Лагерь

Гера мечтала стать Охотником с самого детства. Это была почетное занятие, героическое, и все дети хотели стать Охотниками, когда вырастут. Да, рискованно. Да, высокий уровень смертности. Но все это казалось приключением, которое будоражило фантазию. Почти как стать пиратом и бороздить воды неизведанных морей. Или космические пространства – какая, в сущности, разница? Ведь рядом есть верная команда, в кармане пушка, а на поясе – сабля, и несметные сокровища хранятся в трюме корабля. Гера росла, и игры менялись. Усложнялись. Обзаводились все новыми правилами и условностями. Капитаном корабля мог стать только мальчик. И главой рода – тоже. Но Гера не была в обиде – ей вполне нравилась роль храброго бойца и правой (ну, или левой) руки капитана. И выслеживать призрачных крылатых врагов было даже веселее, чем руководить командой. А в лицее поощряли эти игры, и их учили сражаться и заметать следы. Пользоваться оружием. Убивать, пусть бы в роли жертвы были манекены с наклеенными перьями на спинах. А потом Гере исполнилось четырнадцать, и она поймала лилима. И растерялась, пусть бы и знала, что делать дальше, за что дед наорал на нее, и сам перерубил ему шею. От этого зрелища ее вывернуло. Гера помнила и операционный стол, на котором ей фиксировали руки и ноги. Колючие датчики на висках, трубки и катетеры. Тело лилима, похожее на кукольное, на соседнем столе. У него тоже были трубки, и тогда Гера еще успела удивиться – как из давно мертвого можно откачать кровь? Их было пятнадцать – тех, кто решился на попытку получить первый ранг. И пятнадцать трупов, чью кровь откачивали, чтобы смешать в специальной машине и разделить на равные доли. По слухам, туда каждый раз добавляли несколько капель из Фонда, где хранились все образцы вымерших крылатых рас. И это была лотерея – кому попадет эта капля, тот станет непобедим. Враки, но вот эту почти волшебную каплю Гера втайне тоже мечтала получить. И боялась – а вдруг то, что не она убила лилима, как-то скажется на ходе операции, и она не переживет ее? Пережила. И доктор, склонившись над ее головой, улыбался. Пусть бы и Гера не видела этой улыбки, спрятанной под маской. — Все хорошо. Мы закончили с тобой в двенадцать сорок. Процедура заняла пять часов двадцать минут. Во время операции датчики показали, что твой мозг начал просыпаться, так что пришлось повторно применять наркоз. Гера запомнила и спрятанную, невидимую улыбку, и слова хирурга. Тогда из пятнадцати оклемалось тринадцать. У одной девочки случилась истерика в самом начале, и ее не стали оперировать. А мальчик умер, не приходя в сознание. Потом Гера узнала, что его родители подделали документы, обманом записав, что ему четырнадцать, хотя было двенадцать. Гера получила свой первый ранг Охотника, и радовалась. Она станет героем, заработает много денег, и им больше не нужно будет переезжать. Правда, мертвого лилима было немного жаль. А потом выяснилось, что кроме ранга нужны еще и связи. Оборудование. Медикаменты. Средства на новые попытки и последующее восстановление. Тогда да, тогда тебя с радостью возьмут на миссию на равных правах, а не в роли пушечного мяса. И Гера устроилась на работу в гостиницу, подделав возраст в бумагах. Немного накосячила, пару раз перепутала, что и как делать, но потом научилась. Да и физический труд помогал быстрее восстановиться, а деньги... Она откладывала, и за год собрала деньги на попытку получения второго ранга. И снова поймала лилима. Скорее, наткнулась совершенно случайно в заповеднике. Лилим сидел на большом камне у валуна, и развлекался тем, что кидал в воду травинки. Гера шикнула на него, попытавшись прогнать. Мелкий не стал убегать. Второе переливание она пережила, но оперировать ее не стали. Сказали, слишком много отклонений, и от наркоза она не выйдет. Нужно подождать годик, а потом попробовать еще раз. И Гера опять работала и собирала деньги. Дед ворчал, что она занимается низкой работой, и настоящий Охотник не опустится до мытья унитазов, но деньги брал. Фина подрастала, и близился момент, когда ей тоже предстояло попытаться получить первый ранг. А из-за кризиса и множества желающих цена поднялась... Не в пятнадцать же первую попытку делать? Это может дурно повлиять на ее дальнейшую карьеру. И дед предложил Гере продать себя. На пару недель. Всего-то и надо, что немного потерпеть. Гера любила младшую сестру, и подписала бумаги в первый раз. А дед пообещал, что сохранит все в секрете. Денег хватило и Фине для первого ранга, и самой Гере для еще одной попытки, пусть бы снова неудачной. И еще сверху осталось, частично покрыв расходы на последующие реабилитации. ...И вот как так вышло, что, став героем, о котором мечтали все дети с самого детства, Гера превратилась в чудовище для других рас? Целая, полная семья одних Охотников – чем не повод для гордости за свой род? Гера старалась делать все, чтобы добиться благополучия для родных. А потом оказалось, что другие считают Охотников не героями, а отвратительными тварями. И то, что Гера считала хорошим, трактовалась как ужасные злодеяния. Был ли у нее вообще выбор, кем стать? До самого обеда Шер Ам Ваэр орал на повара. Голос его, громкий и визгливый, с истеричными нотками, эхом разлетался по всему лагерю, отражаясь стен и проникая даже сквозь закрытые окна барака. Можно было не сомневаться – хозяин лагеря все же обратил внимание на то, что некоторым продуктам приделывали ноги, и теперь повар в лучшем случае будет уволен. В худшем же его ожидает штраф и пара недель в роли заключенного в этом же самом лагере. Интересно, Шер Ам Ваэр лично заглянул на кухню и снял пробу с готовящегося обеда, или же ему кто-то наябедничал? Или вообще заметил, что мордастый ходил на кухню, но весь скривился, едва попробовав кофе? Может вообще мордастый рассказал о качестве этого самого кофе? В любом случае, повар был с воплями изгнан из своей вотчины и отправлен в каморку к другим надсмотрщикам, которые тоже застряли в лагере. Оцепление ведь так и не сняли. А вот пернатых набилось в кухню штук десять точно. Что они там делали, было абсолютно непонятно, но еще пять минут назад грозный и устрашающий Шер Ам Ваэр заглядывал туда одним глазом с выражением почтенного ужаса на темной морде. И обед подали почти вовремя. Посуда осталась той же, как и приборы. Вот только пищу не зачерпывали и не плюхали в тарелки, оставляя повсюду капли и потеки. Гера осторожно попробовала свою порцию, за которой доковыляла последней. Определенно, готовили не эали. От такого обеда можно было и умереть, захлебнувшись слюной. Жареные ломтики тонко порезанной картошки, свежие половинки огурчика, и большой кусок приготовленной на гриле рыбы. Кажется, семга. Еще теплая круглая булочка, разрезанная напополам и намазанная маслом. Горячий сладкий чай в кружке. Какой-то старик, живший в лагере еще до появления тут Геры, запихнул булочку в рот и разрыдался, закрыв лицо руками. Надо же... А Гера и сама забыла, что еда может быть вкусной. И расплакалась бы тоже, останься у нее силы на это. Но за добавкой идти поостереглась. Нога плохо сгибалась в колене, да и не хотелось портить столь хороший обед новыми побоями. Раздавали добавку крылатые, и Гера ощущала их взгляды на шкуре. Можно было не сомневаться – им будет достаточно одного резкого движения, чтобы посчитать себя вправе напасть. Чудо на кухне продержалось до вечера, когда после ужина все заключенные получили по пластиковому стаканчику, в котором был горячий шоколад, украшенный шапочкой взбитых сливок. За такой сладостью в очередь встали и надсмотрщики. Старик снова разрыдался. Гера не знала ни имени его, ни причины, почему человек оказался в лагере. В бараке его койка располагалась в противоположном углу, а работал он у печи по сжиганию органики, обслуживая рабочую панель. Живот снова скрутило, но Гера заставила себя доесть сливки. На восстановление нужна была энергия, да и потом – когда ей еще перепадет настоящий шоколад? Учитывая, что крылатые будут ее судить и убьют, следовало пользоваться моментом. ...А дома Фина делала горячий шоколад, и макала в него клубнику, предпочитая ее сливкам. Дед же ворчал, что это глупость для детей, но никогда не отказывался от своей порции. Приговаривал только, что с такими внуками сам в детство впадет. Гера облизала пластиковую ложечку, дожидаясь, когда все уйдут в душевую. Поднялась тяжело, и прихрамывая, направилась в сторону кухни. Там запах крылатых был наиболее силен. Правда, дверь открыть она не успела. Пернатый, до этого торчавший где-то в тенях, вышагнул вперед. Набычился, зашелестев перьями. — Чего тебе, Охотник? — Голос был незнакомым и не очень дружелюбным. Гера вздохнула, облизав губы. Не мордастый. Но как его искать-то вообще, если она даже лица его не рассмотрела? — Хочу спросить одного из ваших. Этого... Брата Мирослава, кажется. Такой, высокий и большой. Крылатый склонил голову к плечу, отчетливо хрустнул пальцами. Молчал, вероятно размышляя, что такого отвратительного могла придумать Гера. — Стой тут. — Коротко приказал пернатый, и открыв дверь, задом в нее ушел. Ну да, спиной к Охотнику поворачиваться определенно было дурной идеей. Гера ведь может пнуть. Или плюнуть. Мордастый появился через минуту. В фартуке, без куртки, с закатанными рукавами рубашки, он вытирал кухонным полотенцем руки. Широкий браслет-передатчик сидел на левой руке, как влитой. — Ион сказал, что ты хочешь меня о чем-то спросить. Гера спрятала руки в карманах куртки, прижала ладони сквозь ткань к животу. Кивнула согласно. — О чем? Суд – это всегда дознание. Гера не знала точно, какими методами пользуются крылатые. Дома использовали силу, чтобы вытащить нужные сведения. Сломать можно любого. Даже железный меч можно разбить. ...Фина говорила, что никогда не попадется в лапы крылатым уродам. А что если такое случится, то она убьет себя, по возможности захватив как можно больше чужих жизней, но не позволит себя пытать. Мордастый молчал, терпеливо ожидая. — Если я выдам вам мою семью, мне могут оставить жизнь? — Гера сглотнула вязкую слюну, рассматривая складки на чужом фартуке. — Не свободу, просто жизнь. Или хотя бы дадут отсрочку? Любую.