Лагерь

Утро не принесло спокойствия. ...Джар просто заглянул в пекарню. За ватрушками. Ну что могло случиться за полчаса? Центр города, гвардейцы если не на каждом шагу, то почти. Больница же ограждена так, что из нее не выбраться. Разве что можно поскользнуться на участке тротуара, с которого снег уже убрали, но песком не посыпали. Ватрушку Джар взял последнюю, и там же съел, а с собой взял бумажный пакет с крошечными корзиночками из песочного теста, наполненными рисовым кремом. Свежие, еще теплые. Их хотелось спрятать под куртку, чтобы не остыли, но так делать было нельзя – помнутся. И это в лучшем случае. Слишком уж хрупка съедобная красота. Город искрился километрами мигающих гирлянд и блестящими витринами в преддверии праздника. До него было еще несколько недель, но эали всегда готовились заранее. ...Человека он увидел случайно. Нет, на улицах были и люди, и хвостатые, и все они куда-то шли по своим большим и маленьким делам. И этот тоже был в движении, а потом вдруг замер. Запрокинул голову, уставился на что-то поверх домов. Стянул защитную маску с лица. А потом с воплем бросился под машину. Взвизгнули тормоза, кто-то закричал, увидев сам момент столкновения, и на долю секунды стало тихо-тихо. Под крыльями похолодело, и связь вздрогнула, просела, передавая чужую боль. Спустя же пару секунд передатчик на руке задрожал, получив сигнал о помощи. И Джар побежал, а потом, вскочив на какую-то машину, что припарковалась у тротуара – взлетел. ...И опоздал. Сотни пациентов, десятки врачей. Обслуживающий персонал. Гвардейцы. Четыре боевых двойки оперативников. Семнадцать Охотников. ...Потом запись подтвердила, что те из них, кто не был убит во время нападения, застрелили себя одновременно. Джару было все равно. То, что осталось от больницы, полыхало, и тяжелый, отравленный дым стелился по снегу, словно желая затянуть собой весь город. Или хотя бы пару кварталов. Наверное, это бы и произошло, если бы... Джар вряд ли смог бы восстановить всю хронологию действий. В сущности, это ему и не было нужно. ...Кто-то кричал. ...Дарелин пел, и дым, окруженный барьером, тянулся к его рукам, въедался чернотой в кожу. ...Пламя гудело и трещало, когда его тушили. Заливали водой и пеной, и оно выстреливало искрами, опаляя чьи-то лица и крылья. ...Разбирали завалы. Прямо так, руками, и камни были еще горячими. Не было времени ждать технику. Лае еще были живы. Кто-то из врачей. Пациентов. Но этих жизней с каждой минутой было все меньше. ...Как там появился манеер-как-его-там, Джар не заметил. Не запомнил. Не обратил внимания. Просто Ирмалэль вдруг оказался на истоптанной тропинке, что вела к главному входу в больницу. Скривился в своей неподражаемой манере, разочарованный что мелочностью просьбы, что скудоумием тех, кто его об этом просил. Развел руки в стороны. И запел. Джар не мог бы сказать, о чем пел аннерг, да и были вообще его слова песней. Но камни задрожали, и медленно стали приподниматься. Менять свое положение. Восстанавливать структуру здания. И по нему, словно голограмма, ползет огромный нарисованный змей, перетекая от одного перекрытия к другому. Запоминая. Анализируя. Составляя карту выживших и картину произошедшего. — Вытаскивайте раненых как можно быстрее! Времени чуть больше минуты! Джар не смог бы даже вспомнить, кто именно это крикнул. Возможно, что и сам Ирмалэль, отбросив на миг свой сволочизм и маску короля мира. В памяти не отложилось почти ничего. ...Носилки. Чумазое лицо Гэри, который видимо проник через Переход под шумок, и теперь стоял на скамейке в полосатых носках. Эали разворачивали палатки скорой помощи прямо там, на снегу. На заснеженных лужайках, быстро сменивших цвет. ...Собственные руки, обожженные пламенем. И боль отрезвляла, заставляла концентрироваться на ней. ...Вольф, бегущий в Переход рядом с очередными носилками. Тот, кто был на них, не являлся крылатым, но Лилейник махнул ладонью, давая разрешение. ...Мирослав, который как-то оказался за главного, и попытался помочь всем раненым. В одиночку у него не вышло бы, но Джар сам подставил запястья под нож. ...Дарелин же тянул умирающих песней, и серые его перья медленно опадали на истоптанный снег, чтобы смешаться с грязью и гарью. ...Скрежет и грохот, с которым восстановленное было здание больницы вновь разрушилось, но в этот раз – погребая под собой лишь пустые койки и разрушенные приборы. А корзиночки с рисовым кремом затерялись где-то. То ли в развалинах, то ли еще раньше, где-то по дороге. Большего Джар не смог запомнить. Как и того, когда отдал слишком много сил брату, что пытался исцелить всех, и рухнул в темноту. — На вас, дураков несмышленых, никакой крови не напасешься. — Вольф скорее не ругался, а ворчал, общаясь сам с собой. — Невозможно спасти всех, как бы не хотелось! Только сами себя угробите, а мне про вас некролог писать совсем не хочется. У тебя, между прочим, еще брат с сестрой младшие есть, а ты так рисковать вздумал. Джар промычал что-то, смутно похожее на извинения. Язык был сухим и отказывался шевелиться, а горло – издавать осмысленные звуки. — Молчи уж, пень крылатый. Не рухни ты в обморок, Мирослав бы и тебя, и себя досуха вычерпал бы. Дарелина задело знаешь как? А у него, посмею напомнить, семь приемных детей мал мала меньше. Итого уже девять детишек едва без опеки не оставил... Ничего, я Мирославу перья еще выдеру, когда оклемается. — В губы ткнулся край стакана. — Пей давай, иначе от обезвоживания в реанимацию загремишь. К братцу прямиком. С Вольфа могло статься залить воду и за шиворот. Только вот такой метод напоить не мог. Джару пришлось собрать крохи сил и захлебываясь, пить. Лишь на последнем глотке дошло, что вода соленая. Густая. И с привкусом железа. — Как... Мир? И Гера? Среди погибших Охотницы не было. И среди раненых, что складывали прямо на снег. ...Оставались еще те, неопознанные, чьи тела были изуродовал взрыв и обрушение. Но Джар не успел их рассмотреть. Нужно было спасать еще живых. Сил резко прибавилось. — А ну лежать! — Горячая ладонь Вольфа ткнулась в ребра, заставляя вернуться в горизонтальное положение. — Тоже мне придумал, вскакивать! Лечащий врач сказал находиться в горизонтальном положении, значит ты будешь это самое положение принимать... Вы что, забыли основные правила оказания первой помощи? Сначала стабилизируем наших, и только потом реанимируем не-крылатых. А вы что? Подряд, без разбора... Если бы не Ерк, который (между прочим, он уже получил выговор и похвалу за покидание Отдела без разрешения) заметил среди раненых Лорна, то тот бы уже умер... После того, как вы вбухали все силы на спасение сорока раненых, вы бы оба надорвались бы на нем. Как дети малые, а не старшие оперативники. — Может, их обратно отправить учить теорию? — Слова были сказаны с явной ленцой. По палате пополз запах яблока, который медленно лишали шкурки перочинным ножом. — Я тебя сейчас тоже отправлю, заучивать правила поведения в случае ЧП. — Устало предупредил Вольф, и вытолкав Ерка (а Джар по голосу его узнал), захлопнул дверь. — Натворили вы все, а мне расхлебывать... Мирослав спит. Дарелин у Древа сидит и рыдает. Он не смог удержать всех, хотя сам едва не надорвался. Миа пытается его утешить, а вокруг коршуном ходит Ирм и предлагает тебя выпороть. Хотя сначала он предложил отрезать голову, но потом снизошел до пощады... Охотница же твоя... Сказал же лежать! Жива она, жива! Джар обмяк, перестав пытаться выкарабкаться из-под руки Вольфа. Пусть тот был худым, что жердь, и лишенным обилия мышц, но вот с него могло статься сделать незаметный укол снотворного или просто нажать пару точек у основания крыльев, лишая тело движения. — И расслабься, а то рвать начнет. Она тут, в Отделе. В палате интенсивной терапии... И не сопи на меня так! Я, между прочим, первый раз оперировал Охотника. А разрывные доставать не сильно приятно, учитывая, что Охотник тебе в лицо смотрит... Вольф со вздохом сел на табуреточку у койки. — На нее не подействовал наркоз. И обезболивающее. И все время Охотница была в сознании... Вероятно, с наступлением беременности какой-то механизм в теле меняется, и их просто не выходит усыпить... Была задета брюшная область и таз... После извлечения пуль уровень регенерации превысил стандартную человеческую во много раз, но разрывные создают слишком много повреждений... На восстановление понадобится время, но потом она сможет забеременеть. Джар предпринял еще одну попытку сесть, и это ему даже удалось. Стены палаты покачнулись, к горлу подкатила тошнота, а лицо Вольфа, и без того не блещущее радостью, скривилось. — И куда ты намылил перья? Я же сказал лежать. — К Гере. — Зачем? Не ты ли выделывался, уверяя Мира, что тебе на Охотницу плевать и для тебя она потеряла всяческий интерес? — Крылатый хирург говорил бесстрастно, лишь передавая его собственные слова, и от этого Джара замутило. Он что, действительно звучал так... Мерзко? — Если ты так не хочешь, чтобы мы тебе ее навязывали взять под крыло ради будущего потомства – то будь по-твоему. Раз ты свой интерес удовлетворил, то я смогу подобрать ей другого крылатого, кто не станет выкручивать окружающим перья своими фокусами. Вольфу захотелось вмазать. Вот просто так, чтобы заткнулся. ...И согласиться, что да, с Джара хватит. Он не хочет. И лучше ему не приближаться к Охотнице, иначе он ее... ...Убьет? Чья-то злость, не его (уж это Джар распознал) поднялась грязной волной. И осела, попытавшись мимикрировать под его собственные чувства. Прикрываясь ими. Поздно. — Мне нужно полное сканирование. — Джар откинулся обратно на подушку и глаза закрыл. Вцепился пальцами в края одеяла. Вольф не стал смеяться. И возмущаться, что Джар тут больного корчит, хотя восемь крылатых оперативников и Мир пострадали гораздо сильнее. Лба коснулись горячие пальцы. Вольф, пусть бы и ворчит, но он по праву пил свой сахарный сиропный чай в Отделе. И звался лучшим не только хирургом. — Могу вколоть снотворное. — Не надо. Не сейчас. Смотри. — Джару стало очень важно показать все самому. Возникло вдруг ощущение, что если он сейчас уснет под воздействием лекарства, то чужая эмоция успеет раствориться. ...Подумать о брате. Если Вольф находится с ним, значит, Мирослав ничего не угрожает. Как и всем остальным крылатым. И Гере. Ей ведь наверняка сейчас больно и одиноко. Она ведь почти всегда была одна. А Джар даже не заметил, чтобы она улыбалась... ...Убить суку. Желание было таким естественным, что Джар едва не повелся. — Поймал. А со стороны все так натурально выглядит, я бы даже поверил. Ослабление связи налицо, если б не истощение – не заметили бы... Наверное, даже хорошо, что ты едва не надорвался там и в итоге шлепнулся лицом в снег без сил... И кровь надо будет проверить. — А ее зачем? — Силы вдруг закончились. Вот раз – и нету их. Если бы Джар стоял, то и вправду рухнул бы на пол. Лицом вниз. По лбу постучали. Аккуратно, пальчиком. — А я что говорил – не резать себе руки предметами, которые уже в чьей-то крови. Мало ли какая пакость в организм попадет? Давай, вспоминай. Это было не сегодня. И не вчера точно. Даже думать стало тяжело. Мысли сделались неповоротливыми, тяжелыми, словно камни. Вчера? Нет, раньше. — В квартире. Моей. Когда брат Геры явился... Я его убил. — Убил, убил, молодец. Ножом его ранил? — Нет, он нож у шеи Геры держал. И давил так, что... — Нужно было сосредоточиться. — Я этим ножом руку рассек, чтобы Геру спасти. Там еще один Охотник был... ...Человек, что пытался вскрыть входную дверь. И ему это удалось. А Гера ножом его убила. ...Уничтожить тварь, что предала. ...Гера ведь Джара не предавала. Можно же сказать наоборот – защитила от нападения. Чужие замки ночью взламывают не для того, чтобы познакомиться с соседями. Гера убила Охотника ножом. А Джар рассек себе руку, не став даже вытирать лезвие. — И благодаря собственной тупости ты едва не получил раздвоение личности. Я, конечно, знал, что Охотники – не подарочек, но чтобы настолько... Ничего, это не смертельно. ...Вольф все знает. Он всегда знает правильный ответ, если дело касается болезни. И он сможет вылечить любой недуг. ...Может, он попросил об этом знании у Первосозданного? Мысль была бредовой, но Джару понравилась. — Думаю, есть смысл предположить, что Охотники безумны не просто так. И их безумие передается через кровь... Ну ничего страшного. Ты сейчас очень вовремя заметил – рассудок еще не получил серьезного ущерба, и ты в достаточной мере адекватен, чтобы распознать... И в достаточной – слаб, чтобы не ринуться немедленно творить всякое. — Я... К Гере хочу. — Произнес с трудом Джар, понимая, как жалко звучит голос. — Нет уж. Пока тебе нельзя. Денек полежишь под капельницей, поспишь. Да и ей нужно хоть немного восстановиться. — Вольф вздохнул. — В Отделе к ней точно не доберутся... И потом, тут еще манеер Ирм торчит, превысив свой лимит посещений раз в десять... Ты бы видел, с каким лицом он посмотрел на Гэри, когда тот попросил его принести меч в Отдел. — Какой меч? — Да чтоб я сам знал, какой. Большой. Длинная такая острая двуручная дубина. Твоя Охотница за него держалась, когда ее из завала вытаскивали. Только перед самим Переходом выронила... Тяжелый такой, что поднять невозможно. И лезвие острое – Ирмалэль уже успел пригрозить, что выставит счет за распоротую штанину. Якобы пошиты они из ткани столь дорогой, что мы всем Отделом по миру пойдем, пытаясь расплатиться. Вольф говорил и дальше. Про Гэри, который после того, как его вернули к Древу, сидел сосредоточенный и молчаливый на нижних ветвях, и обещал больше не сбегать без спроса. Про Мирослава, который, конечно, лоботряс и крылатый дурак, но спас больше сотни раненых. ...Про детей Дарелина, которые с самого утра строили пирамидку из кубиков. ...Про Геру, что сейчас спит. Она восстановится полностью, или Вольф будет месяц пить чай без сахара. И ходить сможет, и бегать. И будет у нее целая гора маленьких детишек, а если Джар сейчас расслабится и тоже отдохнет – то скоро его к ней пустят. — Просто увидеть ее хочу. — Ага, ага. Увидишь, и рухнешь бездыханным пеньком к ее ногам. А мне поднимать. Между прочим, некромантии не существует. Она только в сказках и бывает. ...Стало больно. И стыдно за собственные мысли. Даже если часть этих мыслей была не его. ...Грязь зацепилась за грязь. За его, Джарову, собственную обидку на чужой вопрос. Зацепилась. Закрепилась. Пустила корни. Перекрыла путь совести. Та, освободившись, наверняка сожрет Джара с потрохами. ...Нельзя ненавидеть за один вопрос. Даже если он был задан не теми словами. Одно неправильное слово не должно перекрывать все хорошие поступки. ...А Гера ведь Мирослава спасла. И Джара. Несколько раз точно. А Джар мелочная скотина. ...Опустошение пришло лишь под утро. Как и связь, чьи нити теперь ощущались ярче обычного. Чище. И от этого было лишь больнее.