попробуем прожить за полчаса сто жизней, в одном озарении осколки видений всего, что было до нас и будет потом. затихнув, сердце к сердцу, прислушаться, вглядеться, и до невозможного станут похожи печальные повести разных времён.
В начале хмурого ноября Джейми неожиданно осознала, что Нью-Йорк прекрасен. Так человек случайно поднимает взгляд от серого асфальта, выныривает из своих мыслей и с внезапно нахлынувшим восторгом видит малиновую полосу неба над заходящим солнцем, огни, отражающиеся в тёмной глади Гудзона, широкие, искрящиеся улицы города. Красота, словно бы до сих пор тускневшая в череде разочарований и тревог. Джейми не помнила, когда последний раз дышала так глубоко, так жадно, как будто вырвалась из затхлого подвала на свободу после долгих лет заточения. Она улыбалась робко, и мир, искрясь, улыбался ей в ответ, как когда-то давно в детстве, шелестел золотистой листвой: «Джейми, привет, я по тебе скучал! Посмотри, Джейми, как здесь хорошо». И она смотрела и не могла оторваться, так что глаза у неё начинали слезиться, но она не закрывала их, потому что боялась, что если закроет, то мираж исчезнет, и огни обратятся хлопьями пепла, а небо почернеет и тенями обрушится на землю. Что мир напомнит ей о боли, о которой она не имела права забывать. «Ну-ка посмотри, посмотри, кто ты такая. Разве ты можешь улыбаться? Разве ты не помнишь, откуда ты приехала и что натворила?» Но этого не случается. Потому что оберегом на груди, частью её собственной тени — Эллен ощущается во всём. Её длинные пальцы на коже, на щеках, на горячих губах. Джейми может легко повторить их путь в своей голове, будто это огонь прошёлся по ней, опаляющий и оставляющий следы, но не ранящий. Наконец-то не ранящий её. Джейми помнила и другие пальцы на себе: синяки на рёбрах, безжалостные тычки, длинные царапины на лопатках. Она помнила и нежность, которую ощущала, как удары: объятия Адама, мама, перебирающая её волосы под тихие звуки телевизора, ладонь отца на плече. «Надо жить дальше, дочь». Только Джейми не жила под этими руками: и под их мягкостью, и под их жестокостью она задыхалась. Эллен касалась её иначе. Она дарила жизнь. Может быть, Джейми не заслужила это, может быть, она не имела права на облегчение. Может, всё же это был сон: то, как Эллен целовала её, какими преступно мягкими были её губы. Как Джейми отчаянно притягивала её к себе за плечи, желая через ткань футболки ощутить её кожу ближе, ещё ближе — и раствориться в ней до конца. Если это был сон, Джейми мучительно цеплялась за него, не собираясь просыпаться больше никогда. Через тот поцелуй Эллен заулыбалась вдруг и прошептала что-то, что Джейми никак не могла расслышать за грохотом своего сердца, и Эллен пришлось отстраниться и повторить, чтобы она поняла: «Твой телефон разрывается уже минуту». Джейми совсем не хотелось отвечать на этот звонок, противной трелью впивающийся в мысли, потому что она была уверена, что он разобьёт эту хрупкую фантазию на тысячу осколков и потребует от неё жить старой жизнью. Или она проснётся в холодном поту в одиночестве, задыхаясь от беспомощности и боли. Но Эллен по-прежнему держала свои ладони на её щеках, будто удерживала от падения. Она держала, и Джейми не падала. Оказалось, Марта звонила ей, чтобы напомнить о смене, про которую Джейми совершенно забыла, и ей внезапно подумалось, что работа и колледж с унылыми учебниками по частному праву, Лексингтон-авеню, громадные нависающие здания, бесчисленные стаканы кофе — всё это было в какой-то другой жизни, настолько серой, что и теперь она казалась лишь размытым пятном. Разве до этого дня, до улыбки Эллен, обращённой к ней, она действительно жила? Нет, наверное, эти восемь лет и были сном. Только страшным кошмаром, и всё. В полутёмной кухне под негромкий инди-рок и запах чипсов с пивом Джейми проснулась. И Эллен смотрела ей в глаза неотрывно, словно знала всё об этом долгом сне. Словно сама не ожидала, что сумеет её разбудить. В её лице отражалось нечто знакомое до боли: слова, которые так и не были сказаны, далекие дни, разделённые на двоих. «Посидим на балконе?» В голове Джейми неожиданно мелькнула мысль: «Сейчас она кажется совсем такой, как раньше. Будто ничего не изменилось», и она тут же отбросила её, изумившись. Всё изменилось для них обеих, она точно знала это. Ей смертельно захотелось коснуться своих губ, проверить, не горят ли они на самом деле, как это чувствовалось, но вместо этого Джейми смущённо улыбнулась и спрятала ладони за спину. — Мне нужно идти на работу. Её голос был хриплым до забавного, и Эллен подошла к ней ближе, дразняще усмехаясь и покачивая головой. — Мне стоило всё-таки дать тебе сидр. А то твой голос почему-то сипит. Джейми отчаянно старалась обрести равновесие, а не пошатываться, как на сильном ветру, утопая в этих темно-зелёных глазах, в этой красоте, будто выточенной из камня искусным скульптором. Одновременно родной и незнакомой. Раньше она смотрела на Эллен другими глазами, не теряла собственную душу в ней, не боялась смотреть слишком прямо. Она была ребёнком и видела всё простым. Но Эллен не была простой. Она была невероятной. Она была невозможно красивой. «Неужели я правда нравлюсь ей?» Прежде чем в ответ на это в душе просыпаются сомнения, Эллен притягивает её к себе за талию, заключая в замок из своих рук, и серьезно спрашивает: — Или, может быть, это ты должна напоить меня? — Напоить? — бессмысленно повторяет Джейми, пытаясь не задохнуться от близости и остановить своё несчастное сердце от попытки выбраться наружу из тела. — Что насчёт бесплатного кофе? Так ведь делают для знакомых бариста, да? — Ты смеёшься надо мной, — бормочет Джейми Эллен почти что в губы и едва ни добавляет: «Ты можешь делать это, как и всё остальное. Ты можешь делать что угодно». Но Эллен отпускает её, поднимая ладони в виноватом жесте. — Извини, я заставляю тебя опаздывать. Иди на работу, а я приду к тебе после смены. Может, нам всё-таки удастся побыть наедине. «Наедине» — стучит у Джейми в голове набатом, когда она идёт по городу сквозь хмурый ноябрь. «Наедине» — выплетает на её сердце узоры, когда она ясно осознаёт, как прекрасен Нью-Йорк. Малиновое небо над сияющей жизнью.***
Всё менялось так стремительно, словно Джейми делала шаг в пустоту, но над ней вдруг возникал невидимый мост, удерживая её над бездной, позволяя идти дальше. Она вглядывалась людям в лица, впервые за долгое время не пугаясь их ответных взглядов. Гости кафе шутили о погоде, менявшейся каждый день, точно какой-то волшебник сверху никак не мог определиться со своим настроением, Марта устало, но дружелюбно шутила с ними: «Да, из-за этой красоты за окном у нас больше посетителей, такая жалость…» Джейми улыбалась так, что у неё болели щеки, и может быть, это было странно и глупо, но позволить себе эту глупость — было лучшим, что она испытывала когда-либо в жизни. Может, даже лучше сияния звёзд над далёким белым балконом. В кафе включили гирлянды и всё ещё не сняли украшения после Хэллоуина: Джейми пропустила его, но теперь с интересом рассматривала привидения в розовых мантиях под потолком, скелеты в углу и страшные кричащие тыквы на стойке. Марта сделала их своими руками, и Джейми поражалась тому, насколько талантливо это было. — Они потрясающие, — сказала она Марте, когда очередь рассеялась, а все столы заняли компании людей. На улице совсем стемнело. Марта пожала плечами, но выглядела при этом довольной и удивлённой одновременно. — Я люблю мастерить всякое. Жаль, нельзя получать деньги только за это. Как мой папаша не перестаёт мне напоминать. — Почему нет? — Джейми опёрлась на стойку, неловко засовывая руки в карманы фартука и улыбаясь. Неожиданно приятно оказалось просто говорить, не думая ни о чём страшном, не погрязая в своих чувствах. Смотреть на людей и видеть их, а не свои бесконечные страхи. — Ну, не думаю, что я настолько хороша, чтобы брать с людей деньги за все эти штуки… — Ты именно настолько хороша. Тебе надо ценить себя больше, — убеждённо говорит Джейми, и Марта внезапно краснеет, от чего её рыжие волосы становятся ещё ярче. — Спасибо, Джейми. Ты сегодня какая-то… другая. Я хочу сказать, что рада с тобой пообщаться наконец. Блин, я формулирую мысли, как идиотка. Просто ты мне нравишься, но мы говорим друг другу только «привет-пока», а я не знаю, нужно ли тебе вообще что-то другое или нет. Джейми теперь заливается краской тоже и принимается усердно протирать стойку, словно намереваясь втереть в неё своё смущение. Так общаются люди друг с другом? Просто искренние чувства без вины и сожалений? Ей хотелось этого так сильно, что становилось больно. «Ты правда имеешь на это право?» — цедит мерзкий голосок внутри. Джейми могла бы поддаться ему, но Эллен одним лёгким движением отгоняет его прочь. «Ты мне нравишься». Эта смена кажется Джейми замечательной: она пьёт в перерывах какао вместе с Майком и Мартой и узнаёт, что Марта бросила колледж, но не сожалеет об этом, потому что менеджмент всё равно совсем не для неё в отличие от дизайна и рисования; что Майк увлекается русской литературой и его смешит, как это удивляет людей из-за того, что он красит волосы в синий цвет и не переживает о чужом мнении. Джейми рассказывает им о Флориде: о том, как на закате там океан будто глотает солнце, как жарко бывает летом и о том, как дожди иногда так топят улицы, что по ним можно плыть на животе. Им хорошо, и Джейми даже не замечает, как её смена закачивается, когда Марта осторожно трогает её за локоть и указывает подбородком на дверь. Джейми резко оборачивается, с замиранием сердца ожидая увидеть Эллен, но вместо неё, нахмурившись и стиснув челюсть, у входа застыл Адам в чёрном свитере, с непривычно встрепанными светлыми волосами. Он кивнул ей, и она словно в замедленной съемке кивнула ему в ответ. Она совершенно забыла о нём. Как она могла о нём забыть? — Как ты? — спрашивает он, когда Джейми переодевается и выходит к нему из служебного помещения. Она непроизвольно вздрагивает от звука его голоса, ощущая его как нить к страшному сну. Но она проснулась, ведь так? — Всё в порядке. — Давай поговорим на улице, — кидает он и выходит, не дожидаясь её согласия. Джейми перебарывает в себе желание уйти через служебный ход и не встречаться с ним больше никогда. Но они должны поговорить. Она должна ему это. На улице холодно, и Джейми кутается в куртку, смотря исподлобья на профиль Адама, на его резкие черты и напряжённую позу. Она чувствует в нём неуверенность, почти осязаемую, и расстояние между ними, вязкое, которое будто можно резать ножом. Они стоят близко и в то же время — слишком далеко. Возможно, даже в разных мирах. — В последнее время всё странно, — говорит Адам через силу, покачиваясь с пятки на носок. Так он делал обычно, когда старался успокоить себя. — Всё было нормально, пока в кафе не пришла эта… эта Эллен. Джейми делает шаг в сторону от него, ощущая себя слишком маленькой и неправильной, как в библиотеке старшей школы, когда он подсел к ней, подтянутый, уверенный, в выглаженном костюме, а не джинсах, как все остальные старшеклассники. Чересчур правильный для неё. Чересчур возвышающийся над ней. «Я помогу тебе с домашним заданием», — не вопрос и не предложение. Так было всегда. Так было и сейчас. Адам неожиданно приближается к ней и кладёт руки на плечи легко, но только ей кажется, что её придавили каменной плитой. — Давай подумаем о наших отношениях. Я люблю тебя и не много от тебя хочу, понимаешь? Но есть вещи, которые нас разрушают. Люди, которые нам мешают. Не думаю, что тебе стоит общаться с Эллен. Она вглядывается в его голубые глаза, в их бледную поволоку и сжимает свои холодные пальцы на его запястье с силой, с болезненным преодолением. Не его — себя самой. — Ты уверен, что любишь меня, Адам? Он поднимает брови в недоумении, раздражённо кривит рот. — Что за глупый вопрос? Конечно, ты же моя девушка. Она кивает и смотрит ему за спину, где, словно свет во тьме, Эллен стоит с другой стороны дороги, обмотавшись шарфом, пряча ладони в рукава длинного пальто и отвечая взглядом спокойным, открытым. Пронзающим. — Нам надо расстаться. Джейми убирает свои пальцы с запястья Адама и почти наяву видит, как каменная плита соскальзывает с её плеч. Разбивается на части.