Мой дом - общага Мультифандомщика (Слэшные хроники)

Сердце императора Хань билось настолько часто, словно обратилось в птицу, заключенную у него в груди, и теперь она отчаянно пыталась выбраться на волю. Одновременно с ускоренным ритмом, его сердце готово было расколоться на тысячу осколков: боль пронзала, словно острие закаленной в огне стали, обжигала, одновременно превращая ожог в ледяной холод. Он хотел вскрикнуть, хотел разорвать те цепи, которые сковали его законами империи, которой он вынужден править. Для императора нет никакой свободы, в отличие от простых смертных, поэтому все, что он должен был сделать - макнуть кисть в чернила и подписать указ. Указ... Подписать смертный приговор самому себе, своим несбывшимся мечтам. Заключить себя в темницу тревог и бесконечной печали. До боли, до безумия. До отчаяния. Ведь тот человек, для него единственный во всем этом мире, решил жениться на женщине. И ни одна сила, ни один закон в этой стране не способны воспрепятствовать: даже у императора не было такой силы, чтобы отказать генералу Чжану в женитьбе. С ровного ряда его длинных ресниц упала слеза, она скатилась по белоснежной щеке, преодолела линию подбородка и упала на бумагу. Рукой он быстро смахнул ее, но на бумаге осталась вмятина. "Ничего, - раздраженно подумал император, - тебе и такой подойдет". Этот указ он должен был передать генералу, как документ, свидетельствовавший об одобрении императора, дабы один из его генералов женился, отказываясь от военных действий. "Ты захотел умеренной жизни, - подумал Лухань, - не могу винить тебя в этом... Но мне бесконечно жаль, что ты не выбрал разделить эту жизнь со мной". Слезы ручьем скатывались по его щекам, ему было тошно от нахлынувших эмоций, но сдерживаться оказалось слишком трудно. Слишком многое для него одного - вынести столько боли, столько страданий, и чувства эти были неделимы. Ему больше не с кем разделить собственное несчастье. Закрыв лицо ладонями, Лухань разрыдался. Теперь ему стало безразлично, подумают о нем другие слуги, стоявшие за дверью его кабинета. Уже не важно, и даже если весь мир воспротивится, это будет безразличным. Ведь рядом не будет того, кто был для него особенным человеком. Он прождал его более года, и в конечном итоге, дождался лишь одиночества. - Ваше святейшество, - мягкая рука легла на плечо императору, и тот от неожиданности вздрогнул. - Прошу вас, - мягким тоном, несвойственным для обычно серьезного вида, произнес адепт Ву, - все пройдет. И со временем эта боль тоже перестанет быть такой ощутимой. Императору так отчаянно не хватало тепла и поддержки, что он буквально вцепился в руку адепта, и прижал ее к своему лицу. Его губы коснулись горячей ладони с грубой и шершавой кожей, и Лухань, игнорируя этот факт, прильнул к ладони с поцелуем. По его щекам по-прежнему текли слезы, и на сердце царила боль, но эта ласка, эта рука - все, что было у него сейчас. И ни о чем большем он и подумать бы не смог! Адепт Ву искренне удивился поведению императора, но виду не подал - более того, он внезапно ощутил острую необходимость успокоить юношу. Он подхватил того на руки, одним ловким движением так, словно Лухань был невесомым. Они заглянули друг другу в глаза: Лухань был немало удивлен поведению адепта, а тот, в свою очередь, не веря в то, что происходит, старательно изображал на лице легкое безразличие. Он понес юношу через кабинет, ногой отворяя дверь, чем развеселил Луханя - такого еще никто в его присутствии себе не позволял. Несмотря на то, что за дверью оставалась прислуга, готовая в любой момент следовать какому-либо указанию императора, адепт с непроницаемым лицом продолжал нести императора в сторону его покоев. Когда за ними закрылась дверь, адепт взглянул в лицо юноши: между ними никогда прежде не было такого короткого расстояния, и теперь он мог рассмотреть любую черточку на лице императора, каждую его ресничку, трещинку на губе. Вдруг ему захотелось сделать нечто невероятное: прильнуть к полураскрытым губам императора, прижаться к ним, ощутить тепло кожи. И дыхание на своих щеках. - Думаю, теперь ты можешь отпустить меня, - произнес император. Адепт Ву словно пришел в себя: он встряхнул головой, сбрасывая с себя наваждение, и мягко опустил императора на пол, поставив того на ноги. Император заметно смутился от происходящего, его щеки мгновенно налились румянцем, и он старательно отвернулся, но адепт уже успел заметить его раскрасневшиеся щечки - и они показались ему прелестными. Впрочем, и сам молодой император казался ему прекрасным, словно божество: его белоснежной коже без изъянов могла бы позавидовать любая красавица, а его фигура не была лишена изящества и грациозности. Частенько адепт ловил себя на мысли, что засматривается на пальцы императора, и то, как красиво смотрятся на них перстни - такие руки могли бы принадлежать женщине. Его плечи, пусть и не были хрупкими, но все же были не такими широкими, как у мужчин. А черная копна волос могла бы ввести в заблуждение каждого: прекрасный император мог бы переодеться в женщину и остаться неузнаваемым. Это осознание вызывало в адепте Ву трепетные чувства - каждый раз, думая об императоре, ему перехватывало дыхание. - Оставь меня, - произнес Лухань. Он подошел к кровати, и сел сверху. Его глаза раскраснелись от подступивших слез. - Не могу, - адепт отрицательно покачал головой, и взглядом он встретился с удивленными глазами императора. - Что?? - Вырвалось у юноши. - Да, я понимаю, - произнося эти слова, адепт шел навстречу к императору, пронзительно глядя тому в глаза, - я давал клятву беречь вас и защищать ценой собственной жизни. Поэтому я не уйду. Вы всегда можете рассчитывать на меня, ваше святейшество. Лухань усмехнулся. - Где-то я уже это слышал, - произнес он, и в голосе его послышались стальные нотки. - Знаешь, ведь он говорил мне то же самое. И обещал никогда не бросать меня. - Я - не он, - произнес адепт, - и я никогда не брошу вас, мой император. Я докажу искренность своих слов преданностью вам. Лухань лишь горько усмехнулся, и приложил свою руку к щеке адепта, вставшего перед ним на одно колено. Ему отчаянно необходимо выспаться, иначе завтра следы его эмоций будут слишком очевидными. Приказав адепту оставаться в его покоях, как и было положено его личному охраннику, император, укутавшись в шелковое одеяло, забылся сном. .................. Лухань был непростительно вежлив, когда приветствовал гостей, собравшихся на празднике. Генерал Чжан, защитивший страну от войск монголов и одолевший самого дракона - какие только небылицы о нем теперь не рассказывали, - был очень важной фигурой в государстве. Поэтому посмотреть на его женитьбу собрались все чиновники и знать со всех кланов. Облаченный в красные одежды, сменив свой черный гэдай из кожи на красный пояс из струящегося шелка, он тихо ступал, склонив смиренно голову перед главой страны, ведя под руку свою женщину. Она была прекрасней любой красавицы, и даже отдаленно похожую не так просто было найти во всей империи, и Лухань не мог винить генерала в том, что тот сдался и не сдержал свое обещание: перед ее чарами никто бы не устоял. Ее лицо было выбелено белилами, а губы выкрашены в алый оттенок, черные волосы уложены в сложное плетение с украшениями из чистого золота и драгоценных камней. Как и жених, она облачилась в красный свадебный наряд, и держалась своего мужчины, обхватив его руку тонкими пальцами. Остановившись в тени деревьев, под цветущими сливами, счастливые жених и невеста взглянули на того, кто должен был одобрить их бракосочетание, выдав им специальный документ. Император, с холодным выражением лица и непроницаемым взглядом, махнул рукой, подавая слуге знак зачитать указ, свидетельствовавший о том, что он одобряет брак генерала и принимает его отставку. Ему было назначено щедрое жалование, и подарены владения. Лэй взглянул императору в глаза, не понимая, почему тот лично не зачитывает указ, но Лухань встретил его хладнокровием. Так, словно ему не было дела до происходящего, и то, что он сейчас делал, было для него лишь формальностью. Адепт Ву смиренно стоял рядом с креслом императора, его лицо было полно решимости. Он то и дело рассматривал все вокруг, словно опасаясь нападения. Лэй слегка улыбнулся: значит, Лухань в надежных руках. И с ним все будет в порядке. Он доверил самое сокровенное, что у него когда-либо было, правильному человеку. Все время, что генерал Чжан отсутствовал, он всегда скучал по нему. Его тянуло к тому, кто был для него дорог, и теперь судьба сыграла с ним злую шутку: он не смеет воспротивиться тому, что предначертано. Узнав о беременности своей сестры, Лэй не смог умертвить ни ее, ни ее неродившийся плод. Они долго беседовали в поисках правильного решения, и не придумали ничего лучше, как пожениться и сыграть в отношения, дабы ребенок смог родиться в законном браке. Конечно, о реальности происходящего не могло быть и слова: для генерала не существовало никого, кроме императора. И теперь, глядя на его непроницаемое лицо, на его холодность, он готов был броситься ему в объятия, признаться во всем и молить пощады для него и его сестры. А если нет, то готов был смиренно пасть от императорского меча, лишь бы от руки Луханя. Ведь другую смерть он попросту не примет. Когда указ был зачитан, жених и невеста развернулись друг к другу лицами, взглянули в глаза. На лице Ни читался страх. Лэй поспешил успокоить ее легкой улыбкой. Они должны были скрепить брачные узы поцелуем, поэтому молодожены заметно волновались: и пусть остальным гостям это показалось умилительным, то брату и сестре было от этого тошно. Лэй обернулся: и, хотя на лице императора изображалась сдержанность, глаза его выражали обеспокоенность. Лэй закрыл свои глаза, сделал шаг вперед, и, обхватив лицо сестры в своих ладонях, прильнул к ее губам с поцелуем. Их уста раскрылись друг к другу, языки встретились, переплелись. Лэй отчаянно представлял себе другие губы, того, кого он хотел поцеловать больше всего на свете! Того, кто сейчас пристально за ним наблюдал. Отстраняясь, Лэй обеспокоенно взглянул на Ни - щеки той раскраснелись, и она смущенно опустила свой взгляд. Гости аплодировали, кое-кто даже присвистнул. Послышались возгласы о том, что генерал, оказывается, тот еще мальчишка, раз проявляет сдержанность перед такой красавицей. Лэй старательно изображал на своем лице безразличие, но внутри него все его естество сопротивлялось этому: ему не пришлось по вкусу целовать женщину, к тому же, кровную сестру, да еще и на глазах у того, кого целовать хотелось больше жизни. "Вот она, боль, - промелькнула мысль в голове у генерала, - я предал твое доверие... Сможешь ли ты когда-нибудь меня простить?" .................. После празднества, когда молодые удалились для того, чтобы закрепить свой брак известным способом, император Хань не находил себе места. Для него это было впервые: осознавать свои яркие и отчетливые чувства к тому, кто занимал все его мысли, и невозможность отвратить неизбежное удручала больше всего. Он взял кубок вина, быстро осушил его, и жестом показал прислуге наполнить снова. Так он выпил несколько раз, и когда праздник подошел к логическому завершению, император был окончательно пьян. Его движения потеряли прежнюю уверенность и изящество, и теперь если бы не успевший вовремя адепт Ву подхвативший юношу, тот бы точно распластался по полу. - Слишком крепкое вино, - рассмеялся адепт, и, подхватывая императора, словно невесту перед входом в брачные покои, он направлялся в укромное местечко - подальше от любопытной прислуги и утренних пересудов о том, как молодой юноша перебрал. Входя во внутренний двор, где обычно император уединялся за медитацией и созерцанием внутренних сил, адепт Ву выгнал всю прислугу, а страже приказал беречь покой императора снаружи. Ворота двора плотно закрылись, и все в округе погрузилось в тишину. - Теперь вы можете быть собой, - произнес адепт Ву - он все еще нес юношу в его покои. Когда он поставил Луханя на ноги, тот внезапно обрел уверенность в своих действиях, осмелел, и, обхватив руками крепкую шею адепта, обвился вокруг нее своими руками. А после он жадно прильнул губами к его губам. "Украденный поцелуй", - пронеслось в голове у адепта, и тот, пытаясь отстраниться, мягко оттолкнул императора. Тот с удивлением взглянул на него, совершенно не понимая, в чем дело. - Неужели я неверно понимал твои намеки? - Спросил император. - Боюсь, вы все правильно поняли, - опустив голову, не без стыда в голосе, ответил адепт. - Тогда почему ты отталкиваешь меня? - Голос Луханя изменился, стал более игривым. - Не хочу быть заменой. Вашей игрушкой. Уголки губ императора дрогнули в едва заметной улыбке, но она быстро сникла. - Мне следует приказать, чтобы ты выполнил все, что я скажу? Сердце адепта сжалось от боли, от услышанных им слов. Он никогда не хотел ему подчиняться, более того, он всегда считал, что они желают одного и того же. Император Хань был таким нетронутым, таким белоснежным, что коснуться его, очернить - казалось греховным. - Что ж, я помогу тебе в размышлениях, - произнес Лухань. Его тонкие пальцы прошлись по щеке адепта. - Я, император Хань, приказываю тебе, адепту Ву, своему верному слуге, познать меня. Познать так, как делают это мужчины и женщины на брачном ложе. Познай меня, адепт Ву, и ты будешь щедро вознагражден.