Мой дом - общага Мультифандомщика (Слэшные хроники)

Наваждение одолевало его тело, нарастая горькими сожалениями внизу живота. Однозначно, то, что он ощущает сейчас - в корне неправильно. Но разве кто-то посмеет судить любовь? Почему люди берут на себя обязательство рассуждать о том, что происходит в чужой опочивальне, словно им на это давали право?.. Подхватывая императора на руки, адепт Ву нес его в покои, словно невесту на свадебное ложе. Он прогнал прислугу прочь, поэтому никто не позаботился о том, чтобы зажечь свечи и осветлить комнату. Пробираясь сквозь темноту, адепт пронес тело изящного юноши, и аккуратно уложил того на кровать. Он склонился над ним, и наощупь губами прикоснулся ко лбу. Его нежную кожу было ощущать невероятно приятно. И, лишенный освещения, он совершенно не стеснялся своих движений и действий: губы адепта бродили по лицу императора, и когда они, наконец, встретились, то прильнули друг к другу в жарком поцелуе. Адепт Ву неумело орудовал языком, но ведь всего несколько часов назад он видел, как это делали генерал Чжан и его невеста, и, действуя инстинктивно, их губы смыкались и размыкались, пока языки, прикасаясь, встречались, и сразу отстранялись. Адепт Ву, не в силах насытиться, продолжал целовать императора, постепенно обретая уверенность в своих действиях. И в то же время, Лухань, проявляя инициативу, одной своей рукой провел по груди юноши. Его тонкие пальцы проникли под наплечные одежды И - проникая под двубортный халат, император ласкал сосок на груди адепта, сквозь легкую ткань нижних одежд. - Хочешь, я сделаю тебя невероятно богатым? - Прошептал император. - Могу одарить тебя такими сокровищами, что ты сможешь купить себе земли, какие только душа пожелает. Адепт ничего не ответил - он лишь продолжал ласкать императора, только теперь он поочередно прильнул к мочкам его ушей, слегка покусывая их, затягивая в себя. Постепенно его глаза привыкли к темноте, и теперь он мог рассмотреть очертания их силуэтов. Адепт провел ладонью по тонкой шее императора, его пальцы нащупали цепочку от императорской печати - символ власти. Крепко обхватив цепочку и зажав ее в кулаке, он натянул ее, и резко дернул на себя. Звенья поддались, и лопнули, цепочка порвалась, и, словно одаривая своего пленника долгожданной свободой, адепт сбросил печать на пол. - Зачем ты это сделал? - Прошептал Лухань. - Сегодня нет императора и его верного сторожевого пса, - прошептал адепт Ву на ухо юноше, - сейчас есть только мы: ни имени, ни звания. Просто двое влюбленных, которые желают насладиться телами друг друга. Похоже было, что императору понравилась эта идея. И адепт, снова забываясь, прильнул к императору, только теперь лаская его шею: оттягивал тончайшую кожу, посасывая ее, слегка закусывая. Его голова кружилась - то ли от того, что пальцы императора проделывали с сосками, то ли от того, что случилось то, о чем он так часто думал. Лухань сам распахнул свои одежды, оставаясь в нижних одеяниях. Когда адепт провел своей шершавой ладонью по его телу, то император ощутил тепло так отчетливо, словно между ними не было никакой тонкой границы из нитей, собранных в единое полотно. Они касались и касались друг друга, поглаживали, и из их уст вырывались стоны наслаждения. Одной рукой адепт Ву проник под рубашку императора, и, спустившись немного ниже солнечного сплетения, он нащупал крохотное отверстие. Склонившись над ним, адепт Ву очертил языком пупок юноши, гладкий, лишенный любой растительности, словно это тело принадлежало девушке. Поцеловав его, он проник вглубь впадинки, смазывая отверстие собственной слюной. И сразу вобрал в себя, чем и вызвал тихий стон у императора. Под своей грудью он внезапно ощутил, как что-то упирается в него - нечто твердое, напряженное. И даже сквозь легкие штаны нижних одежд, орган императора легко прощупывался, и, как только он к нему прикоснулся, на ткани образовалось пятно влаги. - Ах, император, - произнес адепт, с такой нежностью в голосе, что и сам этому немало удивился, - вы такой чудесный... Такой удивительный... Император ничего не ответил: из его уст вырывались лишь рваные вдохи от возбуждения. Пальцами адепт очертил головку органа, и даже сквозь ткань, она была довольно чувствительной. После того, как адепт очертил ее, императорская плоть в его руках дрогнула, а потом еще и еще, и они уже не заметили, когда эта игра сменилась мастурбацией. Доставляя приятное своему императору, адепт Ву и сам невероятно возбудился, от переполнявших эмоций его прошиб легкий озноб. Проникновение в нутро императора оказалось намного труднее, чем он думал: отверстие было узким, затрудняя любое движение внутри. - Мой император, - произнес адепт сдавленным голосом, - какой вы... тесный... - Ах, - простонал Лухань, - отныне мой гибискус нельзя назвать нетронутым... Осознавая, что сейчас он сорвал цветок девственности у того, кто под ним извивался, от боли, смешанной с удовольствием, у адепта Ву выступил на лбу холодный пот. Его тело напряглось еще больше, и от того движения непроизвольно огрубели. Заметив это, император понял, что к чему. Страх навредить, сделать больно сковывал того, кто был сверху. Взяв его за обе руки, император притянул адепта к себе, их лица сблизились так, что они могли ощущать дыхание друг друга. Император обвил длинными ногами торс адепта, его отверстие немного раскрылось навстречу разгоряченной плоти, вонзающейся в нутро. Их руки переплелись между собой, а тела были тесно прижаты. Они прильнули друг к другу в поцелуе, сплетясь в танце языков. Слов не требовалось. Только учащенное дыхание и стоны разрезали собой тишину ночи. За окном пели цикадовые, сверчки то и дело летали, маленькими зелеными фонариками на своих телах освещая лоскуты тьмы, и никто в мире не был способен остановить этих двоих, заставить их отпрянуть друг от друга, лишить сладострастия, коим они занимались. А на утро они проснулись в объятиях друг друга. Волосы императора разметались по подушке, вещи были сброшены на пол. Их обнаженные тела выделяли тепло, питали друг друга нежностью прикосновений. В комнате царил горький аромат, смешанный с чем-то пряным. Аромат страстной ночи. - Клянешься ли ты мне в вечной любви и верности? - Спросил Лухань, глядя в черноту глаз адепта Ву. - Клянусь. - И ты убьешь любого, на кого я укажу? - Убью. - Даже если этот человек будет тебе дорог? - Единственный кто мне дорог, - адепт провел шершавой ладонью по щеке императора, - только вы, ваше святейшество. ............ Лэй и Ни жили в одном доме, который был ему положен по долгу службы. Это была усадьба, немного в удалении от города, но это нравилось генералу и его сестре больше всего: когда ребенок родится, он смогут скрывать его родство с монголами. С последними остатками надежды Лэй уповал на то, что малыш будет походить на мать больше, чем на отца. Они спали в одних покоях – ведь это было так принято - разделять ложе, пока у жены не определится беременность. Спустя несколько недель, когда супруги решили вызвать доктора в свой дом, тот определил беременность и приблизительный срок. Конечно, им приходилось скрывать реальное время зачатия, дабы не очернить свою семью, и не поставить клеймо на будущем ребенке. И как только было объявлено, что Ни в положении, супруги разошлись каждый по своим покоям. Только тогда Лэй смог спокойно выдохнуть: делить ложе с сестрой, пусть и обманным путем, оказалось не из приятных. Ему абсолютно не нравился тот факт, что рядом с ним находилась женщина. Ведь единственный, о ком он мечтал в своей постели - был далеко. Лэй частенько задумывался о том, что император, узнав о "скорой" беременности женщины, которую генерал привел в свой дом в качестве жены, окончательно разочаруется в Исине. Однажды, совершенно истосковавшись по возлюбленному, он устал ждать, когда тот призовет его по долгу службы - ведь генерал обязался обучать и наставлять молодых адептов и воинов, тренируя армию, Лэй тайком выбрался из дома и отправился ко дворцу. Он удивился, что на ночь император теперь выгонял прислугу из собственного двора, и только стражники оставались около ворот стеречь безопасность императора. Щедро заплатив одному из стражников - тот был когда-то у него на обучении, - Лэй прокрался к покоям Луханя. Он собирался рассказать всю правду - о том, кем ему на самом деле приходится Ни, и о том, что она беременна уже два месяца, и не он является отцом, он собирался рассказать, что женитьба - была единственным правильным решением, дабы спасти честь нерадивой девушки. Он хотел признаться в чувствах. Рассказать, что никогда не переставал ценить, скучать и любить Луханя - единственного, о ком он думал всегда, посвящая тому каждое мгновение своей жизни. Но он не смог ничего сказать. Ведь все, что он увидел - перечеркнуло его намерения. В опочивальне, на шкуре убитого тигра, двое юношей занимались тем, чем занимаются мужчины и женщины, дабы зачать ребенка. Из их уст вырывались стоны вожделения. Адепт Ву - ученик Лэя, его воспитанник, обхватил мягкую попку императора, насаживая его на свой половой орган. А тот обвил руками шею адепта, восседая на нем. Их губы соединились вместе, смешиваясь со стонами, с запахами естественных выделений. Император больше не принадлежал ему, Исину. Вместо этого Лухань отдался другому – подарил себя полностью, и свое тело, и чувства. А как же их обещания? Лишь пустые слова? "Как же легко ты позабыл обо мне", - с горечью подумал Лэй, разворачиваясь к ним спиной, не в силах больше наблюдать это мерзкое зрелище. Он покидал императорский двор, глотая слезы разочарования и обиды. Он всем сердцем возненавидел Ву Ифаня - адепта, что посмел прикоснуться к тому, кто никому ему не принадлежал. И теперь генерал уходил прочь, окончательно оставляя надежду на нечто хорошее, позади себя.