Лагерь

Страх – одно из неотъемлемых функций организма. Существо, не испытывающее страха, обречено на смерть, ибо не способно адекватно воспринимать исходящую опасность. ...А Гере было так страшно, что еще чуть-чуть – и она бы зарыдала. Или обмочилась. Или все вместе. И все силы уходили лишь на то, чтобы не показывать этот свой страх крылатым. Это ведь так просто – отвернуться и сказать, что они пошутили, и что не будет ни такого сотрудничества, ни оставшихся четырех дней, и вообще допрос начнется прямо сейчас. По законам эалей Гера является рабом без права на отработку долга, и любой волен сделать с ней все, что захочет. Пошутить. Поманить сладкой надеждой на отсрочку. Усыпить и отправить в допросную. Поэтому и укол показался ужасным. Болезненным и неприятным, отчего возникло желание засунуть пальцы под кожу и почесать вену изнутри. А в присутствии врагов засыпать было нельзя. Опасно. Непродуманно глупо. И Гера попыталась удержаться в сознании сколько смогла. Попробовала даже разозлиться – но не смогла. И заснула. ... — Мозг просыпается. — Добавьте анестезии. — Уже. Больше нельзя – сердце угробим. — Ну тогда меняем сердце вместо почек... Вечная проблема с этими берсами. Голоса. Сверху. Двое? — Мы же вас предупреждали, что использование двойной дозы клеток из Фонда приведет к такому результату. Из этого выпуска вы уже одного почти угробили, вряд ли реанимируем. Нам платят деньги, чтобы мы делали Охотников, а не наполнение для гробов. Трое. — Заткнитесь и добавьте анестезии. Я заменю сердце, у ее лилима все равно оно нетипично крупное. — Вечно ты, Гарм, все усложняешь... Сделал бы регера, все равно у девчонки показатели неплохие для этого. Или четверо? Голоса сливаются друг с другом. — Ничего, деточка. Будет из тебя берс – всем загляденье... Всех сожрешь... Просыпаться было тяжело. Сон был тяжелым, словно толстое одеяло, и накрывал с головой, пряча от мира. Там, снаружи, ждал барак, мысли о будущем, боль в животе. Работа и разбавленный кофе, чужая ненависть, которой не хотелось ни видеть, ни слышать. Сублимированные супы на обед, дождь, стекающий за шиворот, и влажные рабочие перчатки. Вонь, влажность, холод. Усталость и обида. Гера поджала ноги к груди. Привычного скрипа металлической сетки под матрасом, который стал неотъемлемой частью в бараке, не последовало. И это заставило мозг сбросить оковы дремоты и открыть глаза. Заморгать от слишком яркого освещения. Белое. Яркое. Голубая подушка. И не просто голубая, а нежного, морского цвета, слово она выгорела на солнце на пляже и потеряла яркие пигменты красителя. Одеяло. Бело-серо-желтое, словно кто-то прошелся по простыне, выводя сложный чередующийся узор. Белая простыня. Кипенно-белая. Она пахла стиральным порошком и чистотой. И цвет этот, и запах заставили окончательно проснуться. В бараке ведь не бывает такого цвета – все белые и яркие цвета там быстро теряют свою чистоту, превращаясь либо в серое, либо в грязно-серое нечто, со слабым намеком на бывший узор. Собственная ладонь на фоне простыни показалась смуглой. Грязной. С коротко стриженными неровными ногтями, с красными костяшками и шелушащейся кожей. Отрывать голову от подушки оказалось сущим мучением. Зрение плыло, все кружилось и покачивалось, да еще и пить хотелось. Это не было комнатой для допроса. Ну, или у крылатых были весьма специфические вкусы – пытать в жилой комнате. На белых простынях и голубых подушках. Белыми были стены и потолок. Такие обои или же штукатурка? Зеркало над серым комодом отражалось в другом, приделанном к стене шкафа с раздвижными дверцами. Тоже сером. Прикроватная тумбочка с крошечными серебристыми ручками на два отделения. Такого же оттенка, что и комод со шкафом. Длинный коврик, положенный вдоль кровати, с нарисованными зелеными кактусами в горшках. И пол – слишком яркий, почти оранжевый, с какими-то полосками. Гера перевалилась набок, уперевшись руками в край кровати. Не оранжевый, а охра? Да плевать. Плитка была квадратной, но благодаря узорам изображала ромбовидную. Белая полупрозрачная штора, за которой все было слишком белым. Окно в пол? Сглотнув, Гера перевалилась через край кровати и сползла на коврик. Пошевелила пальцами на ногах. Потрогала кандалы на запястьях и лодыжках. Металл бел непривычным, с серебристым отливом. Каким-то новым. Жаль, носков нету. Но ничего, она не умрет, если босиком по плитке походит... А футболка ее на ней же и осталась, только привычно смялась. В бараке утюжкой вещей никто не заморачивается. Да и нет там утюга. Гера ведь не собирается делать ничего противозаконного. Она просто хочет посмотреть, где оказалась. Это ведь точно не допросная? По крайней мере, на стенах не было ни крюков, ни цепей, и это несколько успокаивало. Вот если их нигде не будет, то Гера обрадуется и успокоится. Дверь из темного дерева смотрелась слишком ярко по сравнению с убранством комнаты. В ней была замочная скважина, но ключа не было. Гера взялась за ручку, ощущая, что дверь не то, что не заперта – не закрыта, а просто прикрыта. Постояла, считая про себя секунды. Убрала ладонь и отвернувшись, вернулась в кровать. Ну уж нет. Если там, в другой комнате ли, в коридоре, будет допросная, то Гера хочет увидеть ее как можно позже. Кто знает этих крылатых – вдруг они еще решат, что она собирается сбежать? ...И ей попросту страшно выглядывать за дверь. А жажда не так и сильна, Гера вполне способна потерпеть пару часов. Да и терпеть в кровати с толстым одеялом, на чистом постельном белье было почти счастьем. Матрас не продавлен, ничего не скрипит, подушки без чужих запахов и следов грязной обуви... Правда, счастье. А Гера уже и забыла, что такое бывает. Свыклась с бараком и его условиями, пусть бы и были они ужасными. А теперь вот удивляется, что и чистое белье, и подушки с одеялом (а оно оказалось толстым, но очень легким) бывают вот такими. ...Где-то за стенкой загудел какой-то прибор. Что-то звякнуло, стукнуло едва слышно, раздались шаги. Не удержавшись, Гера зажмурилась, постаравшись одновременно забиться под одеялом с головой и изобразить глубокий сон. Это было какое-то глупое поведение родом из детства, но она не устояла. Дверь открылась, и в комнату проник запах перьев и кофе. — Пришла в себя? — Голос, как и запах, был знакомым. Мордастый. В своей же форме, только куртки на нем не было. И рубашка оказалась белой, почти как цвет стен. — Да. — Призналась Гера после секундной борьбы с собой. Неспешно села на кровати. Разве ей лучше будет, продолжи она притворяться? Да и потом, наверняка крылатый слышал, как она подходила к двери. — Ну и отлично. Действие снотворного должно было закончиться часа полтора назад, но я подумал и решил тебя не будить. Отдых полезен. Было бы здорово, придерживайся надсмотрщики такого же мнения. — Кстати, раз уж ты проснулась, может, позавтракаешь? Хотя сейчас время обеда, так что можно перейти сразу к нему. — Серьезно сообщил Мордастый, и чуть шевельнул правым крылом. — Как раз его привез курьер. — Хорошо. — Послушно кивнула Гера. — Только... Могу ли я перед этим сходить в душ? — Конечно. — Джар отступил на шаг назад, выходя из комнаты, и указал рукой на что-то справа от себя. — Ванная со всем остальным тут. ...В ней тоже не оказалось цепей и крюков. Только окно (вполне стандартный обычный стеклопакет, разве что само стекло было непрозрачным, почти молочным) располагалось прямо в душевой кабине, да само помещение было компактным и узким. Пушистые полотенца трех оттенков серого, квадратный коврик с кактусами, умывальник с зеркалом и белым деревянным шкафчиком. Пять пластиковых бутылочек в ряд. Запакованная зубная щетка и тюбик зубной пасты на полочке перед зеркалом. На краю биде лежало новое, видимо, только-только из упаковки, махровое полотенце – желто-лимонное, еще не впитавшее ничьих чужих запахов. А температура в душевой регулировалась от холодной до обжигающе-горячей. Если бы не слова Мордастого о том, что будет завтрак (или обед) Гера не утерпела бы и застряла бы в душе надолго. Когда она в последний раз мыла голову не мылом, а шампунем? Когда была гарантом, восемь лет назад? Все это тоже было счастьем, и казалось чем-то нереальным. Ну да, привыкнув к плохим условиям, даже самые базовые радости вроде горячей воды становились похожи на чудо. Или сон. А вода пахла водой, а не хлоркой или железом. Ну, если Гера сошла с ума и видит вот такие галлюцинации, то и черт с ними. Ее все более чем устраивает. ...И плитка на полу не была холодной. Прохладной – да, но самую малость, а такое легко можно пережить и босиком. Гера на свалке выжила, а тут жаловаться начнет? Ну уж нет. Халат обнял своей пушистостью, напомнив о мягких игрушках. И пусть бы выходить было страшновато, это нужно было сделать. — Отлично. Котлетки еще остыть не успели. — Прокомментировал Мордастый, перекладывая что-то из пластиковых контейнеров в тарелки. — Присаживайся. Гера осторожно присела на ближний к себе стул и медленно осмотрелась. Вторая комната была больше спальни примерно... Ну, раза в два. Диван у одной стены, плетеная циновка перед ним, деревянный стеллаж с квадратными ячейками, огромное широкое кресло в дальнем углу, два окна, широкая кухонная (или это барная?) стойка, отделяющая небольшую кухню. Холодильник, микроволновка, духовка, мойка, какая-то черная машинка. Кучка чего-то зеленого и колосящегося на подоконнике за окном, прикрытым полупрозрачной тюлью. Стол у стены и два стула, один из которых заняла Гера. Такие же белые стены и почти оранжевый пол. И три двери. Одна вела в спальню, вторая – в ванную. Третья, вероятно, на улицу. На допросную точно не походило. Просто небольшая светлая квартира с пока еще неизвестным видом из окон. Крылатые в таких живут? Хотя вряд ли Геру отправили в мир Отдела – она же, как никак, Охотник. А там, говорят, на выходе из Перехода всех Охотников заживо сжигала какая-то защитная система. — Надеюсь, жилье тебя устроит. — Джар поставил тарелки на стол, и занял второй стул. Перебросил длинную косу за спину. — Честно говоря, я не ожидал так быстро твоего решения, как и... Прочего. Так что пришлось в спешке менять часть планов. А это моя квартира. Я думал отвезти тебя в другое место, но и это тоже, думаю, подойдет. Врет? Вряд ли, но квартира для крылатого была какой-то... Маленькой, что ли? Да и потом, обычно же лае жили семьями, и только заведя пару, уходили на отдельное жилье. А еще вся мебель новая, словно ее купили совсем недавно. И всю сразу. Да плевать, врет он или нет. Гера просто примет к сведению, что жилье принадлежит Мордастому. Ей ведь на самом деле неважно все это. Вот макароны с мясным рагу гораздо важнее. И свежий мягкий хлеб в бумажном пакете, и плошка с тертым сыром, и даже куриные котлетки в стеклянном блюде, прикрытые крышкой – все это приоритетней, чем какие-то намеки на ложь. Самым трудным было есть не слишком быстро. А потом крылатый, поднявшись, щелкнул по черной машинке, и когда та загудела - Гера с запозданием узнала в ней капсульную кофемашину. Не профессиональную, для баров или гостиниц, а обычную, для дома. ...Она все хотела купить такую домой, но все откладывала момент, не зная, какую модель и какую марку лучше выбрать. — Я так понимаю, тебе кофе с сахаром. Молока добавить? — Спросил Джар, забрасывая в специальный отдел кофемашины круглую, похожую на крупную яркую таблетку, капсулу. — Если не трудно. — Постаравшись ответить с такой же непринужденной интонацией, произнесла Гера. Крылатый делает кофе Охотнику. Охотник сидит в халате в квартире крылатого. Абсурд! Но на чистое тело и сытый желудок Гера согласна мириться с таким абсурдом. Она даже готова подыгрывать. А чашечка оказалась крошечной. Керамической, расписанной цветными горизонтальными полосами, с квадратной ручкой-ушком. — Забавная ситуация получается. — Чашечка у Мордастого была такой же, только ручка не синяя, а зеленая. — Никогда еще не пил кофе за одним столом с Охотником. Как сказал бы мой брат – опыт забавный, но нужно время, чтобы осознать... Ну да. Забавный. Непривычный. — Кстати, пока не забыл. Пока ты спала, я перенастроил системы на твоих браслетах. Они новее, чем те, которые ты носила прежде, и в них, кроме разрешенной зоны перемещения, так же есть датчики отслеживания и мониторинга состояния владельца. Так что в случае, если я умру в радиусе километра от квартиры, то они сработают. Раскалятся и сожгут заживо. Логично. — Поняла. Какая у меня разрешенная зона? — Эта квартира и балкон, плюс один метр буферной зоны на случай внештатных ситуаций. Значит, в спальне окно в пол – не окно, а стеклянная дверь, ведущая на балкон. Буферная зона – это когда браслеты лишь греются градусов до тридцати-пятидесяти, предупреждая, что вот она, граница, и ее лучше не пересекать. Гера не будет. — Хорошо. Что мне нужно будет делать? — Все, что хочешь в пределах квартиры. И в разумных мерах. — Спокойно произнес Джар, и добавил. — Я принесу тебе планшет и книги... Или что ты хочешь, чтобы не скучать. Только сразу предупрежу – все, что ты будешь смотреть на планшете, будет отслеживаться, так что лучше не пытайся как-то связаться с другими Охотниками и все в таком духе. Она не дура. — Не буду. — Честно пообещала Гера. — Вот и славно. — Скрывая радость, ответил Мордастый. — Надеюсь, ты не будешь обижаться за все эти меры. Это требования безопасности, чтобы наш договор был в силе. — Я все понимаю. Все нормально. — Гера помедлила, а потом одним глотком допила остатки кофе с нерастаявшем до конца сахаром. — Меня все устраивает, правда. Особенно после лагеря. Подобные пункты обговаривались и в брачных контрактах, и против них Гера ничего не имела. Это же гарант безопасности и комфортной жизни. Наоборот, на некоторые из них нужны были деньги, которых у деда перед самым подписанием внезапно не оказалось денег. — Прошу прощения, если вопрос неуместный. Но все это – правда? То есть – это не моя галлюцинация? — На всякий случай спросила Гера. — Правда. — Подтвердил Мордастый серьезно, не став смеяться. И Гера ему поверила. Наверное, даже не потому что лжи в этом его ответе она не учуяла. Нужно ведь решить для себя, верить чужим словам или нет. Подписывать контракт и следовать ему, или не подписывать. Слишком страшно жить, постоянно ставя все под сомнение и качаясь в неопределенности. Так что она будет верить словам этого крылатого. Наверное, здорово, когда есть любовь. Но преданность лучше – Гера может сама решить, кому стать преданной.