Лагерь

...Похудела. Разница с тем, как Гера выглядела еще неделю назад, пока была в больнице эалей и теперь – была огромной. Колоссальной. Тогда она словно бы светилась изнутри, и светом этим грела что все вокруг, что саму себя. Сейчас свет потух. Джару захотелось оторвать руки Охотникам. Выкопать их трупы, оживить и оторвать конечности. — Я тебе тут... Это. — Джар смутился, чего с ним не было достаточно давно. — Орешков принес. С кремом. И золотой пудрой, что тоже была съедобной, но ветер – как же пачкала пальцы. ...Неделя, что Джар проторчал в коридоре под дверью палаты, казалась вечностью. — Спасибо. — Даже голос у Геры изменился. Обесцветился, став еще более равнодушным. Пустым. — Ты знал, что я – из ваших? Полукровка. — Нет. — Джар покачал головой. — Мне об этом сказали только сейчас. ...И он двинул Мирославу в ухо. Не сдержался, за что, чуть остыв, просил прощения. И получил в отместку крылом по голове. Близнец был слишком добрым и отходчивым. Но он мог бы рассказать раньше. Показать эти дурацкие результаты анализов, подсказать... — Прелестно. — Еще более бесцветным тоном произнесла девушка, повернув голову и уставившись в потолок. — Вот живешь себе кучу лет, в лагере гниешь, а потом вдруг узнаешь, что вообще не той расы. И что воевать нужно было не с теми. ...Лир на две трети. Бескрылый, лишенный что беззащитности, что наивности. Умеющий убивать и выживать даже после смертельных травм. Со вздохом Гера оторвала голову от подушки и с трудом села. Джар едва успел поддержать ее за плечи, чтобы девушка не упала. И сразу смутился, чего прежде с ним не случалось часто. — Ничего, что я... Ну... — Он осекся, но руки не убрал. — Тебе не противно? — Гера склонила голову, пряча выражение лица за отросшими серыми прядями. — Прикасаться. Я ведь не справилась с... ...Кажется, совесть впилась зубами прямо в горло. Потому что Джар понял, что все слова, готовые быть озвученными, в этом самом горле и застряли. Связь походила на разряд тока. Доля секунды, но этого мига оказалось достаточно, чтобы понять. И страх, и отчаяние. Ненависть что к тем, другим Охотникам, что к себе самой. Желание забиться в угол и страх остаться в этом углу в одиночестве. ...Лир от такой нагрузки сойдет с ума. Да и человек. И лае. Любой. Джар осторожно, чтобы не потревожить капельницы и проводки датчиков, приобнял девушку. Легонько прижал к себе, страшась навредить. Коснулся губами горячего виска и произнес то, что репетировал почти неделю, сидя в коридоре. Только, кажется, забыл почти все слова и красивые витиеватые фразы, над которыми Джар думал не один час. — Я тебя люблю. ...Искра заразного безумия гасла долго. Цеплялась за разум, пускала отростки, убеждала, что Джар абсолютно здоров, а вот у Вольфа кукушечка вполне могла и уехать за годы нахождения на посту главного хирурга Отдела. Вольф ведь много на что насмотрелся, и за эти годы без смены деятельности разум может вывернуться, принимая бред за явь и наоборот. Когда же наконец отпустило, Джар испугался. Нет, даже не столько того, что мог не заметить этой дряни в себе и в итоге сойти с ума, навредив окружающим. А того, что не волновался за Геру. Не переживал за нее. Забывал о ее существовании, стоило потерять ее из поля зрения. И осознание всего этого устрашило. Гера ведь постоянно оказывалась на грани смерти. В лагере, в его квартирке. В больнице в конце концов. И каждый раз цеплялась за жизнь, буквально кончиками пальцев. Выкарабкивалась раз за разом, и вела себя так, словно просто ушибла коленку. А не ей перерезали горло. Не ее убивали на свалке. Не ей вогнали клинок в сердце. Не ей на голову рухнул потолок больницы. Словно все это происходило не с ней. А Джар воспринимал как должное, и не волновался. Сейчас же было страшно до трясущихся рук. До пелены перед глазами. Гера не бессмертна. И она может умереть. ...И Джар останется без нее. Без спокойной Охотницы, что вежливо разговаривает, внимательно слушает и не пытается обмануть. А еще – спасает, и ведет себе так, словно это само собой разумеющееся. И осознание этого страха парализовало. Лишило какой-либо выдержки. ...Его никто не ловил на крючок. А хотя даже если и так. Все равно. Джар не хочет оставаться без нее. Он проиграл. Попался. Прибор у кровати запищал, сигнализируя о том, что Гере вообще-то можно только лежать. В покое, и желательно без попыток сесть. А девушка молчала. Губы были плотно сжаты, а пульс на виске лишь слегка участился. И только пальцы, что впились в полы его рубашки были единственным проявлением эмоций. — Я тебя люблю. — Повторил Джар чуть громче. Ветер, каким же идиотом он был, выделываясь на собрании. «Так не хочу, под крыло не возьму!» Пенек, а не старший оперативник. Гера вздохнула, словно набираясь сил. Подняла лицо, посмотрев ему в лицо. Не в глаза. — Правда? — Голос был все тем же, равнодушно-пустым, словно бы речь шла о масле для бутерброда. ...И на миг, на долю секунды от нее потянуло силой. Чуждой, необъятной, не злой – но просто бесконечно другой. Непонятной. ...Если Джар предаст, то сила сметет его и пожрет. И его, и саму Геру, потому что ни один Охотник не способен сдерживать такое долго... Наваждение прошло, словно его и не было, не отпечатываясь в памяти. — Правда. Я тебя очень-очень люблю. Девушка заглянула ему в глаза. Тонкая нить связи задрожала, словно резонируя в ответ на писк прибора, что никак не мог заткнуться. А потом Гера улыбнулась. Самыми кончиками губ. Невидимыми паутинками-морщинками в уголках глаз. И Джар понял, что эта слабая, едва заметная улыбка – первая, которую он видит у Охотницы. У его Охотницы, которую Джар никому не отдаст. Совсем никому. Даже смерти. — Сказал? — Полюбопытствовал Гэри, угнездившись на стуле в коридоре и болтая ногами в полосатых носочках. — Сказал. — Подтвердил Мирослав, отпустив ручку двери, что вела в палату интенсивной терапии. Потрогал ссадину на щеке, что никак не желала заживать. Все же регенерация большей частью зависела от эмоций. И от тяжести – перелом Мир залечил бы буквально за пару минут. А вот ссадина будет напоминать о себе день или два. — Ты не выглядишь счастливым. — Заметил Гэри мимоходом, грызя яблоко. — Любопытному лилиму на ужин сладкого не дадут. — Наставительно пробормотал Мир, не горя желанием делиться с маленьким крылатым своими переживаниями. ...Во время операции Вольф извлек из тела Геры несколько опухолей. Откуда они взялись – было абсолютно непонятно ни лучшему хирургу Отдела, ни самому Миру. Ни уж тем более Лилейнику. К счастью, все они были доброкачественными, и в размерах не превышал пару миллиметров. Но вся эта ситуация нервировала. Откуда они вообще взялись? — Ну, тут не нужно быть очень умным, чтобы догадаться, что ты на нее, - Гэри кивком указал на дверь, — крыло положил. И если бы не твой брат, то ты бы уже подарил ей цветы. Ну, или шоколадку. По мне, так шоколадка лучше. Ее хотя бы съесть можно. Цветами можно только по лицу надавать. — Мне кажется, или ты просто притворяешься глупеньким, а на самом деле умнее меня. — Заметил Мир. Лилим благосклонно кивнул. — Возможно, что и не только тебя. Но я надеюсь, ты не станешь всем об этом говорить. — Ты захотел стать оперативником. Тебе выбирать, как вести себя дальше. Но не думаю, что если ты продолжишь «играть» в дитя, то тебе доверят важную работу. Гэри куснул яблоко и сочно им захрустел. — Мне предстоит долго учиться. Но я ведь не круглосуточно работать буду. Так что, думаю, ни у кого проблем с моим поведением не будет... Хочешь расскажу, что было бы, подстрели тогда Охотник не тебя, а Джара? — Не нужно. — Вяло отказался Мир, и так догадываясь, как бы все разворачивалось. Глупо о таком думать. Прошлое нельзя отмотать назад, как и изменить его. И достаточно нецелесообразно тратить часы на то, чтобы фантазировать на тему «а вот если бы». — Ну тогда хочешь, мы тебе девушку найдем? — Предложил Гэри. И добавил. — Красивую. Почему-то Мирославу стало смешно. — Любовь не по красоте выбирают. — Ну хорошо. — Покладисто (что было несколько подозрительно для лилима) согласился Гэри. — А по чему тогда нужно выбирать? Какой критерий ты считаешь основным? Мир поплотнее сложил крылья за спиной. Забывшись, снова потрогал ссадину. Ему как-то не везло с влюбленностями (конечно же не так сильно, как брату). А какой-то определенной системы он не заметил. ...Кроме, разве что, той особенности, что ему больше нравились полукровки от лиров. Было в них что-то такое... Трудно объяснить, но и Гера обладала этой чертой. — Понятия не имею. — Ты на Мию тоже поглядывал так... С интересом. — Хитро поделился Гэри, хрустя кусочком яблока. — Только там тебе совсем ничего не светит, а если ты признаешься, то полетят твои перья по закоулочкам... Можно подумать, Мирослав об этом не в курсе. Аннерги – существа весьма понятные в демонстрации своих намерений. ...Чего только стоила та бойня, которую устроил Ирмалэль в своем (ну, не совсем своем, но Лилейник здраво рассудил, что туда лучше настырно не лезть) мире, когда кто-то попытался Мию обидеть. Жаль только, что Мир лично все не видел. Хотя, учитывая кровожадность аннергов из военных хроник, может и к лучшему. — С Герой тоже ничего не выйдет. Ты не осмелишься лезть к ним. Нет, если бы Джар продолжил фокусничать (хотя я не могу знать наверняка, прекратил ли он) то ты бы вмешался. — Гэри вздохнул, размышляя над непосильной задачкой. — Может, ты ее себе клонируешь? Или одну, или другую. Мир все же фыркнул, и облокотившись крыльями о стену, сложил руки на груди. — У нас с обычными беременностями проблемы, а ты мне предлагаешь абсолютно неэтичные вещи. — Ну как хочешь. — Лилим насупился. — Я тебе предложил, если что... А вообще дежурные из Зала Перехода сегодня обсуждали, что эали опять лезут в какой-то военный конфликт с соседним миром. Якобы там какие-то религиозные фанатики вступили в преступный сговор с террористами. Легче было сказать, куда эали не лезли со своими военными конфликтами. Лае соблюдали принцип невмешательства. Да, на войне бывали и убитые, и раненые, но численность крылатых была катастрофически маленькой, чтобы куда-то лезть и что-то доказывать (даже хвостатым, с которыми был заключен уже второй пятилетний союз). С трудом хватает на поддержание работоспособности всех внутренних систем Отдела. ...Они в свое время навоевались. Против аннергов, Охотников, эалей – десятков и сотен миров, государств и содружеств. Хлебнули войны через край. ...Отец говорил, что во времена пра-прадеда Мирослава и Джара их мир не прятался под Куполом. Что вся их планета была пригодной для жизни. А теперь те, кто остался, ютился под Куполом, что защищал что от радиации, что от токсичного воздуха, с которым не могли справиться никакие очистные установки и боевые лиры. Расу хромов так вообще почти полностью выкосили. Осталось буквально несколько особей, и они навещали Лилейника довольно редко. Миры лилимов были полностью выжжены и выкошены. А от бесконечных лесов осталась лишь капля – единственное Древо, что стояло прямо в главном зале Отдела, и в его ветвях прятались последние крохи некогда огромной популяции лилимов. — Опять пойдешь волонтерствовать. — Гэри отвлек от невеселых мыслей, оказавшись рядом и дернув за штанину. — Туда, где эали будут воевать, да? — Есть одна вещь – такт называется. — Мир уткнулся затылком в стену, рассматривая потолочные панели. — Нетактично лезть в чужие мысли. Работой можно было забить всю жизнь. Так получалось не обращать внимания на то, что жизнь эта, по сути, не имеет большого смысла. Младшая сестра и брат вырастут, и Мирослав окажется снова предоставлен сам себе. — У тебя на лбу написано просто... Поищи себе кого-то, с кем будет не так одиноко. Замену тех, кто занят. Или продолжай придумывать себе занятия. — Гэри покрутил в руках огрызок от яблока и со вздохом закинул себе в рот. Принялся жевать с умным видом. — Когда уже обед будет, а? Умираю, есть хочу. Знаешь, как тяжело быть мной? Мирослав даже не представлял, но покорно поделился шоколадным батончиком, что до этого мирно лежал в кармана врачебного халата.