Лагерь

Несколько секунд Гера была абсолютно счастлива. Что может быть лучше вкусной булки с изюмом и стакана с горячим чаем? Только упоительная погоня, когда собственные мышцы, еще несколько секунд назад болевшие и казавшиеся деревянными, наполнились огнем. Тело не требовало – оно дышало гонкой, вытесняя все ненужные болезненные ощущения бешеной дозой адреналина и дофамина. Догнать. Достать. Убить. Выплеснуть всю обиду, которой скопилось целое море. За постоянные побои. За бесконечную ненависть окружающих. За предательство деда. За жидкую несоленую кашу на завтрак. И за разлитый чай, который Гера так хотела допить! Вот только Охотник успел уйти. На самом деле понять, где сидел стрелок, было не так уж и трудно. Траектория выстрелов ясно подсказывала, что он находится где-то на высоте. Гораздо выше мусорных вершин, и в достаточном удалении, чтобы Гера не учуяла его присутствие. А значит, это могли быть лишь стены, окружавшие и свалку, и лагерь. И Гера догнала бы эту сволочь, не будь у нее на руках кандалов, не дающих выйти за ворота. Хорошо еще, что она успела затормозить до того, как они начали разогреваться и плавить кожу. Вот только ожогов ей не хватало. И наверное, Гера бы разрыдалась. И от обиды, что не поймала гада, и от невозможности продолжить гонку. И от того, что стаканчик с чаем она опрокинула. Гера любила заедать последний глоток чая кусочком лимона, а сейчас вот не вышло. Она лимонов не ела восемь лет! Чтоб этот Охотник сдох! ...А плечо дергало и жгло от боли. Будь Гера порасторопнее, то повалила бы Мордастого более качественно и не поймала бы пулю. Но этот отбитый крылатый оказался слишком тяжелым и крепким, да еще и пинаться начал почти мгновенно. Ну, зато не придушил в приступе ярости, а сейчас с сопением ковырял пинцетом в плече, пытаясь ухватить пулю. А Гера честно пыталась не дергаться, мысленно уговаривая чертов кусочек металла найтись побыстрее. Потому что еще минута – и она точно начнет кричать, и закушенная ладонь не спасет. И куртку придется застирывать и штопать. И футболки, пусть бы кровь с них отстирывалась очень плохо, и новые пятна погоды не делали. Самое обидное заключалось в том, что новенькая теплая рубашка тоже получила дыру и кровавое пятно. Гера побоялась ее оставлять в тумбочке, и поэтому нацепила под куртку, закатав рукава и заправив длинные полы в штаны. Показалось еще, что идея весьма хороша – так и почкам теплее будет, и пояснице. И не сопрут. Наверное, это выглядело унизительно – Охотник носит одежду после крылатого. Но лучше унизительно, зато в тепле. — У тебя кровь не останавливается. — Серьезно заметил Мордастый, вытащив из дыры в руке пинцет. Ну наконец. — Это нормально. — Гера шевельнула губами, с трудом выговаривая слова. — Откат. Бывает. — Откат чего? — Крылатый не понимал. Но ведь Гера же рассказывала... — Я воспользовалась чужой силой. Кровь остановится сама. Позже. Если не вытечет вся. Хотя вроде бы ни вен, ни артерий задето не было. Но вот заемная сила ушла, а с ней – и ярость, и жажда погони, и собственная (пусть бы мнимая) неуязвимость. Джар засопел еще громче, и поднявшись с табурета, принялся рыться в аптечке, которая лежала на подоконнике. Вряд ли он что-то найдет нужное – аптечку он забрал у надсмотрщиков, и предназначалась она для лагерных. Хорошо еще, что внутри нашелся пинцет и спиртовые салфетки. Ах да, еще аспирин с истекшим сроком годности. Все остальные бутыльки и блистеры были пусты, что несказанно разозлило крылатого. Он даже наорал на кого-то из хвостатых. А теперь за дверью кто-то жалостливо ябедничал, что его назвали «мелочным ворюгой». Вероятно, жаловались Шер Ам Ваэру, который наверняка уже появился в лагере, но в собственный кабинет пока не зашел. — Ты взяла силу того Охотника? Если бы Гера на такое была способна, то могла бы назвать себя лучшим Охотником за все времена. Расстояние для подобного было слишком огромным. — Нет. — Гера потерла лоб связанными руками. — Далеко очень. Твою... Вашу силу взяла. Джар подергал крыльями. Перья на них перестали быть белоснежными из-за грязи, в которой он извозился. — Ничего не чувствую. — И не должны. Я ее... Как бы сняла слепок с оригинала. Скопировала. Это как на картину положить лист бумаги и обвести карандашом контуры. Только очень-очень быстро. — Это и есть твоя сила берса, верно? И ты так можешь повторить в любой момент? — Джар вернулся. — Не дергайся пожалуйста, я забинтовать хочу рану. Гера закрыла глаза. Пусть делает что хочет. Все равно у нее сил осталось, только чтобы ругаться. Ну или вот разговаривать. Не бьет – и то хорошо. — В ближайшие два-три дня точно не смогу. Или неделю. Если часто использовать или есть большие повреждения – то интервал увеличивается. Или если Гера возьмет слишком много. Она и сейчас переборщила – контролировать объем было почти невозможно. Ну, хотя бы мышцы на ногах не повредила сверх того, что уже было. А перед дверью продолжали жалобным голосочком доносить. Или уже оправдывался? Интересно, а Мордастый не слышит, или просто притворяется? — Если бы я знал о том, что все это так зайдет, то уже продал бы эту вшивую тварь! Она мне уже столько крови попортила своими выходками, вы не представляете! И ничего Гера не вшивая. Будь у нее возможность, она бы по три раза в день мылась, пусть бы и в прохладной воде. Выходок она тоже не совершала. Не считая найденного в мусоре полудохлого пернатого. Кажется, жаловался все же Шер Ам Ваэр. Или его сын. А вот голос того, кому это все высказывалось, Гера не слышала. — А вчера пришел один клиент, посмотрел анкеты, попросил продать ему именно ее... Я сначала хотел согласиться, но потом решил, что возможно, вашим крылачествам это не понравится, и попросил клиента подождать пару дней. Вы ее вроде как судить собрались за преступления... Мордастый то ли кашлянул, то ли фыркнул, накладывая узкую полосу бинта на плечо. Вероятно, все же расслышал про «крылачества». — Тебя кто-то хочет купить? — Да, он точно слышал чужой диалог. — Я не знала. — Честно призналась Гера. Нахмурилась, пережидая вспышку боли. Руку дергало всю, от плеча до кончиков пальцев, и она напитывалась этим тяжелым давящим ощущением. С такой травмой выполнить норму будет невозможно. А значит – Гере завтра опять влетит. Или сегодня. Моток бинта закончился. Гера скосила взгляд на крошечный то ли узелок, то ли бантик на плече поверх повязки. — Спасибо. — Мне начинает казаться, что в следующий раз нужно будет прийти со своей аптечкой. Не думал, что эали настолько жадные, что пожмотничали укомплектовать лагерный набор хоть чем-то нормальным. А если кому-то плохо станет? — К нам врач приходит. Раз в два месяца. И если кому-то плохо. — Гера пошевелила пальцами в ботинках, с которых натекла целая лужа на ковер. Ей бы и в голову не пришло заявиться в кабинет Шер Ам Ваэра, но Мордастый потянул ее прямо туда. Еще и дверь захлопнул перед носом у хвостатых. Нет, против тепла Гера не возражала. Это лучше, чем вытаскивать пулю прямо на свалке. Или в душевой, где посреди дня стоял дубак – на отоплении экономили. Правда, ковер вот грязью заляпало. И бумаги (наверняка важные) были сметены на самый край стола, смяты и перемешаны. Да и стол из красного дерева Гера собственной кровью замарала. Но тут ее вины почти нет. Куда ее посадили, спутав руки ремнем во избежание, там она и осталась сидеть. — Что-то не вижу возле тебя эальского врача. — Ворчливо произнес Джар, и обвел пальцем один из синяков на спине у Геры. — А тебе плохо. Ребро вот тут опять треснуло. Если оно вообще успело срастись. — Я Охотник. Это... Другое. — Гера поежилась. Ну, хотя бы в этот раз Мордастый сначала снял с нее куртку и футболки с рубашкой и только потом связал руки. Еще швов одежда не перенесла бы. А остаться голой посреди зимы – не слишком веселая перспектива. Да и из летнего у нее только еще одни штаны. Эх. Крылатые ее со дня на день отправят на допрос и казнят, а Гера про лето думает и про одежду, которой почти нету. — Эали раньше к нам нормально относились. Имею ввиду до того, как подписали перемирие с вами. Нанимали даже. Раньше вообще платили за живых лиров. — Гера не знала, зачем начала это говорить. Тема для разговора была не очень приятной. — Это из-за способностей лиров поглощать радиацию. Лае это тоже умеют, но гораздо хуже. А хвостатые знатно загадили свой мир, а когда пошли вразнос атомные реакторы, сразу же к нам побежали... Тут болит? — Немного. — Врешь. Гера вздохнула, сложив связанные руки на коленях. Крылатый стоял за ее спиной, и тыкал пальцем куда-то в самые болючие места. — Вру. Болит. Но рука все равно сильнее. — И тут перелом. Без смещения. — Спокойно, удовлетворенно даже произнес Джар. Коснулся пальцем позвонков под волосами. Там пятна наверняка стали белесыми и болели лишь при надавливании. Если бы не эта погоня (к слову, неудачная и оттого особенно обидная), к вечеру от них остались бы едва заметные следы. А сейчас регенерация замедлилась, и болеть все будет особенно сильно. Вот бы ей дали отлежаться пару дней... Мечта была детской, слабой какой-то, и едва оформившись, уже дергалась в предсмертных конвульсиях. — Получается, ты мне жизнь спасла. Охотник, который спасает крылатых. Я бы в такое не поверил раньше. Прозвучало почти похвалой, от которой все равно тянуло обидой. Гера сглотнула вязкую слюну. Хотелось пить. ...Она бы и сама лет восемь назад не поверила, что такое возможно. — Чего ты хочешь? — Можно мне оставить жизнь? Я не прошу свободы, хотя бы отсрочку можно? Или оставить меня в лагере? — Комок в горле появился как-то до неприятного быстро. — Я ведь тут ни разу не нарушила правила. Не пыталась сбежать. Не дралась даже. Мордастый помолчал. Даже перьями не шуршал. Гера про себя досчитала до трех. До пяти. До семи. — Но до этого ты убила крылатых. Троих или четверых. Так что я не в силах ничего изменить. Прости. Нет, она не надеялась на положительный ответ. Просто... Просто попыталась. — Хорошо. Можно тогда узнать точную дату, когда вы начнете... Когда начнется другой допрос и суд? Сердце стучало ровно, словно отбивая ритм. Раз-два-три. Раз-два-три. Крылатый отступил на два шага. Где-то за дверью эаль продолжал давить на жалость. Скажет или нет? — Через неделю. Гера сглотнула комок вязкой слюны. Медленно вдохнула и выдохнула. Неделя – это даже хорошо. Много. Семь дней. Сколько-то там часов, минут и секунд. Гера посчитает потом, когда наступит ночь, лагерные заснут и она останется наедине со своими мыслями. Это лучше неизвестности. — Ясно. Спасибо. Крылатый обошел стол. Распутал ремень, освобождая ей руки. Отступил на шаг. И вышел из кабинета.