компас сломался, иду по звёздам в сумрачной темноте.
вот аксиома: сбываться грёзам и разбиваться мне.
вот теорема без доказательств:
ты себя победишь.
или
не выдержишь и заплачешь,
захочешь, но не сбежишь.
мир ограничено-бесконечен,
мы безграничны, но коротки.
Иногда ты просто знаешь, что останавливаться нельзя. Джейми чувствовала это, словно пробиралась через болото, где каждый шаг её вяз в тягучей трясине, и она видела, видела это — угасшую память под бурой водой, чьи-то давно потухшие огни. Сотни лиц — кем они были, она не знала, но ощущала, как присоединяется к ним, сломанная, уставшая. Она брела там, где не было спасения. Есть вещи, о которых нельзя забывать. Джейми помнила много счастливых историй из детства: о короле Артуре, о рыцарях и драконах, о девочке, побеждающей великанов, о том, как беда обходит стороной, если ни за что не сдаваться и бороться до конца. Когда-то она верила, что будет сражаться героем со своими собственными монстрами и, конечно, победит. Это будет непросто — она это знала, но это были бы хорошие трудности, честные — те, которых ты никогда не станешь стыдиться. Каждому герою необходимо преодолеть свой ад. Но там, в далёком-далёком прошлом, где невидимый портал ослеплял черноту ярким летом, она и подумать не могла, что вырастет монстром сама. Что вырастет бедой, тёмным вихрем несущей в жизни людей боль и незаживающие раны. «Я хотела сражаться не на этой стороне, — хотелось крикнуть ей в небо, которое никогда не отвечало на её мольбы. — Я хотела сделать всё правильно!» Но правильное и неправильное давно смешалось. Оно оставило несчастных людей, разными дорогами пришедших в одну и ту же точку. Кто мы? Кем мы хотели быть? Джейми могла наяву почувствовать боль — не свою, чужую, осколками когда-то настоящих травм пробирающуюся по телу: сотрясение, переломы, вывихи и ссадины. Можно ли на самом деле это себе простить? «Боже, Боже, если бы я могла упасть вместо тебя, я бы сделала всё для этого, я бы разбилась о воду насмерть, только бы тебе не испытать ни тени тех мук…» Кто-то смеётся над ней, и она закрывает уши ладонями, но от того, что внутри, не убежишь, и фигуры пляшут в голове, неистово и безумно. «Кому теперь это надо, а? Ты все свои шансы упустила. Всё с тобой кончено. Всё с тобой давно кончено». Когда фигуры расступаются, меж них Коул Дарри смотрит на Джейми без улыбки, и ему всё так же тринадцать лет, как будто время странным образом заключило их всех в ловушку, и он обдаёт её холодным презрением, которое душит, как ядовитая волна: «Келлер, ты ломаешься от каждого удара. Ты просто слабачка. Вот почему всё случилось. Ты слабачка». Он рассыпается у её ног, опутывает вихрем, и она спотыкается, не замечая, как натыкается на кого-то, как утренний морозный воздух впивается в неё сквозь тонкий свитер и расстегнутую куртку. — Осторожнее, девушка! — безликий прохожий отталкивает её в сторону, Джейми извиняется или только пытается: ей сложно понять и остановить крутящийся мир и тошноту, подбирающуюся к горлу. «Как бы хотелось исчезнуть», — думает она, и эта мысль не отчаянная и не надрывная, она пустая, совершенно пустая, как смятая банка из-под колы под ногами, как весь мир вокруг. Джейми понимает внезапно, что движет людьми, делающими последний шаг с крыши — просто усталость от боли и от себя самих становится так сильна, что страхи обращаются в ничто. Мир не страшен, мир пугающе утомителен, совершенно пуст, даже там, где можно познакомиться с тысячью людей за один день. Противный голосок хихикает на ухо: «Это ты не вписываешься, вот и всё, крошка. Подумать только, папа хотел, чтобы ты стала доктором. Разрушенные надежды со всех сторон, как ни посмотри». Джейми не понимает, как оказывается у своего общежития: как будто бы она ехала на автобусе или даже в метро, но детали не сохранились в памяти, как у запойного алкоголика, чудом добравшегося до дома. Серое восьмиэтажное здание щерилось кое-где горящими окнами, и она смотрела на него во все глаза, почему-то не веря, что прожила здесь уже больше двух месяцев. Не дом, не убежище, не место, в которое она когда-либо желала попасть. Все её дороги вели по кривой, даже такие, о которых она никогда не думала раньше. — Это общежитие колледжа Беркли, — шепчет Джейми, засовывая пальцы в карманы джинсов и направляясь ко входу. — Здесь я живу. Здесь я живу. Я учусь на юридическом, так я хотела. Так я хотела? Эти бессмысленные повторения не дают облегчения, потому что ответы давно потерялись, а заученные истины не помогают тем, кто утратил веру. Она не знала, что делала здесь. В её комнате, где над заправленной кроватью — она не спала тут уже несколько ночей — не висело ни плакатов, ни фотографий, сидела короткостриженная темноволосая девушка, то ли Марси, то ли Марли — её соседка, с того же самого факультета, что и Джейми. Она что-то смотрела в планшете, но, увидев свою соседку, вскинула голову удивлённо и радостно: у неё водилась привычка радоваться всему подряд. — Джей-Джей, ты наконец пришла! Боже, не знаю, где ты отрываешься, но тебе стоит с этим завязать, профессор Хирш с криминологии уже спрашивал про тебя. — Профессор Хирш? — переспрашивает Джейми, совершенно не понимая, о чём речь, и будучи не в состоянии заставить себя беспокоиться об этом. Она так устала. — Ну да, — Марси или Марли подсаживается ближе с заговорщическим видом и почти касается своим плечом, ничего не стесняясь. — Слушай, я разве не твоя соседка? Почему ты не зовёшь меня на эти твои вечеринки? Ты же не думаешь, что я скучная и только зубрю дни напролёт? — Нет никаких вечеринок, — Джейми откидывается на кровать, не желая чувствовать близость девушки, но она вдруг вспышкой напоминает другую: гладкую кожу, нежные руки, объятия во сне, запах, завладевший ей целиком. Она обхватывает себя руками, пытаясь избавиться от наваждения, но оно становится лишь реальнее и невыносимее. Так сильно ей хотелось испытать это вновь. — Всё это не имеет значения, Марли. Соседка уходит в свой угол, будто бы обиженно и оттуда выдыхает с упрёком: — У тебя вроде кредит на образование, не забивай на это из-за бухла или травки, или что там у тебя. И я, кстати, Дарси. Джейми не улавливает, как забывается сном или, может, трансом, похожим на глубокое погружение. Мир, давно утративший краски, смотрит на неё в упор без тепла и без приязни — в его холодном, всё видящем взгляде равнодушное отторжение. Джейми чувствует, как стремительно падает, размахивая руками, надеясь уцепиться за что-то, но в этой бездне нет ни конца, ни краёв. «Просто упади, упади», — говорит голос. И Джейми падает. Она видит неожиданно, как Эллен падает рядом с ней, тонкая, бледная, её голова откинута назад, а одежда хлопает на ветру. Джейми кричит ей какие-то слова, но Эллен не может услышать её — не потому что она в другом времени и месте, нет, а потому что она мертва, и чёрные птицы, взявшиеся из ниоткуда, бросаются к её телу с радостными воплями. Они садятся на неё, цепляясь клювами за её кожу и плоть, целясь в закрытые глаза, и всё кричат, кричат, кричат. Джейми глохнет от их крика и от своего собственного, но он проникает ей под кожу безжалостно. Карающе.***
— Давно она пришла? — Да нет, может, час назад или полтора. — Не могла мне раньше написать? — Ну уж извини… Тихие голоса сперва показалось Джейми частью сна. Она с трудом открыла глаза, ощущая в них сухость, и приподнялась на локтях, стараясь осознать себя и происходящее вокруг. Но когда она разглядела лица говоривших, ей почудилось, что страшный сон скользнул дальше, в новую часть кошмара, неприятную, тягучую, как жаркий болезненный бред. Адам стоял в её комнате вместе с Дарси, помятый и взъерошенный, но всё такой же прямой и заполняющий собой всё пространство, одетый в клетчатую рубашку и брюки. Впервые она заметила, как тяжело было дышать рядом с ним и вместе с тем ясно осознала, что он действительно здесь — снова возвышается над ней. Он увидел, что Джейми очнулась, моментально, словно почуял звериным чутьём. На его лице отразилась покровительственная сосредоточенность — знакомое ей выражение, привычное до тошноты. — Ты выглядишь больной, Джейми, — Адам первым нарушил странную тишину, будто желая ответить на все вопросы до того, как они прозвучат. — Твоя соседка Дарси волновалась за тебя и не зря. Ты себя совсем не бережёшь, — он преодолел расстояние между ними в несколько широких шагов и внезапно приложил холодную ладонь к её лбу. Джейми дёрнулась от этого касания, испытывая одновременно страх и отчаяние — ужасная смесь, для которой она была слишком слаба сейчас. — Ну вот, ты горячая. — Не трогай, — Джейми оттолкнула его руку, краем глаза видя, как неуверенно мнётся у двери Дарси. — Тебя здесь не должно быть. Мы расстались. Мы расстались, Адам! Он не обратил внимания на её протест и сел рядом с ней на кровать, аккуратно подобрав брюки. Джейми ощутила, что вот-вот задохнётся. — Ты же меня знаешь, Джейми. Я не привык сдаваться. Ты вспылила, я это понимаю. Тяжело встречаться с людьми из прошлого. Но я рядом, чтобы поддержать тебя, — он обнял её, и она знала, что сдувается под этими руками, как шарик, обретает ту форму, которую он стремился ей придать. — Это глупо, расставаться вот так, верно? Она не ответила, и Адам удовлетворённо вздохнул. Его не смущало присутствие Дарси: это внимание было даже приятно ему. — Я сделаю тебе чай, детка. На маленькой кухне их комнаты Адам распоряжался, как в своём доме: здесь он бывал чаще, чем у себя и знал всё наизусть. Джейми смотрела ему в спину, видела, как расслаблены его лопатки, как он склонил голову в привычном жесте, который она наблюдала множество раз. В этой комнате вместе они учились, общались… занимались сексом. Теперь же он выделялся тут, как пятно на белом одеяле, как чужак, зашедший в дом без спроса. Возможность стать абсолютно чужими за столь короткий срок пугала Джейми — это безжалостное непостоянство жизни, и ей хотелось убедить себя в том, что они и вовсе никогда не были близки. Она встала и взглянула на Дарси в упор: та всё ещё стояла у двери с любопытством, которое было сильнее неловкости. — Ты не оставишь нас? — Джейми сама не узнала свой голос, холодный и сильный. Дарси покраснела, как человек, застигнутый за чем-то непристойным. — Конечно. Ты извини, что я ему написала, не спросив тебя. Просто он твой парень, и я подумала, что будет классно, если он позаботится о тебе. Джейми не улыбнулась и ничего не ответила, и Дарси скользнула за дверь едва ли не испуганно. Когда-то давно Джейми уже чувствовала то, что поднималось из самых её низов сейчас: эти отголоски ярости, выкрашенной в красное, были тогда частью неё. Она много времени не ощущала это, потому что когда ты сам осуждаешь себя, право на злость уходит. Но всё изменилось теперь. Интересно, сколько таких переломов ещё она смогла бы выдержать? Адам повернулся к ней с кружкой и мягкой улыбкой на лице: некогда она нравилась Джейми, искренняя, красивая. Он передал кружку ей, и она взяла, не отрывая от него глаз. — Я хотел кое-что показать тебе, — Адам достал телефон и подошёл ближе, встав с Джейми плечом к плечу. Она чувствовала исходящий от него жар. В телефоне была открыта галерея. Их жизнь со старшей школы, запечатанная в фотографии, четкие и размытые, Адам листал, и Джейми видела: вот они на выпускном, она в нелепом бежевом платье, а он в костюме-тройке, вот они у его родителей на ужине — их фотографировал отец Адама в тот момент, когда она пыталась не подавиться салатом; следом их переезд, Джейми спит в самолёте, устало склонившись к его плечу; вот они уже в Нью-Йорке — огни города, такси, общежитие. Её голая спина, растрёпанные волосы, смятая простыня в ногах, открытые бёдра. Она смотрит на эти кадры до странного внимательно, пытаясь открыть завесу этой прошлой жизни. Она спала, а он фотографировал её обнажённой. Что он думал при этом? — Видишь, какая ты на самом деле? Видишь, какие мы? Я здесь, чтобы это сохранить. Джейми поставила чашку и взяла его ладонь в свои руки, ясно ощутив волну дрожи, прошедшую по нему. — Я знаю, что у нас было, Адам. Но ты поймёшь, почему нам лучше двигаться разными путями. Я покажу тебе. Она отступила на шаг, сжимая в своих пальцах его телефон: гладкая поверхность экрана холодила ей кожу. Адам напрягся сразу же, но ничего не успел сделать: вот она ещё стояла, спокойная, как вода, а уже в следующий миг швырнула смартфон на пол с силой, со злостью, не имевшей ничего общего с происходящим, но питающейся от него, наполняющейся этим ядом. Под его ошарашенный возглас она наступила на телефон пяткой несколько раз, пока он хрустел под подошвой. — Что ты делаешь?! Ты больная?! Твою мать! — Я просто доходчивее говорю тебе «нет». Он с яростью толкнул её в стену, и она отлетела, ударилась головой с неприятным звуком. Она не ощущала страха, напротив, только удовлетворение: ей хотелось этой боли, хотелось, чтобы он ударил её как можно сильнее. Но Адам отошёл, качая головой, закусывая губу до крови. — Не знаю, что я вообще в тебе нашёл. Ты всегда была ненормальной, никому не нужной. Я пожалел тебя! Пожалел, там, в библиотеке. Но ты просто идиотка, раз надеешься трахнуть эту девчонку Макбин, раз думаешь, что сможешь заинтересовать её чем-то. Тебе надо было остаться в Дейви и закончить свою жизнь официанткой, как и было бы, если бы не я. Всё равно все дороги ведут тебя туда. Я с тобой закончил. Прощай, Келлер. Он ушёл стремительно, громко хлопнув дверью, а Джейми всё стояла неподвижно, и холодная твёрдость стены проникала в неё сквозь одежду, сквозь кожу и плоть. Наконец, она достала из кармана свой телефон и набрала номер из контактов, закрыв глаза. — Привет. Прости, что приходится просить об этом так резко, но мне нужно взять пару выходных. Да… да. Нет, всё в порядке. Просто я должна слетать домой. Во Флориду. «Все дороги ведут тебя туда», — так он сказал. Она знала, что это правда и знала, что не сможет жить дальше, пока не сомкнёт этот круг до конца. Сообщение для Эллен вылетело из-под её пальцев быстро, но с режущей болью, как осколки стекла, впивающиеся в кожу: «Я знаю, что это неправильно, но я должна уехать на время. Ты простила меня, прошу, дай мне время простить себя тоже». Она желала добавить многое, но слова, трепещущие под сердцем, так и остались не сказаны. «Я всё ещё жива, только потому что люблю тебя».