Лагерь

...Можно было и не пытаться. Наверное, на Геру сошло что-то вроде небольшого помешательства, и она мало того, что поперлась к пернатым, так еще и попросила то, чего никогда ей не дадут. Какая отсрочка? Какая жизнь в обмен на сведения? Они и так получат все, вне зависимости от того, хочет ли Гера поделиться добровольно или нет. Но жить хотелось тем сильнее, чем четче прорисовывалось ее совсем не радужное будущее. Допросы. Суд. Смерть. Прямая ровная дорога, даже скорее рельсы, и не свернуть с них, не остановиться Гера не в состоянии. Максимум – сбежать прямо сейчас, набросив на шею петлю. Ну уж нет. Оцепление все же сняли, и королевские гвардейцы покинули территорию свалки. Переход исчез, вероятно, ночью, поглотив с собой всех пернатых, оставив после себя лишь огороженный красными ленточками квадрат на бетоне и остатки чужих запахов. И на завтрак подали макарошки, сваренные на молоке. Вероятно, осталось от крылатых, и ушлый повар, которого все же Шер Ам Ваэр вернул на кухню, поостерегся снова делать продуктам ноги. Живот снова разболелся, подтверждая, что Гера все еще жива и способна чувствовать боль. И на работу всех отправили. Два дня выходных подряд на памяти Геры были первый раз, и если бы не причина этих выходных и не тот факт, что тело снова болело, то она обрадовалась бы таким каникулам. Действительно, почти что каникулы. Выходные в лагере были лишь дважды в году – по одному на каждый из государственных праздников. Жаль, нога не успела восстановиться. Да и синяки не спешили уходить, подсказывая, что регенерация на пределе, и вкусная, богатая питательными веществами пища – конечно, хорошо, но одной порции мало. И суток покоя тоже недостаточно. Гера по одной забросила в контейнер для пластики предварительно смятые пустые бутылки, усмехнулась сама себе. Великий Охотник на почетной должности сортировщика мусора. Смотрите, дети, вот как выглядит карьерный рост! Вот к чему стоит стремиться! А если вам не повезет, то вас грохнет первая же добыча, на которую, конечно, не идут в одиночку (Гера пошла с дедом), но никто не застрахован. Никто ни от чего не застрахован, если выбрал такую работу. Жаль только, что в детстве не объясняли и обратную сторону всего этого. Мордастый появился как-то внезапно, вынырнув из снежной крупки, которая продолжала сыпать с неба, ухудшая и так не идеальное зрение. Гера не удивилась его приходу. Нет, хотелось, конечно, надеяться, что про нее забыли или отодвинули на чуть дальнейшее «потом», но увы, подобным мечтам не суждено было сбыться. Может, что-то не то с ее мечтами. — Нужно поговорить. Гера пошевелила пальцами в новых носках. Теплые. Новые. В них она казалась самой себе чуть лучше. Самую малость чище. Правда, на контрасте вся остальная ее одежда становилась еще более старой и заношенной, с лоснящимися манжетами на куртке и дырявыми карманами. Ну, что есть. В куртке зато теплее, чем без нее. — Хорошо. Тут? Было бы хорошо, если мордастого увидят надсмотрщики. Нет, ему они ничего предъявить не могут, но вот если Гера не выполнит норму (а она не успеет), то у нее хотя бы будет попытка оправдания. Не лодырничала, а общалась с многоуважаемым господином Мордастым. — Можно и тут. Я уточнил у начальника касательно твоей просьбы, в общем... Ты можешь дать свои показания добровольно, но потом все равно все будут проверять. И спрашивать... Значит, допросы с применением пыток. А у Геры нет капсулы с ядом – да, каждый Охотник со своей не расстается, но свою она оставила, когда понесла документы знакомому деда. А чего она ожидала? Что крылатые будут обращаться с ней по-другому? — Ладно. — Ты... Уверена? — Мордастый довольным не выглядел, шевеля сложенными крыльями, стряхивая снежные колючки. — Ты же сдашь свою семью добровольно. Ну и вопрос, конечно. Вот только угрызений совести ей не хватало. Гера легонько пихнула носком ботинка сжатую пластиковую бутылку, которая еще не успела оказаться в контейнере. Рано или поздно очередь до нее доберется, и на очищенный полигон завезут новые горы самого разного мусора. — Дед просил потерпеть пару недель, побыть гарантом взятых денег. Весной будет восемь лет, как я подписала те бумаги. Он обещал меня выкупить, но ни разу не пришел. Ни он, и брат, ни сестра. Меня ни разу не навестили... Считай это местью. Всплеском глупой, беззубой, усталой обиды. Гере было обидно, и эта обида пожирала ее все эти годы каждый день. Пока это не оказалась единственным, что у Геры осталось. — Возможно, я скажу что-то не так, но они же твоя семья. И тебе... Не жалко их? Или у вас, Охотников, не принята родственная любовь? — Принята. — Гера засунула мерзнущие руки в карманы. Осторожно погладила живот сквозь подкладку куртки. — Просто я так больше не могу. Наверное, свою любовь к семье Гера переработала на этой бесконечной свалке. Сожгла в печи вместе с органическими отходами, на выходе получив лишь горстку пепла. Если бы дед хоть одну записку передал, Гера откусила бы себе язык, но не стала говорить. Может, она действительно неблагодарная внучка. — Ясно. — Мордастый прислонился к одному из контейнеров. Наверняка куртку испачкает, но говорить об этом Гера не станет. Тоже спрятал руки в карманы. — Ладно, это твое решение... Скажи, скольких ты убила? Этот вопрос стоило ожидать. И ответ у Геры был. Множество ответов, которые она перебирала ночью, пытаясь найти тот, который мог бы спасти ее. Но они были ложью. А ложь рано или поздно раскроют. Лучше правда. — Четверо. Я поймала четверых. Первые два лилима. Потом лир. Последний лаури. Только я имен их не знала. Не спрашивала. А ведь у них были имена. Просто зачем спрашивать их у добычи? Лесорубы не спрашивали имен деревьев, которые рубили. Это сейчас Гера понимает, что имена стоило бы узнать. Вот только не знает, зачем. Попросить прощения у семей убитых? Ну да, так ее и простят. — Ты принимала участие в Охоте? — Нет. У нас не было денег на взнос. Я однажды смотрела игры на арене. Мне... В общем, мне не понравилось. — Кого там убивали? — Голос у крылатого был равнодушный. Такой равнодушный, что Гера взяла и поверила в это поддельное равнодушие. — Лае. Мужчина. У него было по три серых маховых пера на крыльях. Это было где-то одиннадцать лет назад. Его разорвали. ...И толпа визжала, захлебываясь чужой агонией в едином порыве. И Гера, поначалу кричавшая вместе со всеми, в какой-то момент потеряла себя, словно взглянув со стороны. Она сумела замолчать и перевести взгляд сначала на белый песок на арене. А потом уставилась на собственные руки, сложив их на коленях, стараясь отрешиться от какофонии шумов. И потому не видела, как все закончилось. И на игры больше не ходила, отговариваясь делами. — И тебе... Не было жалко их? Тех, кого ты убила. Гера вздохнула, подойдя к другому контейнеру, тоже прислонилась. Уж ее-то куртке хуже все равно не будет, а так ногу побережет. — Я могу сказать, что было. Но мне не поверят, верно? Крылатый кивнул. Да, не поверят. Не стоит и пытаться обмануть. Попробуй, Гера, хоть в конце жизни говорить правду. — Первый раз я растерялась. Мне всегда говорили, что быть Охотником правильно и почетно. И они творят добрые дела, истребляя добычу. Как волки в лесах уничтожают больных созданий... А еще добыча – это деньги. Я хотела заработать много денег, чтобы обеспечить семью. И себя, и сестру. Если у семьи нет средств, то хороший брачный контракт не заключить. — А ты не пробовала заработать как-то... Иным путем? — Я почти два года работала в гостинице. Горничной. А еще по утрам кофе варила постояльцам. В гостинице была огромная кофемашина, а рядом инопланетной мельницей торчала кофемолка. И Гера первый месяц боялась подходить к этим приборам, с ужасом рассматривая ровные ряда квадратных кнопочек. А потом научилась. И молоко выучилась греть так, чтобы появлялась стойкая пенная шапка. Это была хорошая работа. И Гере нравилось улыбаться людям, которые приходили в столовую и радовались свежему ароматному кофе с молоком и сливками. И запаху хрустящих горячих булочек, которые только-только вытащили из духовки и еще не переложили на блюдо. То время Гера старалась не вспоминать, пусть бы и было оно солнечным и безмятежным. Чтобы не травить душу. Только денег все равно не хватало на тот уровень жизни, к которому стремился дед. — Слабо верится, что Охотник может работать горничной. — Засомневался мордастый. Гера почти не обиделась. — Человеческий мир Зениц, знаешь? Главный портал эалей в столице переправляет туда раз в неделю туристов. Гостиница на островном городе Иувер ди Дэлар. Называется «Лессатрия». Я там работала под именем Гера Совур. У нее даже была электронная идентификационная карточка с этим именем, а еще банковская, на которую Гере приходила зарплата. Дед всегда говорил, что у настоящего Охотника должно быть много имен, чтобы легко затеряться и уйти от погони. У самого деда их было десятка два, и многих Гера не знала. Крылатый задавал вопросы. Уточнял. Шевелил крыльями, стряхивая продолжавший идти снег. Наверное, хмурился, пытаясь скрыть недоверие. Были ли у нее еще поддельные имена? Нет. У Геры не было денег, чтобы принять участие в миссиях, и другие карточки были не нужны. Где ее значок Охотника? Вероятно, у сестры. Скольких убил дед? Гера не знает. Честно. Но у него шестой ранг, и он принимал участие в Охоте. Так что минимум десятерых. Брат седьмого. Он гораздо старше Геры, и уже жил отдельно, когда она только научилась ходить. По правде говоря, Гера его почти не видела, и вряд ли узнала бы в толпе. Сестра должна перейти на четвертый ранг. Но... Гера точно не знает, но что-то непонятное случилось. Почему-то ее второй ранг начислили Фине. А во время процедуры получения третьего случился пожар. Гера не видела этого своими глазами, она уже была в лагере, но слухи дошли. Процедура получения? Она не медик, не знает точно, но... Сначала переливание. То есть, сначала наркоз, потом переливают кровь. Чью? Крылатого... Не так. Сначала нужно поймать этого крылатого и убить. Принести в центральную лабораторию. Заплатить по прейскуранту. Потом подготовительные процедуры. Нужен обязательно крылатый. Их кровь собирают и смешивают в специальной машине. Как? Гера правда не знает. По слухам, туда каждый раз добавляют каплю крови из Фонда. Может, враки. Фонд? Огромные колбы, в которых врачи хранят кровь убитых ранее крылатых, расы которых вымерли. Аннерги и высшие лае. Эллейны. Говорят, что есть еще темные лае, златокрылые, лилимы из Изначальных Древ и прочие, чьи имена уже забыты и стерты временем. Потом под наркозом эту кровь переливают Охотникам. И если все прошло удачно и нет мгновенного слишком сильного отторжения, то спустя несколько часов проводят операцию. Что делают? Если размер подходит, то сначала меняют сердце. Усиляют регенерацию. Улучшают кости и мышцы. С каждым новым рангом операции длятся дольше и дороже, но и изменения сильнее. После четвертого ранга женщины не могут забеременеть. Мужчинам проще, у них нет столь больших последствий. Первый ранг Гера получила в четырнадцать. Раньше процедуру проводили в девять или восемь лет, но тогда была слишком высокая смертность, а выжившие со временем начинали страдать расстройствами психики, так что законом временные рамки сдвинули. Второй ранг Гера пыталась получить три раза. Кровь лилима и лира во время второго и третьего переливания дали слишком обширное отторжение и в операции ей было отказано. С лаури все получилось, правда, реабилитировалась она почти год. Да, группа крови другая, и сам тип ее другой, как и состав. Гера читала в учебнике по истории, что первые Охотники еще и пили эту кровь у еще живого крылатого, чтобы не умереть от болевого шока. А многие пещерные племена занимались каннибализмом. — У нас все общество построено на том, что Охотники хорошие, а пернатые – плохие. Я выросла на этом. И я верила, что все именно так. — И сейчас веришь? — Спросил крылатый. Гера вытащила руки из карманов. Потерла ладони друг о друга, поднесла ко рту. Подула. Холодно. И даже теплые носки не могли спасти. — Если скажу, что уже не верю, кто мне поверит? — Правильно, никто. Гере может поверить только мусор, который она сортирует, и старается выполнять дневные нормы. — Я бы хотела вернуться назад и не совершать этого всего, только тут не из чего собрать машину времени. А Гера – не инженер и не изобретатель. Она даже не врач, и с собственной болью в животе разобраться не может. Это ведь так легко – убедить себя в том, что чудовища творят свои злодеяния и не раскаиваются в совершенных поступках. Или забиться в собственном мирке, где все сотворенное считается правильным, и не выглядывать в мир снаружи. Заколотить окна, закрыть двери. Не думать о совершенном. Этакое личное маленькое безумие. У Геры было достаточно времени на то, чтобы подумать. — Вы мне не верите. И имеете право на это. Дед хотел, чтобы я пошла по стопам семьи и стала Охотником. Мне рассказывали сказки о том, какие Охотники всемогущие и мудрые. Я Охотник, и не могу ничего с этим поделать и как-то отменить то, что сделала. Но я хотела бы этого не совершать. И наверное, суд и казнь – это правильно, это расплата за то, что я сделала, просто... Я просто хочу жить. Снег кружился. Где-то вдалеке недовольно каркали вороны, пытаясь вытащить из очередной кучи мусора что-то съестное. Летом птиц на свалке становится очень много. А еще приходят дикие коты и бездомные, старые собаки. Копошатся в отходах. Лежат на солнышке. Ловят крыс. Приезжают волонтеры, и некоторые животные попадают в новые дома. Получают другие имена, хозяев (и неважно, люди это или эали), заботу и ласку. Гера тоже хотела бы, чтобы ее забрали отсюда. Сначала – чтобы увел дед, освободив от кандалов, избавив от чужой ненависти, побоев и постоянного унижения. Чтобы забрал домой. А сейчас — хоть кто-нибудь. Гера была бы преданней собаки. Жаль только, что никто не поверит в то, что Охотник может быть преданным.