***
…Короткая барабанная дробь, которую неизменно венчает глухой удар деревянного рычага на эшафоте и тяжёлый рывок веревки… Уилл закрыл глаза, облизнув враз пересохшие губы. Говорят, если петля сломает хребет, то человек умирает быстро и почти без боли. А вот если нет… Глядя на совершенно безучастного Джека, который по старой привычке пытался зубоскалить и отпускать колкие шуточки, Уилл отчётливо понимал, что у него темнеет в глазах и нет сил вздохнуть. Как он вообще сможет дышать потом? Как, зная, что Джек этого уже не сделает? Да, пират, да, последний подлец и лживый до мозга костей гад, продавший его за свой драгоценный корабль, готовый кого угодно променять на возможность вновь положить ладони на штурвал «Чёрной Жемчужины», но Джек не заслуживал смерти. Во всяком случае – не такой. Ведь предавая и продавая их, он ухитрялся все же думать о том, как спасти и его самого, и Элизабет. Мать учила Уилла, что даже самый дурной росточек стоит беречь, если есть на нем хоть одна живая веточка... - Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Речь судьи закончилась, оставив всего минуту тяжелой, как прибой, барабанной дроби. «Я должен его спасти…» Уилл зажмурился, едко усмехнувшись нелепости этой мысли и прикусив губу. Ха! Да кто ему это позволит сделать?! Командор Норрингтон из себя выпрыгнет, лишь бы только убедиться, что Джек сдох окончательно и бесповоротно и уж точно никогда больше не будет гулять среди живых. Он же ни на шаг не отойдет, пока окоченевшее тело не снимут и не бросят в гроб, если вообще озаботятся его погребением, а не вывесят просыхать под ветром в арке у входа в бухту в назидание всем остальным. «Что между ними было? Почему мне кажется, что мистеру Норрингтону так много чего-то именно личного до смерти Джека? И дело не в истовом выполнении долга или таких уж великих оскорблениях, нанесенных Короне?.. Что такого совсем чудовищного он успел натворить?» Уилл поднял взгляд, пристально посмотрев на Джека, который закатил глаза, почти скучая и рассматривая небо. Неужели ему не страшно? Или он все ещё так верит в чудо, которое вот-вот случится и непременно спасёт его? «Не в этот раз…» Джек внезапно скосил взгляд, словно услышав мысли Уилла, и подмигнул ему, одарив насмешливой улыбкой. Уилл не выдержал и уронил голову.***
- Я что-нибудь придумаю, я тебе обещаю, мы вытащим тебя, - Уилл вцепляется в решетку с такой силой, что белеют костяшки пальцев, бессмысленно таранит ее лбом, жмурясь, как от острой боли. – Прости… Хотя почему как? Ему так больно под рёбрами, что хочется выть. Вот как так?! Джек спас Элизабет и чуть не поплатился за это головой в прошлый раз. Спас снова. И не только ее, но и флагман славного Командора Норрингтона на Исла-Дэ-Муэрте. Он спас самого Уилла, и опять Элизабет... И на этот раз угодил в петлю. Никакие добрые поступки не могли стереть с его кожи клеймо, а с имени грязь слова «пират»... Складывалось впечатление, что чем больше он делал этих самых добрых поступков, тем больше они приближали его именно к смерти, а не к прощению. - Не трудись извиняться, малыш, - Джек сухо усмехается, валяясь на полу в самой расслабленной позе и глазея на небо сквозь решетчатое оконце. - На четвертый заход это уже утомительно. Лучше бы принёс мне бутылку рома, пообещал прожить долго и счастливо со своей ненаглядной зазнобушкой и завести пяток славных ребятишек. А? Все веселее было бы. Уилл вскидывает голову, непонимающе глядя на Джека. Эти развязные слова ему как наковальней по затылку прилетают. Он не может простить себе происходящего, уже сто раз пожалев о том, что они не оставили Джека на острове, а притащили на «Разящий»... он сожалеет до судороги в сердце о том, что не может помочь сейчас, а тот опять насмешничает? - Не гляди так, - Джек с интересом изучает свои грязные обломанные ногти, как будто только что маникюр сделал. Ему не нужно смотреть на Уилла, он и так отлично знает, что написано у того во взгляде. - Ты как всегда нерасторопен и долго собирался. Твоя сладкая мисси прибегала первая, едва платье нацепив, хотя без него было лучше, потом сам Свет-Командор приволокся, тоже в свежем наряде. Даже Губернатор заходил. Всем так жаль меня, что словами не передать, всех простить нужно и понять, что закон обязывает. Куда деваться! Лучше б принесли выпить...никто не додумался. - Джек... - Уилл сухо сглатывает. У него самого как будто удавка на шее затягивается с каждым неумолимым часом, приближающим их к полудню. – Прости, мне так жаль... - Я тебе не святой, - Джек приподнимается на локтях, громко звякнув цепью ручных кандалов, и смотрит на него с интересом. - Что мне до ваших прощенных душ? Иди, малыш, и будь счастлив. Я хочу выспаться и рома, но ни того, ни другого вы мне дать не можете, а ваши излияния, раскаяния и прочую чушь отнесите святошам. Там за это прощают. С покаянием - в церковь. Он откидывается на пол и закрывает глаза, давая понять, что разговор окончен. Уилл с трудом расцепляет пальцы, выпуская решетку, и отворачивается. Он нутром чувствует боль и обиду Джека, но ничем не может ему помочь и хорошо понимает, что, как ни проси, Воробей не простит его. И не за то, что валяется тут, ожидая смерти, за что-то другое… Как будто Уилл подвел его и разочаровал. - Прости, Джек, - тихо оставляет он решетке, хотя знает, что ответа не будет.***
«Можно же что-то сделать! Ну, хоть что-то, хоть как-то… Где все эти чудесные спасения?!» Уилл зажмурился, мотнув головой и посмотрел на Элизабет и Командора, застывших чуть в стороне от толпы с каменными лицами. Они оба тоже смотрели на Джека, и Уилл готов был поклясться, что думали о том же самом. Джек сказал, что они приходили к нему… ну, неужели, даже Губернатор Суонн не в силах спасти одного-единственного человека на этом острове, который больше многих заслуживает жить?***
День был душным. Таким же, как тот, когда она впервые примерила этот чертов английский корсет. Элизабет не привыкла дышать крошечными урывками в угоду моде, пытаясь хотя бы веером затолкать в себя воздух. Сегодня она специально надела именно это платье, и вовсе не ради того, чтобы нравиться жениху или угодить отцу. Ей не хотелось дышать. Не хотелось вообще впускать в себя воздух, словно она отнимала его у Джека. И теперь, задыхаясь в роскошном наряде, от души надеялась, что где-то там на небесах Господь Бог зачтет эти ее муки и позволит Воробью умирать не так ужасно. «Пусть это будет быстро…» Как она сможет дышать завтра, когда Джека уже не будет, Элизабет не представляла себе совершенно. И даже не знала, как дальше жить с этим… Она так хотела все исправить…***
- Джек? – тихо зовет Элизабет, спустившись по лестнице и оглядываясь по сторонам. Она никогда не бывала тут и даже не думала, что захочет побывать. Тюрьма - место для преступников и смертников, тут нечего делать высоким особам. - О, цыпа! – Джек вскидывается и, торопливо поднявшись, подходит к решетке. – Уже новый наряд! Сойти с ума. Кому повезло так из двух мучеников, а? Ради кого из них этот маскарад? Он прижимается лбом к холодным прутьям и гладит тыльной стороной ладони Элизабет по щеке. В глазах пляшут черти и печаль. Дикое соитие. - Или это ради меня? Под корсетом фляжка с ромом и ключи от этой дряни? Он дергает цепь на своих запястьях и улыбается. Элизабет бессильно приваливается щекой к его руке и опускает ресницы. У Джека теплые пальцы, сухие и на удивление чуткие для пирата. Она это точно знает. Он ждет, что она пришла спасти его, и искренне верит в это. «Не в этот раз…» - Джек, мне жаль… - Элизабет хочется плакать сейчас от этой чудовищной несправедливости, от всего происходящего и, как в детстве, топать ногами, требуя выполнить ее желание немедленно. Ведь там, в прошлом отец всегда-всегда уступал дочери, когда она требовала не наказывать рабов и прислугу, когда кричала, что главное – поступать честно… Почему же теперь никто не может поступить честно? Или прав Джеймс Норрингтон и одного хорошего дела мало?.. «Но их было далеко не одно. Что стоит обман по сравнению со спасением чужой жизни? Что такого натворил Джек, что его не готов оправдать даже мой отец, знающий, что именно он спас меня?» - Ты не принесла ром? Или жалеешь о том, что нам не повторить ту ночь на острове? – Джек с короткой улыбкой смотрит ей в глаза, заставляя приподнять голову. – Цыпа, жалеть не о чем. - Мне жаль, что я не могу спасти тебя, - Элизабет невольно поднимает уголки губ в ответ, чуть-чуть отстраняясь. Ей страшно, что их лица так близко. – Прости меня. Глаза Джека становятся скучными, хотя он все еще улыбается, пряча разочарование. - И это все? – как-то обиженно спрашивает он, отдергивая руку, словно обжегшись. – Ты пришла каяться и просить прощения? Ни рома, ни ключей, ни поцелуев? Ничего для Джека, зато горсть прощения и успокоения совести маленькой избалованной мисси? Он отходит назад, подняв глаза к потолку. Палец задумчиво чертит по губам, как будто Джек что-то взвешивает. - Нет, цыпа, - изрекает он. – Свою совесть успокаивай в другом месте. Я вам не отец-исповедник и не сундук с прощениями. Элизабет вытирает выступившие слезы и торопливо моргает. Ей больно от его слов, но вдвойне больнее от того, что она с ними согласна. Джек не обязан ее прощать только потому, что она этого хочет. Она ничего не может предложить ему взамен. «Хотя прощение не покупают у обычных людей». - Прости, мне правда очень жаль, - Элизабет отворачивается от решетки и торопливо покидает тюрьму, чтобы до самого ужина просидеть в своей комнате, выгнав назойливую служанку и отговорившись от визита жениха головной болью и усталостью.***
Джеймс ощутил, как Элизабет осторожно взяла его под руку, явно ища поддержки, и постарался ободряюще сжать ее пальцы. Он стоял неподвижно, не отводя взгляд от лица пирата, который продолжал отпускать шуточки и комментировать собственный приговор. «Скорее бы уже». Руки мелко дрожали, хотя хватило сил скрыть это от Элизабет, сцепив пальцы в замок на груди и усиленно делая вид, что все это только для того, чтобы ей было удобнее держать его под локоть. Джеймс не желал ничего сейчас больше, чем какого-нибудь нелепого чуда, в которые он никогда не верил, только чтобы избавиться от необходимости стоять тут с каменным лицом и утешать свою невесту. И в то же время с такой же неистовой силой он желал, чтобы все закончилось как можно быстрее. «Я все сделал правильно. Так, как велит мой долг. Мне не в чем упрекнуть себя, это не ради личной мести». Он сморгнул, на долю секунды позволив себе отвести взгляд. Видит небо и сам Господь Бог, Джеймс поступал так, как велел закон. И дело вовсе не в личных счетах… это просто закон…***
Сложив руки за спиной, Джеймс стоит и смотрит на пирата, валяющегося на полу и мурлыкающего себе под нос похабную песенку про развеселую молочницу и ее похождения среди ночи к кузнецу. Джек Воробей как всегда внешне совершенно беспечен и весел, несмотря на то, что при каждом движении рук ему аккомпанирует звон цепей, которые не снимают с него с самого Исла-Дэ-Муэрте, а жить ему осталось не более 12 часов. Торжественная казнь назначена на полдень. - Вы закончили, мистер Воробей? – Джеймс приподнимает брови, дождавшись паузы в мерзкой похабени, от которой его тошнит. Тот поднимает голову и минуту смотрит на него с большим интересом, потом садится. - У Командора столь нежный слух, что ему не по нраву мои песни? – колко бросает он, улыбаясь уголком губ. – Так стоило ли беспокоить себя визитом в это мерзкое местечко? На этот раз Вы можете спать спокойно, любезный мой, деваться мне некуда. Он встает и демонстративно дергает цепь, которой прочно прикован к стене, и показывает свои руки. - Это верно, - Джеймс кивает с сухой усмешкой. – Теперь Вам не ускользнуть от правосудия. Воробей внезапно подается к решетке и кладет ладони на перекрестья прутьев, уставившись ему в глаза. Пират ниже ростом и ему приходится запрокидывать голову, чтобы не смотреть снизу вверх. Джеймсу тепло хотя бы от этого. Он выше. – Совесть мучает до того, что не можете уснуть, Командор? - Воробей улыбается, роняя эту фразу почти шепотом. – Как насчет того, чтобы вернуть должок? Джеймс отстраняется, коротко скрипнув зубами и внезапно побледнев. До самой смерти ему не оттереть это пятно со своей репутации – тот злосчастный день, когда его, еще мальчишку, спас пират. - Я верну долг Капитану Тигу, когда он угодит в петлю, - сухо возражает он. – Это будет справедливо. - А меня справедливо, значит, повесить за то, что я спас твою ненаглядную, а после и тебя самого с твоими недотепами-солдатами? – Воробей коротко скалится. Его взгляд, прожигающий насквозь, как у морского дьявола, задыхающегося на берегу, невозможно выносить, но Джеймс заставляет себя смотреть прямо в карие глаза, силком заталкивая в голову уверенность в своей правоте. Есть закон. Есть долг перед Короной, есть клятва повесить каждого, кто носит пиратское клеймо… А сжавшейся внутри совести придется сейчас замолчать. - У меня есть долг, мистер Воробей, - отвечает он ровным тоном. – И я не волен поступить иначе. Не знаю, знакомо ли Вам это слово, но у каждого порядочного человека есть долг. И он обязан ему следовать. Пират улыбается, зеркально отходит от решетки, и садится, складывая по-турецки ноги. В его глазах что-то меркнет, стремительно, уходящим на глубину китом. - Ну, да, - бросает он. – Точно. Долг. Я и позабыл об этой такой важной вещице. Надо было вспомнить о долге и не нырять за Вашей Почти-Миссис-Командор. Или все же не Вашей? Кстати, она заходила. Отлично выглядит, хотя в одном нижнем платье ей было куда лучше… - Замолчите, - Джеймс сжимает зубы и прикрывает глаза. - Так топайте отсюда, дорогой мой, зачем порочить уши такими речами? – летит в ответ. – Зачем Вы вообще притащились сюда? Пират опять укладывается на пол и закидывает руки за голову, недовольно морщась. - Я Вас тут не держу, тем более, что ничего дельного у Вас все равно нет. Если только в кармане не завалялась фляга хорошей выпивки или пара нужных мне отмычек. - Пусть Господь простит Вашу душу, - Джеймс отворачивается. Ему в спину ударяет мягкий чуть хрипловатый смех. - Вы уверены в том, что Вам хватит сил повесить меня, дорогой мой? – голос Воробья скатывается по стенам едва различимым эхом, а по сердцу какой-то странной тоской. – Или рассчитываете закопать со мной вместе все то, что так бередит Ваше сердце? Поверьте, моя смерть легче Вам не сделает, но я готов простить Вам этот грех, только не трогайте мой корабль. Пообещайте мне даже не искать «Жемчужину». Хоть в последней просьбе не откажете?***
Джеймс закрыл глаза, вслушиваясь в барабанную дробь, отдававшую в висках нестерпимой болью. Еще пара секунд, и все закончится. Мертвому пирату он ничего не будет должен. Главное сейчас выдержать и не встречаться с ним глазами, чтобы не захлебнуться в чувстве вины и излишнем раскаянии. Он сможет забыть все это, жениться на Элизабет и потопить «Черную Жемчужину», чтобы окончательно стереть из памяти своей и мира Джека Воробья. Дробь смолкла, дав, словно издеваясь, еще одну долю секунды на то, чтобы остановить происходящее, а после последовал глухой удар деревянного рычага. - Стойте!! – из-под каменной арки задыхаясь вылетел Губернатор Суонн, хватаясь за сердце и размахивая какой-то бумагой. – Стойте!! Остановите казнь!