***
— Соколова, ты это… совсем… ну… того… Майор нервно расхаживает перед машиной скорой помощи, пока врач быстро бинтует ладошку Юлю: она её разбила, когда приземлялась на крыше. Юля же хмурится. — Товарищ майор, — с возмущением вскрикивает она, подскочив на ноги, как только работа врачей закончилась. — В другой раз сами прыгать будете! — Да лучше бы сам… — Он осекается, увидев, как скептически Соколова осмотрела его фигуру. — Юль, одно дело в зале, на маты падать, а другое тут! Ты подумала, что было бы, если бы недопрыгнула? Или приземлилась неудачно? Соколова молчит. Ну разумеется, она, как обычно, не подумала. И вообще решила, что ей всё ещё 25, а потому можно пуститься в полет в лучших традициях американских боевиков. Это сейчас в её крови до сих пор бурлит адреналин, а потом она будет ходить и жаловаться, что спину потянула. — Соколова, блин, — тем временем продолжает Лисицын. — У тебя теперь новая крайность что ли? Да здравствует бесстрашие?! Юля переводит глаза на Лисицына и не знает, как реагировать. В её душе мешаются желание разозлиться [по какому такому праву он её тут отчитывает, как первоклашку] и рассмеяться [нет, всё-таки злой Костик такой смешной лапочка!]. Последнее побеждает. На лице у Юльки расплывается обезоруживающая улыбка, и майор просто не может больше злиться. — Прости, Костя, ну не было времени по лестнице, — щебечет она, подойдя ближе и положив ручку на плечо Лисицыну. — В другой раз так делать не буду, — обещает она. — В другой раз ещё что-нибудь новенькое придумаешь, — скорее уже по инерции ворчит Лисицын, но гладит своей рукой взъерошенные волосы Соколовой. Она смеётся, позволяя тому на секунду прижать её к груди, а потом выбирается из плотного захвата и бежит к машине. От последствий ПТСР ни осталось никаких последствий. Самым знаковым, пожалуй, стала шоковая терапия, когда Власова вручила растерявшейся Юле винтовку, давая понять, что пути назад нет. Соколова не только разгадала мотив преступника, она, оказавшись снова под прицелом у снайпера, с достоинством вынесла это, отвлекая того разговорами до прибытия ОМОНа. Кратковременные флешбэки после того случая ещё навещали Юлю, но всё чаще только во сне. Который очень бережно оберегал Лисицын. Он мог часами дежурить над Юлькиной кроватью [к слову, да, она перебралась ночевать в спальню], гладить её по волосам, шептать, что это — плохой сон, и её кошмары прекращались. Таблетки, прописанные Валей, тоже возымели свой эффект, Юля стала более спокойной, но без потери самоконтроля, как это бывает при приеме обычных психотропных веществ, прописываемых при таком диагнозе. Спустя месяц после истории с винтовкой, Власова снова приняла участие в излечении Соколовой. На этот раз она отправилась вместе с Юлей на заброшенный завод и устроила там самые обычные подростковые стрелялки из пушек для пейнтбола. Казалось бы, обычная забава, но Юля поначалу было не по себе. Снова послышались крики солдат, она палила во все стороны, а Власова нарочно подставлялась под пули с краской. И когда она, раскрашенная во все цвета радуги, появилась перед Соколовой, та неожиданно разразилась хохотом. С этого момента страха перед стрельбой Юля не испытывала. Во всем ФЭС только четверо знали, как долго и трудно прошла реабилитация Юли. Рогозина была рада, что рядом с Юлей постоянно Власова, Антонова и, конечно же, Лисицын. Первое время она даже позволяла двум майорам работать вместе, чтобы Соколовой было легче, но уже позже в этом не было нужды: Юля прекрасно стала справляться сама.***
— Слышала, ты у нас новый человек-паук ФЭС? — усмехается Рита, завидев на пороге буфета Юлю. — Кто рассказал? — со вздохом спрашивает Соколова, но догадывается. — Тихонов? Только не говори, что там камеры были! — Красноречивый взгляд Власовой сам на всё отвечает. — И что, это кто-то видел? Ты и эксперты? И ещё кто-то? Ну все же в ФЭС?! — Не все, но точно половина, — довольно заявляет Майский, незаметно вырастая со спины и обнимая Власову. — Ну ты прям женщина-кошка. — Да ну тебя, — рычит Юля, вырываясь из захвата. — Ритусь, я смотаюсь быстро, допрошу этого недожмурика в больнице? — интересуется Майский у своей напарница. — Ты пока это… ну чай попей, отдохни. — Спасибо, Серег, — с благодарностью машет ему Власова, и тот, кивнув, выходит из буфета. — А я пойду убью Тихонова! — воинственно заявляет Соколова и тоже идёт к выходу. Жизнь налаживалась, обрастала новыми событиями, облачалась в новые краски. Впереди их ждало новое, захватывающее, и, конечно же, счастливое будущее. «На языке пали «счастье» — это духкха, «болезненность». Это не значит, что жизнь построена на страданиях. Это о том, что в каждом конце, пусть и болезненном, живет начало нового, счастливого». (Э. Сафарли «Расскажи мне о море»)