в Нюрнберг

      Шёпот звёзд — больно бьющий в уши, застревающий надолго, чуть ли не навсегда в голове колокольным звоном — проникал теперь и в его сны, делая их с каждой ночью всё беспокойнее и беспокойнее, заставляя с криком, почти что жутким воплем, просыпаться посреди ночи и подолгу сидеть на скомканной кровати, закрывая руками уши, чтобы только шёпот прекратился-прекратился-прекратился.

пожалуйста, хватит!..

      В этом бесконечном, как мировой океан, шёпоте Звездочёт тонул, и чем глубже, тем отчётливее были обрывки будущего, сотканного из небесного тумана, что показывали звёзды, всегда-всегда его окружавшие.       Звездочёт слушал шёпот и видел старинного друга, покидающего семью Штальбаумов, покидающего их навсегда; старинного друга, бредущего несколько долгих-долгих дней и ночей по миру, пока ноги не достигают родного края, что встречает его с распростёртыми объятиями.       И несмотря на головную боль от шёпота звёзд, почти не прекращающегося, на жуткий недосып и невыносимую усталость — мужчина всё равно находит в себе силы улыбнуться, ибо счастье воодушевляет, притупляет любую боль и физическую, и моральную.       — Ещё немного... — собственный шёпот почти не слышен даже ему самому, но плевать, ведь встреча старых друзей, не видевших друг друга несколько лет, близка.       Близка как никогда.