all the things he said

      Дверь в пустеющем коридоре медленно скрипнула.       Аккуратно оттуда выглянула темноволосая макушка щупленького юноши в голубой клетчатой рубашке, накинутой поверх уже потерявшей изначальную белизну футболки. Сощуренные глаза, быстро мечущийся из одного уголка в другой взгляд, поджатые губы — все говорило о крайней степени внимательности. Студент внимательно вслушивался в тишину, кажется, улавливая каждый скрип.       Коридор совершенно точно был пустой.       Он позволил себе хитро улыбнуться и наконец вышел из-за двери. Теперь можно было наконец расслабиться, тем более, что он уже дней пять выжидал подходящего момента, несколько раз едва ли не спалившись. О, как смеяться будут все, если хоть кто-то узнает, если хоть кто-то догадается, чем он тут занимается! Рискованно, глупо, но так соблазнительно…       О господи…       Маркер черного цвета достается из кармана без труда. Олежа сначала хотел взять синий и красный, но, черт возьми, это было бы слишком палевно, особенно учитывая, что сам Душнов ходит в синем и знает всего одного человека, чье имя начиналось бы на букву «А» и кто любил бы красный цвет.       Спалиться перед Антоном было бы, пожалуй, самым худшим развитием событий. Как вообще реагировать, если собственный лучший друг представляет тебя своим парнем и тем более разрисовывает твоим и своим именем тетрадки или что посерьезнее? Вандализм это, глупость несусветная, и не дай бог кто-то из преподавателей, уборщиков и прочих увидит, как один из самых прилежных и воспитанных студентов самозабвенно портит стены «во имя искренней любви». Доверие пропадет сразу же, а зачем он тогда столько трудился ради их поощрения?       Для надежности юноша вновь оглядывается. Никого. Ни скрипа, ни вздоха. Отлично.       Вздох, и колпачок снимается в пару секунд. В следующее мгновение он уже подносит маркер к стене, аккуратно выводит кружок. На удивление получается довольно ровно, так что Олежа неторопливо рисует плюсик совсем рядом. Теперь самое ответственное и важное, по мнению Душнова.       Буква «А».       Две линии, формирующие собой треугольник без основания, и полоска в самой середине этих линий. Это так легко и описать, и нарисовать, но Олеже кажется, что ничего труднее он в жизни не делал. Возможно, даже в дипломную работу он не вложил бы так много стараний, как в эту небольшую, но такую важную буковку.       Все готово. И Олежа завороженно смотрит на эту простую, совсем небольшую и для большинства людей непонятную надпись, забываясь на несколько секунд. Он вглядывается в каждую черточку, краснеет, улыбается и…       — О! Здравствуй, Олежа.       И дрожь прошибает все худое тело юноши.       — И тебе привет… Антон… — пищит Олежа, в пару мгновений поворачиваясь и прижимаясь лопатками к холодной стене. Маркер почти выскальзывает из ослабевших ладоней, но он вовремя сует его в карман. Взгляд буквально приклеивается к Антону в этот момент.       О боги, какой же Звездочкин красивый! Потирает шею, улыбается так тепло и добродушно, кажется, что само солнце стало человеком и в образе этого очаровательного молодого человека заглянуло внутрь. Его расслабленное, мягкое выражение лица, как всегда идеальные волосы, статное тело… Кто там сказал, что не бывает совершенных людей? Да вы просто взгляните на Антона, в нем же прекрасно абсолютно все, каждая чертова мелочь — начиная от кончика носа и заканчивая самыми пятками.       Понимая, что он слишком долго глазеет, Душнов поспешно смотрит в сторону лестницы, улыбается широко и глупо, пылает, просто горит весь от стыда. Ноги подкашиваются к чертям, так что, если бы он всем телом не подпирал стену — рухнул на пол.       — Чем занят? — а Антон словно и не видит, не замечает, в какой панике мечется Олежа, и улыбается так ясно, и жмурится довольно, словно котенок.       — Я… н-ничем особо. Да, мне… идти пора, Тош, — кривит ухмылку Олегсей.       Антон кивает понимающе, проводит по темным, растрепанным вихрям и прощается совсем ласково. Разворачиваясь на пятках, он уходит, и лишь когда его силует исчезает в лестничном пролете, Олежа позволяет себе сползти вниз по холодной стене и прикрыть ладонями пылающее лицо.       Возможно, будь он чуть внимательнее, то наверняка заметил бы, как Звездочкин скользнул взглядом по ничуть не скрываемой (Душнов был низковат для того, чтобы закрыть ее) надписи и тихо засмеялся.

***

      — Привет-привет, Тош! — сжимая в руках пакет с то ли попкорном, то ли чипсами, Олежа проходит внутрь и машет ладонью Антону, уютному и немного растрепанному. Сердце чуть ли не выпрыгивает из груди, когда он такой милый и домашний, особенно осознания, что только Душнов видит его таким.       — Проходи, Олеж. Кстати! Смотри.       Звездочкин указывает на стену своей квартиры, где красуется небольшая, уже цветная (именно такая, какую Олежа и хотел сделать поначалу) надпись. Простенькая, неброская, но содержание…       Сердце ухает куда-то вниз, а щеки загораются ярким румянцем.       Аккуратное «О+А» красуется на его стене прямо рядом с входом, точно как у Олежи.       — Я подумал, — улыбается Антон, — что раз уж у твоей двери есть такая, то мне она нужна тоже.