Лагерь

Крылатый смотрел на закат. — Пришли почти все, зараженные безумием. — Лилим сидел на самом краю крыши, свесив ноги в полосатых носках. — Теперь можно будет восстановить равновесие... Ты для этого ее создавал? Чтобы уничтожить Охотников? С ладоней крылатого слетал пепел, бывший некогда бумажными записями. — Если бы я хотел этого, то попросил бы у Первосозданного другой дар... Нет, я лишь хотел восстановить этот уничтоженный вид. И другого способа не было. — Создать из своего ребенка инкубатор? Крылатый вздохнул, и потер ладони друг о друга, стряхивая остатки пепла. — Если это поможет восстановить нашу популяцию, то я сделаю так еще сотню раз. Лилим закрыл глаза. Покачал головой устало. — Ты уже это сделал, верно? Гарм Эуфо, ты получил дар совершать удивительные вещи, но ты никогда не сможешь увидеть результат собственными глазами. И это твоя плата. — Моя. — Эхом отозвался крылатый. ...Яркие песчинки блестели на солнце. Одна была чуть крупнее и сверкала иначе. ...Лилим. Он двигается плавно, словно тело его находится в толще воды. Он приближается неспешно, но скорость обманчива. Маленькие ладошки прижимаются к животу, и лилим жмурится, словно ему очень больно и стыдно. А потом он уходит из палаты все так же плавно и осторожно, хотя все это заняло не больше секунды. ...Просто все произошло так быстро, а следом рухнул потолок, что Гера не смогла осознать этого мига. Гера. Песчинки пришли в движение. Не все они важны – среди них есть и вовсе чужеродные частицы камня, но все они принадлежали ей. ...Вазой она себя и ощущала. Разбитой, со стенками, перетертыми в пыль. И теперь песчинки собирались вместе, восстанавливая целостность. Голова, руки, ноги... Почки, что болели на холодную погоду. ...Потом пришло осознание, что она смотрит в небо. Вот эта странная голубая штука – и вдруг небо. В посмертии точно небо отсутствует. И в аду. Мысль была здравой, учитывая, что в ад как-то не сильно верилось. Гера шевельнула рукой, которая ощущалась кукольной, какой-то резиновой. Согнула поочередно пальцы. Подняла ладонь, рассматривая сквозь растопыренные пальцы белое облако. ...Песчинки собирались воедино, торопясь занять свои места. Следом за зрением пришел запах. Пепел, какая-то странная, но знакомая противная вонь. Аромат сгнивших яблок и влажных перьев. Карамель. ...Лилим, что сидел рядом. И почему-то казалось, что еще некоторое время назад он был не один. — Знаешь, мы ведь тоже должны уплатить свою цену. — Слух тоже вернулся. Как и песчинки с осколками памяти. — А то нечестно выйдет. ...Мелкий гадкий крылатый не изменился. Только в черный костюмчик вырядился, отчего казался чуть более серьезным. Да мелкие кудряшки собрал в пышный хвост на затылке. Заметив ее взгляд, Гэри кивнул. — Ага, я гадкий. А еще противный, настырный, и теперь являюсь лучшим снайпером Отдела. А еще я стал оперативником... И накопил достаточно энергии для оплаты. Между прочим, почти пятьсот лет потребовалось. — Оплаты чего? — Собственный голос Гере показался чужим. Сиплым, каким-то уставшим. Полумертвым. Она ведь умерла там, на арене. Израсходовала все время, перегнула черту, и была сожрана... А теперь полулежала на чем-то твердом и бугристом. Неудобном. Определенно, для мертвых понятие комфорта отсутствует. — Ты принесла нам то, что было украдено. Точнее, кто был украден. — Важно сообщил лилим, и Гера вдруг поняла, что будь у нее чуть больше сил, то она бы фыркнула от такой пафосной интонации. — И теперь я обязан отдать долг. Мы обязаны. Легкий ветер коснулся лица, чтобы пошевелить крошечные холмики пепла. Один как раз был возле плеча, и Гера коснулась его кончиками пальцев. Еще теплый... Вот значит, что бывает с лилимом, если он отдал всю свою энергию. — Зачем? — А зачем ты вернула к жизни ту крылатую? Гера попыталась вспомнить. Ах да, она ведь... — Понятия не имею. Просто. — Вот! — Гэри важно поднял вверх указательный палец. — Так что мы тоже, просто... И вообще, твой ребенок уж точно не виноват в том, что ты – Охотник! Прежде, чем Гера смогла что-то возразить, лилим как-то слишком резко положил холодные ладошки ей на живот. ...Он ведь сделал так уже, перед самым взрывом и обрушением больницы. Просто сделал это так быстро, что у Геры не отложилось это в памяти. Она тогда этого не осознала. ...Все же лилимы – мелкие гадики. Их мозг и сознание удивительны тем, что они по сути своей – единое существо с тысячей тел, которое способно восстанавливать само себя. И все, что лилим хочет запомнить. ...В древности богачи держали при себе живых лилимов, дабы в случае собственной смерти переродиться со всей своей памятью и знаниями. Только, кажется, процесс был несколько иным... — Ты же умная, могла бы и раньше догадаться. — Проворчал Гэри, и со вздохом обнял Геру поперек живота. — Я... Знаешь, мы все-таки друзья... Но в следующий раз давай ты все же возьмешь у меня конфетку? Гера положила ладонь на кудрявую макушку. Вздохнула, понимая, что от слабости сознание плывет. — Ладно. Иначе ты не отстанешь. — Не отстану. — Согласился шепотом лилим. Улыбнулся устало. А потом рассыпался пеплом... Это все же оказалась мусорная куча. Горы мятых коробок, старых матрацев, кучи какого-то хлама. Остовы кроватей, стертые шины, размокшие картонные стаканчики. Круг замкнулся. Осознав это, Гера засмеялась. И смеялась так долго, что ее услышали. Откуда-то появились эали с непонятными пушками и в прозрачных масках на синих мордах, что-то зарататорили. ...А потом посторонились, пропуская человеческую фигуру. Хотя запах подсказывал – человека в фигуре не больше, чем в самой Гере. Охотник. Охотница. ...Какой же бред. Опять лагерь. И снова в этом лагере гниет чья-то дочь или внучка, желающая лишь благополучия своей семье... И Геру сначала заставили сесть, набросили на плечи куртку. Попытались поднять на ноги, но потом Охотница просто перекинула Герину руку через плечо и буквально потащила за собой. — Пошли-пошли, все хорошо будет. — Правда, в отличии от самой Геры, Охотница не бормотала ругательства. — Ты этих хвостатых не бойся, они горазды всякие гадости говорить, чтобы задеть... Понимаешь меня, верно? Вот и молодец, я тебя и так дотащу, только не молчи. Я Ирия, а тебя как зовут? Ты помнишь свое имя? — Гера... — Приятно познакомиться. — От Охотницы пахло какой-то пугающей уверенностью в собственных действиях. — Аккуратней, тут ступеньки будут. И чем-то знакомым. ...Душевые были другими. Но все равно оставалось впечатление, что Гера попала в тот же лагерь, где проторчала сама. Тут было чище. — Сидеть можешь самостоятельно? Хотя лучше держись за меня... Ты долго там лежала? Ты вообще помнишь, что с тобой было? Вчера там, или до того, как ты на этой куче оказалась? Ты не бойся, я не скажу никому, что ты тоже Охотник. Но тебе нужна помощь... Понимаешь, из меня врач – так себе, но я могу поделиться энергией. А нормальный доктор завтра придет. Он правда хороший, а еще в кармане конфетки носит... Охотница говорила, говорила, не затыкаясь ни на миг. Помогла смыть запах мусора, что прицепился к коже и волосам. Оттерла пепел с лица, сама перепачкавшись и намокнув, как мышь. ...На миг замерла, и на лице ее вдруг прорезались смутно знакомые черты. Искра радости, и крошечная капля собственной боли. ...А потом в Геру влили энергию, что побежала по венам, согревая. И силы этой было много, но она не душила. ...Охотники на такое не способны. — Говорю же – врач из меня не очень. А теперь пошли. Тебе отдых нужен... А я с кухни молока попрошу. — Не дадут. — Мне дадут. — Настолько уверенно произнесла Ирия, что Гере захотелось с ней согласиться. — Я, может, и рабыня, но я еще и младший секретарь Шер Ам Теоса... Имя было абсолютно незнакомым. Охотница говорила, и говорила, и говорила. Помогла дойти до бараков, что тоже казались чище и просторней. А еще в них был кондиционер. ...И Гера слышала не только ее голос. Но и запах, который подсказывал, что сама Ирия в этом лагере совсем недолго, и никто из эалей эту Охотницу тронуть не посмеет. ...Неубиваемая. И запах этот был на одежде, что дала Охотница. Немного застиранная, она была чистой и пахла мылом. А на рубашке было вышито крошечное розовое сердечко, пряча дырочку. И пушистые носки отдала. — Ты на моем месте поспи сегодня. Сил хватит или еще отдать? Не бойся, у меня их много, не надорвусь. — Ирия и вправду принесла молока. Теплого, пастеризованного, с двумя ложками сахара и ложкой какао. — А тебе энергия нужна... ...Интересно, скольких на кухне она убила? Или просто запугала? Мысль была глупой. Пустой А сила... Ее было много. Столько даже лилим не удержит. Даже два мелких крылатых гадика. — Кто ты? Зачем помогаешь? Ирия хмыкнула, и подоткнула толстое штопанное одеяло. Поправила подушку. ...А она ведь не старше самой Геры. Может, даже младше на пару лет. — Просто хочу помочь. От слов не веяло ложью. Оставшись одна, Гера осторожно приложила ладони к животу. Нахмурилась, закусила губу, сдерживая себя. Получилось не заплакать. ...Мелкий лилим все же был сволочью. И Гере все же придется взять у него конфету. Хотя бы в благодарность... ...Как и сказала Ирия, врач пришел утром. После завтрака, который Охотница принесла Гере прямо в кровать. С конфетками в карманах, отчего те оттопыривались. И с плащом на плечах, что плохо прикрывал серые разлапистые крылья. С короткой, словно обрубленной косой, он показался Гере похожим на кого-то. На Дарелина, что ли? Черт их разберет, этих крылатых. ...Следом за этим крылатым в барак зашел еще один, весь в черной, какой-то одновременно знакомой и чужой форме. Крылатый держал в руке большой стаканчик, от которого одуряюще пахло свежим кофе. И молоком. Ватрушками. Фасон одежды немного изменился. Черная лента в волосах появилась. ...Гера поняла, что видит все четко без очков. — ...Нас ведь попросили, что ты вечно ворчишь, будто тебя обеда лишают? — ... Да понял я, что это личная просьба Шер Ам Теоса. Заф, а тебе не показалось, что... — Крылатый оборвал фразу, хотя Гере вдруг стало интересно, что это могло показаться и кому конкретно. Голос не изменился. ...Захотелось спрятаться под одеяло. И вскочить на ноги. Сотворить глупость. Расплакаться. Стаканчик выскользнул из чужих пальцев, чтобы с шумом выплеснуть пенный кофе на пол, залив штанину и ботинок Мордастого. Кажется, даже на перья попало несколько капель. Гера смотрела на Джара, который стоял, изображая соляной столб. Любые слова казались глупыми. Молчание тянулось, кажется, секунд десять. Или целую вечность. ...А когда ее обняли, то Гера поняла, что больше держать эмоции под контролем не сможет. И заплакала.