Сборник для души

Ты сидишь за столом, подпирая ладонью щеку и кусая карандаш. Смотришь на мужчину сидящего напротив и тихо охреневаешь. Приходит к тебе, значит, Огай Мори, и говорит, мол, ну Т/И, ты же русская, поболтай с нашим заключенным. Он вообще не совсем вменяемый, но на деле такой душка! По-японски он базарит, но ты ведь можешь создать ему атмосферу дома, правда? Станцуй лезгинку с медведем под руку и выпейте водки. Бог тебе в помощь! — Слушай, чувак, ты решил собрать в себе все стереотипы о России? Ушанка, сапоги красные, кафтан. Чего же ты его золотом не обшил, а? — Достоевский же сейчас разглядывает тебя с неподдельным интересом. — Тебе сколько лет, дитя? — ты оторопела, но быстро выправилась и подняла одну бровь. — Двадцать три. — А если честно? — Федор наклоняет голову и с легкой полуулыбкой смотрит на тебя. — Девятнадцать мне, — насупившись, буркнула ты. Нашелся, полиграф блин. Ты закатываешь глаза и потягиваешься. Внезапно Достоевский щелкает пальцами и наручники спадают с рук заключенного. Ты дергаешься и инстинктивно отодвигаешься от стола еще дальше, а мужчина быстро оказался рядом с тобой. — Не подходи ко мне! — стараешься придать голосу стальной тон, но он предательски дрожит. Ты сама не понаслышке знаешь на что именно способен этот человек. Тебе дико страшно, а карандаш ломается под напором твоих пальцев. — Такое золотко! Удивительно, что ты работаешь в Портовой Мафии, — мужчина в притворном восхищении дотрагивается до твоих волос и пропускает их сквозь пальцы. Тебе не шелохнуться, но, тем не менее, соображаешь ты нормально. Пальцы на ногах поджимаются, а ты внезапно чихаешь. — Будь здорова, — Достоевский вежливо кивает, продолжая улыбаться. — Спасибо, — отвечаешь на автомате, а потом прикусываешь язык. Вот кто тебя научит контролировать то, что ты говоришь? — Так, все, достаточно. Ты в страхе дотрагиваешься до плечей Федора, но ничего не происходит. Мужчина позволяет отодвинуть тебя от себя, ты встаешь со стула и чуть ли не бегом движешься в сторону двери. — Еще встретимся, Т/И, — последнее что ты видишь, Федор снимает свою шапку и кланяется.

***

У тебя в ушах играет какая-то незатейливая мелодия, а ты прогуливаешься по улицам Йокогамы. После вашей встречи с Федором прошло несколько недель, а когда ты спросила Мори о том на кой черт вы вообще встречались, глава мафии лишь загадочно улыбался. Заходишь в кафе и приветливо улыбаешься сидящему за стойкой бариста. Тот кивает и уже начинает заваривать твой любимый кофе, а ты вешаешь пальто на спинку стула. — Вот мы снова встретились, Т/И, — на стол опускается неизменная шапка-ушанка, и ты поднимаешь взгляд на сидящего напротив. Ты же киваешь бариста, показываешь ему на пальцах чтобы он сделал вторую чашку кофе. Достоевский выглядит чуть более живым, чем в вашу последнюю встречу. Он менее бледный, а в глазах опасный блеск. — Ну привет, Дос-кун, — единственное облегчение, которое ты испытываешь при общении с Федором — язык. Он русский, и, слава богу, хоть что-то на мозг не давит. К вам подходит улыбчивый официант и протягивает две чашки. Ты и Федор благодарно киваете, безмолвно чокаетесь и пьете. — Ты ведь в курсе, что за нами ведется слежка? — Достоевский размеренным голос толкует вполне очевидные вещи. — Надеюсь, что ты не расстроена из-за нарушения приватности нашего разговора. Ты сдавленно «угукаешь», но в голове, словно пластинка, крутится вполне логичный и подходящий под эту ситуацию вопрос: — Зачем я вообще здесь? Если ты решил заняться вербовкой, то я пойду, ладно? — ты уже надеваешь пальто, достаешь бумажник и собираешься кинуть купюры на стол, но твою руку перехватывают и ты вздрагиваешь. — Я не надеюсь на то, что ты по доброй воле примкнешь ко мне. Надеюсь, что ты одумаешься. Твои способности уникальны, — «да все способности уникальны! Ты вон людей убиваешь, едва пальцем тыкнув.» Ты умеешь читать мысли людей, что находятся в радиусе полутора метров. Ты никогда не развивала эту способность, потому что в бою она бесполезна, поэтому ты могла быть лишь угадывать примерные думы людей. Почти всегда удачно, между прочим. — Я буду ждать твоего звонка, моя дорогая, — мужчина перед тем как отпустить руку, трет тыльную сторону ладони большим пальцем. Ты вырываешь ладошку и бежишь к выходу из помещения, не замечая хитрой ухмылки, которая преследовала тебя.

***

Ты лежишь в своей съемной квартире, на голубом футоне, не понимая, почему японцы считают, что это удобно. Спине жестко, ногам холодно, душе больно. На часах недавно за полночь, как раздается звонок в дверь. Ты встаешь с кровати и, бурча под нос проклятия, двинулась к двери. За дверью стоял Достоевский, с ранением в боку, а ты вскрикиваешь: — Боже мой! — быстро открываешь дверь, а Федор заваливается на тебя. — Что случилось, твою мать?! Ты помогаешь мужчине лечь на футон и молнией несешься за аптечкой. Прибегаешь обратно и смотришь на метающегося на кровати мужчину. — Э-эй, Федь, очнись, — слегка хлопаешь по худым щекам, возвращая Достоевского в реальность. — Вот так, молодец, смотри на меня, хорошо? — Д-д-да, — Федор заикается и сквозь мутную пелену на тебя, умело балансируя на грани сознания и обморока. Ты распахиваешь кафтан, смотришь на ужасную рану и, не растерявшись, запихиваешь в рот русского подушку с просьбой зажать предмет зубами. Железным пинцетом достаешь пулю, как говорится, не в первый раз, промываешь рану и на скорую руку, неумелыми стежками зашиваешь ее. Достоевский тихо лежал, но, видимо из-за потери крови и перенапряжения, закрывает глаза и теряет сознание. Несколько часов ты не отходила от футона, постоянно меняла компрессы на лице, иногда впадала в сладкую полудрему, но из нее тебя выдергивало любое лишнее движение Достоевского. В моменты когда ты была в сознании, ты задавалась вопросом, зачем вообще помогаешь этому человеку. Он демон. Но на подкорке сознания крутилась мысль, что надо помочь. Странная, детская мысль, необоснованная ничем. На часах недавно пробило четыре утра, а Федор наконец успокоился и уснул спокойным сном. Ты накрываешь русского одеялом, а сама ложишься на пол, подкладываешь под голову подушку и проваливаешься в небытие. Ты просыпаешься, чувствуя тепло и сопение в макушку. Открываешь глаза и понимаешь, что лежишь на футоне, укрытая пуховым одеялом. Чужие руки лежат на твоем животе, а чужой нос утыкается в волосы. Бесшумно разворачиваешься, перекладываешь руки на свою спину, а потом поднимаешь взгляд на Достоевского. — Доброе утро, — фиолетовые глаза открываются.