***
Джек смотрит в серо-зеленые глаза напротив, немного похожие на утренний океан на линии шельфа, и не может удержаться от иронической улыбки. Он помнит этого офицера, хотя прошло много лет. Глупого юнца, не умеющего плавать и свалившегося за борт, вытащил из воды Эдвард Тиг, его отец. Конечно же, Джеймс тоже узнал его, но предпочел сделать вид, что знает лишь внешние приметы пирата – клеймо и татуировку. Джеку был смешон этот цирк, но он поддержал его, поняв, как важна дураку-Командору его незапятнанная репутация. - Я помню, что служу другим, а не самому себе, мистер Воробей, - летит сухо, жестко, заученно, а во взгляде такая тоска. Хоть вешайся. Джек улыбается, читая, как в книге, в этой радужке отражение своего собственного взгляда. «Свобода? Да, Командор, она того стоит, поверьте. Вы же хотите быть свободным?»***
Но Командор так упрямо отгораживался сам от себя и прятался куда угодно, лишь бы только сберечь положение, звание, репутацию и хорошее мнение о себе всех и каждого, что становился невероятно сложным соперником в игре. И эта игра грозила стать слишком дорогой для Джека, хотя изначально он рассчитывал выпутаться быстрее и с меньшими потерями. «Признайся себе, Джеки, что на такой поворот ты не очень рассчитывал, да? Но, с другой стороны, Свет-Наш теперь ни на шаг от тебя никуда не денется, как наседка, чего ты и хотел, так что жаловаться не на что… еще бы принес бутылку рома, ну или Уилл догадался бы уже пошевелиться, а то мы с тобой рискуем встретить их свадьбу в гробу, а там, знаешь ли, не наливают…» Осторожно перевернувшись на бок, чтобы как можно меньше тревожить спину, Джек сморщился и закрыл глаза. Оставалось ждать. А это он умел виртуозно, освоив эту науку едва ли не лучше, чем устройство корабля. «Умей ждать подходящего момента, Джеки, умей его не упустить». Так часто говорил ему отец в юности, внимательно рассматривая, казалось бы, ускользающий галеон в подзорную трубу. «Умей ждать». И умей использовать время разумно, то единственное, чем ты ограничен в жизни. Ни решетка, ни цепи, ни конвой не могут удержать, если знаешь, куда стремится твое сердце. К свободе. И цена за нее одна – жизнь. Джек не смог удержаться от смеха, слушая запальчивую речь Командора о том, что уж он-то знает, что такое платить за то, чего хочешь, за что расплатился разбитым лбом, но нисколько не жалел об этом. «Куда уж мне, Командор, знать такое…»***
Над морем гулко колотится пламя, вгрызаясь в черные уже борта корабля, выплясывая на реях и прожирая в парусах дыры… Галеон кренится, упрямо не желая уходить под воду, и словно смотрит на Джека своей носовой фигурой, с которой ползет позолота. А Джек лежит и смотрит на него. И не верит. Кричать бесполезно, просить и умолять уже поздно, хотя он готов был хоть в ногах у Беккета валяться… - Нет… - тихо-тихо падает в доски палубы флагманского фрегата, чей борт так красиво окрашивает в красный и золотой огонь, сжирающий «Девку». Смотреть страшно, не смотреть – невозможно. Джеку кажется, что рвущиеся в огне ванты тянутся к нему, прося защиты, и он снова дергается, хорошо понимая всю бесполезность этой попытки, и чувствует впивающийся в плечо каблук дорогой кожаной туфли с позолоченной пряжкой, которой прижат к палубе вкупе с десятком штыков. Туфля принадлежит Беккету, как и вся ненависть Джекова сердца сейчас, и весь его гнев. - Смотри, - шипит Катлер. – Вот так заканчивается все, что мне неугодно. Вызубри это, Воробей… - У меня плохая память на такие вещи, - хрипло бросает Джек, смаргивая соль с глаз, и снова смотрит на пламя. Это больно – он словно горит вместе с кораблем, но отвернуться – бесчестно. «Девка» до последнего оставалась верна ему, так что пусть сердце горит и жарится вместе с ней. Это – справедливо. Джек не слышит сухой смешок Беккета и какой-то приказ. Он смотрит на горящий корабль и не понимает, почему еще жив и почему еще может дышать… медленно проседает грот-мачта, разваливаясь пополам, и «Девка» начинает уходить под воду. Все еще горя… «Пусть море утишит твою боль и успокоит… оно все лечит…» Сердце начинает колотиться в горле, вырывая невнятные хриплые звуки и вышибая из глаз морскую воду… слезы. - Держите его, - голос Беккета летит как сквозь штормовой вихрь, когда не слышно почти ничего, кроме шума волн. Бушприт «Девки» уходит под воду, отгорев от остова и захватив с собой носовую фигуру, и поднимает фонтан брызг. Джек даже не соображает, что ему на правую руку накинули кожаную петлю и дернули в сторону. Ему настолько все равно, что будет дальше, что до него не сразу доходит прошившая до костей боль, заставившая закричать, и запах паленого мяса. Доходит, только когда он соображает, что это его кожа шипит, прикипая к металлу, а не он чувствует боль своего корабля. «Это тебе так больно сейчас? Давай я заберу хоть часть…» У «Девки» самым ранимым всегда были паруса – вот от них и нужно отвести жар в первую очередь… Джек опять кричит, но, к огромному удивлению Беккета, не пытается вырваться или хотя бы отползти в сторону. И в этом крике как будто прорывается стон галеона, уходящего в бездну. - Теперь выучишь, - Катлер убирает подостывшее тавро и смотрит на вспухший черно-красный отпечаток. – Если забудешь – вот шпаргалка. Со свободой можешь попрощаться – тебя не примет ни один флот и ни одна торговая компания с этой меткой. Отпустите его. Джек чувствует, что его больше не держат, встает и шатаясь плетется к борту. Он смотрит на плавающие в морской воде черные ошметки и тупо пытается разыскать среди них свое сердце, которое, должно бултыхаться где-то там же. - Запомни, - летит ему в спину. Джек на секунду оборачивается, смотрит Беккету в глаза и едва заметно улыбается. Этот дурак так и не понял ничего абсолютно? И прыгает в волны, одним рывком уходя на глубину. Остановить его не успевают. - Пусть подохнет среди этой гари, - Беккет секунду смотрит на сомкнувшиеся над телом волны и дергает плечом. – Зная, что вернуть свой драгоценный корабль все равно не сможет. Как и свою никчемную жизнь.***
Тонуть сложно, особенно если ты умеешь плавать и жизнь научила тебя воевать с волнами, но сейчас это просто необходимо. Зачем оставаться, когда ее нет на свете?.. Море вышвыривает Джека обратно на поверхность, заставив отплевываться от своей воды и дышать. «Зачем?» Он снова ныряет, по косой стараясь уйти как можно глубже, и снова оказывается на поверхности. Море как будто смеется, изгоняя его из себя и не желая принять, как приняло «Девку». «Почему? Почему ее ты забрало, а мне отказываешь?» Джек опять дышит, с трудом соображая, что находится на поверхности и от души жалея, что у него нет камня или пушечного ядра. - Тебе еще рано, - негромко звучит совсем рядом. – Твой срок не пришел. - Как и ее, - Джек откидывает голову на воду и лежит, таращась в небо неморгающим взглядом. - Это не тебе решать. Он выдыхает, чувствуя, как глубина все же начинает затягивать в себя. - Мне решать, когда и куда идти. - Ты боишься смерти? Перевернувшись в воде, Джек видит огромного спрута с человеческим взглядом. «Злой дух моря».***
Каюта «Летучего Голландца» огромна, в ней помещается даже орган, за которым сейчас сидит капитан корабля, задумчиво наигрывая что-то очень похожее на шторм. Во всяком случае, так кажется Джеку. - Что ты готов за нее отдать? За окнами, зияя пробоиной в борту, лежит «Девка», коснувшаяся морского дна. Они на такой глубине, что и представить страшно. Джек трет горящее запястье и смотрит на корабль в толще воды. Свой корабль. Подходит к окну, чертит на стекле пальцами очертания кормы и слегка пожимает плечами. - У меня ничего нет. Капитан тихо смеется. - У меня одна цена за все – душа. Джек даже не оборачивается. Все его внимание сосредоточенно на том, как вода колышет огрызки тросов, успокаивая их. - Она и так уже у тебя, потому что ты – это море. Мой корабль на дне, где же душе-то тогда быть? Капитан «Голландца» подходит и долго-долго смотрит на него, пристально, цепляя взгляд и проникая в самую суть. Ищет ложь. Но ее нет. Есть только совершенно спокойные глаза, отраженные в его собственных, и в них одно-единственное желание. Свобода. - Хорошо. Я дам тебе 13 лет на ее борту.***
Вот такой взгляд Джек и увидел у Командора. Отражение своего собственного. И пожалел этого недоумка, потому что ему самому тогда дали выбор, а вот у Джеймса его не было, он даже не знал, как получить столь желанное. Оставался самый сложный вопрос – дожить до того момента, когда Командор наконец-то сообразит, что именно ему нужно от жизни, и уже выберет, на какой же он стороне. Едва слышно мурлыкая себе под нос одну из веселых пиратских песенок, Джек начал отключаться от всего вокруг, вслушиваясь в море, шумящее у стен форта, хлопки парусов стоящих на рейде кораблей и утопая в памяти, как в океане. … Соленые пенные брызги на лице и тёплые доски палубы под щекой, забирающие в себя тянущую боль из виска, бездонное небо над головой с огромным южным крестом, наполовину скрытое чёрным парусом, ловящим ветер.***
Рывок сквозь воду столь стремителен, что Джека просто сносит и вдавливает в корму, едва не размазывая. «Девка» разворачивается под водой, поднимает свой высокий нос и устремляется вверх. Она летит сквозь океан, приближаясь к свету, то есть к воздуху, ее крутит и вертит, переворачивая вверх дном, а потом снова выравнивая и кувыркая опять. Джек каким-то чудом ухитряется вцепиться в штурвал, сжимая его до треска сухожилий и уже не соображая, где верх, где низ. Последнее, что он видит - яркий зеленый луч, прорывающийся сквозь океан. «Закат». Их вышвыривает на поверхность – его и «Девку». Целую. Громко хлопающую парусами на свежем ветру, кричащую всем такелажем сразу и отражающую красный закат бортом. Джек падает на палубу и какое-то время лежит, отплевываясь от воды, потом заставляет себя приподняться. Палуба под руками черная. Обуглившаяся, хотя доски крепкие и не пахнут гарью. Он трет пальцами вокруг себя, не понимая, что происходит, потом оглядывается на такой же черный фальшборт. Все черное. Сгоревшее, но целое. Дико. Поднявшись, Джек кладет руки на штурвал и упирается в него лбом. - Со дна морского поднялись… Ты – Жемчужина. Черная Жемчужина Карибского моря. Моя.***
«Жемчужина» идёт полным ходом, устремляясь за горизонт, ее киль режет волну с тем неповторимым шумом, который лишь он один способен извлекать из океана, а такелаж скрипит с лёгким присвистом, напевая о русалках и жемчуге на самом дне. Джек лежит, таращась в небо, гладит кончиками пальцев лафет пушки и слушает, как смеётся его «Жемчужина». Она отвечает на каждый шорох, на каждое его прикосновение, баюкая нежнее материнских рук в детстве и сбрасывая за борт всю боль вместе с солоновато-горькой пеной. От морской воды щиплет глаза и хочется смеяться, а ветер холодит руки, обвивая запястья и не даваясь в ладони, как ни лови. Его только парусами поймать можно, но Джеку так хорошо, что не хочется двигаться с места и идти разбираться, почему замедляется ход корабля. Возможно, «Жемчужина» тоже устала и хочет отдохнуть…***
Зевавший на посту караульный, с удивлением отметил, что пират, валявшийся на полу в своей клетке, улыбался, едва-едва подрагивая ресницами, серебряными в свете ламп, видимо, от пота, обильно тёкшего по его лицу, и еще ухитрялся что-то напевать. «Чему он радуется, интересно? Чему вообще можно радоваться в таком состоянии? Надо утром доложить лейтенанту Джиллету. Вдруг у этого заключенного уже бред?». Он присел на ящики и придремал, уткнувшись лбом в приклад своего мушкета. Наконец-то ночь обещала пройти спокойно без песен, шуток и предложений сыграть в кости на раздевание.