Мой дом - общага Мультифандомщика (Слэшные хроники)

Лепестки цветущих слив опадали, даруя необыкновенную красоту окружающему миру: падая, они легко и плавно опускались в воздухе, словно невесомые, их подхватывал легкий прохладный ветерок, и уносил вперед - и в конце концов они, неспособные больше взлететь, приземлялись на поверхность воды. Река этим летом разлилась больше обычного, расширилась, поднялась, и воды быстрого течения стремительно уносили нежно-розовые лепестки. Куда они исчезали? Родившись на деревьях, они проживали свой краткий жизненный путь, и в конечном итоге, оказывались так далеко от истоков... Лэй стоял, молчаливый, хмурый, окидывая просторы полей сосредоточенным взглядом. Колосья шумели, теснясь в пожухлой траве, они словно нашептывали ему свою особенную мелодию, ласкали слух. Его сердце было разбито вдребезги, и сколько он ни пытался исцелиться, ничего не получалось. Человек, вошедший туда однажды, никогда не покидал свою обитель в грудной клетке генерала, и пусть Лэй клялся самому себе, что забудет о нем, искоренит его образ из своей памяти, все было тщетно. Император Хань пустил свои корни в его мыслях, вытеснив оттуда абсолютно всех. Ни была уже на том сроке беременности, когда ее живот стал округлым и заметным, ее тело расширилось, и невозможно было скрыть ее положение просторными одеяниями. Лэй не мог даже смотреть на это: для него она была его личной головной болью. Генерал Чжан винил себя за свой опрометчивый поступок, за внезапную слабость и жалость к сестре, и еще никогда он так не жалел о том, что солгал. Солгал тому, кто единственный во всем мире этого не заслуживал. Тот, кто с надеждой и искренним обожанием встречал его после разлуки длиною в год, и он, Лэй, погасил в нем эти чувства. Он не должен был так поступать. Сколько раз генерал представлял себе, как он, падая перед императором на колени, молил пощадить его сестру, и, рассказывая о том, что она - лишь слабая женщина, никогда не знавшая доброты, лишь познав нечто светлое, ошибочно отдалась врагу. Он умолял бы и умолял, пока император не сжалился. Но он... Охваченный гордыней, Лэй решился жениться на сестре, и даже целовал ее при императоре. Ладони Исина сами по себе сжались в кулаки - он не замечал и той боли, что причинял самому себе: его ногти впивались в огрубевшую кожу. Он целовал собственную сестру на свадьбе, нарушив все существующие священные законы. Ни в этой жизни, ни в следующей ему не знать покоя и прощенья. - Сможешь ли ты дать мне другой шанс?.. Лэй натянул тетиву. Присмотревшись, он нашел объект. Прицелился. Пальцы не желали разжиматься, но объект двигался, и если Лэй будет медлить, то не попадет в цель. Права на ошибку у него нет. Отпустив стрелу, он закрыл глаза. Выдохнул. И упал в колосья, выросшие так высоко, что были ему по пояс. Раскинув руки, он приземлился, и не смел даже шелохнуться. Теперь он полностью отдается судьбе: дарует себя неизвестности. Либо его план будет раскрыт, и он умрет на казни, либо... Умрет кое-кто другой. ............ Император Хань склонился, чтобы сорвать цветок гибискуса - цвет был необычно белый, с темно-розовой сердцевиной. Такие кустарники не часто встречались около дворца, и эта длительная прогулка стоила того. Лухань поднес цветок к губам, запечатлевая на нем нежный поцелуй. Вдохнул аромат. Нежный, запоминающийся, с медовыми оттенками. - Смотри, Ифань, - весело произнес молодой император, разворачиваясь к своему адепту, - я прикажу засадить ими весь сад! И впредь нам не нужно будет уходить так далеко... Его зрачки расширились от ужаса, когда он увидел стрелу, пронзившую тело адепта Ву, как раз в самом центре его грудной клетки. Ифань опустил взгляд и словно удивился: он до конца не мог поверить, что сейчас в его тело воткнута стрела. Адепт поднял свой взгляд - и столько боли и печали император никогда прежде не видел. Тот опустился на колени, и попытался что-то сказать. Из его уст хлынула кровь и он, откашливаясь, так и не смог проронить ни слова. Его тело встретилось с землей. ............... Император больше не мог жить так, как прежде. Весь его мир, что построил для него адепт Ву за эти недолгие летние месяцы, когда Лухань заново учился быть счастливым, в одночасье рухнул. Ничто больше не трогало его так, как раньше: цвета потеряли свою палитру, ароматы утратили значимость, а эмоции стерлись. Он остался один, во всем мире, с собственной болью утраты, и больше он не находил себе места. Когда он начинал эти отношения, он думал, что это лишь игра - он искал утешение, дабы забыть генерала, предавшего его, нарушившего обещание. Его сердце было разбито. И он утопал в нежности и любви от того, кто был способен ему это подарить, и однажды, проснувшись, Лухань внезапно осознал, что игра закончилась. Вместо этого пришла любовь. Не сразу, но он осознал, что этот человек для него важен. И с каждым днем император все меньше и меньше вспоминал о том, кто продолжал жить своей жизнью, ожидая своего первенца. А вскоре мысли о генерале были совершенно забыты. Они были так счастливы вдвоем! Адепт Ву всегда оберегал его покой, он заслонял собой императора от любой неприятности, окружал его заботой и лаской. И теперь его отняли. Он ослабел. Без него больше не было смысла жить дальше. Все его прекрасные чувства, что когда-то расцвели в нем, обратились в прах на погребальном костре с телом адепта Ву. Спустя одно новолуние император Хань почувствовал недомогание, а затем последовала лихорадка в несколько дней и ночей. Вся пища, поступающая ему в желудок, отвергалась немедленно, смешиваясь с желтыми сгустками. На некогда прекрасном белом теле открылись язвы, они зудели так, что, сам того не замечая, Лухань исцарапывал их в кровь, а после вскрикивал от ощущений, словно его пронзали сотни игл. Раны сочились, обжигая, это лишило императора сна, и, похоже, рассудка. Он больше не различал дня и ночи. Все лица для него смешались. Его тело так разило, что ни один вошедший в императорские покои не мог дышать без рвотных позывов. Лекари, собравшиеся в его покоях буквально со всей империи Хань, поставили неутешительный диагноз: «голубой» недуг. Эту болезнь получали мужеложцы, и теперь, когда глава страны страдал от этого, разве могла империя и далее признавать его власть? Кто пойдет за таким уродцем? Кто теперь послушает похотливого извращенца? Чиновники вновь разглагольствовали: ведь, исходя из слов лекарей, императору осталось совершенно недолго жить. Его тело, неспособное принять пищу, было истощено, обезвожено, раны зияли и сочились, причиняя еще большую боль. Все, что теперь для него оставалось - пить маковое молоко, дабы облегчить свою участь, но не всегда император был способен его принять. ................ Генерал Чжан был вызван во дворец, и для него это стало настоящей неожиданностью: ведь, покинув пост, он теперь лишь обзавелся мирной жизнью, обучая адептов. С момента его возвращения он ни разу не появлялся во дворце, исключением стала его скорая свадьба с Ни. Он знал о недуге императора, и знал, что вскоре душа Луханя покинет свое бренное тело. Когда чиновники собрались в зале для обсуждения будущего наследника империи, они просили генерала назначить лучшего адепта временным охранником для следующего императора. За окном стоял последний месяц лета - самый жаркий, и, т.к. зал был забит властвующими лицами, в помещении было до невозможного душно. Их лица вспотели, а мантии пропитались потом, прилипая к ключицам. Генерал, облаченный в черную двубортную мантию, вокруг которой красовался кожаный гэдай и меч, спокойно и горделиво вошел в зал для обсуждений. Чиновники обеих партий то и дело восклицали, что они готовы дать ответ, кого назначить принцем, как только император покинет этот свет. Лэй поджал губы и окинул мужчин взглядом, полным презрения и ненависти: он не мог вынести того, что тело императора еще не остыло, но они уже заведомо его похоронили. "Была бы моя воля, я бы запер вас здесь и сжег живьем!", - сцепив зубы, Лэй старательно изображал равнодушие. - Умоляем вас, генерал Чжан... Внезапно чиновники упали на колени, тем самым поразив Лэя до глубины души: никто из властвующих лиц прежде за всю эпоху Поднебесных кланов не падал на пол, да еще перед обычным генералом! - Ч-что... - Только и смог выдохнуть генерал. Он не понимал, что происходит, ведь его вызвали для того, чтобы назначить нового адепта для будущего принца, до момента его коронации. — Это унизительно, - как один, хором продолжали властвующие мужья, - мы не можем допустить этого! Во имя Поднебесной... Умоляем вас, генерал Чжан! Один из чиновников приблизился к Лэю, поднес ему сложенную в несколько раз бумагу, и, развернув ее, глаза генерала расширились от удивления. В записке была письменность - почерк малого устава. Слова, написанные рукой императора. "Если мне и суждено умереть, мой дорогой друг, то лишь от твоей руки". Никто во всей империи не был способен прочесть эти слова, и император, зная об этом, не понимал, что происходит с чиновниками. Почему они умоляют? Неужели подсознательно они желали того же? ............... Зловоние, исходившее от кровати императора Хань, внедрялось в ноздри генерала, и казалось, что этот запах не отмыть уже ничем, и никогда не выветрить. Он поднес букет ближе к лицу, и вдохнул как можно больше аромата, дабы запомнить его и вытеснить смрад в опочивальне. Император, услышал приближающиеся шаги Исина, открыл глаза и попытался улыбнуться своими губами, покрытыми язвами. Некогда его прекрасное лицо невозможно было узнать. Он гнил изнутри, и это было таким явным... - Мой император, - произнес Лэй, присаживаясь на край кровати, позволяя себе такую неуважительную близость с главой страны. - Вы звали? - Я написал то письмо, - прошептал Лухань. Слова давались ему с трудом. - Я не понимаю, - произнес Лэй. - Все ты понимаешь... - Император попытался рассмеяться, его голос надорвался, и он закашлялся. Генералу было невыносимо больно смотреть на то, как исхудал его некогда любимый человек, самый дорогой на свете. И теперь, глядя на то, что осталось от его былой красоты и величия, его сердце разрывалось вновь и вновь на тысячу мелких ошметков. - Мой император, - произнес Лэй, голос его дрогнул, - я должен вам признаться! - В чем же? - Лицо Луханя дрогнуло, похоже, он старался изобразить удивление. - Я… я никогда не переставал любить вас! - Слезы хлынули у генерала из глаз, и ручьями стекали по его лицу, и уже холодными каплями падали на руки лежавшего императора. - Эта свадьба... Она была ненастоящей! Я и пальцем не прикасался к Ни, никогда! Ребенок не мой, я лишь желал защитить честь юной девушки! - Ох, мой дорогой друг... - Лухань вновь попытался рассмеяться. - Мне так жаль, что ты, такой отчаянный в боях с монголами, оказался настоящим трусом в делах сердечных... Ты не стоишь и пальца того, кого мне пришлось схоронить. - Мой император, я... Глаза Лэя расширились от ужаса и удивления. Не такой реакции он ожидал услышать. — Это ты убил его, да? Тогда это многое объясняет. Мне жаль, мой старый друг, мне бесконечно жаль, что ты будешь всю жизнь проживать в сожалениях. И если ты не отпустишь меня, они сожрут тебя быстрее, чем любой недуг. Он прикоснулся к плечу генерала и потрепал его: и даже такое простое действие давалось императору с трудом, а его лицо исказилось от боли. - А теперь отправь меня к нему... К моему Ву... Он уже заждался... Меч пронзил плоть легко, так, словно это был лоскут шелковой ткани. Лэй удивился, насколько твердой оказалась у него рука, когда он вонзал свое оружие в живот того, кого, как ему казалось, так отчаянно любил. И даже умирая, император шептал имя адепта Ву. ............ Генерал Чжан бежал изо всех сил - за ним велась погоня. Предатели-чиновники обвинили его в измене, объявили убийцей императора, и теперь, убегая, Лэй сам загнал себя в безвыходное положение. Стоя на краю обрыва, он не решался пасть вниз. Однажды Ни сказала ему, что когда придет время, он обратится в дракона, и взлетит. Но он не чувствовал того, что сейчас с ним это может произойти. И вдруг, набравшись храбрости, Лэй распахнул свои объятия, выставил руки в стороны, и готов был сделать шаг в бездну, как его сердце пронзила боль. Невероятная боль. Взглянув на свою грудь, он удивился, прямо, как и Ифань тогда, когда генерал пустил свою стрелу в грудь своего соперника. Из его груди торчал острый наконечник стрелы. Боль повторилась еще и еще, пока его тело не проткнуло множество стрел, и, теряя равновесие, Лэй сделал свой шаг в бесконечность... Падая, он ощутил себя невесомым, легким... и таким свободным. Его ненавистная жизнь подошла к концу, и теперь его ничто не заботило. Он увидел реку под собой, его тело соприкоснулось с водами, погружаясь. Течение подхватило его и унесло далеко вперед, так, словно он обратился в лепесток цветущих слив. Он прошел свой жизненный путь, и теперь наступит его конец. "Мне бесконечно жаль, что я проявил по отношению к тебе лишь трусость... Я буду ждать тебя в следующей жизни, и когда мы встретимся вновь, обещаю, я больше не сбегу. Я буду всегда рядом. Потому что ты - мой свет, и без тебя я не пройду свой жизненный путь". Конец 16 главы.