Сегодня тот самый день

Тэхён вернулся примерно через минут сорок. По пути не обошёл вниманием соседскую дверь: старательно стучал в неё, терзал звонок, а после сосредоточенно прислушивался к происходящему внутри. Но, кроме глубокой тишины, расслышать ничего не удалось. Судя по всему, соседи ещё не объявились. Очень жаль, ведь Тэхёну так хочется поскорее передать им одно тяжкое бремя, несправедливо навешанное на его плечи. То самое «бремя», как и ожидалось, из его квартиры никуда не делось — сидело в комнате прямо у стены, согнув ноги в коленях и угрюмо насупившись. Тэ игнорирует его присутствие, скинув обувь у порога и тут же следуя на кухню. Чонгук одним глазом следит за его перемещениями и действиями: на барную стойку приземляется белая коробка — очевидно, с пиццей; на стул приземляется пакет — в нём-то хозяин дома и копается продолжительное время, перемещая покупки в холодильник. Взгляд цепляется за бутылку виски в его руках — Чонгук приподнимает брови, тихо хмыкнув. Тэхён долго думает, глядя то на своё высокоградусное приобретение, то на полки холодильника, почёсывая при этом подбородок. Закончив с напряжёнными мыслительными процессами и поколебавшись ещё несколько мгновений, заталкивает бутылку в морозильную камеру. Гук закатывает глаза, вздыхая, и всё-таки нарушает обоюдное молчание первым. — Температура хранения виски — от пяти до пятнадцати градусов выше нуля. — Тебя забыл спросить. — Резкие перепады температуры могут повлиять на вкус. Также хранить напиток предпочтительно в вертикальном положении. — Поразительно! — Тэ оставляет своё занятие и поворачивается к источнику звука, глядя с иронией. — До чего же начитанная нынче пошла алкашня. Прежде чем нажраться до потери человеческого облика и валяться по углам, ты досконально изучил всю теорию. — Я просто работаю в баре, — невозмутимо объясняет «алкашня». — Точнее, подрабатываю. А вообще, я учусь на машиниста. — Безумно интересно, — отвечает Тэхён, демонстративно отвернувшись обратно к холодильнику. — Неужели я так сильно похож на человека, который мечтает узнать факты из твоей биографии. Чонгук улыбается, отчего невольно складывается впечатление, будто ему доставляют сплошное удовольствие эти насквозь пропитанные сарказмом и колкостями фразы. — Пф, какой из тебя машинист! — продолжает остряк. — Мне уже заранее жалко тех людей, которым не повезёт сесть в твой поезд. — И почему же ты обо мне такого невысокого мнения? Тэхён не сдерживает громкого смешка, сложив руки на груди. — Действительно, почему же? Очень странно. — Я просто жертва обстоятельств, — поясняет Гук, с большим интересом наблюдая за каждым движением собеседника. — Я пью редко, поэтому от большого количества алкоголя меня просто вырубает. Ну, а мои друзья — большие любители пошутить… — Слушай, машинист, — перебивает Тэ, а его взгляд за мгновение меняется с насмешливого и пренебрежительного на серьёзный и злой. — Тебе не кажется, что ты здесь изрядно засиделся? Может, пора помочь тебе найти выход из этой квартиры? — А зачем мне уходить? Ты ведь ничем больше не занят и никуда не торопишься. Я могу и тут подождать, пока мои друзья вернутся в квартиру. Руки Тэхёна автоматически сжимаются в кулаки. Хочется вслепую нащупать первый попавшийся тяжелый предмет и запульнуть его этому воплощению наглости в человеческом обличии прямо в голову. — Ты можешь подождать их и в подъезде, — цедит сквозь зубы. — Вот так бесцеремонно засесть в чужой квартире — это как минимум невоспитанно. — А избивать беспомощных людей и выгонять на ночь глядя в холодный подъезд это воспитанно? — Ты испортил мне вечер и, возможно, жизнь. За подобное полагается гораздо более суровое наказание, — сообщает Тэхён, сменив гнев на надменное равнодушие, и спокойно усаживается за стойку. — Ты даже сейчас продолжаешь доставлять мне неприятности. Из-за твоего пустого трёпа моя пицца почти остыла. — С этими словами он пододвигает к себе коробку и открывает, вдыхая аромат блюда. — М-м-м… Раз уж все планы рухнули, то ничего больше не остаётся, кроме как хорошенько наесться, а потом хорошенько напиться. Это единственное, что способно хотя бы немного утолить мою печаль. — Даже не поделишься? — С чего это вдруг? Ты и так уже съел целую порцию рамёна. С голода теперь точно не умрёшь. Чонгук смотрит чуть искоса и с огоньком в глазах, словно прекрасно понимает, что Тэ хочет поиздеваться, но сам почему-то совсем не прочь поиграть в эту игру. Он пыхтя поднимается с пола, перемещаясь поближе к вредному хёну, усаживаясь на высокий стул напротив него. А Тэхён тем временем с небывалым наслаждением и возгласами типа «так вкусно, просто потрясающе» поглощает свой ужин, запивая холодной колой из стакана. — Может, хотя бы кусочек дашь попробовать? — И глядит безотрывно, вот только не на еду, а на бесстыжее лицо жующего. Бесстыжее и, как назло, очень красивое. И даже если бы Чонгук не ел три дня, он вряд ли бы смог сделать выбор в сторону пиццы. Тэ подносит к его рту свой кусок, но откусить так и не даёт, лишь подразнив и тут же забрав назад. Громкий хохот сопровождает сей безжалостный поступок — он так выразительно смеётся, широко улыбаясь, что несчастный безрукий гость и сам невольно тянет вверх уголок рта, словно издеваются тут вовсе не над ним. Словно происходящее не доставляет ему ничего, кроме упоительного наслаждения. — Может, хотя бы глоток колы? Очень пить хочется. — Увы, мне и самому мало. Ты обойдёшься. С этими словами заносчивый хозяин дома продолжает свою трапезу, а Чонгук с хитрым блеском в глазах не перестаёт за ним внимательно наблюдать. — Вот если бы я, например, пригласил парня на свидание, — помолчав, снова подаёт голос он, лукаво приподняв бровь, отчего радостное выражение лица Тэ невольно даёт трещину, а жевательный процесс сам собой замедляется. — То я бы ждал его хоть до полуночи, если бы возникла необходимость. Тэхён старается держать марку, надменно усмехнувшись и не отвлекаясь от своего занятия. Какой-то там разрисованный пьяница не сможет задеть его своими колкими словами, пусть даже не старается. Но Гук, видимо, не намерен сдаваться так просто, продолжая: — Но вот Богоми-хён, — старательно выделяет интонацией, отчего у Тэ кусок встаёт поперёк горла. — Почему-то не стал тебя дожидаться. Интересно, в чем же причина? — Ты что, подслушивал мой разговор? — Чтобы подслушать, достаточно было иметь уши. Или мне надо было их пятками заткнуть? У тебя даже двери в ванной нет. Тэхён криво улыбается, изо всех сил удерживая надменность на лице. — Представь себе, у людей бывают дела, — отвечает, всё ещё стараясь не выдавать раздражение — слишком жирно будет этому машинисту наслаждаться тут его слабостью. — Разве могут быть дела более важные, чем человек, который тебе небезразличен? Челюсти всё сильнее сжимаются. Ответом служит предупреждающе-озлобленный взгляд, пробирающий насквозь, но Чонгука это, очевидно, нисколько не смущает. — Он что, даже не поинтересовался, что у тебя произошло? Что это за кавалер такой. Ведь для опоздания должны быть причины. Вдруг с тобой случилось что-то серьёзное? — Даже если бы он поинтересовался, я бы никогда в жизни не рассказал, — злобно цедит. — Ой, Богоми-хён, знаешь, я тут впустил в квартиру незнакомого полуголого мужика, а теперь никак не могу выгнать! Как бы прекрасно это прозвучало. После такого я бы точно его больше никогда не увидел. — Ты же помог человеку в беде, а это, наоборот, заслуживает уважения. Или у Богоми-хёна какие-то другие понятия о хороших поступках? — Чонгук гаденько лыбится, с неподдельным удовольствием наблюдая, как глаза собеседника постепенно наливаются яростью. — Богоми-хён не относит к понятию «человек» аморальных личностей. Ему нет дела до подобных индивидуумов и их проблем. Просто насрать. — А до твоих проблем ему есть дело? — насмешливо приподнимает бровь. — Или, может, на тебя ему тоже насрать? Складывается именно такое впечатле… Договорить не удаётся, так как всё содержимое Тэхёнова стакана неожиданно прилетает разболтавшемуся гостю в лицо. Тот от неожиданности вздрагивает, тут же замолкнув и растерянно замерев на пару секунд, а потом щурится, стараясь проморгаться и облизывая стекающую по губам пузырящуюся жидкость. — Спасибо, конечно, хён, но когда я просил колы, я не это имел в виду. — Ты создаёшь слишком много шума для того, кто бесцеремонно расположился в чужом доме без согласия на то его хозяина, — отвечает Тэ, ухмыльнувшись и одарив его высокомерным взглядом победителя. — И слишком много умничаешь для того, у кого на лбу написано «чмо». Чонгук тихо смеётся, сдавшись. Что ж, он явно недооценил соперника. Тэхён достаёт из коробки новый кусок пиццы и с актёрски преувеличенным наслаждением откусывает, продолжая дразниться и добавляя напоследок: — Извиняться не буду. — Хорошо. Но тебе же самому и придётся помогать мне умываться. — Даже не подумаю. Можешь ходить так сколько угодно. Поверженный и облитый липкой колой боец затихает, угрюмо ссутулившись и надув губы. Тэ обновляет свой стакан с колой и медленно дожёвывает кусок пиццы, хотя уже не лезет. Находиться в тишине гораздо приятнее, чем слушать раздражающий бред какого-то недоумка, но счастье длится недолго. Не проходит и десяти минут, как он снова раскрывает рот. — У тебя есть ещё матрас? — неожиданно выдаёт, кивнув в сторону лежащего на полу футона. — Ага, конечно, — язвит Тэ, указывая рукой на пустую комнату. — Полно. Выбирай любой. — Я что-то совсем с тобой выбился из сил, хён. Да и рук уже не чувствую совсем, как и спины. Мне бы прилечь, отдохнуть. Раз твоя кровать пока свободна, может, я ею воспользуюсь? — интересуется Гук, состроив невозмутимое лицо, будто говорит о совершенно обыденных вещах. У Тэхёна аж челюсти цепенеют от услышанного, не давая дожевать то, что он уже откусил. — А ты ничего не перепутал, машинист? Тебе тут не гостиница. Наелся, поссал в мой унитаз, испортил мне вечер, вытрепал невероятное количество нервов, а теперь ещё и на мою кровать претендуешь? И это после всех углов в подъезде, где ты успел поваляться? Не смей даже думать о приближении к моей идеально чистой постели. — Вообще-то да, хён, ты прав, — бормочет в ответ гость, наклоняя голову и осматривая себя. — Я бы с удовольствием душ принял. Вот только как мне это сделать, если я даже раздеться сам не могу. Разве что ты мне поможешь, хён. — И смотрит с вызовом, наслаждаясь нарастающим возмущением собеседника, которое выдавали стремительно округляющиеся глаза. — С дуба рухнул? Ничего я делать не собираюсь, — категорично отрезает. — Даже с места не сдвинусь. Мне и так сполна хватило на сегодня впечатлений. — Хён, — не унимается Чонгук, склонив голову набок. — Но ведь я без тебя никак не справлюсь. — Мне как бы вот, знаешь… — Тэ язвительно улыбается. — Читай по губам: аб-со-лют-но по-хуй. — И что же мне теперь делать? — Хм, ну не знаю. Может, заткнуться? И сидеть максимально тихо и незаметно? Радоваться, что тебя до сих пор не выгнали вон? Гость вновь обмякает на стуле — разочарованно, словно растеряв последние надежды на успешный исход всего задуманного. Жестокий и равнодушный хозяин дома заканчивает с трапезой, опустошая стакан с колой в качестве финального штриха, а после перемещается в комнату, вновь закопавшись в коробках с вещами и с головой уйдя в свои дела. Вскоре слышится телефонный звонок, и Тэ, с грустью глянув на определившийся номер, принимает входящий. Звонит приятель с работы. — Привет, Хо, рад тебя слышать. — Хотя по виду и не скажешь. Наконец, Тэхён находит под грудой одежды и различной утвари искомую вещь — маленький проектор в форме кубика. Он присаживается на край футона, рассматривая его и одновременно продолжая разговор. — Сказать честно, рассказать совсем не о чем. Всё обломалось, я никуда не ходил с Богоми-хёном. Ты даже не представляешь, что произошло! — Отвлёкшись на звонок коллеги, Тэ даже забывает про причину всех сегодняшних неприятностей, не следя за его перемещениями. — Если я расскажу, ты не поверишь. Такого пиздеца даже во сне кошмарном не увидишь, не то что в реальной жизни, — жалуется он. — В понедельник при встрече поведаю эту охуительную историю. По телефону и не рассказать во всех красках. До ушей доносится неясный шум, отчего Тэхён вздрагивает, вытянув шею и осматриваясь вокруг: злополучного машиниста не наблюдалось в зоне видимости — не иначе, как именно он являлся причиной непонятных звуков со стороны ванной комнаты. — Да нет, со мной всё в порядке, не переживай. По крайней мере, в физическом плане. О душевном состоянии такого не скажешь… — Неожиданно прерывается, убрав от уха телефон и прислушиваясь более тщательно. Слышится шипение воды. Да без сомнений, этот полудурок открыл воду, но как? — Так, погоди, Хо, не отключайся. Он подскакивает с места, рванув в сторону ванной, и впервые с момента покупки квартиры радуется, что в этой комнате до сих пор не установлена дверь. — Какого х… — только и выдыхает Тэ, приоткрыв рот от увиденного, и спустя пару секунд выговаривает в трубку: — Слушай, Хо… Я, пожалуй, тебе позже перезвоню. Отключившись от разговора и сложив руки на груди, он молча наблюдал за происходящим, обессилено склонив голову к дверному косяку. Шипение воды слышится из душевой кабины, а за матовыми её стёклами — силуэт одного придурка, забравшегося внутрь. Тэхён уже не знает, плакать или смеяться. — Что же ты творишь, кусок дебила? — Он подходит ближе, отодвигая дверцу, стараясь держать по максимуму грозное выражение на лице, но от увиденного хочется просто заржать, так как сил злиться на это чокнутое создание у Тэ уже не осталось. — Эй, хён, — недовольно хмурится содержимое душевой кабинки. — Неприлично так врываться, когда человек тут моется. «Моется» — это он, видимо, имеет в виду «просто стоит под струёй воды, лыбясь во все зубы, будто пять минут назад выиграл эту жизнь». Тэхёну приходится отвернуться, чтобы сохранить строгий вид, потому что сдерживать смех становится едва возможно. — О боги, какой же ты дурной… — Качает головой, прикрыв глаза ладонью. — Просто фантастический придурок. — Видишь, хён, я и без тебя сумел справиться, — с необъятной радостью на лице произносит «придурок», кивая на рычаг смесителя. — Даже воду смог открыть. Даже горяченькую прибавить. — Ага, достойно восхищения. Вот только одну маленькую деталь ты упустил: прежде, чем принимать душ, нужно раздеваться. — Не спорю, с этим вышла небольшая оплошность, — соглашается Чонгук, осматривая насквозь сырые элементы одежды, что были до сих пор на нём. — Но я всё равно рад, что освежился. Теперь ты уже не сможешь сказать, что я слишком грязный для твоей кровати. — Что за бред умственно отсталого ты несёшь… — А что? — с задором в глазах продолжает источник бреда. — Ты ведь говорил, чтобы грязный гость никогда не приближался к твоей постели. Про мокрого гостя ты ничего не говорил. — Дурак, — уже совершенно беззлобно выдаёт измученный хозяин. — Ну и что мне теперь с тобой делать? Тэхёну ничего не остаётся, как самостоятельно расхлёбывать последствия, чтобы не позволить «мокрому гостю» превратить всю его квартиру в сплошную лужу. Он строго-настрого запрещает Гуку двигаться с места, прямо в кабинке стягивая с него все вещи, на которых не осталось ни единого сухого места. Отвернувшись, Тэ брезгливо морщился, стараясь не кидать взгляды на обнажённые участки тела, вслепую обтирая его полотенцем — без особого тщания, лишь бы вода не лилась. Чертыхаясь и проклиная ходячую проблему самыми последними словами, хозяин жертвует собственные шорты, найденные в пакете с вещами, лишь бы только меньше созерцать открывшиеся взгляду места, так и просящие, чтобы на них посмотрели. Что уж поделать, в любой ситуации Тэхён был и остаётся ценителем красивых мужских тел, и если всё сложено как надо — глаза сами липнут, ведомые любопытством. А у машиниста всё было как надо — чего уж греха таить. И спереди, и сзади — природа была щедра, когда награждала его телом. Чего не скажешь о мозгах… — Хён, а это что такое, — внезапно щурится тот, кивая в сторону навесного шкафчика над раковиной, одна дверца которого была приоткрыта. — Это же не то, о чём я думаю? — Что? О чём ты вообще? — непонимающе хмурится Тэ, заканчивая манипуляции с обтиранием гостя и с трудом отдирая глаза от его рельефного торса. — Уму непостижимо! — Чонгук наигранно цокает, сделав шаг к раковине для лучшего обзора. Тэхёна прошибает волной кипятка от макушки и до пяток, когда до него наконец доходит, о чём толкует этот машинист. Кончики ушей как по щелчку становятся бордовыми. Он поднимает вверх указательный палец, прошипев с максимально устрашающим видом, на какой только был способен: — По-шёл вон, — медленно, чеканя каждую букву. Но любопытный нос уже едва ли не внутри шкафчика, где хранились, как назло, сугубо личные Тэхёновы вещи. В частности, ярко-розовый силиконовый фаллоимитатор. — Хён, это что же получается, — со смешком. — Ты же только вчера переехал. У тебя даже тарелки на кухне по полкам не разложены, а член резиновый уже на своём месте. Даже зубную щетку ещё в стаканчик не поставил, но уже успел оттарабанить себя этой штукой в задн… У чрезмерно любознательного гостя так и не получается закончить предложение — на него сыплются беспорядочные хлёсткие удары: по лицу, по макушке, по груди и плечам. Разъярённый владелец шкафчика щедро обсыпает его тумаками — во все места, куда можно было дотянуться, а в завершение наказания хватает прямо за шею, прижав спиной к холодной стене. — Знаешь что, машинист, — выдыхает Тэ прямо в его лицо, что, несмотря ни на что, сохраняло довольную хитрую ухмылку, будто проигравшему доставляло сплошное удовольствие быть поверженным. — Я тут один живу, мне стесняться некого. Складываю свои вещи где хочу, делаю что хочу, ясно? Ещё хоть одно дебильное слово, произнесённое твоим голосом, услышу — отбитыми яйцами ты точно не отделаешься. — Да ладно тебе, хён. Я же просто пошутил, — мямлит тот, зажатый между стеной и рассерженным хозяином дома. — Шутить — это не твоё. Ты же машинист, а не юморист. Вот и помалкивай в тряпочку, иначе выкину в подъезд прямо в мокрых шмотках. — Тэхён убирает руку, наконец освобождая провинившегося. — И это в лучшем случае. В худшем — вылетишь отсюда в чём мать родила. — Хён, когда ты так злишься — у меня аж кровь в жилах стынет. — Завали. Тэ одаряет его испепеляющим взглядом, буквально прижимающим к полу, и тут же покидает ванную комнату. Гук использует этот момент, чтобы расплыться в улыбке, приправленной тихими смешками, что так и рвались наружу весь разговор, но страх расправы от грозного хёна всё же был сильнее. Увы, вдоволь похихикать не удалось — Тэхён вернулся спустя полминуты, сжимая в руке какие-то вещи. — Чего застыл, как окаменелость? Вали отсюда. Мне теперь тоже необходимо принять душ! Чонгук послушно освобождает помещение, с любопытством оглянувшись перед выходом. — Даже не думай подсматривать! — И в мыслях не было, хён. Гость послушно удаляется в комнату. Нерешительно присаживается на край Тэхёновой постели, всё ещё опасаясь получить за эту проделку нагоняй. Не подсматривает, как и было велено, но голова сама поворачивается в сторону ванной, уши сами прислушиваются к происходящему. Долго ждать хозяина не приходится — он появляется буквально спустя пятнадцать минут, что-то бурча себе под нос про «чёртовы мокрые тряпки», из-за которых пришлось завести стирку. Негромкий шум стиральной машинки действительно распознавался слухом, подтверждая его слова. Гук, словно намертво примагниченный, не спускает с него глаз: на Тэхёне тёмно-бирюзовая шёлковая пижама, от контраста с которой его осветлённая макушка кажется ещё светлей; лицо очищено от макияжа, а на голове снова та повязка с бантиком. Он достаёт из холодильника заветную бутылку, захватив заранее найденный стакан с толстым дном, и усаживается на противоположном от Гука краю футона, расставив всё на полу у ног. Прежде чем начать разговор, он наливает себе полстакана виски и делает несколько крупных глотков, сморщившись от крепости напитка. Брови наблюдающего за каждым его движением Чонгука невольно приподнимаются. Отставив напиток в сторону, Тэ на коленях проползает до коробки с вещами, стоящей у стены — что-то ищет внутри, пока Гук всеми правдами и неправдами умоляет себя оторвать взгляд от его удачно обтянутых шёлковыми штанами округлостей. Тэхён стоит в этой позе достаточно долго, будто нарочно издеваясь, но, найдя необходимую вещь, сразу же возвращается на кровать, усаживаясь в позу лотоса. А Чонгук наконец возвращается в реальность. — Время уже почти десять, — нарушает тишину Тэ, открывая круглую баночку с кремом и быстрыми точечными движениями нанося его на лицо. — Твои друзья явно не спешат возвращаться домой. Гук помалкивает, с интересом созерцая его занятие. Тэхён продолжает: — А ты, в свою очередь, явно не похож на того, кто сильно этого ждёт. — Он поворачивается к собеседнику, с подозрением сощуриваясь. — За весь вечер ты ни разу не сходил и не проверил, а вдруг они уже давно дома? — Думаю, мы услышим, если они придут, — тихо отзывается гость. — Ха, с чего? У нас что, стены картонные, или они с оркестром передвигаются? Чонгук снова отмалчивается, хлопая глазами. — Что ж, не переживай на этот счёт. Я оставил им записку. Попросил сразу по прибытии заглянуть в соседнюю квартиру и забрать одну вещь, — выделяет интонацией, высокомерно глянув, — которую они случайно потеряли, а я, к большому сожалению, нашёл. — Написал «верну за вознаграждение»? — добродушно улыбается Гук, пропустив колкости мимо ушей. — Вознаграждение, видимо, должен платить я. Чтобы они тебя в конце концов отсюда забрали. — Он снова поворачивается к машинисту, пустив в него пару зрительных молний. — Надеюсь, ты не думаешь, что останешься здесь на ночь? Как только я лягу спать, тебе придётся покинуть квартиру. Я и так помог тебе достаточно. Продолжишь ожидание по ту сторону моей двери. Могу одолжить тебе плед, если так боишься холода. — С этими словами он опрокидывает свой стакан, залпом выпивая остатки. — Чего вылупился? Это разгон, — поясняет. — И вообще, разговаривать с тобой на трезвую голову становится просто невозможно. Тэхён уходит в свои дела: закончив с кремом, принимается за проектор — долго возится, настраивает и комментирует происходящее крепкими словцами. Чонгук в таких делах неплохо разбирается и мог бы помочь, но лишний раз раскрыть рот, начав умничать, так и не решается. Уж очень опасается гнева сурового хозяина дома. Воображение невольно рисовало страшные картины предстоящей ночи в холодном пустом подъезде. Гук содрогался, стараясь прогнать из головы эти мысли. Он сидел на месте, практически не шевелясь и не дыша, пока Тэ возился с проектором, телефоном и колонками. — Двигайся, — произнёс тот, когда со всеми проблемами было покончено. — Я не собираюсь из-за тебя ютиться на собственной кровати. Гук покорно следует приказу и компактно усаживается в самом углу у стены, подтянув колени к груди и стараясь занимать по минимуму места. На то, чтобы разлечься, как он мечтал, не хватало смелости — каждое новое замечание сводило к нулю шансы того, что хозяин может помиловать его, не выгнав ночевать за дверь. Тэхён гасит свет в комнате, оставив только подсветку потолка вдоль кухонных шкафов — не слишком светло, но и не абсолютная тьма. Долго пытается усесться поудобнее, и так и сяк подкладывая подушку под поясницу, а бутылку со стаканом умещает на полу возле, создав тем самым все условия для прекрасного времяпрепровождения. И только один прокол был в этой идеальной картине — глаза машиниста, как две плошки блестящие в темноте. Пялится, даже не моргает совсем, будто ему за это деньги платят. Тэ нарочно поворачивается к нему и, подперев подбородок ладонью, пристально смотрит в ответ. — Играем в гляделки? — несмело лыбится Чонгук. — Играем в «Оцените по шкале от одного до десяти, насколько сильно вас раздражает собеседник». — Тэхён качает головой и закатывает глаза так, будто его усталость от этого вынужденного общения уже достигла недопустимых пределов. — У меня где-то сто. Он неожиданно поднимается с постели, так и не отыскав окончательно наиболее удобную позу, и снова отправляется на поиски какой-то очень необходимой, судя по всему, в этот момент вещи. Искомое находится быстро — в его руках возникает небольшая прямоугольная пластиковая коробка, напоминающая аптечку. Тэ открывает её, долго возится, копается, гремя и шелестя содержимым, после чего резко перемещается обратно на футон, усевшись на колени прямо напротив растерявшегося машиниста. Ожидать от хёна можно было что угодно — вполне вероятно, что он мог заклеить глаза гостя пластырем, чтобы тот перестал так смотреть — и это в самом безобидном случае. А что? Чонгук бы даже не удивился. На всякий случай он крепко зажмуривается, готовясь к худшему, но, вопреки ожиданиям, ничего ужасного не происходит — разве что в нос ударяет резкий запах спирта, а лба касается что-то влажное и прохладное. Зажав пальцами его подбородок и смахнув в стороны всё ещё слегка влажные пряди волос, Тэхён принимается оттирать разрисованное лицо ватным тампоном, надув губы в крайнем недовольстве. — Я, конечно, не знаю, — бурчит. — Может, ты всё время так ходишь? В таком случае прости. Нарисуешь потом заново. У меня уже сил нет смотреть на твою клоунскую физиономию. Гук даже не в силах отвечать на остроты: он на мгновение теряет дар речи от такого щедрого жеста, от неожиданных прикосновений, от дыхания хёна, ощущаемого кожей. — Вдруг хотя бы так ты будешь бесить меня немного меньше? Попробовать стоит, — продолжает остряк, пока Чонгук, используя момент, внимательно разглядывает его вблизи. Гладкая кожа, густые ресницы, родинки, мягкие губы — до чего же несправедливо, что такому красивому человеку достался такой скверный характер. — Хён, — шепчет осторожно, чтобы не мешать процессу. — Может, ты в порыве доброты и наручники с меня снимешь? Наверняка же у тебя есть напильник или какой-нибудь острый предмет. Иначе у меня руки в скором времени отвалятся. — Ха, нашёл дурачка. Неужели ты думаешь, что я, будучи в здравом уме, стану освобождать такого, как ты, пока мы находимся в одном помещении? Я бы не сделал этого, даже если бы ключ от твоих наручников лежал у меня в кармане. — Неужели я такой страшный, хён? — Конечно. Ты себя в зеркале-то видел? Настоящий неадекват. Кто знает, что у тебя на уме? Тюкнешь мне по башке и обчистишь квартиру. — Боишься, что украду твой резиновый член? — игриво смотрит, снова растягивая лыбу, но веселье длится недолго — Тэ тычет мокрой ваткой ему прямо в глаз, вынуждая морщиться и беспомощно шипеть. — Хё-ё-ён… Что же ты творишь? Щиплет! — Ничего страшного. Заслужил. Закончив с лицом, Тэхён не оставил без внимания и грудь с плечами, тоже пострадавшие от фломастера. Взгляд своевольно мажет по татуировкам, ибо любопытство никто не отменял, к тому же Тэ всегда был поклонником красивых тату. Однако, демонстрировать свою заинтересованность перед машинистом было ниже его достоинства. — Нравится? — подаёт голос тот, даже на половину секунды не переставая за ним следить. — Пф, «ты» и «нравится» — понятия несовместимые. Чонгук многозначительно ухмыляется. — Тебя что, вместо раскраски использовали? — недовольно ворчит Тэ, разминая уставшую от процесса ладонь. — Наверное. Я ничего не помню. — Пьяница. — Это говорит человек, который пьёт виски залпом. — Я хотя бы потом нигде не валяюсь, кроме своей кровати. — Хён, — резко занизив голос, с некоторой ноткой таинственности произносит Гук, облизнув губы. — Скажи честно. Если бы не я, ты, наверное, уже давно достал бы с полочки своего розового дружка? — Я сейчас эту ватку запихну тебе в рот и заставлю проглотить. — Ты поэтому меня прогнать хочешь в тёмный холодный подъезд? Чтобы я не мешал тебе развлекаться? — Так, всё, акт доброты окончен. — Тэхён толкает его в грудь, отчего тот валится на спину, не прекращая насмешливо пялиться. — Пойдёшь вон как миленький. А чем я тут буду заниматься — это уже не твоё дело. — Хён, ты же понимаешь, что я буду подслушивать под дверью? — Подслушивай. Я постараюсь вести себя погромче, — корчит издевательскую гримасу, вставая с кровати. Чонгук сглатывает, вмиг растеряв весь озорной настрой. — Зачем ты говоришь такие вещи, хён. Это совсем не смешно. — Захлопнись. Я собираюсь смотреть фильм, и даже не думай мне мешать. С этими словами он убирает аптечку в сторону, а в тишине раздаётся звук бульканья — стакан снова наполнен. Гук лежит на боку, прижавшись к стенке и, казалось, приросши к нему взглядом намертво. Никакой просмотр фильма его точно не интересовал, пока тут прямо в полуметре можно было наблюдать живую и куда более интересную картину. Например, Тэхёна в шёлковой пижаме, размеренно попивающего виски. На стене прямо перед лежащими загорается яркий прямоугольник: начинается какой-то фильм, выбранный хозяином дома. Колонки разносят по комнате негромкий звук, а тот самый хозяин подкладывает локоть под голову для максимального удобства. Чонгук предвкушает как минимум два часа спокойного лежания на кровати с возможностью незаметно наблюдать за хёном, но от начала фильма не проходит и пяти минут, как тот снова подаёт голос. — Ну, рассказывай. — И поворачивает голову к притихшему гостю. — Как докатился до такой жизни? — Ты же фильм хотел посмотреть. — Я этот фильм видел уже три раза. — Тогда почему не включил другой? — Тебя забыл спросить, что мне включать, — закатывает глаза, заново наполняя стакан. Гук даже не заметил, когда он снова успел опустеть. — Этот фильм — мой любимый. Не слишком ли много вопросов? Рассказывай, пока я не передумал слушать. Чонгук качает головой, посмеиваясь. С этим хёном и так-то бесполезно спорить, а уж после двух стаканов виски — тем более. — Да что тут рассказывать. Мы отмечали день рождения самого старшего из товарищей. Я, к сожалению, мало что запомнил с окончания тусовки. Один из друзей кричал, что узнал секрет долголетия и намешивал что-то страшное в бокалах, отчего уносило стремительно. Наша компания очень весёлая и без тормозов, когда дело касается шуток. Собственно, поэтому я здесь. — Он невинно пожимает плечами, улыбнувшись. — Что ж, допустим, они поглумились над тобой, пока ты был в отключке, но бросать в квартире одного, да ещё и в наручниках — это явно перебор, — укоризненно фыркает собеседник. — Да нет, на такую жестокость они, конечно, не способны. Думаю, они непреднамеренно меня забыли. Ведь я проснулся в шкафу — туда, видимо, перед уходом никто не заглядывал. Скорее всего, они решили, что я уехал ещё ночью. — Как ты попал в шкаф, думаю, спрашивать бессмысленно. — Правильно думаешь. — Гук внимательно наблюдает, как Тэ делает очередной глоток, как мокнут его губы, поблёскивая в полумраке, и на автомате облизывает свои. — Этого я не помню. — Ну хорошо, представим, что всё так и было. Но мне непонятно, почему, проснувшись, ты не связался с ними? Ведь у тебя должен был быть с собой телефон, и набрать номер ты бы смог даже закованными в наручники руками. — Конечно, смог бы, хён. Но я проснулся от того, что вот-вот обоссусь. Думаешь, у меня было время на поиски телефона в тот момент? — посмеивается несчастный пленник шкафа. — Я только об одном молился — выбраться из этой квартиры. К счастью, дверь открывалась легко — нажал на кнопку, опустил ручку… А потом мне повезло постучаться к очень доброму и отзывчивому человеку… — Ой, не напоминай ради всего святого. Это был худший опыт в моей жизни, — перебивает Тэ, закатив глаза. — И даже не пытайся подлизываться в надежде остаться здесь на ночь. — Если честно, глядя на то, как ты опрокидываешь стакан за стаканом, мне уже самому становится страшно оставаться с тобой на ночь. Вдруг ты напьёшься и начнёшь приставать ко мне. Тэхён прыскает со смеху так выразительно, что если бы не лежал сейчас, то точно повалился бы на пол, стуча по нему кулаком в истерическом хохоте. — Машинист, ты что плетёшь? — сквозь раскаты смеха. — Ещё не изобрели настолько крепкого алкоголя, чтобы я начал к тебе приставать. — Я настолько непривлекателен? — У Чонгука глаза горят задором, и, несмотря ни на что, он очень доволен, что сумел рассмешить вредного хёна. — Да я тебя даже не рассматривал. Мне и дела нет до чужих мужиков. У меня уже есть предмет воздыхания. — Ах, Богоми-хён, — тянет Гук с ехидцей в голосе. — Конечно, как я мог забыть. Ну что ж, теперь твоя очередь рассказывать. — Что я должен тебе рассказывать? — отворачивается Тэ, пренебрежительно задрав нос. — Кто ты такой, чтобы я делился с тобой своей личной жизнью? — Я-то, может, и никто, но ты сейчас подпил, отчего потянуло на разговорчики, разве нет? Поэтому я предоставляю свои уши в твоё бессрочное пользование. — Я смотрю фильм, не мешай. — Ага, уже минут тридцать как смотришь с большим интересом, не отрываясь, — усмехается. — Отвали. Чонгук глядит с усмешкой и выражением лица а-ля «я вас внимательно слушаю». Если бы мог, подпирал бы щёку ладонью для демонстрации крайней заинтересованности. — Какой же ты надоедливый! — сдаётся Тэхён, легонько толкнув его в грудь. Собственно, для того, чтобы уговорить его, даже не пришлось ничего делать. В его взгляде уже не просматривается былой ясности, поэтому Гук следит с ещё большим любопытством. — Какой рассказ ты хочешь услышать? Меня даже сейчас преследует желание разбить этот стакан об твою голову, когда я припоминаю события минувшего вечера. — Он вздыхает, щедро отхлёбывая из того самого стакана. — Ты хоть понимаешь, что натворил? Я ждал этого момента целый год! Год, понимаешь? Момента, когда Богоми-хён заметит меня, когда окажет хоть какой-нибудь знак внимания! — Он не замечал тебя целый год? Я так понимаю, у Богоми-хёна зрение где-то минус десять? — Будешь перебивать — заклею рот скотчем! — Да я просто уточнил, хён. — Ну так вот… Он меня в упор не видел. Я уже и надежду всякую потерял, как вдруг… — Я что-то сомневаюсь, что ты испытываешь недостаток внимания от парней. Нахрена тогда тебе сдался тот, кому нет до тебя никакого дела? — Много ты понимаешь! — фыркает Тэ. — Богоми-хён не похож на других! Он — возвышенный! — поясняет, для убедительности подняв вверх указательный палец. — И как мне вообще смотреть на других после такого, как он? Чонгук подозрительно морщится. — Что-то я не понял, что значит — возвышенный? На ходулях, что ли, ходит? — Дурак. — Тэхён машет на него рукой. — Я и не рассчитывал, что ты поймёшь. Слишком недалёкий. — Разочарованно качает головой. — Возвышенный — это значит возвышен душой. Это значит умён, воспитан, духовно развит. Его не интересует то, чем интересуются все парни его возраста — пьянки, гулянки, разврат. У него совсем другие интересы. — Всё ясно, — делает вывод машинист, состроив гримасу. — Это значит скучный как девяностолетний дед. Он свой член-то хоть раз из трусов доставал за всю свою возвышенную жизнь? — Это только у тебя одни члены на уме. А возвышенные люди думают о высоком. Гук не сдерживает громкий смешок, за что получает новый тычок в грудь и валится на спину. — Что ты смеёшься? — щурится Тэхён, а фокусировать взгляд становится всё сложнее, как и выговаривать слишком длинные предложения. — Знаешь, какие умные вещи он говорит! Это тебе не в подъезде стоять со спущенными штанами. — Если бы они были спущенными, я бы вообще к тебе не постучался. — Знаешь, какая это редкость, когда человек красивый, обаятельный, но при этом невероятно умный, начитанный… — Возвышенный, — подсказывает Чонгук, которому явно очень понравилось это слово. Или, наоборот, не понравилось. — Он, между прочим, пишет диссертацию. Ты хоть слова такие знаешь? У него все разговоры о науке. Безумно интересно послушать… — Страшно даже представить, насколько интересно. Даже вот зависть взяла, что я этих рассказов никогда не услышу. Может, возьмёшь меня с собой на следующее свидание? Тэ, вошедший во вкус, продолжает, полностью игнорируя вставки собеседника. — Благодаря Богоми-хёну я обрёл стимул меняться. Я теперь совсем не такой, каким был ещё недавно. Никаких больше пьянок, тусовок, случайных связей. — Рот Гука, приготовившегося выдать очередную колкость, так и остаётся открытым. — Я теперь тоже стремлюсь к духовному росту. — В завершение монолога Тэхён залпом вливает в себя практически полный стакан, с грохотом приземлив его на пол. — То-то я и смотрю, — закатывает глаза Чонгук, перекатившись на живот и отвернув лицо к стене, будто данный разговор его изрядно утомил. — Ты после такого стремительного роста уже лыка не вяжешь. — Ещё смеешь что-то там бубнить?! Ты хоть понимаешь, какого шанса ты меня лишил? — всплеснув руками, выкрикивает пострадавший. — Я целый год ждал, и вот настал тот прекрасный день. Богоми-хён сообщил, что в его районе открыли новый парк, и пригласил вместе прогуляться. Только он и я, понимаешь? А ты, животное, всё испортил! А «животное», в свою очередь, не удостаивает Тэхёна никакой реакции, продолжая лежать, уткнувшись щекой в подушку и глядя в стену перед собой. — Эй, чего ты отвернулся? — возмутился тот, тормоша его за плечо. — Ты что, меня не слушаешь? — Я так внимательно слушал про возвышенного Богома, что у меня вот-вот начнётся несварение. Может, расскажешь о чём-нибудь другом? — О чём тебе рассказать, машинист? — Язык говорящего спотыкается уже почти о каждое произнесённое слово, но он, несмотря на это, не забывает обновить свой стакан, расплескав пару капель мимо. — Развалился тут, пользуясь тем, что я немного выпил и подобрел. — Немного, — вторит насмешливый голос из подушки. — Я всегда знал, что моя доброта меня погубит. Надо было гнать тебя взашей. Не мои проблемы — обоссышься ты в штаны или нет. — Хён, раз уж ты так сильно раздобрился, может, сделаешь мне массаж? — Выдаёт лежащий, а на изрядно поплывшем лице Тэ возникает какая-то неясная эмоция, напоминающая удивление. — Ты даже не представляешь, в каком сейчас состоянии мои руки и плечи. — Машинист, да ты… — Он что есть силы толкает наглеца в бок, заикаясь от растущего возмущения. — Да ты охренел! — Да-да, вот так, хён, — мычит тот. — Клянусь, на мне живого места не осталось. — Ну держись! Отставив стакан в сторону, расхрабрившийся хозяин дома ползёт к лежащему гостю, подгоняемый жаждой расправы. Он забирается на него сверху, усевшись прямо на задницу, чего Чонгук явно не ожидал, и от всей души впивается пальцами в плечи, сжимая с такой силой, на какую только был способен. Гук издаёт протяжный вой, вскинув голову назад до хруста в шее, на что безжалостный мучитель только коварно усмехается. — Сейчас я покажу тебе такой массаж, что на всю жизнь хватит впечатлений. — Хён, прошу, только не переломай мне кости, я и так сегодня настрадался… — Я настрадался ещё больше! Тэ долго и старательно терзает плечи провинившегося, да с таким нажимом, что утренних синяков этому говнюку точно не избежать: по мнению Тэ, вполне заслуженных. Бедный Чонгук, совершенно обездвиженный и зажатый чужими бёдрами, только жалобно скулит в ответ на этот акт нечеловеческой жестокости. Вскоре Тэхён забывает про плечи, переключив внимание на закованные в наручники руки — чуть согнутые в локтях, лежащие на обнажённой пояснице. — Эй, машинист, — подаёт голос мучитель. — Это ты настолько усердно за руль держался, что нажил такую бицуху? Он ведёт ладонями по выступающим частям — вниз от плеч, обхватывая пальцами и прощупывая каждый изгиб. Крепкие мышцы отчётливо выделяются под кожей, заставляя Тэхёна, ведомого любопытством и алкогольным опьянением, вновь и вновь повторять свои движения. Чёрт, красивые тела — это его вечная слабость. — В локомотиве нет руля, хён, — сдавленно отзывается Гук, пока увлечённый процессом Тэ продолжает его бессовестно лапать, спускаясь к увитым упругими венами предплечьям и кистям. Он даже кончик языка высовывает от удовольствия — благо владелец мышц этого не видит. — Хён, — пыхтит тот, слегка елозя на месте. — Не делай так, пожалуйста… — Как? — проскользив пальцами по коже вверх, снова задерживает их на самом выпирающем месте. — Вот так? Настоящее исчадие ада. Машинист весь напрягается — Тэ чувствует задницей, как сжимаются его ягодицы, отчего становится ещё потешней. Он преднамеренно ёрзает на нём, наслаждаясь сбитым дыханием жертвы и жалкими попытками извернуться, заранее обречёнными на провал. Наконец, вдоволь навеселившись и, как следствие, выбившись из сил, Тэхён слезает с него, вернувшись к своему прежнему развлечению — стакану с виски. — Какой ты всё-таки неблагодарный, машинист, — произносит с наигранным укором и обидой в голосе. — Я сделал тебе такой прекрасный массаж, а ты снова недоволен. — Хён… — Чонгук поворачивает к нему раскрасневшееся лицо, дышит тяжело и шумно. — Не пей больше. Я реально уже тебя боюсь. Тэ его даже не слышит, пребывая в своём мире — продолжает хлебать из стакана, смеётся над чем-то, одному ему известном, что-то бормочет — бессвязное и едва различимое. — Можешь быть доволен. Теперь в ужасном состоянии не только верхняя часть моего тела, но и нижняя, — снова слышится голос измученного гостя, что беспокойно вертится на кровати, не находя позу, которая его бы устроила. Хозяин дома фокусирует на нём хмельной взгляд, слегка покачиваясь на месте. — О чём это ты, машинист? — подползает ближе, усаживаясь. — Ну-ка повернись на спину. — Ни за что. — Повернись, или я поверну тебя сам. — Хён, дай мне минут десять времени. — Нет. Прямо сейчас. Чонгук нехотя выполняет приказ, понимая, что спорить с пьяным хёном — выйдет себе дороже. Он слегка краснеет, но уже не от напряжения — его стояк, прилично оттопыривающий спереди шорты, было невозможно не заметить даже в полумраке едва освещённой комнаты. Тэхён внимательно осматривает «проблему», затем тянет уголок губ в ухмылке, не предвещающей ничего хорошего. — Как же так, машинист? — произносит хоть и очевидно насмешливым, но в то же время томным и чересчур волнующим тоном, отчего у Чонгука только сильнее кровь приливает к паху. — Ты так быстро завёлся? Я даже не сделал ничего, а твой дружок стоит по стойке смирно. — Давно не было, — пытается оправдаться тот, от стыда отвернув голову к стене. — Физиология. — Давно? Неужели на вчерашней тусовке тебя плохо удовлетворили? — оттенок издевательства в каждой букве. — Кто, по-твоему, должен был меня удовлетворять? Все в нашей компании парами, и только… — И только ты без пары, я угадал? — Тэ ведёт ладонью по его бедру буквально в паре сантиметров от члена, сжимая гладкую ткань шорт. — Почему я не удивлён? — Хён, что ты делаешь? Это совсем не смешно, — умоляюще смотрит. — А так? — Мучитель неожиданно перемещается на выпирающую часть шорт, бесцеремонно коснувшись её кончиками пальцев. — Так тоже нельзя делать? Гук шипит, жмурясь и неосознанно подаваясь навстречу бессовестным прикосновениям. Тэ медленно сжимает его член через ткань, одновременно наклонившись ниже и дыша в самое ухо. От него разит алкоголем и совершенным безумием — Чонгук, у которого с минуты на минуту от всего происходящего остановится сердце, уверен на все сто процентов, что хозяин дома в этот момент абсолютно не отдаёт себе отчёт в действиях. — Такой твёрдый, — шепчет тот, обхватывая его стояк и сжимая ещё раз. — Неужели хочешь меня настолько сильно, машинист? — Если ты сейчас не замолчишь, мне придётся испачкать твои шорты, — еле выговаривает в ответ жертва, сцепив зубы. — Так мне не жалко. Они теперь твои. Дарю, — смеется мучитель, ведя носом дорожку по Чонгуковой шее, дразняще касаясь покрытой мурашками кожи, отчего тот мысленно прощается с жизнью. — Хён, это слишком жестоко. Зачем ты так издеваешься надо мной, я ведь и так уже изрядно расплатился за всё… — Я? Издеваюсь? — Он принимает сидячее положение, нависая сверху, и смотрит с вызовом. Потом зачем-то стягивает с головы повязку, видимо, для пущей сексуальности, и изящно — насколько позволяла изрядно подпорченная алкоголем координация — встряхивает блондинистыми волосами. Чонгук пока не понимает, чего он пытается этим добиться, но от осознания того, что всё это представление показывается только ради него одного, пульс стремится к несовместимой с жизнью величине. — И как у тебя только хватило наглости, — продолжает коварный искуситель, медленно обводя пальцами свои губы, а после проскользив ими по шее вниз, мимо ключиц, и опускаясь в V-образный вырез на шёлковой рубашке. Чонгук следит за его рукой, не моргая. — Ты пришёл в мой дом, пользовался моим гостеприимством, — добавляет, принимаясь медленно расстёгивать пуговицы. — Пользовался моей добротой, — расстёгивает вторую, третью, томно растягивая каждое слово. — Ел со мной за одним столом, — глядит на совершенно окаменевшего машиниста из-под полуопущенных ресниц, закончив с последней пуговицей. — А теперь ещё и смеешь хотеть меня? Он распахивает ночную рубашку, демонстрируя обнажённую грудь. Ведёт ладонью по нежной коже, прихватывая по очереди кончиками пальцев мягкие бордовые соски. — Я тебе так сильно нравлюсь? — С наслаждением гладит себя, пока Гук совсем не дышит. Ползёт по животу вниз, подцепляя пальцем резинку собственных штанов. — Наверное, очень хочешь прикоснуться? — С наигранной грустью на лице прикусывает губу. — Эх, как жаль, что ты не можешь этого сделать. У несчастного Чонгука в голове — сплошной мат и ни одной полноценной мысли. Скорее всего, вся существующая в его организме кровь прилила в этот момент к паху, напрочь лишая мозг способности функционировать. Глаза не видят ничего, кроме абсолютно пьяного и бессовестного хозяина дома, продолжающего гладить себя с самым пошлым и возбуждающим на свете видом. Происходящее сводит с ума. Гук хочет кончить сильнее, чем дышать. — Хён, пожалуйста… — скулит, готовый заплакать. Дёргается, словно надеется разорвать сковывающие его наручники, но, увы, все попытки освободиться не приводят к результату и только веселят мучителя. — Что? — тот наклоняется, вплотную приблизившись к лицу. — Что пожалуйста, машинист? — Не дразни меня, я очень хочу кончить… — Правда? Он скользит ладонью по дрожащему Чонгукову животу, пока тот выгибается всем телом навстречу, в отчаянии откидывая назад голову. — Возьми его, хён, прошу… Я сейчас свихнусь, честное слово… — Что ты там бубнишь? — выдыхает прямо в ухо. — Говори громче. — Возьми… — Что взять? Я не слышу. — Возьми мой член… Тэ довольно улыбается, слегка прикусив его мочку. — Хочешь, чтобы я подрочил тебе? — насмешливо шепчет, одновременно проникая пальцами под резинку его шорт. — Но ведь я с недавних пор возвышенный, ты забыл? Я не дрочу незнакомым мужикам. — Тэхён… — Гук едва не плачет, ёрзая и подтягиваясь навстречу дразнящей руке. — Можешь не дрочить, просто возьми его в руку… — А ты мне что? — Что угодно. — Например? Весь мир к моим ногам за то, чтобы я обхватил пальцами твой член? — Всё что угодно, хён. Прошу, давай же… Тэхён без всякой спешки стягивает его шорты на бёдра, освобождая член. Рассматривает с нескрываемым удовольствием, томно и издевательски ходит вокруг да около, наслаждаясь нетерпеливым пыхтением своей жертвы. — Всё что угодно, говоришь? — выговаривает, наконец обхватив член двумя пальцами и оголяя влажную головку. — Как жаль, что у тебя нет совсем ничего, что было бы мне интересно, машинист. Но тебе несказанно повезло, что сегодня я очень добр и очень пьян. С этими словами он укладывается рядом во весь рост, мокро уткнувшись губами в шею, и более интенсивно сжимает чужой пульсирующий орган, выполняя просьбу. Для Чонгука время замирает, а тело словно перестаёт слушаться своего хозяина: всё, что имеет значение — это умелая рука с длинными пальцами снизу, и только ей Гук хочет принадлежать, отчаянно толкаясь в обхватившую его член ладонь. Он стонет так громко и эмоционально, прогибается от нетерпения так несдержанно, будучи не в силах думать о стеснении, что Тэ невольно закусывает губу от удовольствия. Он приподнимается, дышит прямо в глухо стонущий рот, но не целует, нагло улыбаясь на все жалкие попытки машиниста дотянуться до его губ. — Хён, если ты меня поцелуешь, — шепчет, задыхаясь от стонов. — Я кончу в ту же секунду. — Машинист, в своём ли ты уме? Я не стал бы тебя целовать, даже если был бы в десять раз пьянее, чем сейчас, — бессовестно ухмыляется. — Поцелуи — это слишком личное. — А потеребить меня за свистульку — это совсем не личное, да? Тэхён со всей силы сжимает «свистульку», отчего Чонгук протяжно вскрикивает, конкретно летя крышей от неоднозначных ощущений. — Если хочешь кончить, лучше заткнись. От хёна пахнет дикой смесью из какого-то сладковатого геля для душа, шампуня и чертовски стойкого одеколона, не успевшего выветриться с вечера, но наиболее отчётливо несёт алкоголем, однако даже этот пункт не мешает Гуку сходить от него с ума. Хён потрясающий — красивый и сексуальный, способный выбить почву из-под ног одним только взглядом, и Чонгук уже давно сбит и повержен — в прямом и переносном смысле. — Хён, ты даже не представляешь, что я сделал бы с тобой сейчас, не будь на мне наручников. — Зачем мне это представлять? Ведь наручники всё ещё на тебе, а значит, только я могу делать с тобой всё, что захочу. От каждого дразнящего слова мутнеет в глазах всё больше. Гук нетерпеливо толкается в его руку, но Тэхён издевается: расслабляет пальцы, выпуская член под обессиленное хныканье его владельца и не позволяя тем самым подойти к пику, а после снова сжимает что есть сил, заставляя жертву шипеть и извиваться. И Чонгук никак не может понять, в раю он или в аду. Тэ мягко кусает его подбородок, дышит шумно, мажет губами, опускаясь вниз по чувствительной шее. Чонгук откидывает голову назад, готовый позволить ему всё и даже немного больше. А мучитель приподнимается, заглядывая в его лицо, покрытое испариной. — А это тебе на память обо мне, машинист, — с этими словами он смачно засасывает участок кожи чуть выше ключицы, одновременно сжав головку в своей ладони. Чонгук громко кричит, рычит даже, в последний раз толкнувшись навстречу, и кончает интенсивными толчками на собственную подпрыгивающую в беспорядочном дыхании грудь. — Блять… Хён… Хён… — стонет, прикрыв веки и крутя головой на подушке. О-ху-еть. За двадцать два года своей жизни он никогда даже не думал, что от простой дрочки может быть столько удовольствия. Однако, если рядом с тобой лежит самое потрясающее божье творение, слово «просто» вообще неуместно. Тут больше подходит «волшебно» или «потрясающе». А то самое творение тем временем медленно выпускает изо рта его кожу, любуясь чётким бордовым засосом, пока Гук едва в космос не улетает, пытаясь губами ухватить хотя бы крошечную порцию воздуха, и медленно обмякает всем телом. И несколько минут они молча лежат. — От тебя одни неприятности, — нарушает повисшую тишину Тэхён, оглядывая испачканную в сперме ладонь. Он поднимается при помощи чистой руки — к слову, не без труда, и совершенно заплетающейся походкой следует в направлении ванной. Оттуда слышится шум воды, грохот — видимо, хён что-то уронил или споткнулся о собственные ноги, а вскоре его силуэт снова появляется в дверном проёме. Он долго бродит по квартире, что-то бормоча под нос. Чонгук же пока не способен ни на какое-либо движение, ни на слово, ни даже на простую мысль. Тэхён возвращается в кровать с салфетками — обтирает лежащего со словами: «Ты не заслуживаешь такого хёна, как я», и даже шорты ему заботливо подтягивает, а после осматривает постель, долго копошится, не обращая больше на машиниста никакого внимания. В результате валится на футон, обессиленно уронив руки и ноги, вытягивая их в совершенно беспорядочных хаотичных движениях. Кажется, батарейка на исходе. — Хён, — зовёт Чонгук шёпотом, хотя даже не придумал ещё, что сказать после всего произошедшего. Тот никак не реагирует, рывком запрокинув наверх бутылку и делая последние пару глотков прямо из горла. Ворочается ещё с минуту, что-то пьяно мыча. — Тэхён, — предпринимает новую попытку Чонгук, повернув в его сторону голову, хотя сил не осталось даже на это. — Хён? Увы, ответа снова не последовало. Проектор транслировал на стену тёмный прямоугольник, колонки молчали. Фильм закончился, и шорохи на постели тоже вскоре стихли. Не иначе как и хён уже пребывал в абсолютной отключке.

***

Первое, что Чонгук услышал, когда приоткрыл глаза — знакомый голос, доносящийся со стороны кухни и напевающий какую-то незамысловатую песню. Честно, он даже не сразу понял, где находится, но, осмотревшись по сторонам, узнав не особо разнообразный интерьер и, главное, силуэт маячившего возле холодильника хёна, сразу припомнил и место, и всё, что вчера в этом самом месте происходило. — Уф… — выдыхает, со скрипом приподнявшись на постели. Складывалось впечатление, что это он, а не кое-кто другой был вчера в стельку пьяным, хотя на деле за весь день не пил ничего, кроме воды. Пошли вторые сутки с тех пор, как на его запястьях застегнули наручники чересчур весёлые друзья, следовательно, ощущения в верхней части туловища уже очень напоминали совершенно нестерпимые. Вчерашний массаж от хёна дополнил эту картину, и теперь болели не только руки и плечи, но и просто всё, что выше пояса. Он принимает сидячее положение, пытаясь немного размяться, насколько это было вообще возможно в его нелёгком положении, а глаза снова прилипают к мелькающему на кухне Тэхёну и ни в какую не хотят смотреть на что-то другое. Тот уже успел переодеться в домашние шорты и футболку и, судя по всему, умыться — по его довольно свежему виду и приподнятому настроению невозможно было догадаться, какое количество спиртного он залил в себя прошлым вечером. Будучи слишком увлечённым каким-то важным делом у кухонной столешницы, Тэ даже не замечает, как сзади к нему подходят. Воспользовавшись случаем, Гук запускает нос в светлые волосы на его затылке, вдыхая их запах, после чего оставляет на шее лёгкий поцелуй. Тэхён отскакивает от него, словно ударенный током. — Эй, машинист, ты чего, кабиной ошибся? — Отходит в сторону, выставив перед собой руку для надёжности. — Будь добр не приближаться ко мне ближе, чем на метр. Чонгук застывает как истукан, непонимающе вылупившись. — Садись есть, пока я добрый, — продолжает хозяин дома, старательно избегая зрительного контакта и нервно суетясь у холодильника. — Советую не медлить, а то я могу передумать в любой момент. Гук отвисает не сразу — медлит с полминуты, глядя то на барную стойку с расставленной на ней посудой, то снова на Тэхёна, но в результате всё-таки усаживается, как и было велено, забравшись на высокий стул. Правда еда — это последнее, что его сейчас интересует. — Я почему-то уверен, что расстояние между моим членом и твоей рукой прошлой ночью было точно меньше метра. — Тон — серьёзный с явным оттенком обиды, взгляд — пронзительный. — Что же изменилось сегодня? — Я уже проспался — вот что, — отвечает Тэ, усаживаясь напротив и ставя перед гостем миску с кашей быстрого приготовления. — Не стоит придавать огромное значение тому, что делал человек после такого количества выпитого. — Он мельком смотрит в лицо Чонгука, потом скользит ниже, приметив засос, отчего слегка краснеет, тут же спрятав глаза в собственной тарелке, хаотично намешивая её содержимое. — Это каша с зелёными бобами. — Спасибо за заботу, хён. — Тот отвечает серьёзно, без малейшего оттенка привычной иронии в голосе. — Но мне почему-то совсем не хочется есть. — Учти, потом тебе придётся есть без моей помощи. Моя доброта не безгранична. Тэхён принимается за еду, полностью игнорируя невесёлый вид своего собеседника. — На самом деле, зная себя, — продолжает, жуя. — Я искренне рад тому, что масштаб бедствия ограничился только лишь рукой на члене. Всё могло быть и гораздо, гораздо хуже. И тогда, возможно, мне даже пришлось бы сгорать от стыда. — А сейчас тебе нисколько не стыдно? — Это были лишь безобидные шалости, машинист. Ты и сам был не прочь. — Ты меня облапал, облизал, поставил засос. Возвышенные люди так не делают. Не говоря уже о том, что было после… Тэхён уже приготовился цыкнуть и закатить глаза, но остаток фразы остаётся неозвученным. Беседа неожиданно прерывается продолжительным звонком в дверь, отчего оба вздрагивают, замерев и уставившись друг на друга. — Ушам не верю, — тихо выговаривает Тэ, медленно повернув голову в сторону входной двери. На осознание уходит около пяти секунд. Звонок повторяется, заставив его спешно подорваться с места. — Надеюсь, это те, о ком я думаю. Ещё одного мужика в наручниках я точно не переживу. Ну а Гук не двигается, прожигая взглядом поверхность стойки перед собой. Он слышит, как открывается входная дверь, слышит несколько голосов за ней, слышит Тэхёново: «Кажется, это ваше», после чего дверь раскрывается шире, а в её проёме возникают две хорошо знакомые фигуры — друзья Чонгука: старший хён и его девушка. — Чонгуки? Это ты? Как ты здесь оказался? Он видит их до предела изумлённые лица с одним большим знаком вопроса на них, видит Тэхёна, что только разводит руками со словами: «Он сам вам всё объяснит». И Чонгук продолжает сидеть на своём стуле без движения и почему-то не испытывает ничего, что хотя бы отдалённо могло бы сойти за радость. — Подождите снаружи. Я сейчас выйду, — спокойно произносит он, обращаясь к друзьям. Те послушно покидают квартиру, не переставая растерянно пожимать плечами, оглядываясь то на одного, то на другого из оставшихся внутри. Тэхён встаёт напротив него, выжидающе сложив руки на груди. — Хён, мы даже не поговорили. — Гук поднимает на него взгляд. — За эти два дня мы и так наговорились на целую жизнь вперёд. — Оставь хотя бы свой номер? Я могу тебе позвонить? — Зачем? Если тебя так сильно волнуют твои джинсы, то можешь не переживать — я передам их соседям, как только они… — Как раз таки джинсы меня совсем не волнуют, хён. Тэ устало потирает пальцами переносицу. — Машинист, — устало выдыхает, взглядом указывая на дверь, оставшуюся приоткрытой. — Тебя друзья там заждались. — Хён, что насчёт номера? — Тебе пора. — Хён. Ответом служит отрицательный кивок головы, и Чонгук опускает глаза, замолкая — то ли о чём-то сосредоточенно думает, то ли просто тянет время, не желая уходить вот так. А может, и то, и другое. — Всего доброго, машинист. Старайся больше не засыпать в шкафу. — Тэхён пытается выдавить что-то, напоминающее дружелюбную улыбку, но с задачей не справляется — выходит слишком криво и неестественно. Чонгук поднимается, молча шагая к выходу, и, только уже перешагнув порог, останавливается, обернувшись на прощание. Тэ стоит на том же месте, в той же позе — спиной к уходящему. Гук смотрит на него дольше, чем следовало бы, — будто стараясь оттянуть неизбежный момент, после чего входная дверь всё-таки хлопает. Хозяин дома, наконец оставшийся один, закрывает глаза, тяжело выдыхая, и не понимает, почему ему в эту секунду не настолько радостно, насколько должно было быть. Ведь весь этот двухдневный кошмар закончился, и машинист покинул его жилище. Разве Тэхён мечтал не об этом?