где твой дом где твой дом где ты спишь, укрыта ли выпиваю зелья иссохшим ртом литрами просыпаюсь то в океане то в шапке из меха в еле дышащем под снегами лесе ты уехала ты уехала ты уехала
— Что ты хочешь от Джейми? В полутёмном помещении кухни они были только вдвоём. Она стояла к нему вполоборота, наклонив голову, и в свете фар проезжавшей мимо машины он неожиданно заметил, что она красива. Почему-то он не видел этого раньше: ни её широких глаз с длинными ресницами, ни тонких правильных черт, ни прямых будто шёлковых волос. В детстве девушки, подобные ей, казались ему ангелами, до которых такому, как он, никогда не дотянуться рукой. Это не его мир, птица не его полёта — так Адам думал всегда. Он стал старше, и эта грань размылась, стала едва видна, ведь он так старался быть кем-то большим, чем заучкой без друзей, мальчишкой, на которого девочки смотрели с брезгливой жалостью. Теперь в её взгляде он видел это снова. Он хотел встряхнуть её за плечи, крикнуть: «Смотри, Джейми Келлер тоже была красивой и высокомерной когда-то, а теперь она со мной!» Он хотел, чтобы она признала его прямо сейчас, чтобы согласилась, что он стоит со всеми наравне. Но она всё так же смотрит на него, и он ненавидит её за это. Будто он никто. Будто она лучше, просто потому, что красива. Будто под этим взглядом он должен съежиться и отползти в сторону. Она делает несколько шагов к холодильнику, открывает его и говорит ровным тоном, от которого Адама почему-то корёжит: — Что ты хочешь услышать? Что я планирую жестокую месть? Что в сидр подсыплю яд, пока ты не видишь? Она закрывает дверцу холодильника медленным движением, так ничего и не достав, и поворачивается теперь к Адаму всем корпусом, сложив руки за спиной. На её губах играет лёгкая усмешка, словно вызов без слов, словно пощечина без касаний. Он внезапно чувствует, как неприятен ей, и это чувство отдаёт злостью и страхом ему в виски. Она судит его. Она, взявшаяся из ниоткуда, лезущая в его жизнь, смеет его судить. — Отвечай на мой вопрос, — Адам не подходит к ней и не ощущает больше силы в своём голосе. Она сама двигается к нему, и на мгновение он чувствует себя мальчишкой, не способным побороть робость. — Может быть, я хочу отомстить. Может, хочу помочь. Но самое главное для тебя, Адам, — она окидывает его взглядом с ног до головы, отмеряющим, оценивающим, ставящим крест. — Ты не узнаешь ничего об этом. Потому что неожиданно, и ты сам не поймёшь, как это случилось, Джейми увидит в тебе не своего парня, а большого паразита, в котором не нуждается больше. И как от сильного лекарства, тебя уже корчит, только пока что ты ещё не осознаёшь это до конца. Хочешь знать, чего я хочу? — она вдруг приблизила своё лицо к нему, и он заметил чёрный отблеск в зелёной радужке её глаз и тонкий белый шрам над правой бровью. В её лице презрение танцевало с гневом в огне. — Я хочу, чтобы ты исчез. Адам сам не знает, как даёт волю ненависти, захлестнувшей его волной. Он просто хочет оттолкнуть её от себя, выкинуть из своей головы одним движением, задушить её слова, но вместо этого его ладони сжимаются на её горле по-настоящему, и Адаму кажется, что эти пальцы не принадлежат ему больше. Он видит себя со стороны: вспышка зла на чужой маленькой кухне. Что-то, что не должно было случиться. И в этот миг чужие руки дергают его за плечи. Всё происходит быстро, за долю секунды, но для него — это мучительная вечность. Удар, укол боли в ушибленном боку, ярость на лице Джейми. Эллен, бессильно откинувшая голову назад, но победившая, победившая его. Знакомый голос, эхом отвечающий ему, четырнадцатилетнему, из мутной пелены прошлого: «Да ты же чучело, Адам. Какая тебе Джейми Келлер? Посмотри в зеркало. Просто посмотри на себя». И он съеживается. И он отползает.***
Сперва Джейми показалось, что это Дейви затих. Как будто кто-то понизил яркость и приглушил звуки проезжающих машин и чужих голосов, как будто небо из ясно-голубого стало серым, и ослабел невидимый источник жизни, питающий город. Но потом она поняла, что эта слабость — внутри неё. Так после всплеска эмоций, после надрывного крика приходит усталость, и ты выдыхаешь, оседаешь на землю, не способный больше бороться. Есть вещи, которые сильнее тебя. Иногда на твой крик никто не откликается. Непримиримая, жестокая истина, которую Джейми не хотела знать в двенадцать лет. Теперь на улице она не видит приветливых лиц. Она идёт к своему дому, низко надвинув кепку на лоб, стиснув кулаки в карманах ветровки. В её душе разрастаются страхи. Может быть, кто-то идёт за ней следом? Может, это холодный взгляд Коула Дарри она чувствует на своём затылке, как прикосновение призрачных жутких пальцев? Она оборачивается резко, но никого не оказывается за её спиной, только старик Нильсон, их сосед, поливает свой газон, зажав сигарету в зубах. Джейми ощущает злость на саму себя и впивается ногтями в ладони. «Чего ты боишься? Это не тебя толкнули с обрыва. Это не ты покалеченная лежишь в больнице». Она не позволяет себе расплакаться от этих мыслей. Усилием воли Джейми заставляет себя думать о школе, о реферате, заданном по истории. Мама приказала ей идти домой, засунуть голову в учебники и не вспоминать о свободе ближайший год. Она была потрясена и зла после встречи у директора и смотрела на Джейми так, будто видела её впервые. «Как ты могла?» — спросила она. А потом уехала на встречу по работе, так больше ничего и не сказав. Это не было причиной дыры в груди Джейми, но это расширило её. Сделало ещё чернее. Она действительно хотела поступить правильно и действительно шла домой, чтобы спрятаться там от всего мира, но почему-то неожиданно оказалась на автобусной остановке почти в центре города. Автобус ходил раз в час и делал всего несколько остановок до соседнего города Планштейн. Джейми проверяет карманы джинсов: каждую неделю мама давала ей десять долларов на обед, но Джейми тратила их обычно на сладости и комиксы. Теперь у неё мелочью осталось лишь два доллара, и это было на пятьдесят центов меньше, чем нужно для билета. В другое время Джейми попыталась бы проникнуть в автобус, рассмешить водителя, придумать невероятную историю своих приключений, чтобы упросить взять её бесплатно. Но сейчас она ощущала странное бессилие, сидя на лавке и сжимая тёплые монеты в руке. Как она, такая, будет сражаться с великанами? Может быть, она сама станет великаном скоро? Может быть, печальной огромной тенью она будет скитаться по земле, пока другая девочка, смелая и справедливая, не убьёт её одним ударом острого меча. Это было бы совсем не плохо. Джейми даже не стала бы сопротивляться. В автобусе, стоявшем около остановки, с горящей надписью «Планштейн» на табло, вдруг со скрежетом открываются двери и оттуда высовывается кудрявая голова молодой женщины в огромных круглых очках. Она осматривает Джейми любопытствующим взглядом. — Чего это ты сидишь там и не заходишь? Сидишь и не ломишься в двери, как полоумная? И не пытаешься пробить мне автобус своим телом? — Мне не хватает денег на билет, — отвечает Джейми и поднимает в подтверждение руку с монетами. Женщина фыркает. — Тоже мне проблема. Вот я утром ела яблоко, чёрт бы его побрал, извини, пожалуйста, а зуб возьми и тресни у меня во рту. Знаешь, сколько стоит вылечить зуб? Не знаешь? Вот это проблема. Или то, что идиот Стив, ты прости, пожалуйста, заболел ветрянкой, ветрянкой, ты представляешь? Будто не мог переболеть в детстве, как все нормальные люди. А я теперь его смену тут должна отрабатывать, будто мне заняться больше нечем. И ещё этот чертов зуб, извини уж, пожалуйста. Вот это проблема, да… А ты говоришь, на билет не хватает. Разве это проблема? Джейми пожимает плечами, не зная, что можно на это ответить. — Не проблема, я тебе говорю. Залезай давай, залезай. Куда тебе нужно, а? Куда едешь? — В больницу, — говорит Джейми и заходит в автобус. По пустым дорогам они доезжают за каких-то пятнадцать минут. Женщина за рулём, назвавшаяся Руби, сразу принялась задавать Джейми миллион вопросов, но быстро поняла, что девочка не в настроении, и без обиды стала болтать в одиночку. От неё Джейми узнала о глобальном потеплении и неизвестных ей масонах, в этом замешанных, о вреде слишком уж блестящих яблок в магазине (ну, во-первых, они опасны для зубов, а во-вторых, напичканы химикатами), о странном парне Джои, каждую среду играющем на остановке серенады на гитаре не пойми для кого. Почему-то эта бессмысленная болтовня ослабила болезненный узел в груди Джейми. И когда автобус остановился около больницы Мемориал, она кивнула Руби с искренней благодарностью. Та широко ей улыбнулась. — Не болей, ладно, а? И береги зубы! Джейми бывала в этой больнице всего раз: тогда её сестра Шерил болела воспалением лёгких. Джейми было семь лет, и она была в восторге от длинных коридоров, по которым можно было вдоволь набегаться, хотя родители и запрещали, от настоящих врачей в белоснежных халатах, таких серьёзных и важных. Сестра болела не тяжело, и посещение больницы стало просто интересным приключением. Сейчас же большое здание с коричневыми стенами и высокими окнами нависало над Джейми угрожающей тенью. Ей не хотелось думать о людях, лежащих здесь, не хотелось помнить, что Эллен оказалась тут из-за неё, сломанная, как кукла. Лежит ли она теперь в палате, обмотанная трубками, открыла ли она глаза, смогла ли осознать, что случилось с ней? Каждый из этих вопросов впивается во внутренности Джейми иглами. На первом этаже людей совсем немного: уборщик с пейджером неспешно моет пол, невысокий мужчина у автоматов с едой пытается без успеха отбить невыпавший шоколадный батончик и ругается себе под нос, на стойке регистрации дежурный врач, молодой чернокожий парень читает газету, откинувшись на спинку стула. К нему Джейми и подходит, нервная и напряжённая. — Здравствуйте. Парень нехотя отрывает взгляд от газеты и смотрит на Джейми с неудовольствием. На бейджике у него написано «Тони». — Так, туалет по коридору направо, по этажам ходить можно только с родителями, за автоматы с едой отвечаю не я, а вендинговая компания, поэтому деньги вернуть не смогу, если у тебя что-то не выпало. Ещё вопросы? — Я пришла навестить кое-кого, — говорит Джейми и замолкает, не зная, кем назваться для Эллен. — Имя? — Эллен Макбин. Она… она моя одноклассница. Я хочу её увидеть. Пожалуйста. Тони смотрит на неё с долей сожаления и разводит руками. — Не положено без взрослых, тем более, если не родственница. Извини. Джейми отчаянно подаётся вперёд. — А её отец всё ещё здесь? Может быть, он согласится пустить меня. Пожалуйста! Парень секунду смотрит на неё, словно что-то решая для себя, потом быстро вбивает данные в компьютер и хмуро кивает то ли ей, то ли самому себе. — Ага, Макбин, вспомнил. 305 палата… Она без сознания. Отец её был тут всю ночь, утром уехал. Попробуй прийти позже, свяжись с её отцом или ещё кем-то из родственников, или со своими родителями приходи. Одну я тебе никак не могу пустить. Ты уж прости, но правила такие. Джейми готова сдаться. Всё внутри неё желает свернуться калачиком и завыть. Она хочет сбежать до боли. Но потом перед её глазами вдруг встаёт Эллен. Она смотрит так прямо, будто пытается взглядом проложить себе дорогу прямиком до сердца Джейми и прожечь его своей пронзительной силой. «Ты мне очень сильно нравишься. Так нравишься, что я не знаю, что делать». — Тогда я только зайду в туалет, — говорит Джейми Тони и, дождавшись его кивка, идёт по коридору медленно, считая свои шаги. Около женского туалета она останавливается и оборачивается украдкой, с облегчением видя, что парень снова уткнулся носом в газету. Маленькая ложь. Большая ложь. Может быть, только это и осталось ей теперь? Она молнией мчится к лестнице, взлетает на второй этаж. Кабинет 210, 211… Всё не то. Она снова разворачивается, бежит на третий этаж. Здесь людей больше: мимо Джейми с грохотом проносится медсестра, толкающая впереди себя каталку с пациентом. Ещё одна медсестра около открытой двери сверяется с блокнотом, полная пожилая женщина, поддерживаемая медбратом, ковыляет к палате, несколько врачей в конце коридора переговариваются друг с другом. Джейми чувствует себя совсем маленькой здесь, потерянной в огромном взрослом мире. Эллен тоже потеряна. Где-то рядом она одна, не пришедшая в себя, не открывшая глаза. Всё, что Джейми хочет сейчас — быть с ней. Быть с ней, пока она не очнётся, а потом просить прощения много раз, может быть, даже целую вечность, лишь бы Эллен простила её. 305 палата отыскивается вблизи прохода к лифтам. Она закрыта, и Джейми робко нажимает на ручку, опасаясь, что кто-нибудь сейчас накричит на неё, выгонит вон, запретит приходить навсегда. Но никто не замечает её, а дверь открывается, и Джейми заходит внутрь и замирает, потерявшая способность дышать. На высокой кровати лежит Эллен. Луч солнца падает на её бледное лицо, освещает тонкие брови, мягкий изгиб губ, закрытые глаза с тёмными, как бездна, синяками под ними. «Она упала и так не выплыла, — думает Джейми внезапно. — Она всё ещё где-то там, на чёрном дне и поэтому не может вернуться. Часть её до сих пор там». Джейми не знает, откуда эти мысли в её голове. Она делает к Эллен шаги через силу, с такой тяжестью, будто сам мир сопротивляется ей. Ей хочется коснуться пальцев Эллен. Вот бы вдохнуть в неё жизнь, как маг из комиксов отдать ей всю свою волю. Но Джейми не маг. Она предатель. За дверью вдруг раздаются громкие голоса, и в одном из них Джейми с испугом узнаёт мисс Аддерли, адвоката из школы. Мужчина, говорящий с ней, видимо, врач, звучит устало и словно бы грустно: — Восстановление, конечно, дастся нелегко, особенно это касается перелома шейных позвонков. Но можно порадоваться, что МРТ головного мозга сделали именно на этой стадии развития опухоли. В каком-то смысле её падение — это спасение. — Мы говорим о раке, доктор Карсон? — Нет… нет, опухоль доброкачественная, но несмотря на это, операция необходима. Девочке будет непросто, но лечение есть. — Значит, мы можем говорить, что лечение точно сработает? — Вы должны понимать, мисс Аддерли, что менингиома этого типа безусловно лучше, чем, например, глиобластома, выживаемость с которой в течение следующих пяти лет составляет только четыре процента, или анапластическая менингиома — злокачественное образование, но у нас нет нейрохирурга, который за это возьмётся. Девочку придётся перевести в другую больницу. — Мистер Макбин готов сделать всё нужное. Ручка двери поворачивается, но Джейми этого больше не слышит. Она стоит, прислонившись спиной к побелённой стене, ощущая горячие слёзы на своих щеках, и видит — видит, как мир рушится под её ногами.