Лагерь

— Да что ты пристал как банный лист?! — Терпение у Джара закончилось на третьей за день попытке брата поговорить о том, о чем сам он не желал разговаривать. Он отплатил Охотнице за спасение своего брата и себя? Отплатил. Жизнь спас, так что они квиты. Она хотела отсрочки? Участие в эксперименте это ей обеспечило. На большее они не договаривались. У них вообще должны были быть деловые отношения! — У нее будет ребенок. От тебя! — Вечно спокойный близнец сегодня был слишком взбудораженным. Недовольным. — Я в курсе, что это мой ребенок. Я от него и не намерен отказываться. — Тогда почему ты сказал на собрании, что тебе требуется время на обдумывание? Джар медленно выдохнул. Братцу хотелось дать по уху. Чтобы наконец отстал. — Потому что я не собираюсь брать Охотницу под крыло. Перья на крыльях Мирослава вспушились, и сам он словно разозлился. Глупости – его брат был слишком флегматичен, чтобы истерить. — Но почему?! Диалог вновь закольцовывался, и это начинало бесить. — Потому что мы не создаем пары с теми, кто нас спасал. Раз. Она Охотник, и она убивала других крылатых. Два. Она хорошо притворяется, не спорю, но она ни мою, ни жизнь этого ребенка ни во что не ставит. Три. — Джар принялся загибать пальцы. — Ты вообще представляешь, как она назвала моего ребенка, пока не знала о том, что он будет? «Результат эксперимента!» Результат! Мирослав растерял всю злость, и даже крылья поникли. — Сначала вы все отговаривали меня, а теперь наседаете, чтобы я с ней заключил брак. Под крыло взял. Ту, для которой ребенок – это всего лишь результат! Брат смотрел на него, и от этого взгляда Джар психовал все сильнее. — Я думал, что она тебе нравится. — Она представляла для меня интерес. Представляла. Небольшой. Но Охотников любить невозможно! Мирослав сглотнул. — Ты врешь. Скажи, что ты врешь, пожалуйста. — Да какая вам всем разница до того, вру я или нет?! Давайте вы все ее еще в Отдел притащите, и она вам тут в первую же ночь глотки перережет. — Джар понял, что срывается, и его несет ярость. Не только его собственная, но и чужая, наносная, оставшаяся от стазиса и связи. ...Невозможно сохранить рассудок с таким зашкаливающим количеством ярости. И если все Охотники такие, то они безнадежно больны. Отравлены ненавистью, и это смертельно. Заразно. А Вольф вообще предложил ребенка у Охотницы сразу не забирать, мол, «большой стресс для обоих». Что-то упоминал про возможность второй беременности, и даже Лилейник не возражал. ...И все на совещании смотрели, и от этих взглядов ярость разгоралась все сильнее. И хотелось грохнуть кулаком по столу и заорать, что Джар не собирается брать под крыло женщину, что состояла сплошь из ярости и обиды. ...Одиночества. Пустоты. Тоски. — И ни ты, ни Вольф так мне и не объяснили, почему вы так резко изменили свои позиции! Сначала вы с трудом согласились на этот эксперимент с размножением, а теперь хотите меня на ближайшие семьдесят лет привязать к Охотнице?! Может, вы объясните мне причину этого? Мирослав смутился. Отвел виноватый взгляд. — Я... Не могу рассказать пока, правда. Но просто поверь, пожалуйста – ты сейчас можешь сотворить глупость своим поспешным решением. Джар дернул крылом, словно пытался отбросить жалкую отмазку близнеца. — Вот когда расскажете – тогда я и подумаю. А пока эта Охотница принадлежит мне, и наш с ней договор закончится на моменте рождения ребенка. Потом я не собираюсь ее ни видеть, ни слышать. А если тебе так хочется, чтобы ее кто-то взял под крыло – может, сам и заберешь ее?! Близнец вспыхнул злостью. Покраснел. Вспушил перья. Открыл рот, собираясь высказать что-то, несомненно, колкое и обидное. Что-то такое, отчего у Джара мозг встанет на место, и он перестанет вести себя, как дурака кусок. ...И отступил. Почему-то это тоже разозлило. ...Гера не смогла точно определить, в какое время суток проснулась во второй раз. Наверное, и вправду утром. По крайней мере, принесенная еда смахивала на завтрак. Манная каша с желтоватым куском масла и парой капель малинового варенья этаким декором. Свежая, теплая еще булочка с изюмом. Молоко в высоком стакане. А вот кофе не принесли. Нет, Гера и не думала роптать, но она ощущала себя слишком сонной и вялой, и доза кофеина выправила бы эту ситуацию. Палата была... Светлой. Ухоженной. А на тумбочке у кровати лежал чехол с очками, что позволило Гере рассмотреть и высоченные потолки с барельефами, и плотные зеленоватые шторы на окнах. Парочку легких, словно фарфоровых стульев у окна и круглый прозрачный столик между ними. Полы оказались с подогревом. И ее кровать в палате была единственной. Это было... Приятно. Вряд ли такое было в обычных палатах. Нет, для Геры они бы не выделывались так, но учитывая, что сама Гера принадлежала крылатым, а те появились в больнице целой кучей – расстарались. Палата наверняка считалась хорошей. И сама Гера провела в ней три недели, пока не проснулась. ...Она не надеялась выжить. Нет, остаться в живых хотелось, но рваная рана горла к подобному не сильно располагает. Лессан умер. И Гера вполне отчетливо понимала, что жива только благодаря крылатым. Самостоятельно у нее ни за что бы не вышло залечить такую рану. ...И все равно было больно. Не физически, но где-то внутри (наверное, там, где располагается душа, если она у нее вообще есть) что-то рвалось. Как натянутая струна. Хреновая из нее сестра получилась. Да, Гера могла бы перетерпеть тогда. А Мордастый заплатил бы требуемую сумму? И Переход открыл бы? Кто знает. Гера ведь может только думать, накрывшись одеялом и изображая сон в пустой палате. ...Суда не будет. Нет, он может быть, но не через пару месяцев. И не через год. Через десять? Двадцать? После завтрака приходил крылатый врач, которого Гера уже видела пару раз, но вот чужое имя из головы вылетело. Долго говорил, объясняя, сколь радостное событие с ней случилось, и что «при самом лучшем раскладе» ее вообще никто не будет судить и обвинять. И что при соблюдении некоторых правил Гера вполне может прожить долгую и здоровую жизнь. Правила были тупыми. Не сбегать. Не вредить никому из крылатых. Не связываться с Охотниками. Не вредить ребенку, в которого самой Гере верилось с трудом. Если еще тому крылатому, что избил ее в лагере, Гера была бы не прочь дать в глаз (чисто теоретически), то на остальных пунктах возражений у нее не было. Да, кандалы с рук и ног исчезли, но им на замену появился черный узкий браслет на левом запястье, который считывал ее физическое состояние. И наверняка местоположение. Но зачем Гере сбегать? Крылатые кормили, лечили, не били (что тоже было очень и очень весомым плюсом) и вполне себе о ней заботились. Вон в палату какую положили. А при побеге куда она пойдет? У нее нет ни связей, ни средств, чтобы хорошо спрятаться. А Охотники ей даже за деньги вряд ли помогут. Бегать по городу и прятаться в подворотнях? Геру быстро поймают. Пернатые – хорошие ищейки. И когда ее словят, то вряд ли снова поместят в столь комфортные условия. Искать встречи с Охотниками? Ну уж нет, Гера не совсем дура. За связь с крылатыми (и уж тем более постельную) ее вряд ли простят. Скорее уж прикопают где-то под кустиком. А Гера умирать не собирается. И дед ее не защитит. Возможно, даже если случится чудо и Гера сможет к нему добраться (хотя понятия не имеет, где он теперь живет) он ее и убьет. ...Если уж Лессана отправил. И вообще интересно, как, с точки зрения крылатых, Гера может навредить еще не рожденному ребенку? Зачем, точнее. Это ее гарантия жизни. ...Интересно, а у новорожденных полукровок крылья есть? Не то, чтобы Гере вдруг стало это важно, но в полудреме мысль показалась любопытной. Даже, наверное, немного забавной. ...Вот смеху будет, что у Охотницы родится детеныш с крыльями. Если дед о таком узнает, то его удар хватит. У главы семьи Торку будет правнук (или правнучка) полукровка. От такого позора не отмыться. Вот бы так и вышло. Гера натянула одеяло повыше. Мордастый появился в палате к вечеру. Выложил из бумажного пакета парочку книг, водрузив их на небольшую прикроватную тумбу. Туда же отправилось несколько яблок и красный апельсин. И небольшой планшет в пластиковом корпусе. Сам крылатый ногой передвинул стул ближе к кровати и уселся на него. Крылья с поредевшими перьями вспушились, отчего Джар стал иметь вид нахохленной вороны. Если бывают вороны с белым оперением. — Тебе тут не скучно? Гера отрицательно покачала головой. — Знаете... Знаешь, после работы в лагере мне не будет скучно, даже если я так неделю пробуду. А то и месяц. Захотела – встала. Захотела – дремлешь себе потихоньку, или вообще можно спать. Еда вкусная, свежая, и наверняка в больнице повара не станут уменьшать порцию, обворовывая пациентов. И никто не стоит за спиной, выискивая способ вывести из себя. Белье чистое. Носков нет, правда, но при теплых полах это не смертельно. Зато тапочки белые есть. — Ничего не болит? Самочувствие нормальное? — Все хорошо. — Отсутствие боли тоже было восхитительным плюсом. Даже шрам не чесался, пусть бы Гера и нащупала его под пластырем. Не то, чтобы шрамы ей мешали, но, если крылатые врачи так хотят их свести – пускай. — Отлично. — Мордастый привстал, и сгребя Геру вместе с одеялом, обнял осторожно. Прижал крыльями, отчего стало тепло. Знакомое такое тепло. И показалось, что Гера в безопасности. А еще у крылатого под черной курткой формы была мягкая клетчатая рубашка, в которую очень приятно оказалось уткнуться носом. — Ты в курсе, что самоубийца? — Проворчал Мордастый негромко. — Можно было потянуть немного времени – через десять минут все равно из Отдела явились оперативники, так как сигнал не прошел. Да и кровищей залила все. Стены перекрашивать придется. Ворчание не было злым. Нет, Джар был немного раздражен, но не на Геру. — Я могу все убрать. Если средство хорошее взять, то и стену не обязательно красить. — Будет она, ага, как же. — Фыркнули ей в макушку. — Я тебя в ту квартиру не пущу даже, не надейся. Там зрелище не для слабонервных. — Я не слабонервная. — Гере захотелось рассказать про работу в гостинице. И про то, что иногда оставляли в номерах туристы. Трупов, правда, не попадалось. Но вот одна старушка решила умереть от сердечного приступа, но стоило вызвать ей скорую – резко ожила. А кровь... Ну подумаешь. Вдобавок это ее собственная, а уж это и вовсе не страшно. — Ну да, ну да... Ты еще дней пять тут побудешь, а потом я тебя заберу. В другое место. Там и воздух свежий, и площадь больше, и вообще безопасней. В лагере тоже можно было забраться на вершину любой из мусорных гор и подышать этим самым «свежим воздухом». Гере и в помещении хорошо. А безопасность – это здорово. — Ладно. Мордастый фыркнул снова. И обнимать его было приятно. Тепло и мягко, пусть бы и пах он перьями. — Ты так себя спокойно ведешь, будто и не Охотница вовсе. Вот я возьму и расслаблюсь, а ты меня укусишь. — Не укушу. Пока Геру кормят хорошо, так что в дополнительном питании она не нуждается. И вообще, как можно Мордастого кусать? Он весь из мышц состоит. Из мышц и перьев. — Знаешь, тот кристалл, который принес твой брат... Мы считали с него информацию. ...И получили адреса. Пятнадцать штук. В трех близко находящихся мирах, соединенных портальной системой эалей. Имена. Фамилии. Должности, которые занимали якобы «уважаемые граждане» а на деле – Охотники. Смысла доверять данным, полученным от уже мертвого Лессана Торку не было, но Начальник Отдела приказал все проверить. И сам был в одной из оперативных групп. ...Снаружи дома выглядели абсолютно разными. Дорогими, с фонтанами и садами, чуть более скромными, а то и вовсе изображали крошечные квартирки в огромных кондоминиумах в гетто. И даже внимательный взгляд не мог найти никаких отличий, ибо все эти дома выглядели обыкновенными. Ну да, никто же не станет на дверях писать что-то вроде «жилище Охотника и его семьи». А все адреса из списка Лессана как раз являлись ими. И крылатые успели зачистить всех. ...Почти всех. Часть Охотников, поняв, что им не уйти и не отбиться, успели принять яд. Среди них было больше женщин. В общей сложности выявили больше восьмидесяти Охотников. Севежа Торку не было в его доме. Там вообще никого не было. Только мертвый лир в клетке, и судя по результатам – его убили за несколько часов до их прихода. — Вольф сказал, что ей не было и тридцати. Совсем маленькая еще. — Джар вздохнул, и Гера почуяла чужую грусть. — Там у клетки были деревянные доски на полу, и она их все исцарапала. Написала, что ее зовут Ирия, и она хочет домой... Она пробыла там около двух месяцев. В клетушке, где нельзя ни вытянуться, ни встать в полный рост... Гера не знала. Нет, про клетку она знала – она помнила, что в детстве, когда еще они жили в большом доме, где-то на чердаке обреталась пустая клетка, накрытая полотнищем. Там еще было здорово прятаться во время игр. А по лира не знала. И ту, неизвестную ей крылатую, стало как-то жаль. — Мы найдем его. Твоего деда. Он все равно не уйдет. Он должен заплатить за свои поступки. И за смерть этой крылатой. Гера кивнула, молча соглашаясь с чужими словами. Должен. Собственные мысли мелькали, обрываясь на середине. ...Наверное, хорошо, что ее обнимают. Гера не была большим любителем «телячьих нежностей» но эта мнимая безопасность и тепло вдруг оказались нужны. Важны. — Ее точно звали Ирия? — На доске было это имя. Но мы поищем, из какого поселения ее выкрали. А что? — Мордастый нахмурился. Гера не видела его лица, но вот морщинки на лбу ощутила, как и подозрение. — Не знаю. Мою маму звали Ирия. Но ей должно быть почти пятьдесят сейчас. — Может, совпадение? — В голосе Джара послышалась неуверенность. И легкое недоверие. А вдруг Гера обманывает? Не обманывает. Ей попросту незачем. И лучшим решением было признать, что да, это простое совпадение. Они же бывают. Ну хотя бы раз в жизни.