Посттравматический синдром

      POV автор       Настоящее время       Подъехав к подъезду, Лисицын, подумав, вытаскивает ключи от Юлькиной квартиры. Остались ещё с тех времен, когда она была капитаном, и у них был роман. Костя всегда хранит ключи в своей машине, словно каждый день готов вернуться в дом к своей возлюбленной. Сейчас он не знает, откроет ли Юля, и хочет иметь запасной вариант.       Лисицын стоит у двери, нервно переминаясь с ноги на ногу. Не решается зайти, думая, что Соколовой может не быть дома. Но внезапно тишину квартиры оглушает чей-то [явно Юлин] вскрик и всхлип. Этого майору достаточно.       Костя дрожащей рукой находит ключи от Юлиной квартиры. Щелчок, и он внутри. Зажигает свет в прихожей и…       12 часов назад       Психотропные вещества помогают. Юля на время избавляется от кошмаров. Сильнейшие таблетки вгоняют её в полусонное состояние, но это лучше, чем вздрагивать от каждого шума. «Лучше реагировать плохо, чем пугаться мелочей!» — так решает для себя Соколова и начинает пачками закидывать в себя вещества.       Она ругает себя за откровенный разговор с Ритой. Ей кажется, будто все в ФЭС теперь в ней видят слабую девочку, а не сильного майора, а Юля с самого детства борется за то, чтобы быть «мужиком в юбке», а иначе говоря не раскрывать свои слабости никому. Напрасно здравый смысл подсказывает, что работа оперативником и приём сильнодействующих лекарств — не лучшее спасение, но сейчас именно это и делает Юля.       POV Юля       Настоящее время       Глаза закрываются. Я борюсь с сонливостью из последних сил. Просто удивительно, как я ещё сохраняю рассудок и могу здраво рассуждать о деле… Пожалуй, всё-таки не совсем здраво: пару раз Лисицын так подозрительно на меня косится, словно я всё ещё капитан и предлагаю какие-то нереализуемые вещи. Впрочем, сегодня даже это меня не задевает. Просто хочется, чтобы дело поскорее закончилось.       Мы едем на допрос. Выйдя из машины, я слышу звонок Костиного телефона.       — Алло… Да, Галина Николаевна…       Поняв, что ему звонит начальница, я отвожу взгляд и стараюсь вдохнуть как можно глубже: свежий воздух приводит меня в чувство, и я хоть немного просыпаюсь после таблеток.       — Падай! — вдруг неожиданно слышу я.       Тело пронзает тысячами молний, руки начинают дрожать, вместо обычного падения на землю, какому нас тренировали и в академии, и на «экспресс» курсе перед поездкой в горячую точку, я наоборот замираю, медленно оборачиваюсь на источник звука и готовлюсь к смерти.       Ближний Восток       4 года назад       — Падай! Юля, падай!       Я была в шоке, не понимала, что со мной, почему так жарко и вдруг заложило уши. В мгновение ока командир оказался рядом и повалил меня на землю. Вопреки обычному, падение оказалось мягкими, будто я упала на меховую перину. Накатила такая усталость, глаза сами собой закрылись, а тёплый воздух облаком окутал меня. Хотелось сонно пробормотать «поставьте будильник на семь» и провалиться в счастливое небытие.       Но мне не дали. Постукивания по щекам быстро привели меня в чувство.       — Это контузия от взрыва, Юля. — Голос звучал будто сквозь пелену. — Только не спи, давай поднимайся. Юля! Да, что с тобой Юля?!       8 часов назад       — Да, что с тобой, Юля?! — Я медленно моргаю, переводя взгляд на Костю. Он стоит рядом и машет рукой у меня перед глазами. Перевожу взгляд ему за спину: парень с девушкой, весело смеясь, тренируют собаку, бросая ей команду «Падай», и та с готовностью никнет к земле.       — Задумалась, — вру я Косте, зная, что звучит неубедительно, и стараюсь улыбнуться. Сердце бешено стучит, на лбу выступает пот. Я украдкой вытираю его тыльной стороной руки и спешу за Лисицыным.       В квартире нас встречает немного странноватый свидетель, утверждающий, что его соседку ограбили инопланетяне. Почему-то эта гипотеза, показавшаяся бы в обычное время мне просто абсурдной, сейчас вызывает волну смеха, и я едва сдерживаюсь. Костя видит весёлые искорки в моих глазах и, кажется, расслабляется.       Стоит нам выйти из подъезда, я заливаюсь хохотом, а он тут же подхватывает. Внезапно я чувствую, как к горлу подступает истерика: слёзы на глазах уже вовсе не от смеха, руки подрагивают, я всё ещё смеюсь, но, кажется, сейчас в голос зарыдаю.       Королевским усилием сдержав себя, я предлагаю майору поехать в ФЭС. Тот кивает, садится в машину и пускается в свои обычные рассуждения. Я вполуха слушаю его, изредка кивая и добавляя «да», «верно», «согласна», а сама утопаю в своих мыслях. Как же мне избавиться от своего прошлого, от своих кошмаров? То событие, что я сейчас вспомнила, одно из самых ужасных. Я корчилась на земле в яме, в плену, и переживала его снова и снова, заново и заново. Потом в больничной палате на реабилитации. И вот опять. Я не хочу так больше.       — Юля, да ты вообще сегодня собираешься меня слушать?!       Поворачиваюсь. Костя, злой, даже, мне показалось, покрасневший от своего негодования, сверлит меня глазами. Видимо, он что-то сказал или спросил, а я, погружённая в свои мысли, не ответила. Мною вдруг овладевает такая ярость! Хочется наорать на него, сказать, что мне и без него тошно, я вспомнила такое событие, а тут всего лишь дурацкое ограбление…       Кажется, я всё-таки зря наезжаю на Костю. Если честно, я даже не помню, что ему сказала, но он обижается, отворачивается и сильнее давит на газ. Я тоже молчу. После вспышки злости к глазами подкатывают слёзы, и мне приходится их сдерживать. Да что за день такой?!

***

      В ФЭС Лисицын почти не разговаривает, а я меня разрывают противоречивые мысли. С одной стороны хочется признаться ему в своих страхах, в кошмарах, что мучают меня каждый день, упасть на грудь и расплакаться как девчонка. Стоит мне это представить, как сердце жалостливо сжимается, разум уже разрисовывает картинки его объятий, в горлу подкатывают слёзы, и я еле сдерживаю их. Лисицын поднимает на меня взгляд, и я, чтобы не выдать истерику, одариваю его злым взглядом. Это помогает: слёзы отступают, правда и Костя тоже отворачивается.       А затем я вспоминаю, как из-за моей паники мы чуть не попали в аварию, и мне становится страшно за Костю. Вдруг с ним что-то случится? Вдруг он погибнет из-за меня? Руки сразу начинают дрожать от переживаний за любимого, и я сжимаю их в кулаки.       — Юль, у тебя всё хорошо? — наконец не выдерживает Костя, повернувшись ко мне.       — А что такое? — чуть агрессивно выдаю я, встаю и иду налить чай.       — Да настроение у тебя странное какое-то… — Его задумчивый голос заставляет меня напрячься. — Беременная что ли?       Остатками разума я понимаю, что это шутка, но перед глазами вырастает пелена ярости: я сама не замечаю, как ощутимо бью его в грудь, поджимаю губы и сажусь напротив. Лисицын выдыхает, хочет вроде что-то сказать, но замолкает. А я не успокаиваюсь. Пару минут собираюсь с мыслями, а затем вскакиваю на ноги, полная решимости.       — Лисицын! А тебе не кажется, что это уже слишком? Что ты ко мне цепляешься каждую минуту? Тебе, что, воспитывать некого? Я уже майор, если ты не забыл!       Я могла бы ещё много чего сказать, но увидела, что глаза Кости скользили то по мне, то куда за мою спину. Обернувшись, я заметила Антонову и Власову — невольных свидетелей нашей ссоры. Рита и так слишком много знала, не хотелось выставлять ещё и разборки напоказ. Поэтому я схватила вещи, наплевав на работу и дело, и выскочила из буфета. Хотелось добраться до дома, зарыться в одеяло и просто посидеть в полном одиночестве.       POV автор       Настоящее время       Юля сидит на полу собственной квартиры, но мыслями она далеко. Вокруг неё царит кромешная темнота, а затем она слышит выстрелы.       Ближний Восток       4 года назад       — Беги, Юля! — закричал её командир, а она как завороженная смотрела как падает старлей с простреленной головой прямо к её ногам.       — Соколова, блять!       Командир схватил Юлю за руку, потянул за собой, и они побежали, прорываясь сквозь толщу веток. Те хлестали Юлю по лицу, и она взмахнула свободной рукой, пытаясь прикрыться. Но всё тщетно. На лице появились мелкие царапины, кажется, даже кровь. Затем она почувствовала ужасную боль в руке, но не поняла от чего. Её плечо царапнуло что-то, она вскрикнула, а командир резко потянул её на себя. Юля поняла, что это была пуля.       Она ничего не успела сказать: её лицо покрылось липкими каплями. Соколова шокировано смотрела, как командир начал заваливаться. Вся его голова была в крови, глаза последние секунды осознавали происходящее, и Юля почувствовала, как он тычет в неё пистолетом. Она резко выхватила оружие из его ослабевших пальцев, а командир замертво упал к её ногам.       Юля увидела, как из темноты приближаются фигуры. Помощи ждать неоткуда: весь отряд погиб. Она поняла, что тоже ранена: плечо ныло, а на щеке кровь. Рука почему-то почти не слушались, но она из последних сил взвела курок и прицелилась в эти фигуры, не зная даже сколько патронов в патроннике.       Настоящее время       Лисицын стоит у двери, нервно переминаясь с ноги на ногу. Не решается зайти, думая, что Соколовой может не быть дома. Но внезапно тишину квартиры оглушает чей-то [явно Юлин] вскрик и всхлип. Этого майору достаточно.       Костя дрожащей рукой находит ключи от Юлиной квартиры. Щелчок, и он внутри. Зажигает свет в прихожей и…       От увиденного хочется издать крик раненого зверя. На полу сидит Соколова, невидящим взглядом смотрит в пустоту комнаты, сжимая в руках табельное оружие и целясь в никуда. Рядом с ней валяется упавшая подставка для цветов, одна рука женщины рассечена, из неё течёт кровь, и рядом уже образовалась лужица. Она что-то шепчет, кажется, плачет и мёртвой хваткой держит пистолет.       — Юля, — зовет он её. Она вскрикивает, оборачивается, наставляя на него пистолет. — Юля! Юля!       — Не подходи! Я убью вас! Твари! — истерично кричит она, целясь ровно в грудь Лисицыну.       Впервые ему страшно. Он уже видел такое после службы в горячей точке. Он знал, как сходили с ума его бывшие сослуживцы. Он это видел.       — Юля! Юля, это я! Юля, успокойся.       Юля ничего не слышит. Она снова видит перед собой лицо командира за полчаса и во время нападения.       Ближний Восток       4 года назад       — Соколова, ты же понимаешь, что они будут пытать тебя, если поймают. Ты слишком много знаешь. Поэтому ты должна сбежать. Беги, Юля, беги, но не в коем случае не сдавайся им живой!       Юля увидела, как к ней приближается фигура, ещё успокаивающе что-то приговаривающая, чтобы отвлечь. Она поняла: к ней применят спецсредства и заставят говорить. В её голове мелькнула мысль:       «Всех не перестреляю, патронов не хватит. Я даже не знаю, есть ли тут хоть один».       Она издала истошный крик и поднесла пистолет к своей голове. Слёзы потекли градом, ей вспомнился майор Лисицын, а пальцы уже нащупали курок…       Настоящее время       Костя видит, как Юля прижимает пистолет к виску, вцепившись в него побелевшими пальцами. Он понимает, что мысленно она далеко. Но он не знает, что делать и как отвлечь свою любимую от кошмара наяву.       — Юля! Юля! Нет, прошу, Юля. Это я, Костя! — Чёрт, он не знает, что такое сказать, чтобы вернуть её в реальность из её прошлого. — Капитан Соколова! — громко вскрикивает он, называя её также строго, как когда-то в самом начале её службы в ФЭС.       Костя тут же замечает, как хватка Юли чуть ослабевает.       — Юля! Юля! На меня смотри! Ты здесь, со мной, Юля!       Она переводит глаза на Костю, и он видит, что она вернулась. Соколова медленно отводит пистолет от головы, а дальше уже он подскакивает, ударом выбивает его из её рук, хватает Юлю в охапку, прижимая к своей груди. Ещё пару секунд она в пребывает шоке, а потом начинает кричать, захлебываясь в рыданиях.       — Пусти меня, Костя, я сумасшедшая! Я чокнутая! — Он всё также держит её в своих объятиях. — Отпусти меня! Слышишь, пусти! Костяя!..       Лисицына самого трясёт. Он зарывается пальцами в рыжие волосы, прижимая к себе хрупкое тельце, и не переставая шепчет:       — Юля, тише, ты со мной, родная, ты в безопасности, Юлечка…       — Ты не понимаешь! Меня больше нет! Нет той Соколовой. Я умерла там, слышишь, пусти меня, пусти! Ааааа!..       Она захлебывается в рыданиях, бьёт его в грудь, отчаянно пытаясь выбраться из тесных объятий. Костя и сам не замечает, как его руки начинают дрожать от страха за Юлю.