all the things he said

      Дима вздохнул немного раздраженно и вынул из уха наушник. Он обернулся, поджимая губы, тем самым показывая свое недовольство и намереваясь поговорить с Олежей, который уже второй день его игнорировал, ибо «как тебе может нравиться моя дражайшая сестренка». У Димона сестер не было, так что он не понимал этого идиотского братского комплекса у Олежи, от которого он не избавился даже после смерти.       — Ну, успокоился? — начал он резким тоном сходу, но не заметил Олежу рядом с собой. — Ты прячешься что ли? Бля, да сколько можно?       Он глупо обернулся несколько раз, и по его расчетам ни один призрак не мог бы двигаться так быстро. В груди кольнуло от страха — где Олежа? Не под землю же он провалился?       — Да не мог я второй раз его забыть… — пробормотал Дима, сглатывая, и быстрым шагом направился в сторону всего несколько минут назад покинутой аудитории. Голова туманилась от мыслей, что с конспектом могло что-то случиться — да и Бог с ней, с этой несчастной тетрадкой, не случилось бы что с самим Душновым.       Дверь оказалась приоткрытой, что уже показалось недобрым знаком — Димон ее закрывал точно, так как покинул аудиторию даже позже преподавателя, ибо отвлекся на телефон, а после его и вовсе попросили вытереть доску. Он чуть нахмурился, но убедил себя в том, что это могла быть просто уборщица, ворчливая и немного забавная тетка.       Дима остановился в дверях, стоило только взгляду наткнуться на знакомую фигуру. Плечи молодого человека были сгорблены, руки, зажавшие в руках тетрадь, дрожали, а глаза выражали если не ужас, то как минимум растерянность. Антон Звездочкин собственной персоной находился здесь и держал в руках конспект. Полупрозрачный призрак сиротливо застыл в паре метрах от него, даже не заметив Диму.       Иронично — Олежа пялился на Антона, а тот — на его тетрадь.       В первые несколько секунд Дима хотел громко выругаться и отнять у ненавистного парня конспект. Даже рот для этого открыл, однако, зрение юношу не подводило никогда. И прямо в эту секунду он видел невероятный и в какой-то мере пугающий своей абсурдностью момент — из глаз Антона, этого мерзкого любимчика всех и вся, текли слезы.       Дима от удивления даже рот приоткрыл и проморгался, но видение не проходило — Антон по-прежнему стоял там, его руки дрожали, как в лихорадке, а беззвучный плач медленно перерастал в рыдания. Звездочкин, рослый, здоровый, высокий парень, не мог остановить слез и трясущимися руками прижимал к себе конспект. Он выглядел таким беспомощным и несчастным, а Дима впервые в жизни жалел его.       Нет, Олежа всегда как-то по-странному часто восхищался Антоном. Пищал о нем восхищенные речи, вздыхал чуть ли не влюбленно, провожал долгим взглядом, а фраза «если бы не Антон» стала для него такой же привычной, как и невольное постукивание указательных пальцев в моменты волнения. Но Дима списывал это на излишнюю благодарность с его стороны или, может, фанатизм — кто этого Душнова знает. О том, что они могли быть настолько близки, Дима и не догадывался. Не будет же любимчик всех и вся, несравненный Антон Звездочкин, плакать из-за едва ли знакомого ему ботаника?       Подлетевший к Антону и аккуратно его обнявший Олежа плакал тоже. Вместе они создавали настолько удивительно гармоничную и болезненно-печальную картину, что Побрацкий невольно почувствовал себя лишним. Он отошел, скрылся, прикрыл дверь и прислонился к холодной стене. В голове было удивительно пусто, а грудную клетку сдавливало от странной удушающей боли.       Плачущие за стеной Антон и Олежа стали для него по какой-то причине неприкосновенны.