Nosce Te Ipsum

Задание на Земле было рядовым и не заняло много времени, а потому Дино решил прогуляться. Городок был ему знаком: порой он отправлялся сюда для решения небольших, мелких задач, а потому успел изучить незамысловатые, простенькие улочки, запомнив расположение домов и скромных церквушек. Жизнь на Земле шла быстрее, а потому город успевал меняться от визита к визиту: недостаточно сильно, чтобы его нельзя было узнать, но все же заметно для того, кто эпизодически наведывался сюда спустя ощутимые промежутки времени. Городок становился все более ухоженным: здания реставрировались и отделывались по единому образцу в норвежском стиле; улочки зеленели; развивалась инфраструктура. С каждым посещением Дино все больше нравилось тут находиться — словно уютная атмосфера обретала характерные для нее внешние черты, раз за разом представая перед ангелом в большем великолепии. Вдобавок, городок был заключен в кольцо гордых, молчаливых зеленых гор и располагался на берегу синего озера. Здешние холод и спокойствие, сочетавшиеся с приветливостью внешне закрытых людей, нравились Дино. Во всем этом было что-то родное и близкое, и казалось, сами широкие дороги, прорезавшие местность, радовались посещению ангела. Он направился к одной из здешних церквей, неосознанно ловя свое отражение в глади витрин. В этот раз он пришел на Землю в виде молодого мужчины деловой наружности. Костюм глубокого синего оттенка красиво облегал стройное тело; накинутое поверх длинное, черное пальто было расстегнуто, и все же защищало от порывов ветра; темные ботинки звонко постукивали о вымощенную дорожку. Каштановые волосы были коротко подстрижены. В глаза бросался шрам, косо рассекавший бровь, и еще один, начинавшийся на подбородке и оканчивавшийся где-то под рубашкой. Дино хотел бы узнать, какая боль стоит за ними, и как человек смог с ней справиться. «И справился ли?» — спросил себя ангел, но тут же тряхнул головой, избавляясь от лишних мыслей. Он лишь понадеялся, что эта душа сейчас в лучшем мире и уже не помнит историй, о которых Дино мог бы ее расспросить. Церковь начала расти на горизонте. Она была небольшой, ничем не примечательной: белые, обитые деревом стены; возвышающаяся башенка с колоколом; черные крыши и небольшие окна. Здание было обнесено деревянным забором и казалось маленьким островком, спрятанным вдалеке от центральной части города. Немного помедлив, Дино приблизился к церкви и приоткрыл дверь. С улицы казавшееся небольшим, помещение разворачивалось перед посетителем, будто приглашая войти. Внутри толпились люди, о чем-то перешептываясь и, вероятно, ожидая службы. Дино застыл на пороге и оглядел пространство у входа. Порой в церквях оставляли ненужные книги, которые мог взять любой посетитель, — это был один из источников коллекции человеческих изданий, бережно хранимых ангелом у себя в комнате. Однако в этот раз Дино ждало разочарование. Мужчина еще раз окинул помещение взглядом и хотел было выйти на улицу, как чьи-то пальцы осторожно взяли его за рукав пальто. Он остановился, оглядываясь. Перед ним стояла маленькая, миловидная, немолодая женщина. Седые волосы были бережно собраны в небольшой пучок на затылке; персиковое скромное платье подчеркивало пухлую, мягкую фигуру; доброе лицо было спокойным, и в синих глазах читались заинтересованность и узнавание. Дино мог отличить это человеческое выражение от любых других : женщина была одной из тех, чье сознание балансировало между привычной рассудочностью и умеренным, проницательным сумасшествием — тем, которое многие люди могли бы счесть за гениальность, а другие — посчитать за полнейшую отрешенность от обыденной жизни. — Вы ведь пришли сюда за книгой, — то ли спрашивая, то ли утверждая, произнесла она. Дино мягко улыбнулся. Ему нравилось, когда на пути встречались подобные люди. Беседы с ними всегда выходили увлекательными. — Верно. Но я уже ухожу. — Я провожу Вас до калитки, — уверенно кивнув и ответно улыбнувшись, женщина решительно взяла ангела под руку и без раздумий открыла дверь, делая бодрый шаг на улицу. Мужчина поспешил за ней, ощущая радостный трепет предстоящего разговора. Как только они покинули здание, женщина чуть замедлилась и подняла на Дино ясные глаза. — Книг там сегодня не было. — Да. Жаль. — Любите книги? — Люблю. — Читаете? — Редко… редко удается читать, — на мгновение замявшись, произнес ангел. — Но я собираю их. — Почему собираете? — засыпая его вопросами, женщина напоминала Дино любопытного ребенка, заключенного в немолодом, но все еще полном жизни теле. От этого становилось по-теплому светло — такие безобидные души не встречались в школе. Вероятно, Шепфа считал их блаженными, а потому забирал прямиком под свою защиту. — Думаю, сложно ответить определенно. На это есть много причин. Они приблизились к калитке, и женщина остановилась, поворачиваясь к ангелу: — Порадуйте Фру Хове хотя бы одной из них, — мягко произнесла она. Ее синие глаза доверчиво смотрели на Дино снизу вверх; и эти глаза, эта церковь, эти зеленые горы и мирное, высокое небо — все казалось чудесным, нереалистично светлым, а потому щемяще болезненным сном. — Что ж, — немного грустно улыбаясь, начал ангел. — Одну причину я точно могу назвать. Мне нравятся люди. Мне интересно наблюдать за ними; видеть, как они меняют сами себя и мир вокруг. Хотя я осознаю, что жизнь одного человека быстротечна, тогда как жизнь всего человечества льется вот уже долгие эпохи, было бы глупо отрицать ценность каждой души. Книги воплощают мое ощущение: с одной стороны, они фиксируют в себе эпоху, историю, само земное время; с другой, являются творением отдельной личности, а потому сохраняют в себе оттенки души автора. Дино слегка тряхнул головой и непринужденно кивнул, как бы обозначая окончание объяснения. Фру Хове легонько похлопала его по руке и вытащила из сумки книгу. — Тогда я точно могу доверить ее Вам, —мягко произнесла она и, встретив недоумевающий взгляд мужчины, более решительно протянула ему том. — Берите-берите. Ангел, опешив, осторожно взял в руки издание. — Я когда-то учила французский, — с задорной гордостью прибавила женщина. «Значит, на французском», — запоминал Дино. Он предпочитал сохранять в сознании как можно больше фактов о книге — только так тома, стоявшие в его комнате, оставались живыми. Внешне издание было спокойным, даже строгим, не привлекающим внимание: оригинальная обложка кирпичного цвета была ювелирно подклеена черным, матовым материалом. На корешке было подписано: Мадам Баронесса де Сталь-Гольштейн «О влиянии страстей на счастье людей и народов». Дино аккуратно открыл книгу, на мгновение встретившись с внимательными, радостными глазами Фру Хове. — 1796 год? — удивленно спросил он. — Это оригинальное издание Мадам де Сталь, прямиком из постреволюционной Франции, — словно ожидавшая изумления Дино, женщина торопливо заговорила. — Баронесса своими глазами видела Великую французскую революцию. Вам не кажется странным, — вдруг отвлеклась Фру Хове, — что самым ужасным событиям истории дают определение «великий»? — Наверное, имеют в виду масштаб, — улыбаясь сбивчивости женщины, рассудительно заметил ангел. — Наверное, — задумчиво ответила она. — Но ведь столько слов в языках мира служат описанию масштаба. Зачем же брать то, что также дает оценочную характеристику? Почему не остановиться на «большом», или «громадном», или «масштабном», раз уж о том речь? Дино молчаливо поджал губы. — А я Вам скажу, почему, — начала Фру Хове, поучительно поднимая в воздух указательный палец маленькой, пухлой руки. — Потому что люди любят войну. Люди любят разрушать, чтобы создать новое и вновь разрушить — и так снова и снова, по кругу, словно заколдованная карусель. Я долгое время думала, что вся история человечества есть история разрушений, мой дорогой друг. Дино не мог сдержать легкой улыбки в ответ на это трогательное обращение. Женщина продолжала: — А история одного человека — история бесконечных потерь. Жермена думала так же, но потом ее сознание переменилось. Позволите, я процитирую? Ангел молчаливо кивнул, не переставая мягко, кротко улыбаться. Он любовался этой маленькой женщиной с большой, неизмеримой, живой душой. Она перехватила издание, аккуратно отнимая его у Дино, и, уверенно пролистав до нужной страницы — казалось, она знала книгу наизусть, — подняла вопросительный взгляд на мужчину. — Вы знаете французский? — Я пойму, — чуть уклончиво ответил ангел. Фру Хове кивнула и начала читать: — «Будучи уверены в неизбежности мучительного конца, вы все равно испытываете боль от каждого шага. Наконец, сердце черствеет, жизнь теряет свои краски. В свою очередь, вы находите у себя недостатки, которые отвращают вас от себя так же, как от других, и которые заставляют отчаяться в идее совершенства — а вы ей поначалу гордились». Каждое предложение мучительно откликалось в сердце Дино — казалось, женщина, написавшая эти строки более двух столетий назад, говорила о нем. Это пугало и завораживало: кому-то еще было знакомо это загнанное, потерянное чувство. — «Теперь вы больше не знаете, в какой идее найти опору, по какой дороге идти впредь». Именно для людей, которые испытывают подобное, Мадам де Сталь написала этот труд, — вдохновленно прокомментировала Фру Хове, закрывая книгу и протягивая ее мужчине. Тот взял ее, бережно прижимая к себе. — Зачем Вы отдаете мне это? — с искренним недоумением спросил ангел. — Это древнее издание. Вам не жаль расставаться с ним? — Я уже немолода, мой дорогой друг, а эта книга мне дорога. Ее передала мне моя мать, а ей — ее мать, и так дальше, в глубину двух прошедших столетий. Я бы хотела вручить это издание тому, кто оценит его по достоинству и будет беречь, как самое себя — а потому доверяю мое сокровище Вам. Вдруг женщина замерла, вглядываясь в лицо Дино, и от проницательного выражения синих, ясных глаз становилось не по себе — словно она знала больше, чем казалось. — Я вижу, Вы торопитесь, — заключила Фру Хове. — Тогда позвольте кратко сказать Вам о том, что я больше всего ценю в этом труде. «Слава, честолюбие, фанатизм, ваш энтузиазм имеют перерывы — только любовью мы упиваемся каждое мгновение; ничто не ослабляет ее, ничто не надоедает в этом неистощимом источнике радостных мыслей и переживаний», — по памяти цитировала женщина. — «Безграничные радости лежат лишь за пределами нашей личности. Если вы хотите прочувствовать цену славы, надо видеть, как ею увенчан тот, кого мы любим; если вы хотите понять, что значит счастье, надо отдать любимому свое; наконец, нужно, чтобы он нуждался в вашем существовании, и чтобы вы чувствовали себя опорой его счастья», — маленькая пухлая рука бережно легла на грудь Дино. — Хотя и любить непросто, мой дорогой друг... — Невозможно любить всех, — прервал ее ангел, поджимая губы. Фру Хове мягко улыбнулась, перемещая руку к предплечью мужчины и аккуратно сжимая его. В этом жесте было так много мудрого, почти материнского тепла, что в глазах вдруг предательски защипало. Дино стало неловко: в последний раз он плакал в далеком, таком чужом, почти позабытом детстве. — Начните хотя бы с любви к себе. — А если любить себя не за что? Нежный взгляд женщины стал более серьезным, почти строгим. — Значит, Вы просто себя не поняли. Как можно искренне полюбить то, что сокрыто во мраке незнания? Откройте сердце для самого себя, — Фру Хове закончила фразу, но вдруг спешно добавила, вновь подняв указательный палец в воздух. — Только не истязайте себя идеей о необходимости стремления к совершенству, мой дорогой друг. — Если не стремиться к идеалу, — обреченно заметил Дино, — зачем же тогда жить? Женщина молчаливо улыбнулась и прикоснулась к кирпичной обложке. Ангел проследил за ее движением и устремил глаза к доброму, светлому лицу. — Для любви? — Для любви, — мягко заключила она.