а теперь лопнула.       — Какой интересный эффект, — скривил губы Гарри и тут же напустился на нее: — Чем ты только думала?!       — Сам знаешь, как это бывает, — огрызнулась она. Можно подумать, он был хоть на каплю рациональней, когда в свое время решил носить на груди крестраж. — Главное, что все обошлось.       Гарри нехотя изобразил на лице согласие, и она уже собиралась вернуть кольцо назад, когда в глаза внезапно бросилось нечто темное между щупалец.       Волос. Темный вьющийся волос, запутавшийся в переплетениях серебра.       Без лишних слов Гермиона подцепила его двумя пальцами, аккуратно вытащила и сразу спрятала в ладони.       — Что это?       Она едва сдержалась, чтобы не шикнуть на Гарри.       — Ничего. Мне показалось, — многозначительный взгляд.       Потом. Пожалуйста.       — Показалось? — Гарри с сомнением покосился на ее кулак, в котором был зажат волос.       — Именно. А теперь давай положим кольцо обратно, раз мы ничего не нашли.       Пока она дважды балансировала над бездной, возвращая сначала само кольцо, а после — стеклянный колпак, Гарри не сводил с нее пристального взгляда, будто надеялся обнаружить у нее на лице ответ на вполне логичный вопрос о том, какого черта это сейчас было. Его глаза буквально кричали, что ей придется все объяснить.       Конечно. Но позже.       Она протянула Гарри кусок испорченной мантии, и он молча сунул его в карман. Было видно, что ему трудно смириться с неизвестностью и он борется с собой за каждый шаг в сторону выхода.       Почти достигнув двери, он внезапно остановился и отрывисто сказал:       — Бред какой-то. Раз Беллатрису так заинтересовало кольцо, почему было его не забрать? Сомневаюсь, что кто-то просил бы ее вернуть дурацкую побрякушку, когда она похитила останки Волдеморта.       Гермиона удивленно подняла брови. Ответ казался ей очевидным.       — Есть только одна причина, по которой нападавшая — кем бы она ни была — могла оставить кольцо. Оно ей просто не нужно.       Гарри взглянул на нее, как на умалишенную.       — С каких пор волшебнице, помешанной на черной магии и чистоте крови, не нужен ее фамильный темный артефакт?        Она раздраженно тряхнула головой. Гарри совершенно не понимал, к чему она клонит.       — Ты знаешь, в чем сила этого кольца?       — Без понятия. Я о нем раньше даже не слышал.       Она цокнула, нажав на дверную ручку.       — Что и требовалось доказать. Думаю, я смогу найти что-то в министерской библиотеке, а пока нужно доложить Кингсли о том, что мы…       — Ты могла бы спросить и у Малфоя… — будто между прочим пробормотал Гарри, стоило ей шагнуть в дверной проем.       Гермиона замерла и аж прикусила губу, чтобы не расхохотаться от такого лицемерия.       — Да что ты? Значит, теперь ты рекомендуешь?       Возможно, на концентрацию яда в словах повлияло и то, что она на самом деле не знала, может ли теперь спросить у Драко хоть что-то.       — Чтоб ты знала, я жалею об этом каждый чертов день с тех пор, как ты вернулась!       — А раньше защитные барьеры Хогвартса не пропускали твою совесть? — став вполоборота, иронично поинтересовалась она.       Шумно выдохнув, Гарри приблизился к ней.       — Раньше я действительно верил, что поступаю правильно.       Он выдавил это из себя, как самое настоящее признание. «Я не прав». Слышала ли она нечто подобное раньше? Хотя бы раз? Нет. Но, даже если этих слов было слишком много для Гарри, их все равно было слишком мало для нее.       — И долго же ты себя убеждал?       — На самом деле, нет. — На лице у Гарри плясали отблески синего пламени и большое сомнение. — Я считал, да и сейчас, если честно, считаю, что Малфой… Да, пусть он и изменился, но он не уехал бы так быстро после слов Рона, если бы ты правда была ему важна.       Забавно, ведь именно об этом она думала раньше. До того, как оказалось, что Рон побывал тем утром в ее квартире — думала каждый день, стоило только открыть глаза. Забавно, ведь, стоило услышать правду, как эти страхи перестали иметь значение.       — Ты многого не знаешь, — большее, что она могла себе позволить, когда речь шла о причинах, из-за которых Драко пришлось уехать. О кошмарах с ее полуживой копией в главной роли и о том, как Рон одной идиотской фразой сделал их реальностью для него. Самой худшей необратимой реальностью.       Гнев и сочувствие шипели внутри нее, как гашеная сода.       — И ты не расскажешь мне, — однобоко улыбнулся Гарри.       — Не расскажу.       — Это изменится хоть когда-нибудь? — спросил он будто бы наудачу. Но Гермионе нечем было обрадовать его — по крайней мере, сейчас.       А честно, она хотела бы?       — Не знаю, Гарри, — подходящий ответ и ему, и себе.       То, что она затруднялась облечь в слова, заставляло подрагивать губы. Сожаление, наверное. Потому что какая-то часть ее — та, что однажды набросила им обоим на шею цепочку Маховика Времени, та, что стояла с Гарри рядом у могилы его родителей, — эта часть неистово рвалась сказать больше, но понятия не имела что.              Ты фантастический болван?..       Но я… кажется, все равно скучаю?       — Послушай, если бы я тогда знал, что Рон…       Эта фраза подействовала на нее отрезвляюще. На губах растянулась усмешка — настолько же чуждая моменту, как и его нелепые оправдания. Гермиона покачала головой.       — Дело не в том, что ты фактически выбрал Рона, когда безоговорочно поверил ему. Дело в том, что ты выбрал за меня. И продолжал выбирать каждый день после.       Она отступила к выходу из Отдела тайн, не будучи уверена, победа это или лишь жалкая капитуляция. Нажимая на кнопку лифта, она чувствовала на себе пристальный взгляд Гарри, привалившегося к стене слева от нее.       Часть ее все еще хотела сказать что-то еще и, возможно, теперь даже знала, что именно.       — Все могло сложиться иначе, если бы ты рассказал мне, — выдох в пустоту.       Наверное, узнай Гермиона сразу, она купила бы билет на самолет до Бордо. Она и на самом деле порывалась сделать так, пока не уехала в Хогвартс, — не реже, чем раз в три дня. Отчасти она согласилась с предложением Макгонагалл поэтому — чтобы обрубить на корню соблазн.       Но если бы она знала правду, она бы купила билет. Да, скорее всего, каждую минуту полуторачасового полета она терзалась бы насчет того, как глупо поступает и, может статься, подумала бы о том, чтобы под Империусом заставить пилота повернуть назад, но… Она бы вытерпела. Приземлилась. Сжала бы в руках бездонную бисерную сумочку и вызвала бы такси до… Кажется, поле для квиддича было где-то недалеко от детского лагеря для серфинга. Неважно. Она бы нашла.       Она бы нашла и поле, и Драко, и слова, чтобы объяснить. Она…       — И ты бы хотела этого?       Быстро вращавшийся перед глазами калейдоскоп событий замер и внезапно рассыпался, оставив ее посреди холла Отдела тайн — смотреть на Гарри, щурясь в слабом блеске синего пламени.       Хотела бы она ту идеальную картинку, которая существовала в голове уже больше года?       Она одевала ее, как дети — любимую куклу: каждый день в новый наряд. Запах французского лукового супа. Поцелуи, в которых запечатан его вкус. Смятые в момент страсти простыни. Самолет до Бордо. Нестись по мокрой траве на поле. Упасть в объятия, такие крепкие, чтоб до хруста костей… И целоваться. Всю ночь напролет. И узнать за год каждую мелочь: чай или кофе, мед или сахар, правая или левая сторона кровати, пуховое одеяло или плед, роман или детектив… Годрик, он хоть любит читать?       Хотела бы она этого?       Не сомневаться в каждом его шаге, слове и жесте. Не бояться вставать по утрам, потому что есть шанс его не найти. Не ждать подвоха. Не верить его отцу. Не сдерживать слезы, не закусывать в бессилии губы, не язвить и не обороняться. Не убегать.       Хотела бы?       Боже, конечно да. Но это неправильный вопрос.       Хотела бы она, чтобы их пальцы никогда не сталкивались у золотого снитча перед лицом сотен тысяч зрителей? Чтобы никакой встречи посреди шума вересковой пустоши. Никаких самых ужасных извинений на свете. Никакой стычки у нее в кабинете и никакого печенья, из-за которого они, как дети, устроили дуэль.       Чтобы он не защитил ее перед своим отцом. Не отыскал их место в Шордиче, не рисовал с ней граффити — снова — и не обнял ее. Крепко и честно. Не подсел за ее столик в баре. Не привел к своим друзьям. Не смотрел на нее с такой жаждой, когда целовал — безумно и яростно — прижимая к мокрой раковине в уборной.       Чтобы он не влетел к ней в кабинет в беспросветном ужасе. Чтобы никакого соленого привкуса на губах. Никакой правды — подарившей облегчение и заставившей сердце до боли сжаться. Никакой пиццы, намеков Забини и никакого идеального места у него на коленях. Никакого самого откровенного разговора из всех, что у них только были, — всю ночь.       Чтобы он не сжимал ее руку, когда знает, что на самом деле ей страшно.       Хотела бы она этого?       — Вряд ли.       Гарри пожал плечами, и лифт открыл перед ними двери, готовясь перенести ее в настоящее, которое она наконец-то выбрала.