POV автор
Настоящее время
— Коль, ну как там дело с Юлей? — Костя нетерпеливо пытал Петровича. Ему хотелось выудить о Юле всю возможную информацию.
— Да ты знаешь, нормально вроде. Правда, пару раз смотрела как-то странно на потерпевших, немного взволнованна и, мне показалось, напугана. А в остальном, обычно всё было, — пожал плечами Кругов. Костя задумчиво почесал голову, не зная, что бы ещё такое спросить.
— Ну, а что ещё ты можешь сказать?
Круглов насмешливо уставился на майора.
— Вот будет у тебя смена с ней, сам и узнаешь.
— Да не будет, — отмахнулся рукой Костя. — Сам же знаешь, два майора…
— Если сейчас появится труп, то будет, — пообещал Круглов. — Все капитаны то болеют, то на этой никому не нужной переквалификации. Тогда поедете вместе с Юлей. — И в этот момент у Коли зазвонил телефон.
POV Юля
Настоящее время
Я просыпаюсь с ужасной головной болью. Почему-то так сильно бьет в виски, нет сил даже оторвать голову от подушки. За окном кромешная темнота, а на часах едва перевалило за полночь. Как же мне плохо!
Я с трудом добираюсь до кухни, достаю таблетки и залпом выпиваю. Я стала похожа на наркомана, на одержимую, закидывалась таблетками, словно они могут дать облегчение моей боли, но при этом знаю, что это практически не спасает. Психосоматические боли, и эта — не исключение. Спровоцированная вчерашним приступом, сегодня эта боль взрывает мой мозг, выжигая всю надежду на скорое исцеление. Сейчас бы встать под прохладную воду, но я просто не нахожу в себе силы пойти принять душ, а мечтаю рухнуть в объятия кровати и забыться сном хотя бы ненадолго.
Ближний Восток
2 года назад
Я открыла глаза и увидела перед собой Фирузе. Она испуганно смотрела на меня своими огромными бездонными чёрными глазами, и я видела, как в них плескался ужас. Я попыталась улыбнуться, чтобы хоть как-то поддержать ее, но из-за рассеченной губы вместо улыбки получилась гримаса боли.
Фирузе всё понимала. Она уже чувствовала неизбежность того, что с нами сделают, но я пыталась убедить себя и её (её, наверно, в первую очередь) в том, что мы ещё сможем спастись, и они обязательно успеют, надо просто немного подождать. Но топот ног наверху опроверг мои слова. Я судорожно начала кататься по полу, стараясь расшатать трубу, к которой меня приковали, и освободиться. Наручники больно впивались в запястья, но мне было всё равно. Дверь в подвал распахнулась, и замерла. Один из мужчин подошёл к Фирузе, отстёгивая её наручники. Она посмотрела на меня последним прощальным взглядом, силясь что-то сказать, но от обезвоживания и долгого сидения в подвале язык её не слушался.
Я из последних сил сделала рывок, и труба, наконец, поддалась: она вырвалась из стены, наручники плавно скользнули по ней, и я была свободна. Ну как свободна?.. Мне не удалось сделать ни одного шага: ноги затекли от одной позы, а охранник был начеку: подбежал ко мне, с силой ударив по лицу. Второй «палач», уже отцепивший Фирузе, задумчиво смотрел на меня, а потом обратился ко второму на своём языке. Я не понимала, что он говорит, но судя по тому, как округлились глаза моей подруги по несчастью, ничего хорошего это не несло.
Нас двоих вывели на внутренний дворик и впервые на мою голову не водрузили пыльный, пропахший кровью и страхом мешок, а это могло означать только одно: они не боятся, что я сбегу, потому что мёртвые не бегают. Меня вели привычным маршрутом, тем, каким меня водили на допросы, но теперь я впервые увидела это место. Бараки, сараи (видимо, там тоже пленники), а напротив нечто вроде домиков, где видимо и жили наши палачи. Нас вывели на площадь; я увидела столб и множество людей с палками и… Ох, чёрт, рядом с ними вёдра с камнями! Я поняла, что сейчас произойдёт: средневековый способ забить человека до смерти.
Пока меня вели к столбу, кто-то успел пару раз ударить меня палками и швырнуть пару камней. На этих местах росли синяки, начинало неприятно саднить, но я понимала — это пока меньше из всех зол, которые мне предстояло пережить. Пока меня пристегивали цепями, я с болью наблюдала, как «палачи» раздевали Фирузе до нижнего белья под боевые возгласы толпы. Я зажмурилась, не в силах смотреть на это, но когда открыла глаза, увидела, что она смотрела исключительно на меня. Словно искала во мне силы быть стойкой в своём последнем поединке, и мне не осталось ничего другого, кроме как лицезреть этот ужас с широко распахнутыми глазами.
По определенной команде все стоящие на площади начали закидывать Фирузе камнями. В основном их внимание было приковано к жертве, но кто-то не упустил возможности и метнул пару булыжников меня. Боль от попадания была сильной, я не представляла, как бедняжка это терпит. Когда Фирузе окончательно упала, люди подбежали и стали добивать её палками. На моих глазах человек превращался в кровавое нечто, и я закрыла глаза от ужаса, лишь бы не видеть, лишь бы не слышать её крики.
Настоящее время
Я просыпаюсь в холодном поту, всё ещё слыша в ушах предсмертные крики женщины. Крик не смолкает и наяву, и я понимаю, что это телефон. Рука дрожит и тянется к нему, выключая звук. В комнате становится тихо, но не в моей голове. Там смех толпы, стоны боли, звуки от ударов, уши закладывает от невероятно высокого пульса. Я пытаюсь вдохнуть воздух, но лёгкие словно сжали в тисках, и кислород не поступает. Распахиваю рот, как рыба, выброшенная на берег, часто-часто дышу, но и это не помогает. Перед глазами уже поплыла рябь беспамятства, и мне стало так страшно, что я умру просто потому, что задохнусь!
Снова звонит телефон, и я не знаю как, но отвечаю.
— Юля! — слышу я голос Кости. — У нас труп. — Я не подаю признаков жизни, и Лисицын повторно интересуется. — Соколова? Ты слышишь меня вообще?
Я не понимаю его слова про труп, не замечаю прохлады в его голосе, в голове просто бьётся одна единственная мысль: Костя, Костя, Костя. Расплывающийся перед глазами мир постепенно приобретает краски, и пусть я всё ещё не могу сфокусироваться на комнате, ко мне хотя бы возвращается голос.
— Поняла, — хрипло выдавливаю я в трубку. Костя пару секунд молчит.
— Юль? Всё хорошо? — его грубость смягчается нотками заботы.
— Да, не выспалась просто. Я скоро буду.
— Адрес скину тебе, — он отключается, а моя рука словно онемела: не могу заставить себя опустить её. Надо подниматься, надо вставать, надо ехать, но при малейшей попытке пошевелиться, тело взрывается болью. Я чувствую, как к горлу подкатывает комок слёз. И зачем только Рогозина взяла меня обратно?! С такими флешбэками моё место в психушке!
Вы знаете, что такое флешбэк-эффекты в посттравматическом синдроме? Это переживание одних и тех же моментов снова и снова так, как если бы они произошли наяву. Вы испытываете точно такие же чувства, как и раньше, а порой даже более сильные: страх, боль, отчаяние, бессилие. В первые месяцы после моего возвращения я переживала такое каждый день, отчего перестала есть, спать, выходить из дома. Когда-нибудь я расскажу, как это происходит, а сейчас пора вставать. Я должна ехать на работу.
Держась за стенку, я медленно доползаю до кухни и наливаю себе стакан холодной воды. Зубы противно стучат о стекло, но я выпиваю это залпом. В висках пульсирует боль, но мир постепенно перестаёт быть черно-белым. Усилием воли я выкидываю воспоминания о Фирузе, хотя складывается ощущение, что мои руки по-прежнему закованы в те цепи, и они до сих пор обжигают мои запястья.
***
Я уверенно припарковываюсь на стройке. Горячий чай и горсть таблеток сделали своё дело: я снова собрана, бодра, и, несмотря на ночь, полна сил и решимости. Где-то внутри мой противный внутренний голос интересуется: «А что ты будешь делать, когда лекарства прекратят помогать?», но я игнорирую это. Костя уже здесь, чуть насмехается из-за того, что я приехала позже, чем он. Я по привычке бросаю это «товарищ майор», но он и бровью не ведёт, что уже странно.
Весь день на этой стройке, но я поражаюсь сама себе, ведь никакие из множества лишних звуков не отвлекают меня, не провоцируют, я прекрасно справляюсь со всем: трупом и кровью, высотой и помехами. Спешу порадоваться за свой самоконтроль, но останавливаюсь, вспоминая, что во мне целое ассорти таблеток. Впрочем, думать о своём здоровье пока не хочется, надо бы дело раскрыть.
***
Когда я слышу шум, я первым делом вытаскиваю пистолет. Ох, с каким нетерпением мозг пытается подкинуть мне флешбэк из прошлого, но эта слабость дорого мне обходится: пока я на секунду замешкалась, преступник продырявил вторую руку Налимова и теперь целится в лоб. Видение уходит, моя рука не подрагивает, я неслышно подлетаю со спины и уверенно прикладываю пистолет к виску подозреваемого.
Он, конечно, продырявил руки Налимова и, определенно, понесёт наказание, но я понимаю, что настоящий виновник случившегося — наш раненый. Его уже допрашивает Рогозина, а я наблюдаю за допросом из соседней комнаты. Странно, что рядом нет Лисицына. Впрочем, сейчас наши отношения с ним сейчас нельзя назвать прежними. Он уже не указывает мне каждые пять минут на «моё место», оно и понятно: я теперь майор, но прошлой теплоты в голосе тоже больше нет. Он относится ко мне так, как к Котову, Майскому, и даже к Амелиной сейчас проявляет больше интереса, чем ко мне. Он как будто смотрит сквозь меня.
И вот, стоит мне подумать о Косте, как он входит, важно садится на соседний стул и начинает говорить:
— Погибший Крюков действительно дружил с семьей Налимова. В особенности он горячо подружился с женой вот этого деятеля.
— Из-за жены и убил.
— А я его, кстати, хорошо понимаю. Там такой экземпляр ммм… — на этих он мечтательно закатывает глаза, чуть причмокивая. В душе поднимается ревность: та самая, что терзала моё сердце ещё тогда, до спецслужбы. Лисицын слишком хорошо меня знает, чтобы не заметить это, но продолжает: — я когда там её увидел сам чуть не обомлел.
Мне становится трудно дышать, и я отшатываюсь от него, силясь восстановить сбитое дыхание. Пытаюсь вернуть разговор в рабочее русло, но обида душит, а поэтому голосок дрожит.
— Ааа… по делу что? — смотрю на него нарочито невозмутимо, но, честно говоря, почти не слышу его слов: в ушах опасно начинает шуметь, как если бы я стояла у водопада, и я не понимаю: это от того, что во мне говорит обида, или приближается какой-нибудь очередной флешбэк. Поэтому едва Костя заканчивает говорить последнюю фразу, я вскакиваю с места, бросаю ему короткое: «Ясно!» и пулей вылетаю из комнаты. Слышу, как он бежит за мной, кричит любимую фразу о том, что я не так поняла, на что я уже не скрывая злости и сарказма, отвечаю:
— Молодец, молодец, умеешь женщину разговорить!
Просто каким-то чудом мне удаётся оторваться от него, а затем постараться отдышаться. К счастью, очередной «глюк» я не словила, а значит во мне просто проснулась обычная злость и ревность. Но это меня ничуть не успокоило, скорее, напугало. Когда я вернулась, Лисицына уже не было, а столе сиротливо лежала папка, услужливо подсказывающая, что отчёт писать буду я одна.
