Лагерь

Гет
NC-17
Завершён
91
автор
Размер:
251 страница, 51 часть
Описание:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Награды от читателей:
91 Нравится 2306 Отзывы 28 В сборник Скачать

40. Сон

Настройки текста
...Ветви его тянутся к небу, и свет, проникающий сквозь листья, образует радугу. ...Ветви колючи, и плохо горят. Чадят, душат дымом, и женщины кашляют. ...Корни его крепки и впиваются в слои земли, пронизывают ее всю. Тянутся дальше, вглубь, выходя за саму суть этой земли и обнимая, оберегая... ...Машины гудят, вытягивая скрюченные корни-жилы. ...Говорят, что Изначальное Древо посадил Первосозданный, но лишь ему известна истина. Но он будет молчать, ибо слова его становятся явью, и за каждое желание следует своя цена. ...Огромный обгоревший ствол наконец упал. С хрустом ломались ветви, и в воздух поднимались клубы пепла, бывшие раньше листьями. ...Под этим Древом появились первые хромы, и лиры, и лае. Аннерги, носившие еще другое имя, которое стерлось за ненадобностью. Их всех встречал Первосозданный, своих детей и свои творения, и его старшие дети, и вкладывал в слабые еще руки дары свои. И рассвет окрашивался золотом... ...На корни и ветви лилась смола, и огонь не угасал. Трещал недовольно, и отсветы его пламени ложились на лица чужаков, превращая их в маски. Древо будто вздыхало, не способное отряхнуться что от пламени, что от чужой крови, что лилась на вывернутые корни. ...Под его тень приходили те, кто хотел связать собственные судьбы воедино, и идти дальше по жизни вместе. И радуга, идущая от листьев, становилась ярче... ...Тени рисовали маски на лицах чужаков, а смех их слышался звериным, пусть бы звери не были столь жестоки. И в пламя падали женщины, пришедшие со своими мужьями, но променянные на цветные камни и безделушки. И чужаки смеялись... ...Он стоял за спиной Первосозданного, и радовался тому, как расцветают жизни его братьев и сестер. Он пел для них, и миры стабилизировались, позволяя крылатым расселяться по новым землям. Ворота миров открывались, стоило взять в руки дар Того, кто Был Первым. ...Он кричал, но крик его тонул в чужом смехе и ревущем пламени. А женщины падали в огонь и сгорали, и рассыпались пеплом. И летел пепел к серому сожженному небу, которое еще долго не могло окраситься в золотой цвет. И лишь когда собственное горло не могло больше хрипеть, и ничего больше не осталось, кроме слез, чужаки, пресытившись чужим горем, плеснули на него смолой. ...И огонь обнял, даря пустоту. ...Сначала пришла жажда. Нет, Гера и дальше могла бы спать, но жажда приносился настоящую боль. Губы потрескались, во рту все пересохло и даже язык казался сухим и распухшим. Горло болело, и даже слюны не было. Вместе с жаждой вернулось сознание. Вот Геру еще куда-то пытаются нести, и в следующую секунду она уже тут. Наркоз? Возможно. Но если его применяли, значит, Геру решили спасать. Иного варианта для применения его у Геры не было. Запахи были чужими. Перья, какие-то горькие лекарства, капельница с трубочкой, что оканчивается иглой где-то на запястье. И еще одна. Катетеры. Иголочки сканера на висках, и это ощущение самое неприятное. Болезненное даже, пусть бы они крошечные, Геру отчего-то бесит невозможность ту боль убрать. И хочется малодушно разрешить себе спать дальше, но жажда не уходит. ...Ты проснулась. Та, чьего имени Гера не знает, находится близко. И удивительно, как Гера не разобрала сразу чужой запах и не услышала сердцебиение. ...Не бойся меня. Я хочу помочь. Если прислушаться, то сердце не одно. Второе куда меньше и стучит совсем слабо, но это из-за возраста. Если Гера приложила бы чуть больше усилий, то услышала бы его еще тогда, при первой встрече. ...А еще можно услышать недовольство того, чей запах мешался на коже крылатой. Но он за дверью, ведь его попросили подождать буквально минутку снаружи. Он ужасен и силен, но не в силах отказать в столь малой просьбе, и потому стоит у двери с той стороны. ...Сверху и снизу, на этажах, другие. Не крылатые, нет. Эали, и голоса их столь же колючи, словно снег. Нет, Гера ошиблась. Крылатые тоже есть. Пять... Шесть... Девять, кажется. И кто-то еще, и он слышит ее внимание к собственной персоне, и раскрывается, позволяя изучить. Лир. Боевой. Взрослый, очень-очень сильный, он переживает за своих детей, но он пришел сюда помочь. И если Гере вдруг станет хуже, он ее стабилизирует. Гера и сама в состоянии... Пить вот только хочется. А в коридоре стоят двое крылатых, и при желании можно услышать их голоса. Они тихо спорят, один пытается убедить второго, чей запах Гере тоже знаком. ...Дальше. Этажей много, и они наполнены чужаками. Больные и здоровые, но все они в отдалении, словно сама Гера единственная находится на этом этаже. ...В больничном крыле. И проход сюда посторонним запрещен, а двое хмурых лае в черных костюмах стоят в коридоре. Они вооружены, и напасть на них – плохая затея. Внешнее оцепление. Гвардейцы, у которых негласное соревнование – первыми выследить недоброжелателей и этим заслужить почет. И премию, которая принесет своей семье не только деньги. ...Возможность выслужиться перед крылатыми принесет семье славу. Движение по карьерной лестнице. Признание. Это что, они не хотят, чтобы Гера сбежала? ...Наоборот. Крылатая, чьего имени Гера так и не знала, коснулась ладошками ее лица. Улыбнулась мягко. ...Пообещай, что не умрешь. Легко сказать. Гера не бессмертна, и рано или поздно (все же скорее рано) ей придет конец. ...Пообещай. Пожалуйста. Хорошо. Прямо сейчас Гера не умрет. Пить правда хочет, и боль от сканера усиливается. Ей в горло что, трубку запихивали? Отвратительное ощущение. ...А если идти за чужим запахом, что остался на накидке крылатой, повис невидимой паутинкой на одежде докторов, оперативников, и даже боевого лира – то можно оказаться очень далеко. Даже слишком. Низенький бортик, отделяющий плитку на полу и твердую почву с короткой травкой. Бугристые корни, что высунулись из земли, давая возможность присесть. Облокотиться о толстый ствол, ветви которого тянулись к выпуклому стеклянному куполу, но так до него и не доставали. Там, среди ветвей, в круглых серых шарах, похожих на коконы, сидел тот, чей запах принесли другие крылатые. — Ну что, будешь конфетку? — Конфета в его пальцах шелестит бумажной оберткой. Звук этот раздражает. Гера хочет отстраниться, но почему-то начинает падать. ...И просыпается. — Пить. — Шепот был осознанным, внятным и слишком внезапным, отчего Мирослав вздрогнул, едва не выпустив планшетку. Вот уж... Не прошло и трех минут, как снотворное перестало поступать в кровь, а девушка уже пришла в себя. Что тут говорить – Охотник. ...Охотница хмурилась, пытаясь рассмотреть и Мирослава, и саму палату. — Пожалуйста. Можно мне воды? — Тебя тошнить будет. — Честно попытался предупредить Мир о последствиях. — Плевать. Не будет. Пожалуйста. Мир не стал спорить. Охотница самостоятельно и голову подняла, и в стакан вцепилась крепко – не отобрать. А напившись, медленно села. Потрогала пластырь на шее. Воротник они с Вольфом сняли пару дней назад, когда точно убедились, что шейные позвонки не повреждены. С ними было бы больше всего мороки, но пронесло. — Шрам мы потом сведем. — Поспешил успокоить ее Мирослав. — Даже следов не останется. Девушка на миг нахмурилась, словно пытаясь скривиться, но не стала. — Зачем? Все равно ведь... Суд и все остальное. — Какой суд? — Я крылатых убивала. Мирослав почесал кончик собственного носа, ощущая себя зело неловко. Вот был бы вместо него Вольф, смог бы спокойно в двух словах и безо всякой полемики все объяснить. Даже такую деликатную тему. — Ну, как бы сказать... Я пока не могу обещать, но вероятно судить тебя не будут. В ближайшие пару лет так точно. Девушка посопела, буравя Мирослава внимательным колючим взглядом. Нет, на самом деле взгляд колючим не был, просто Миру так казалось. Хотелось, чтобы казалось. — Скорее даже не пару. Лет десять минимум, но я думаю, что и потом тоже. Наверное, наложат какие-то ограничения на перемещения и что-нибудь еще в таком духе. Но могу уверить – ты будешь полностью в безопасности и под защитой, и ни в чем не будешь нуждаться. ...Пришлось свернуть всю операцию. Одно дело – ловить на живца других Охотников, и совсем другое – подвергать опасности еще одну жизнь. Такую жизнь. С Лилейником даже не думали спорить. Мирослав с начальником Отдела был согласен, но все равно Джара хотелось треснуть по шее. Не заметил. Не уследил. ...Кто вообще знал, что организм Охотников настолько живуч и так быстро восстанавливается и приспосабливается? Хотя присутствие лира в родителях – логичное объяснение. А три недели медицинского сна позволили все проверить чуть ли не по десятку раз. — Почему? Мирославу захотелось выпить кефирчику. Просто так, лишь бы заглушить собственное чувство смущения. Ему как-то не приходилось еще говорить о таких вещах. Нет, вещи, безусловно, приятные и радостные, но как на них отреагирует Гера? — У тебя будет ребенок. — Фраза была глупой, словно сошла со страниц любовной истории. Сухой. Выхолощенной. Пустой. В конце концов, некрасивой. Не так нужно сообщать о столь радостном событии. Девушка не обрадовалась. Не расстроилась. Нахмурилась чуть сильнее, обдумывая услышанное. — Что-то не так? — Мне казалось, что я получу отсрочку на меньший срок. Максимум год. Или как-то так. Мирослав про себя отметил резко возникшее желание выдернуть брату парочку перьев. Не делая резких движений, аккуратно присел на край стула, что пару дней назад принес в палату Вольф. — Я не знаю, что именно сказал тебе мой брат, но обстоятельства несколько изменились. Мы не предполагали некоторых факторов, так что вышло, что мы не можем тебя судить. Конечно, если ты не решишь убить кого-то еще из крылатых, но я надеюсь, до этого не дойдет. — Мир как можно мягче улыбнулся. ...А Джар в палату наведался лишь дважды, а потом вновь сделал вид, что ему все равно и он лишь отплатил за спасенную жизнь. Доиграется брат когда-нибудь. Нельзя вечно всех обманывать. — Но... — Охотница мучительно подбирала слова, боясь ошибиться. Вздохнула, продолжая хмуриться. — Не понимаю. ...И все же она гораздо красивее, чем была на записях. И пусть бледная и исхудавшая, Гера выглядела гораздо более здоровой, чем раньше. А отросшие волосы серебрились, словно сотни мягких иголочек, и торчали прядками во все стороны. Мирослав подумал, что он попался на крючок, у которого были такие же иголочки, пробившие сердце. И не сорваться. — Наш последний ребенок родился восемь лет назад. У некоторых крылатых были замершие беременности, случилась пара выкидышей, и все. Проблема была и раньше, не столь явная, но уже восемь лет у лиров и лае нет детей. А ты забеременела, да еще так быстро, и безо всякой терапии. Это большая радость. ...А еще, по словам Вольфа – если все будет хорошо, то Охотница сможет родить еще раз. Или два. И очень глупо казнить ту единственную женщину, которая может забеременеть от лае. И Лилейник это признал. — Я понимаю, что мало смыслю в культурном коде Охотников и не знаю, является ли хорошей новость о беременности, но для нас она радостная. Уверяю тебя, мы позаботимся о твоем здоровье и детеныше. Лилейник предложил Джару взять Охотницу под крыло. Раз ребенок его, то именно Джар имеет полное право заключить брак. ...Брат почему-то заартачился, сказав, что ему нужно время на обдумывание и он не намерен обсуждать такие вещи на общем собрании. Балбес. С такими вещами нельзя играть. — У нас... Радостная, если мальчик будет. Если девочка – то не очень. — Охотница потерла лицо. — Считается хорошим, если первенец мальчик. — У нас любой ребенок – это радость. — Попытался успокоить ее Мирослав. — Думаю, тебе нужно сейчас немного поспать. Все равно сейчас ночь, а тебе еще капельницу нужно сменить. Девушка послушно легла, вытянув руки поверх одеяла. Прикрыла глаза, словно пытаясь притвориться спящей. — С Джаром все хорошо? — Абсолютно. У него только перья лезут, но это из-за приближающейся линьки. Он приходил к тебе, пока ты спала. — Мирослав не стал уточнять, сколько именно раз это происходило. Дважды за три недели – слишком мало. Словно бы брату было плевать. — А... Охотник, который в квартире был. Он мертв? — Да. Джар сказал, что он был твоим братом? Охотница кивнула согласно. — Двоюродным... Вы поверите мне, если я скажу, что не хотела его смерти? — Поверю. — Мирослав сменил опустевший пакет капельницы на другой. Витамины и снотворное. — Я не хотела. Правда. Я люблю его. Любила Просто... Я плохая, да? — Девушка открыла глаза, посмотрев в потолок. — Просто Лессан не ушел бы. Он бы вернулся, потребовал бы что-то еще. И еще. И снова... Он ведь уверен, что я принадлежу его семье, и он может брать плату за пользование. Аренду... Он же мужчина, он вправе. Охотница перевела плывущий взгляд на Мирослава. Снотворное действовало, но слишком медленно, усыпляя разум. И тот понемногу угасал, подчиняясь препарату. — А Джар меня спросил. — О чем? — Вопрос мешал засыпанию, но Мирослава охватило любопытство. — Согласна ли я на эксперимент. Я просто хочу жить... Вы похожи на Джара. Только пахнете иначе. Мятой и хлебом. — А чем пахнет Джар? Девушка сонно вздохнула, и повернулась набок, неловко натягивая одеяло повыше. Мешали иглы от капельниц. — Ватрушками. С творогом. И перьями. Но все крылатые перьями пахнут. Я привыкла... Прозвучало как-то смиренно. Мирослав дождался, пока сердечный ритм Охотницы не выровняется, и только потом осторожно поправил одеяло. А потом вывернул крыло, задумчиво понюхав крыло. То пахло только шампунем, в котором с натяжкой можно было найти оттенок мяты. Нужно будет поговорить с братом. Конечно, Мирослав не в курсе договоренностей между Джаром и Охотницей, но братец поступает весьма опрометчиво. Все изменилось. ...Как и уровень совместимости.
Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.