Посттравматический синдром

      POV автор       Настоящее время       Боюсь, подписка о неразглашении не позволит майору Соколовой даже по секрету поделиться с Лисицыным всеми тяготами её службы, которую она прошла. А флешбэки никогда не дадут читателям полного представления о тех годах. Автор предлагает просто заглянуть в прошлое вместе с Юлей…       6 лет назад       — Галина Николаевна, позвольте войти.       Седовласый генерал, постучав, входит в кабинет Рогозиной. Та с распростёртыми объятиями встречает своего бывшего учителя и наставника. Сначала звучат общие фразы о здоровье, а затем вопросы плавно перетекают на службу.       — Проблемы у нас, Галь. Ой какие большие проблемы.       — Что случилось? — Голос Рогозиной моментально становится серьёзным.       — Украли секретные разработки…       Кандидатуру Юли одобряет сам генерал. Пару секунд колеблется, сравнивая личные дела Соколовой и Котова. Но потом вспоминает, как сильно помогла ему именно Рогозина, что её острый женский ум в сочетании с характером помогали не только сплачивать коллектив, но и находить нестандартные пути решения, и выбор окончательно закрепляется за Соколовой.       Юлю экстренно вызывают в ФЭС. Участие капитана в операции добровольно-принудительное, но Соколова и не думает отказываться. Её глаза загораются, и она уже мысленно, кажется, принимает участие в операции. Здесь же, в кабинете Рогозиной, Юля подписывает подписку о неразглашении и рвётся домой собирать вещи.       Лисицын на задании, да ещё и в засаде. Юля боится сорвать ему дело, а потому пишет ему… записку. С одной стороны, ей безумно не нравится так расставаться, но с другой… Она ведь не исчезает насовсем, да и перед операцией будет подготовка, успеет ещё позвонить!       Вот только на второй день Костя не отвечает. Он слишком обижен, что Юля ушла без предупреждения, а Соколова слишком горда, чтобы названивать снова и снова. Она так и уезжает, молча, не поговорив с Лисицыным.       Первое время идёт ускоренная подготовка. Ребятам предстоит изучить не только похищенные документы, но и детально запомнить карту района, пройти ускоренный курс молодого бойца и быть каждый день наготове, ведь разведчики могут в любой момент доложить, что документы обнаружились и в какую точку ребятам надо выдвигаться.             Похитители знали, что брать. Они давно уже внедрились в систему, подкупили некоторых служащих и выкрали секретные разработки оружия. Допустить утечку такой информации невозможно: в руках боевиков она представляла угрозу национальной безопасности. Разведчики и шпионы тщательно высматривали каждую подозрительную активность в том районе, ожидая, где всплывут документы. Кроме этого, они зашифрованы, а сам чертеж не представляет никакую важность, но вот когда эти сведения расшифруют… Этого допустить было никак нельзя.       И вот спустя два месяца подготовки появилась первая информация о пропавших разработках.       POV Юля       Я чувствовала себя вполне оптимистично. Ещё бы. Одна я из ФЭС удостоилась такой чести: принять участие в секретной операции… Ладно, сдаюсь. Не чувствовала я себя так. С той самой минуты, как мне подсунули документ, подписку о неразглашении, вот с того момента и не чувствовала. Слышала рассказы Майского о службе пару раз, смешные байки и вечные анекдоты, но едва речь заходила о таком, он мрачнел и отворачивался.       Первое время всё происходило довольно спокойно. Если, конечно, можно назвать покоем подъём в 5-6 утра. Чёрт, не привыкла я так вставать, да ещё и ежедневно! Но мысль о том, что я — единственная женщина в этом мужском коллективе, она меня определённо грела.       Самое страшное стало происходить потом. Утром нас подняли раньше обычного. Часа в четыре по громкой связи нам сообщили быть внизу на построении через десять минут. Чертыхаясь, я натягивала одежду, слыша, как за дверью [а мне выделили хоть маленький, но свой уголок] матерятся мужики. И вот мы стоим внизу…       Новость о том, что документы обнаружились, как и предполагалось, на Ближнем Востоке, заставила моё сердце биться чаще. Если честно, стало страшно. Вот прям страшно, ведь это означает «да начнётся операция». Мне хотелось верить, что я вернусь целая и невредимая, и только сейчас я осознала, что отправляюсь в горы, в районы террористов, где ведутся боевые действия. Где зачастую не ловит связь, и мы, как в старые времена, пойдем по бумажной карте…       Я почувствовала, как по спине пробежали мурашки.

***

      Нас высадили в самой крайней точке, но дальше вертолету лететь было опасно: собьют, если увидят. До места, где расположен лагерь, идти не так уж и много, но с учётом горной местности, опасных тропинок, а также веса наших рюкзаков, это займёт три дня.       Добрались мы без приключений. Разбили палатки, ждали подкрепление из других подразделений, которые тоже спешили к пункту сбора. Первым делом, мы стали разрабатывать план. Связь работала исправно: два раза в день был сеанс с руководителем операции в Москве, и он сообщал последние новости от разведчиков. Так мы точно узнали, где расположена лаборатория, куда на расшифровку боевики привезли документы.       Проблема в том, что эта лаборатория находилась почти в четырех тысячах километров от нас. Путь туда со всеми нашими припасами займет около трёх месяцев, а это ой как долго. Расшифруй они документы, и всё…       Я хорошо научилась разбираться в картах. Я и до этого глупой себя не считала, но во время подготовки стала прекрасным специалистом, поэтому принимала участие в обсуждении и разработке всех планов передвижения. За пару дней мы наметили маршрут. Но подкрепление, чёрт, оно так и не прибыло. Горы, сложный климат… Они шли с другой стороны, и путь им преградил завал, что начался после непогоды. На его разбор уйдёт несколько дней, а нам надо спешить.       Взяв ответственность на себя, наш командир решил выдвигаться на рассвете.       Горы очень опасны. Величественные, но в то же время таинственные и загадочные. Меня всегда они привлекали, но реальность оказалась зла. Идти по темноте с фонариком, как могли бы мы сделать на равнине, чтобы сократить время, не получалось. Только в освещённый период. А горах темнело рано, и это играло против нас.       Идти было тяжело. Тащить огромные рюкзаки, спотыкаться, когда устают ноги, но мы мужественно шли, делая привалы только на еду. В общем, мы могли бы сойти за обычных туристов, которые вместо комфортного отдыха дома вдруг решили устроить себе экстремальный.       Всё изменилось спустя месяц нашего горного маршрута. Мы попали, видимо, в зону, контролируемую боевиками. Думаю, несложно разгадать кто мы, хотя бы потому, что наши костюмы отчетливо говорили: «Стреляй, это спецы!»       Несколько дней мы держали оборону, часть из нас [к сожалению, или к счастью, но я в неё не попала] пытались обойти боевиков и освободить путь. Мы одержали победу, но и понесли потери. Это страшно, потерять товарища и просто не иметь возможности его… даже забрать. Мы сообщили обо всём в центр командования операцией. Идущий за нами отряд подкрепления обещал выделить бойцов и доставить погибших в Москву.       А мы пошли дальше.       Доверие… Сложная материя, неощутимая, но если её задеть, так отчетливо причиняющая боль. Люди, с кем я два месяца провела на подготовке к операции, а потом ещё три в горах, стали для меня одной большой семьёй. И пусть я не со всеми, может, общалась тесно и лично, терять каждого было ужасно.       Мы разбили лагерь, не дойдя 100 километров. Перестрелки становились чаще, а заняв высокую точку, мы пока ещё контролировали ситуацию. Впереди была пустыня, и это нас сильно пугало. Там мы были уязвимы. Наши разведчики уже несколько дней сновали и выискивали лучшие пути для прохода к деревне, откуда потом мы сможем двинуться вперёд и захватить чертовую лабораторию. В деревне нас уже дожидались местные отряды, способные провести к нужной точке.       Кто ж знал, что трое из четырёх разведчиков перешли на сторону врага?       Первую часть пути мы прошли безукоризненно. Эх, если б знать, что они предатели… Наверняка, нас вели боевики, просто не стали стрелять, чтобы мы окончательно удостоверились, что наши разведчики — сокровище и спасители наши. План сработал. Командир, да и я тоже, им доверяли. Другое дело, что моя интуиция твердила обратное. Но слушать её в горах, в разгар боевой операции, я конечно же не стала.       Ну, а потом…       Пустыня, пески, почти километр открытой местности, бежать по которой сложно: ноги увязали по колено. Мы хоть и были вооружены, но весьма ограничены в движениях, а террористы рассекали на джипах. Но мы всё равно заняли оборону. Вот только поле оказалось заминированным. Одно неверное движение, и первый несчастный взлетел на воздух, издав предсмертный крик. Я не из слабонервных. Нет. Но когда увидела, как разлетаются части тела, на миг зажмурилась. Надо признать, не я одна. Солдаты, ошалевшие от увиденного [часть из них ведь мальчишки совсем, двадцати нет!], рванулись в разные стороны, подрываясь на таких же «ловушках».       Творилась вакханалия. Всё смешалось в одно: выстрелы, взрывы, дёргающиеся в конвульсиях солдаты. Я пыталась идти хоть куда-то, стрелять хоть в кого-то, только не стоять на месте, не быть лёгкой добычей. Кровь залила глаза, но я не понимала, чья она: моя или солдат, разбросанных повсюду. Краем уха я услышала истошный крик моего командира:       — Юля, ложись!       Я ничего не успела понять, но интуитивно пригнулась. Над моей головой пролетела граната, упала в нескольких метрах от меня и с оглушающим звуком взорвалась. В рот, нос попал песок, меня обдало горячим воздухом, а потом что-то как будто надавило на грудь. Ощущения были соизмеримые с тем, как если бы вы стояли на океане в сорокаградусную жару. Дует обжигающий ветер, а вас сбивает с ног волна воды. Я не почувствовала боли, я почти ничего не почувствовала. А уже оказавшись на земле, поняла, что не могу вдохнуть: такое чувство, будто на груди стоит медведь, да и в носу один песок. В ушах поднялся шум, я как сквозь пелену улавливала отдельные звуки, перед глазами плыли силуэты, а потом наступила темнота.       Я не сильно пострадала после взрыва, всего лишь голова от неудачного падения. Отряд понёс потери: восемь убиты, пять тяжело ранены. Ещё несколько человек получили не сильные повреждения и спустя пару дней были на ногах. А вот от потрясения и предательства в себя мы приходили долго. В центре же повторно проверяли биографию каждого из участников операции, ставя всех под сомнение.       Из-за этого дальнейшее движение затруднилось. Не верили никому, в каждом видели предателя. Если бы мне кто-то сказал, что я стану своего рода посредником-психологом между солдатами, командиром и координаторами, я бы рассмеялась. Нет, ну это смешно. Я всегда была противоположным человеком. Но здесь, вдали от дома, потеряв столько людей, во мне словно обнаружилась ещё одна личность. Я старалась успокоить ребят, убеждая, что проверки вынуждены, а командира — что надо доверится и идти дальше. Моя интуиция на этот раз опасения не высказывала, а значит, всё в порядке? [или я просто хотела в это верить?]       Всё-таки, кое-как закончив эту историю с проверками и снова поверив своим солдатам, командир принялся разрабатывать новый план по проникновению на охраняемую базу боевиков. Опять нужны были разведчики, и я видела, как непросто ему приходится доверять, но выбраны были надежные ребята, за которых уже поручились в центре.       Двигались мы медленно. Днём разведчики выясняли маршрут, а ночью мы аккуратно шли, ступая по крутым горным дорогам, поднимаясь по верёвкам и спускаясь вниз. Это было сложно. Но пока нам удавалось идти без потерь. Правда, пройти за день десять километров уже считалось достижением, обычно нас хватало на пять или шесть. А это означало одно: мы сильно теряем время.       Чем ближе была лаборатория, тем сложнее становилось идти. Даже ночью нас ждали, перестрелки были нешуточные. Порой мы за день не могли продвинуться никуда, а иной раз и отступали на шаг назад, лишь бы удержать позиции и не потерять бойцов.       И вот, наконец, впереди показалась заветная база… Пустынная и явно покинутая в спешке…       5 лет назад       Нашего человека, внедрённого в банду, раскрыли. Он сумел спрятать записи, о чём нам сообщил на последнем сеансе связи три дня назад. Его мы нашли с простреленной головой почти у входа в лабораторию, он был словно насмешкой над нами.       Документы мы нашли. Хотя видно было, что нашего шпиона пытали, он всё-таки ничего им не рассказал. Судя по записям, документы скопировали, даже частично смогли расшифровать. Один из составных механизмов оружия уже был создан. Кроме того, им удалось воссоздать бомбу, а это страшно. Такая мощь впервые оказалась в руках боевиков, и неизвестно, как они её применят.       На первое время мы остались в этой лаборатории, разработать план. В группе боевиков всё ещё были наши люди, правда теперь они действовали осторожнее. Мы знали примерное направление движения, оставалось только следовать за ними. Мнения разделились. Кто-то предлагал выждать, выяснить, куда они направятся, а потом также осторожно следовать, под покровом ночи, избегая открытых пространств. А кто-то наоборот считал, что промедление опасно, они уже расшифровали часть записей. Надо садиться на хвост, пока они не выставили своих людей, и следовать за ними.       Пока мы спорили, прошла неделя. В итоге, решено было идти за ними.       В ближайшей деревне мы раздобыли транспорт, правда уехали не так уж и далеко: через 200 километров нас встретили пулями и бомбами. Мы заняли оборону, но на открытой дороге отстреливаться было сложно. Мы отступали назад, теряя товарищей, под огнём пытаясь вывести их. До ближайшего ущелья было 10 километров назад, и всё это расстояние мы проделали, ведя ожесточенную перестрелку.       Пришлось на какое-то время залечь, отступать, искать новые способы догнать ушедших боевиков, но уже через горы. Вся эта погоня ужасно утомляла, постоянно были раненые, и нам уже стало казаться, что операция обречена.