Лагерь

...Гера снова потрогала кончиком языка верхний клык. Тот оставался на месте, но не отпускало ощущение, что зуб все же шатается. Просто прекрасно. Мало того, что видит плохо, так еще и беззубой станет. А вот новые зубы взамен выпавших не вырастут – так что это был еще один стимул прикрывать голову. ...Ее все-таки побили, когда Гера сложила все вещи в тумбочку и до отбоя оставалось несколько минут. Шипели ругательства, пытались душить, пинали... Пинали от души, и едва зажившие ребра опять обзавелись трещинами. И живот разболелся еще сильнее. А кофе сварили особенно горьким и жидким, и горечь эту не мог перебить сахар, которого всыпали больше, чем обычно. Вероятно, повар решил не рисковать и избавиться от запрятанных пачек. Переход же остался на месте, продолжая излучать белое свечение на ровной площадке посреди лагеря. Разве что уменьшился немного, и в высоту теперь был около двух метров. И крылатые, сторожившие его, никуда не делись. Дождь вот сменился мелким колючим снежком. На работу никого не отправили, что было в радость. Гера не смогла бы выполнить дневную норму – тело казалось набитым ватой и слишком тяжелым. Отлежаться бы, но в бараке были другие. Так что оставалось сидеть на резине с закрытыми глазами, ощущать прикосновение снежинок к голове и маленькими глотками пить кофе, грея ладони о чашку и почти уткнувшись в нее носом. Не дрема, но некое подобие пограничного состояния, в котором легче переносится боль и холод и время течет неспешно. В принципе, прекрасное занятие... Было, пока к ней не подошли. Гера открыла глаза, с трудом сфокусировавшись на обуви. Ботинки со шнуровкой. Черные. Наверняка утепленные и влагонепроницаемые, с дополнительной защитой пальцев. Эали зимой предпочитали носить резиновые сапоги или калоши. А что, удобно – помесил грязь, а потом легко промыл водой, и можно даже тряпкой не вытирать – достаточно в теплое место поставить. К ботинкам прилагались ноги. И это было логично, но голова совсем не соображала. А там, где-то гораздо выше ног, располагался весь остальной крылатый с белыми перьями. — Не боишься замерзнуть? — Голос Гера узнала. Мордастый, который приперся в душ. — Нет. — Пусть бы и было ей погано, заснуть и замерзнуть до смерти было бы просто верхом глупости. А Гера умела себя контролировать. И чашка опять же в руках теплая. Вялые разговоры за лавками утихли. Не то чтобы она прислушивалась к смыслу их. Скорее ожидала, когда другим надоест морозить зады на улице и они тоже утопают в барак. И тогда Гера сможет перебраться под навес, и спокойно просидеть там до самого обеда. Мордастый ушел. И вернулся. Заскрежетала ножками по бетону лавка, переместившись из-под навеса. Подвинув ее ближе на метр, крылатый уселся на край, оказавшись почти напротив. Крылья растопырились, чтобы на касаться кончиками нижних перьев грязного снега. А вот косу не приподнял. Поставил на колено собственную чашку, от которой шел пар. И запах бурды, которую повар называл кофейным напитком. Крылатый что, на кухню ходил? И его пустили? Хотя почему не пустить? Гера прикрыла глаза. — Что ты сделала? — Вы о чем? — Тебя побили. Значит, ты что-то натворила. — Пояснил крылатый. Определенная логика в его словах прослеживалась. Правда, прозвучало обидно. Гера сделала еще один маленький глоток. Подержала теплую горькую жидкость во рту несколько секунд. — Ничего. Я ничего не делала. Просто все решили, что это я напала на одного из ваших. — В этом мы тебя не обвиняли. Это слабо утешало. — Я единственный Охотник на всей этой чертовой свалке. — Бесцветно заметила Гера, баюкая кружку. Кофе там оставалось еще на два-три глотка. А потом придется ждать обеда и мерзнуть. — И конечно же, мне делать совсем нечего, кроме как пытаться кого-то грохнуть. Мордастый понюхал содержимое своей кружки. Сделал пробный глоток, скривился. Передернул крыльями от отвращения. — Это вообще что?? Вопрос определенно был риторическим и отвечать на него было не обязательно. — Вообще-то кофе. Сегодня еще сахар добавили. Крылатый аккуратно поставил кружку на лавку, по-видимому, расхотев пить. Расстегнув молнию на черной куртке, вытащил из внутреннего кармана прямоугольный предмет. Протянул. — Твое желание. Гера осторожно протянула руку, забирая непонятную вещь. Коробочка. Картонная, из мягкой серой бумаги, под пальцами она прогибалась, подсказывая, что внутри нет твердых предметов. Внутри лежали сложенные носки. Темно-синие и плотные, связанные из странных пушистых ниток, они еще были теплыми. Наверняка нагрелись, пока крылатый таскал их во внутреннем кармане. А и плевать. В горле появился ком, а левый висок стрельнул болью. Гера ведь просто попросила, не надеясь... Хотя кому она врет, она надеялась, что пернатый не обманет. Только убедила себя, что никто ничего ей не даст, чтобы в будущем не расстраиваться зря. Если ничего не ждать, то и разочарование пережить легче. — Спасибо. — Приношу свои извинения, если вчера как-то смутил своим появлением. — Официально произнес пернатый. Наверное, он смутил сам себя. — Да ничего. — Гера погладила большим пальцем пушистый ворс на носках. И решившись, наклонилась к собственной обуви. ...Наверное, это было глупо – примерять подарок прямо при крылатом. Недостойно нормального разумного существа с чувством собственного достоинства и все такое. Да плевать. Нет у Геры гордости Охотника. Была когда-то, да вышла вся. Носки оказались длинными, закрывающими щиколотки. И теплыми. Такими теплыми, что Гера заморгала, потерла ладонями сухие глаза и повторила. — Спасибо. — Слушай, а ты точно Охотник? — Крылатый подал голос, только когда она закончила шнуровать ботинки. Ногам было тепло, и от этого даже боль в теле уменьшилась, стала чуть более несущественной. Да и вопрос, в сущности, был мирным. Вроде как мирным. Только Гера все равно попытается пнуть крылатого, если он решит ее сейчас побить. — Точно. — Просто как-то... Не похожа. Я ожидал увидеть более... Скажем так, классического Охотника. А ты еще брата моего спасла. Крылатые были болтливыми. Что маленькие лилимы, что лаури, пусть бы они и притворялись иногда неразумными. Что вот такие огромные белокрылые лае. Ну и пусть себе болтает. Главное, чтобы не бил. Гере бы от уже полученных побоев отойти. Чем больше и чаще наносятся новые повреждения, тем хуже работает регенерация. А Геру били в последний месяц часто. Чаще обычного. — Знаешь, я и подумать не мог, что Охотник спасет лае. Мирослав бы там умер, а ты его не бросила, не прикопала в мусоре... Это неожиданно. Да и ты спокойная. Ведешь себя адекватно. Разговариваешь нормально. Вот и кажется, что ты просто притворяешься Охотником. Не притворяется. И благодарность других заключалась в том, чтобы избить Геру, пользуясь тем, что она не может ответить. Хотя нет, может. Но тогда на нее нажалуются, и у надсмотрщиков будет право нажать кнопку на пультах, которые они всегда таскают на поясе. И тогда Гера умрет. От ожогов ей не восстановиться. — Как ты вообще оказалась тут? — Мордастый не собирался уходить. — Что-то нарушила? Может быть, только она сама об этом так и не узнала за семь лет. Еще несколько недель назад Гера промолчала бы, не торопясь обо всем рассказывать. Но теплые носки и новость от Давида о ее собственной семье что-то изменили внутри. — Нет. Я... Семье нужны были деньги, дед попросил стать гарантом. Сказал, что это на пару недель. А потом выкупит. Деньги всегда были нужны. Каждый новый ранг требовал денежных вливаний, каждая миссия накладывала необходимость закупки все нового оборудования. Да и дед... Он порой вкладывался в неудачные дела, и это приводило к тому, что им приходилось переезжать или как-то урезать расходы. Так, когда начала учиться Фина, Геру перевели из лицея в обычную школу. Они тогда в первый или второй раз переехали, и дед сказал, что возить в лицей Геру слишком долго и накладно. А в общежитии мест не было... От воспоминаний становилось лишь больнее. И в животе, и в голове. Гера сглотнула комок в горле и заглянула в свою опустевшую кружку. Покосилась на вторую, что стояла на лавке подле пернатого. От нее все еще вился парок. На кухню ее не пустят, и добавки не дадут, даже если Гера встанет на колени. — Я... Если отдашь свой кофе, то я расскажу. — Уловка была откровенно глупой и жалкой. Да и унижаться перед крылатым... Теплый кофе дороже гордости. Пусть бы и горький. Но в нем был сахар. Мордастый посопел, вероятно, прикидывая, как Гера может его обдурить такой просьбой. Нахмурился, подозревая подвох. Нет его, этого подвоха. — И не обманешь? — Не обману. Честное слово. — Все равно нет смысла как-то скрывать все. Шер Ам Ваэр наверняка отдал документы на Геру пернатым, а оттуда можно было вытянуть много информации. Крылатый передал кружку с кофе, и Гера вцепилась в нее. Обхватила ладонями, впитывая тепло. — Твоя семья... Они знали, что ты Охотник? — Да. Дед сам шестого ранга. Мой старший брат седьмого. Младшая сестра... Наверное, третьего. Или четвертого, не знаю точно. Я давно их не видела. — Сколько ты тут находишься? — Семь лет. Восемь будет летом. ...Геру привели в лагерь летом. Свалка воняла и источала жуткое зловоние, которое проникало в открытые окна барака и приклеивалось к телу намертво. В воздухе кружились мухи, которых было особенно много у контейнеров с органическими отходами. Тогда Гера подумала, что оказалась в аду. В сущности, зимой ведь гораздо, гораздо хуже. — Дед и раньше просил меня побыть гарантом. Тем самым залогом, который гарантировал возврат одолженных средств... Официально у нас это не разрешается, но все равно многие порой так делают. Только в этот раз он не вернул деньги. Так что меня перепродали хозяину этого лагеря. — С ним что-то случилось? — С дедом? Нет. Он жив, и вроде как даже успешно ведет дела. Просто, видимо, решил не выкупать меня. — Почему? Гера пожала плечами. Хотела бы она сама знать ответ на этот вопрос. — А кто-то другой... Ты сказала, что у тебя брат есть. И сестра. — Дед – глава рода. Все финансы у него... Никто из них меня ни разу не навестил. Прозвучало жалобно. Нет, Гера не жалуется, просто... Бывает же больно от поступков близких. Или тех, кого считаешь близким. — А друзья? Другие Охотники? Пара, может быть? Парой пернатые называли своих спутников, с которыми решили заключить брачный союз. Насколько Гера знала, они не составляли контрактов, да и вообще выбирали себе пару как-то хитро. — У меня был жених. Давно правда. Но брачный контракт пришлось разорвать. Дед тогда... В общем, он потерял много денег, и часть моего наследства стала слишком маленькой, чтобы это удовлетворило требования другого рода. Жених отказался и вернул меня. А Гера тогда пару ночей прятала голову под подушку и рыдала. Ей казалось, что жизнь ее разрушена, и ничего хуже быть не может... Кто согласится взять в жены ту, у которой нет денег? Оказалось, может быть гораздо хуже. — Не знал, что Охотники женятся по расчету. — А вы что, нет? — Мы по любви. Наверное, здорово, если так. Гере вот ни капельки не обидно. Да и ей ли думать о любви? Выжить в приоритете. — В общем, я оказалась тут. А через неделю эали заключили с вами мир, и приняли закон, по которому обязаны сотрудничать с вами. Ввели новые поправки. Так что я тут пожизненно, без права расплатиться самостоятельно. А мир с крылатыми хвостатым гораздо более выгоден, чем война. Взять хотя бы уровень радиации – семь лет назад все надсмотрщики ходили совершенно в других костюмах и таскали на шее счетчики. А теперь вот, иногда даже респираторы снимают. И смертность была гораздо выше. Мордастый посопел. Тряхнул головой, стряхивая с волос налипшие снежинки. — Знаешь, будь ты человеком, я бы тебя выкупил и освободил. Но ты Охотник, и ты убивала нас... — Вздернете или расстреляете? — Уточнила Гера, допивая остывший кофе. Наверное, пернатому это вообще невозможная гадость, которой можно отравиться, а она привыкла. И такого конца следовало ожидать. Гера никогда не слышала, чтобы Охотник, попавший в руки крылатых, сумел уйти живым. А у нее так вовсе шансов нет. Она привязана к этому лагерю, и никуда не сможет сбежать. Едва кофе закончился, как снова стало холодно. Так что подаренные носки – это просто отмазка, чтобы пернатый не чувствовал вины. Такой лживенький жест якобы благодарности. — Будем судить. Я правда благодарен за жизнь брата, но ты понимаешь... Да, Гера понимает. Все понимает. Вот только поделать ничего не может. Ни с чем. И даже усмирить собственное сердце, которое хотело жить и теперь трепыхалось в клетке из поврежденных ребер, не удавалось. Мордастый поерзал на лавке, принял пустую кружку, которую ему вернула Гера. Пусть бы и хотелось запустить ее прямо в широкий лоб. — Ты же Охотник. И если я тебя выкуплю, то ты попытаешься убить меня. Или любого другого крылатого, к кому попадешь. А свободу дать Охотнику мы не можем. Так что... Прости. В голове застучало, болью отдаваясь в висках. — Я... Я умею быть благодарной! — Гера поняла, что теряет контроль. Он ускользал сквозь одежду вместе с остатками тепла, а саму ее колотит так, что зубы стучат. И нужно уйти, уйти куда-нибудь, подальше, побыстрее, чтобы не сорваться. Она ведь поняла все это в тот момент, когда за ноги вытащила крылатого из мусора. И просто решила не думать о таком исходе. Понадеялась... И на что надеяться в этом лагере ей, Охотнику? На справедливость? На семью, которая бросила? На чудо? Гера с силой потерла лицо, стирая капающую из носа кровь. Поднялась, и подволакивая левую ногу, направилась прочь и от лавки, и от сидящих под навесом людей, и от крылатого. Подальше. Куда угодно, лишь бы забиться в угол и отлежаться.