***
Лисицын просыпается первым от того, что у него затекла рука. Он так и уснул вчера в неудобной позе, а сейчас конечность свело от ноющей боли. Повернув голову, он видит безмятежное личико любимой, которой, видимо, всё же удалось спокойно уснуть к утру. Солнечный лучик, крадучись, подбирается к ней, напоминая о том, что близится утро и рабочий день. Костя осторожно встаёт, чтобы не потревожить девушку и идёт на кухню ставить чайник. Голова тяжёлая, будто он пил всю ночь напролёт, но всё дело в сильном нервном напряжении, которое он вчера пережил. Руки почему-то подрагивают, и крышка от чайника со стуком летит на пол. Лисицын чертыхается. — Ругаетесь с утра пораньше, товарищ майор? Весёлый голосок заставляет Костю подскочить на месте и обернуться. Юля, улыбаясь, стоит за его спиной. В глазах смешные искорки, волосы чуть растрепаны, на лице ни следа вчерашних переживаний. Она подходит ближе и тут же оказывается в плену жарких объятий Лисицына. Он целует её, а она смеётся, как маленькая девчонка. — Колючий. — Она проводит по щетине, которую Лисицын не брил пару дней. — Прости. — Он машинально проводит рукой по подбородку, пытается что-то сказать, но Юля не даёт и закрывает его рот поцелуем. Их касания мягкие, лёгкие, воздушные. Оба наслаждаются теплотой и прикосновениями, ловят один ритм, начиная движение по комнате и безошибочно приземляются на диван в гостиной. Юля смотрит на Костю снизу вверх, закусывает губу так, как ему нравится, и Лисицын рычит, набрасываясь на Соколову с поцелуями. Его рука скользит по фигурке, быстро избавляя девушку от одежды. На секунду к Юле возвращается здравый смысл, и она шепчет ему в губы: — Кость, на работу опоздаем. Но он не хочет слушать никаких отговорок. — Плевать, попьём чай на работе. Сейчас мне нужна ты. И она не находит в себе ни сил, ни желания сопротивляться.***
— Лисицын, Соколова, вовремя вы. Вот адрес. Выезжайте! — Рогозина ловит оперативников прямо на входе в ФЭС. — Вот и попили чай, — бурчит Юля уже на первом сидении служебного автомобиля. — Скажи ещё что не понравилось, — отзывается Костя. — Понравилось. — Юлька чуть веселеет, глядя на дорогу. Рядом с Костей ей хорошо и спокойно. Она проснулась без кошмаров и сейчас вполне неплохо себя чувствует. — Приехали! — оповещает Лисицын через 20 минут езды. — Быстро мы как-то, — не то с радостью, не то с сожалением говорит Соколова и выходит из машины. Труп на улице, оцепление, полиция, едва сдерживающая зевак. «Странное убийство, — мелькает в голове у Юли. — Посреди бела дня, в центре Москвы. Если только это не…» — Киллер, — уверенно возвещает Костя, оценив пулевое отверстие. — И стрелял скорее всего вооон оттуда. Соколова чувствует, как к горлу подступает ком, и ей становится трудно дышать. Она пытается делать короткие вдохи, но сердце всё равно пускается в пляс, а пульс зашкаливает. Стоит ей только поднять голову на здание, куда показывает Лисицын, как голова начинает кружиться, люди отдаляться, а вокруг неё будто образуется зона отчуждения. Она понимает, что это очередной флешбэк, ложь, галлюцинация, но ничего не может с собой поделать. Собрав последние усилия, она опускает глаза вниз, на землю, уставившись на убитого. Нельзя сказать, что он возвращает Юлю в привычное русло, но так хотя бы не видно её потерянного взгляда. Внезапно кто-то толкает Соколову плечом, какой-то санитар, что спешит забрать труп, и она окончательно теряется, едва не падает, пугливо пятится куда-то в сторону, пока не наталкивается на кого-то. На её плечи ложатся чьи-то до боли знакомые и родные руки, но Юля сейчас настолько потеряна, что забыла все имена. Этот кто-то родной ведёт Юлю через толпу. Её глаза открыты, но она ничего не видит. Слышит только голоса, какие-то неясные шум, крики, стоны, взрывы, и она опять не понимает: это реальность или нет. Кто её толкает, и лишь тёплые руки на плечах не дают упасть и затеряться. Имя отчетливо всплывает в памяти женщины, и она шепчет: — Костя… — Я с тобой, любимая, — произносит он ей на ушко, открывает дверь в машину и сажает Юлю на заднее сидение. — Посидишь тут, милая? Всё хорошо, ты в Москве, не там. Юля кивает. Дверь закрывается, погрузив её в темноту. На этот раз ощущения противоречивые: с одной стороны умом она понимает, где она, но перед глазами всё равно пелена, слышится множество голосов, сливаясь в единую какофонию звуков. Выбросить их не получается, заглушить тоже. Остается только, сжав зубы, терпеть. POV Юля 3 года назад Отстреливаться в горах — то ещё удовольствие! То нога со скалы соскользнёт, то спрятаться негде, пока перебегаешь от напарника к напарнику под огнём из пуль. Я не могу сказать, что мне страшно, вовсе нет. Но за два года я не особо привыкла к таким стремительным атакам. Первое время после освобождения из плена я совсем терялась на ярком свете, ведь сидя в подвале, мои глаза привыкли к темноте. Но со временем становилось легче. Я думала, что привыкну, но… К этому нельзя привыкнуть… Видеть, как замертво падает тот, кто ещё пару часов назад сидел рядом и распевал песни, как кровь заливает их лицо, а глаза последние секунды смотрят на тебя с осознанием, что домой он не вернётся. Это ужасно, и мне не хочется привыкать к такому. Операция, которая планировалась на год или в крайнем случае два, затянулась уже на три года. После гибели моей первой команды казалось, будто операция провалена. Оказывается, подмогу нам всё-таки выслали, вот только опоздала она всего минут на двадцать. После того, как последних выживших, то есть меня и ещё троих солдат, взяли в плен, часть боевиков чуть отступила назад, чтобы спрятать нас в собственном лагере. Пока они отсутствовали, подоспевшая подмога наглухо разбила остальную часть отряда. В результате, наши позицию не сдали, а боевики, потерпевшие поражение, быстро перегнали своих людей и пленников, то есть нас, на пару километров назад. Там, в долине, я и провела почти пять месяцев, чудом выжила, ничего им не рассказав. Впрочем… Меня не особо и спрашивали, хоть я и готовила себя к нечеловеческим пыткам. — Соколова, очнись! От чужого голоса в ухо я встрепенулась. Да, Юля, нашла время подумать! Прямо во время разгорячённого боя. Увидев, как моя команда быстро передвигается на юго-восток к скалам, я поспешила за ними, как вдруг… Что-то царапнуло мой лоб, как если бы я задела ветку. Но никаких веток не было: я на открытой местности. Внезапно глаз стало заливать какой-то горячей красной жидкостью, и я кажется поняла, что произошло. — Юля, не стой, — натолкнулся на меня молодой солдат, выпрямившись почти в полный рост, что и стало его ошибкой. Я не успела даже открыть рот и прокричать «Снайпер», как ловко выпущенная пуля прошила насквозь его голову. Меня спасло только то, что я была ниже ростом, поэтому, не задев меня, она вонзилась в скалу. Только его появление спасло меня от неминуемой гибели. Глаза, ставшие пустыми, закатились, и он стал падать на меня. Меня залило кровью: его и своей собственной. От чужого веса стало нечем дышать. Послышались крики, выстрел, кажется взрыв гранаты, но я ничего не видела, погребенная под телом бывшего товарища. Внезапно резким рывком кто-то снял его с меня, схватил за руку, стал подталкивать вперед. Я бежала, повинуясь одним лишь инстинктам. Глаз ничего не видел, второй едва разбирал дорогу, мелькали спины солдат, за которыми, шатаясь, брела я. — Отбились, — устало объявил кто-то. Я наконец позволила себе устало рухнуть на ближайший камень. Кровь всё ещё текла, но то ли от шока, то ли ещё от чего-то я не чувствовала боли. — Дай посмотреть. — Командир сел рядом, аккуратно стерев кровь с глаза. — Жить будешь. Пуля по касательной прошла, тебе повезло. Только царапина. А так была бы четвертой… Внутри всё похолодело. От одного снайпера мы потеряли троих. Да когда же это закончится?! Но лицо молодого парня, что по незнанию закрыл меня собой и тем самым спас, навсегда осталось перед моими глазами.