мне говорили с жаром: «раскрой глаза, если в любовь не веришь, любить нельзя; тешишь надежду? будет наоборот: всё, что ты любишь, вскоре тебя убьёт».
я закрывал глаза, я ломал броню, больше не верил, в сущности, никому (даже себе — главнейшая западня).
я не боюсь любить.
убивай меня.
Наверное, именно так земля уходит из-под ног. Мир качается один раз, медленно, неумолимо выталкивает тебя, и небо скашивается тоже — лишь на секунду, но этого достаточно, чтобы всё вокруг перевернулось, чтобы ты упал, выбивая воздух из лёгких, глотая пыль. Эллен смотрит на телефон в своей ладони невидящим взглядом, слышит, как шумит у неё в ушах и чувствует вкус этой пыли на языке. Она не обращает внимания на растерянный шёпот Ричарда у своего плеча, на удивлённые лица одногруппников, когда встаёт со своего места прямо посреди пары по антропологии, слишком резко для этой тихой аудитории. Профессор Конье ничего не спрашивает, только замолкает на минуту, пока Эллен быстрым шагом направляется к двери, а потом невозмутимо продолжает монотонное объяснение чего-то на огромной доске: в Колумбийском университете никто никогда не гонялся за студентами, даже если они уходили посреди лекции. Эллен кажется, что мир мелькает слишком быстро, но она знает: так было всегда — стоило ей к чему-то привыкнуть, во что-то поверить, как хрупкая скорлупа трескалась, разрушая иллюзии. Отец как-то сказал ей: «Ты слишком умная, чтобы верить в сказки». Но Эллен знала, как никто другой, что сказки больше всего нужны именно умным людям. Джейми Келлер останется рядом с ней, дождётся, и боли не будет больше — было ли это очередной сказкой, которую она себе придумала? По коридору, заполненному студентами, Эллен идёт так стремительно, что, окажись на её пути кто-то, она несомненно сшибла бы его без сожалений, но громкий топот позади всё же задерживает её, и она оборачивается, обнаруживая запыхавшегося Ричарда, догнавшего её почти у выхода. Она почувствовала укол вины, глядя на его растрепавшиеся волосы и красные щёки: Ричарду учёба давалась сложнее, чем ей, и ему точно не стоило вот так отчаянно покидать аудиторию. — Что случилось? — прохрипел он, упершись ладонями в колени. Эллен вздохнула и натянуто улыбнулась. Телефон всё ещё жёг ей руку в кармане, а неотвеченная СМС вызывала в груди непонятный жар, как будто кто-то разлил там бензин и поджёг. Она знала имя этого «кого-то». — Всё в порядке, Рики. Посмотри на себя, как ты запыхался. Зачем же так бежать? — Ответь мне, — он вдруг положил ладонь ей на плечо и несильно сжал, выглядя при этом таким серьёзным и грустным одновременно, что Эллен вздрогнула, теряя свою привычную маску спокойствия. Она носила её со всеми, даже с ним, своим лучшим другом, со всеми, но почему-то не с Джейми. Мысль о ней кольнула где-то внутри, и Эллен невольно дёрнулась от этой фантомной боли. — Я вижу, что с тобой что-то не так. Ты уходишь с лекции. Делаешь вид, что всё нормально, но последние недели ведёшь себя чертовски странно. Может быть, другие не замечают, но я чувствую, что у тебя проблемы. Он вдруг отступил и покраснел ещё сильнее, словно стесняясь своих эмоций, словно выражение треснувшей маски на лице Эллен пугало его, но при этом делало решительнее. — Я просто… просто не хочу упустить момент, когда тебе нужна будет помощь. Эллен, чёрт возьми, ты такая скрытная, но ты же не одна на этом свете. Я твой друг. Разреши мне помочь. Эллен смотрит на него так, будто летит в пропасть. Или это в отражении его глаз она видит, как он сам погружается в черноту её чувств, как в бездну? Она не знает. Ричард замечает что-то на её лице, из-за чего делает к ней широкий шаг и сжимает в крепкий объятиях, впервые не спрашивая разрешения. Эллен не двигается, почти не дышит, но ясно ощущает влагу на своих щеках и касается их пальцами неверяще, едва ли не со страхом. Что с ней происходит? — Ты можешь отвезти меня домой? «Домой» слишком странно отзывается в сердце — и болью, и теплом в один миг, и Эллен не знает, зачем ей нужно туда, ведь Джейми там больше нет… и не будет. Но когда Ричард отвозит её сквозь шумный Нью-Йорк прямо к подъезду, она осознаёт всё моментально, будто что-то щёлкнуло в её голове, собрав жестокую головоломку вместе. Эллен узнаёт красную ауди у своего дома. Она видела эту машину много раз, но никогда не смотрела на неё так: с глухой яростью, такой сильной, что по телу от неё прошла дрожь. — Подождёшь меня здесь? — говорит Эллен Ричарду едва слышно, но не дожидается ответа, а выскакивает из автомобиля резко, и следом за ней тени вырываются наружу, длинные, липкие, дотягивающиеся до всего вокруг. Эллен ощущает их, когда бегом преодолевает ступеньки и распахивает дверь, так ожидаемо не запертую, одним движением, не заботясь ни о шуме, ни о том, как могла бы выглядеть для Эрики, свободно расположившейся в гостиной. Она ждала её, и Эллен пришла, но бурю, которая пришла вместе с ней, Эрика не ожидала увидеть… потому что не видела подобного никогда. — Что ты сделала? Эрика приподнялась с кресла, ещё слегка безмятежно, но подобранно — она всегда была готова к борьбе, особенно к той, где на кону стояли судьбы тех, кого она любила. — Вот так ты с места в карьер? Не «привет» и не «как дела»? Эллен подходит ближе, и Эрика с тревогой наблюдает за её рваными движениями, за лицом, напоминающим восковую маску: таким же непроницаемым и жёстким. Она никак не реагирует на слова Эрики и повторяет, чётко выговаривая каждое слово: — Что ты сделала? — Ты спрашиваешь меня о Джейми Келлер? — Эрика сжимает свои пальцы на плечах Эллен сильно, точно надеясь вытянуть её из кошмара, и нежность в её голосе заставляет Эллен зажмуриться. — Я не сказала ей ничего, что ты не знала бы сама. Боже правый, Элли, скажи, зачем? Зачем ты привела её сюда? Ради чего ты продолжаешь жить во времени, которое давно прошло? Эллен распахивает глаза, тёмно-зелёные, глубокие: в них можно было бы скрыть всё и всё выразить, как не смогли бы простые слова. Эрика разглядывает в них ответ раньше, чем он звучит. — Я не смотрю назад. Это то, почему я привела Джейми сюда. Мне плевать на ошибки, которые она совершила. Ты не можешь это принять? Так кто из нас живёт в прошлом? Эрика отшатывается, не в силах осознать то, что звучит между строк, что кричит и взрывается в ушах: эти признания, такие безумные после всего, через что им пришлось пройти. — Ты в неё влюбилась?.. В этом всё дело? Неужели?.. Эллен молчит, и Эрика качает головой. Неожиданно яркие воспоминания мелькают в мыслях калейдоскопом: чёртов Дейви, кучка детей, совершивших ужасное просто из прихоти, с бессмысленной жестокостью — хоть, впрочем, бывает ли жестокость иной? — больница, где пахло смертью даже там, где она уже не имела силы, Роберт, так старающийся сохранить с дочерью связь, но проигравший этот бой самому себе и алкоголю. «Да, — понимает Эрика, — я живу прошлым, но как можно иначе, когда узнаёшь, какие люди на самом деле?» От этого она пыталась уберечь Эллен, но не сумела уберечь её от любви. Какая идиотская драма. — Почему это не кто-то милый и безобидный, Боже? — она опустилась обратно в кресло и подпёрла подбородок рукой, больше не ощущая никаких сил для сражения. — Почему это не милый мальчик Ричард? Он такой славный парень. Взгляд Эллен обжигает холодом, от которого могли бы замёрзнуть реки. — Ты можешь предложить ему встречаться, если он тебе так нравится. Правда, у него есть девушка. Эрика секунду смотрит на неё совсем без выражения, а потом усмехается, а в следующий миг уже откровенно смеётся, одновременно ненавидя и восхищаясь этой силой, которую сама могла только примерять на себя всю жизнь. Эллен была сильной и умела прощать. Эрике только предстояло этому научиться. *** Джейми осознала, что не помнила ничего о Флориде, пока не вышла из аэропорта Майами в жаркий послеполуденный четверг. Это ощущалось не возвращением домой, нет, — скорее прыжком в пустоту, и всё: эти пальмы у дороги, раскалённый асфальт и знойный воздух — всё это тянуло куда-то вниз, как в воронку засасывало всё глубже и глубже. Она не думала, что могла бы забыть это, ведь холодный Нью-Йорк встретил её совсем недавно, но оказалось, забыть об этих простых ощущениях было так же просто, как теперь вспомнить. Она улетала из Флориды летом с Адамом, с чемоданами и туманом в голове, не помня себя и не осознавая происходящего вокруг, сейчас же — налегке, но ещё более потерянная, Джейми была совершенно одна. Никто не ждал её здесь: ни родители, ни она сама, ни даже прошлое. Три часа полёта перенесли её в другой мир, ещё более тихий и равнодушный, чем прежний, мир, где всё давно было решено, а старые истории разлеталась по ветру, растворяясь под горячим солнцем. Что ждало её дома? Что на самом деле она пыталась найти? — Девушка, такси? — раздался весёлый голос рядом, и Джейми, застывшая у выхода из аэропорта, испуганно отшатнулась: она совсем забыла, как громко говорили в её родном штате, как будто люди тут пытались перекричать весь мир. Таксист, полный мужчина в солнцезащитных очках, улыбался чересчур широко и любезно, но ровно до тех пор, пока Джейми не промямлила, что ей необходим региональный автобус, а не такси, за которое пришлось бы отдать не меньше шестидесяти долларов. — Это вам нужны линии 18 или 95, они вон в ту сторону, — мужчина махнул рукой куда-то влево и осмотрел Джейми недовольно, словно осуждая её выбор. — На такси было бы быстрее, девушка. — Да, я знаю, спасибо. «Только я никуда не спешу. Никуда не спешу и не знаю, куда хочу приехать». Региональные автобусы, отъезжающие от Майами к городам по всему побережью от Хомстеда до Джэксонвилла, и правда останавливались в том месте, где показал таксист, но Джейми никак не ожидала увидеть автобус прямиком до Дейви на этой остановке. Она хорошо помнила его: бело-синий и вдруг ставший пугающе родным среди остальных таких же автобусов, но что страшнее всего — у его дверей стояла женщина, которую Джейми видела много лет назад на тихой остановке в опустевшем навсегда для неё городе. Джейми моргнула несколько раз, силясь прогнать мираж, уверенная, что на этот раз действительно сошла с ума, ведь так не бывает, просто не бывает… Но женщина сама посмотрела прямо на неё и неожиданно замахала рукой, улыбаясь как в тот день, восемь лет назад. Джейми двинулась к ней на ватных ногах, не зная почему, но чувствуя, что вот сейчас её спросят, куда ей нужно, а она ответит, что едет в больницу… Едет в больницу, чтобы всё повторилось заново. Вдруг на самом деле это круг, который не разорвётся никогда, пока она не исправит то, что должна исправить? — Судя по тому, как ты тут ходишь, тебе прямо-таки нужна моя помощь! — Вы Руби, — Джейми не знает, спрашивает или утверждает, и женщина поражённо вскидывает ладони, будто увидев невероятный фокус. — Мы что, знакомы? О нет, нет, только не говори мне, что я должна тебе денег… — Нет, вы просто… как-то везли меня. — Ох, знала бы ты, кого я только не возила! Клянусь, однажды в этой самой колымаге ехал Том Круз, такой красавчик, чёрт его побери. Так ты, хм… ты…? — Джейми. — Джейми, извини, не припоминаю. Память становится не та, когда работаешь целыми днями, света белого не видя, помяни моё слово. Никого не помнишь, никого не узнаёшь, но разве это проблема, а? На самом деле, это даже и не проблема. Джейми улыбнулась, внезапно вспомнив эту фразу, её небрежную лёгкость, почти развязавшую когда-то узел в её груди. «У меня нет денег на билет — Разве это проблема, а? Садись». — Вы едете в Дейви? *** В окнах мимо них бескрайней голубой полосой проносился океан. Джейми не ощущала наяву, но могла легко представить, не закрывая глаз, его солёные брызги на лице, солнце, отражающееся на поверхности, холод воды, внезапно тронувшей кожу. Она касалась кончиками пальцев тёплого стекла и думала о том, как просто можно было бы любить всё это, сложись её жизнь иначе. Любить свою жизнь, как её любила, например, Руби, напевающая весёлую песню за рулём, за которым сидела все эти восемь лет. Джейми рассматривала её с невольным восхищением, следила за движениями и мечтала понять хотя бы немного. — Вы никогда ни о чём не жалели так сильно, что не могли жить дальше? — вопрос срывается сам по себе, и Джейми бледнеет от мысли, что действительно спросила это. — Простите, если это не моё дело. — Я жалела о куче вещей, милая девочка, о куче. Но что насчёт того, чтобы не жить из-за них… Знаешь, мой папа был хороший человек и ещё лучший моряк. Он ловил рыбу. Как-то раз он взял меня на корабль с собой, и, к несчастью для нас, началась сильная буря. Она длилась так долго, что я думала всё, всё, чёрт возьми, я мертва и все мы мертвы. И вот, я лежала в каюте, а мой папа тряс меня за плечи и говорил: «Руби, всё кончено, посмотри сама, небо голубое!» А я, представляешь, толкаю его от себя и кричу: «Нет, нет, я слышу бурю, я слышу бурю!» Джейми непонимающе качнула головой. — Что это значит? — Это значит, милая девочка, что жалеть о чём-то, что уже прошло, это как тонуть в буре, когда никакой бури уже нет. Она готова тебя топить сколько угодно, пока ты готова это позволять. Но надо же иногда смотреть на небо, понимаешь? Джейми взглянула в окно: там небо, голубое и ясное, было повсюду, словно они на старом автобусе ехали ввысь, а не в маленький городок на краю страшных воспоминаний. — А если то, что ты сделал, до сих пор причиняет боль людям? Руби на секунду повернула к ней голову, и взгляд её был до странного серьёзен. — Тогда исправляй всё, что можешь. Главное, не убегай. Для тех, кто убегает, буря никогда не заканчивается. *** Джейми знает, что, наверное, должна была прийти в другое место. Может быть, к себе домой или к дому с белым балконом, но всё же она здесь. На её звонок в дверь сперва никто не отзывается, и Джейми смотрит на время в телефоне, стараясь понять, должны ли быть люди сейчас на работе или нет. Было уже шесть часов вечера, но Джейми давным-давно не приходила в этот дом и не помнила уже расписание тех, кто в нём жил. Прошло около пяти минут, прежде чем дверь всё-таки открыли, и сердце Джейми забилось быстрее, когда она увидела его, взрослого, высокого, совсем не такого, каким он был восемь лет назад. — Привет, Эдди. — Джейми, — голос Эдди дрогнул, вдруг став почти детским, но он быстро взял себя в руки. — Я как будто сплю… Неужели это правда ты? — Это правда я, — Джейми неловко топчется на месте. Она абсолютно не знает, что сказать, и отчаянно надеется, что подсознание, которое привело её сюда, подскажет, что делать. — Мы можем поговорить немного? — Конечно, конечно, минуту, — Эдди отступает назад спиной, чуть не спотыкаясь, всё ещё смотря на Джейми во все глаза, а потом разворачивается и быстро убегает в коридор, чтобы через несколько секунд вернуться с двумя дождевиками ярко-розового цвета. Он виновато улыбнулся в ответ на удивлённое лицо Джейми: — Обещают сильный дождь. Они шли по узкой улице молча мимо знакомых частных домов, аптеки и школы, шли, не сговариваясь, в сторону побережья, где однажды для них всё пошло не так. Джейми чувствует, что должна начать говорить и прочищает горло, но Эдди успевает раньше, и звучит он так несчастно, словно высказывает что-то давно и ужасно терзавшее его: — Я так хотел сказать тебе всё перед тем, как ты уехала, Джейми. Знаю, что мы не общались после того года, но я должен был, и мне так жаль… Я такой дурак, Джейми. — Что ты говоришь? — Джейми резко останавливается, хватая его за руку, вынуждая тоже замереть посреди дороги. У неё спирает дыхание от этих страшных слов, которые точно не он должен был говорить ей. — Что ты такое говоришь, Эдди? — Мы дружили, — Эдди смотрит на неё теперь сверху вниз, но по какой-то причине кажется всё таким же маленьким, как когда им было по двенадцать лет. — Я видел, как они издеваются над тобой в школе после случая с Эллен. Все прихвостни Коула и даже старшеклассники. Я видел, но ничего не сделал. Джейми не верит своим ушам и снова качает головой, отрицая всё, отрицая эту нелепую вину, которую он пытался возложить на себя. — Я обращалась с тобой ужасно. Я причиняла тебе боль. А ты винишь себя за это? Эдди, чёрт возьми, неужели ты серьёзно? Его лицо делается упрямым, и он сжимает кулаки. Джейми следит за этими изменениями завороженно, потому что никогда не представляла этого хрупкого мальчика таким. — Я серьёзно. Я должен был быть рядом, как твой друг, — он внезапно запинается и слегка краснеет. — Я знаю, что Эллен бы была. Джейми с трудом удаётся не упасть. Она не знает, как у неё получается это, когда земля вот так трясётся под ногами, раскалывается трещинами, но всё же она стоит, едва дыша, со звоном в ушах, но стоит. И она даже осознаёт, как её тело живёт само по себе: тянется к Эдди, сжимает в объятиях так крепко, что в груди начинает болеть. — Эллен бы была. Прости меня, Эдди, — он чуть похлопывает её по спине, сгибаясь в три погибели, чтобы проще было обниматься, и она усмехается куда-то ему в ключицу: — Чёрт, зачем ты так вырос? По какой-то причине она остаётся на ночь у него, а не идёт домой: может, отчасти потому, что не желает воевать с родителями сейчас, а может, потому что Эдди так соблазнительно звал её к себе, рассказывая о пицце и мягком матрасе на полу. Пиццу он сделал сам, а вместо матраса пытался заставить её лечь на свою кровать, но она не поддалась, проявив ту настойчивость, от которой в прежние времена он приходил в восторг. Лёжа на полу рядом, — Эдди не захотел спать в кровати, если уж Джейми отказалась — они обсуждали всё, что случилось с ними: и то, как Джейми улетела в Нью-Йорк, и то, как Эдди взял год отдыха перед колледжем, не сумев сделать выбор, и их детские шалости, бывшие для них давным-давно такими важными. Джейми думала о том, что не всё, что было дорого раньше, оказалось потеряно безвозвратно. И, уже засыпая совсем, она, как к неизменной истине, вернулась мыслями к Эллен, к её рукам на своём теле, к её взгляду, пронзающему до самых глубин. «Потеряла ли я безвозвратно тебя?» Утренний город манил Джейми необъяснимо. Когда Эдди ушёл работать в магазин своих родителей, взяв с неё обещание, что она не исчезнет, не попрощавшись, Джейми выскользнула из дома без куртки и, наверное, впервые без того отравляющего тумана в голове, который не покидал её в Дейви прежде. Она легко забыла Нью-Йорк, как будто перевернула страницу книги, прощаясь на короткое время со всеми обязательствами, ожидающими её там. Вся взрослая жизнь: колледж, работа в кафе, общежитие на хмурой Бей-Ридж, опавшие листья под ногами и серое небо над головой — всё это уступило место солнцу из далёкого детства. Город, по которому Джейми ходила тогда уверенно, с яркой улыбкой на лице. Он ничуть не изменился, не постарел. И он приглашал Джейми увидеть всё своими глазами. Она бродила долго по родным местам: у заброшенной фермы, у начальной школы, но в конце концов всё равно пришла к обрыву у океана. На дереве больше не было тарзанки — кто-то оставил от неё только узел верёвки с коротким обрубком, а вода теперь не казалась чёрной, напротив, она сияла сверкающей под солнечными лучами голубизной. Зато валун остался на прежнем месте, и Джейми провела по его тёплой поверхности рукой, вспоминая, как Эллен сидела на нём в тот день и задумчиво смотрела вдаль, видя что-то, что было для Джейми недоступно. Она опустилась прямо на землю, прислоняясь спиной к твёрдому камню, и закрыла глаза. Ветер, обещающий скорый дождь, обдувал её лицо, и Джейми потерялась в этом ощущении, не замечая больше время вокруг себя. Здесь его как будто и вовсе не существовало. Может быть, прошло уже несколько часов, когда Джейми вдруг очнулась, услышав позади себя шаги. Она могла бы подумать, что это дети или случайный прохожий, но какая-то часть внутри неё, скрутившаяся в болезненный узел, дала ей ответ, раньше, чем Джейми обернулась, раньше, чем она могла бы убедить себя в том, что это лишь сон. — Как ты?.. — Твоя напарница из кафе сказала мне, что ты улетаешь во Флориду, — без пальто, в одной белой футболке и джинсах, Эллен выглядела уязвимее, младше, но её взгляд, такой острый и прямой, мог прорезать земную твердь. — Я искала тебя по всему городу, но знала, что в итоге ты будешь здесь. Она провела рукой по своим пепельным волосам, оглядывая маленький мирок, разделивший их когда-то на долгие восемь лет. На лице её не было ни страха, ни тревожного узнавания, и Джейми нерешительно подошла ближе, не понимая, зачем, — просто не способная не подойти. — Я думала, что это место о чём-то напомнит мне, — Эллен мягко усмехнулась и внезапно протянула руку к щеке Джейми, проводя пальцами по коже, словно собирая всё печаль и нежность мира в одном этом жесте. Джейми вздрогнула и подалась вперёд, неосознанно, подчиняясь этим рукам, умирая и возрождаясь под ними. — Но место — просто место. Тут красиво. И всё же, каждый раз, как я смотрю на тебя… Он будто самый первый. — Ты бросила учёбу, чтобы прилететь сюда? Прилететь в Дейви за мной? — прошептала Джейми, утратившая все остальные мысли. Она не могла думать, когда Эллен смотрела на неё так. — Я бы прилетела за тобой куда угодно, — это не было бравадой и пустыми обещаниями, это было так, будто новый мир собирался из слов Эллен, прочный, непоколебимый. Их мир, — Ты хочешь, чтобы я осталась? Джейми не поняла, как так вышло, что они стояли уже вплотную, и горячее дыхание Эллен вызывало мурашки на её шее. Она не знала, куда деть руки, и касалась Эллен, её длинных пальцев, её горячей кожи под тонкой тканью, в каком-то забытье, слишком дурманящем, чтобы от него можно было спастись. — Я хочу, чтобы ты осталась. Но почему ты… почему ты хочешь остаться со мной? Эллен тихо смеётся, и этот смех превращается в дрожь по позвоночнику Джейми, этот смех живёт сам в её теле. — Разве ты не помнишь? Маленькая, одинокая девочка в новом городе, таком же чужом, как и все её города до того. Она никому не нужна и ничего не меняется, пока не появляется солнце, — Эллен берёт лицо Джейми в свои ладони, и Джейми задыхается, немеет от восхищения, от любви, с которыми Эллен смотрит на неё. — Для меня это солнце не погасло. Это всё совсем не сложно, Джейми. Не нужны серьёзные причины. Просто ты мне нравишься. Так нравишься, что я не знаю, что мне делать. Если бы кто-то спросил, Джейми не смогла бы описать, как всё случилось потом. Она думала, что так бывает лишь в глупых фильмах: когда вы теряется власть над собой, слепнете от чувств, когда необходимость касаться друг друга так сильна, что от неё вы сходите с ума. Они добрались до отеля, в котором остановилась Эллен, как в плотном тумане, поднимались на лифте, не говоря ни слова, и лишь, захлопнув дверь номера, Эллен прижала Джейми к ней, и Джейми не смогла бы сказать, что было больнее — твёрдость дерева, давящего на лопатки, или мягкое тело Эллен, её жаркий рот под ухом, на шее, на губах, дразнящий, покоряющий. Джейми не знает больше ничего, кроме того, что весь её путь, все повороты и сомнения, вели сюда, к этому номеру, к этой двери, у которой она могла бормотать Эллен в губы: — Я люблю тебя, я люблю тебя. Она никогда не чувствовала ничего подобного: эта страсть вперемешку с нежностью, это неверие самой себе — неужели это Эллен целует её, неужели она и правда чувствует то же самое? Эллен не даёт ей возможности сомневаться в этом: она тянет рубашку Джейми на себя, не резко, а осторожно, словно давая возможность отступить, и целует снова в открывшиеся ключицы, наклоняясь, прикусывая кожу, отодвигая в сторону ненужный бюстгальтер. — Господи, Джейми, как ты пахнешь. Джейми не может больше сдерживаться сама: ничего не осталось, ни стыда, ни страха, а одежда кажется такой мешающейся, потому что как бы близко они не стояли, этого всё равно было мало. Джейми с трудом знает, что делать, но это почему-то не мешает здесь. Когда она занималась сексом с Адамом, всё виделось странным, неловким: Адама Джейми не хотела трогать, и его, как мужчину, интересовало только одно место в собственном теле. Эллен же хотелось ощутить везде: на костяшках пальцев, у впадинок ключиц, у мягкого, подрагивающего живота. Она опустилась на колени перед ней, и Эллен вздрогнула, вцепилась в её плечи. — Подожди, постой… — Пожалуйста, — Джейми подняла голову, с мольбой встречаясь взглядом с голодными глазами Эллен. — Пожалуйста, позволь мне. Эллен вместо ответа запустила пальцы Джейми в волосы, осторожно, ласково, и Джейми, отчаянно стараясь не торопиться, расстегнула молнию её джинсов, снимая их и ощущая, как бешеная нежность захлестнула её с головой. Она целует в самом горячем месте, и Эллен откидывает голову назад, дрожа, судорожно выдыхая. Джейми следит за этим зачарованно, но не может останавливаться надолго: её саму трясёт, и сладкая боль внизу живота делается почти невыносимой. Она проводит языком по чувствительным складкам и снова целует, от влаги на своих губах теряя рассудок. От её движений Эллен совсем вжимается в стену, а потом привлекает Джейми за голову ещё ближе, сотрясаясь и глядя сверху вниз широко раскрытыми, пьяными глазами. От того, как она прекрасна, Джейми хочется плакать. — Чёрт, чёрт, — Эллен дрожит сильнее и вдруг резко поднимает Джейми за плечи, тянет на себя и целует, глубоко, яростно, больше не осторожничая, проникая языком в податливый рот Джейми со всей страстью, на которую была способна. — Кровать, — Эллен тянет на себя, куда-то вглубь номера, чудом не спотыкаясь в полутьме, и у кровати разворачивает Джейми первой, опрокидывает на мягкий матрас. Какое-то мгновение она просто разглядывает Джейми, взмокшую, покрасневшую, раскинувшуюся перед ней, как будто любуясь, а потом опускается сверху, нависая на руках и всматриваясь в её лицо потемневшим взглядом. — Ты невероятная, невероятная, — она повторила это, дорожкой поцелуев следуя вниз по покрытому мурашками животу, проводя языком по выпирающим косточкам таза. — Блять, ты сводишь меня с ума. Джейми ничего больше не понимала, ей хотелось метаться по кровати, но твёрдые руки Эллен удерживали её на месте, а её рот причинял боль и счастье одновременно, и Джейми умоляла, скулила, сама не зная, о чём именно просит. Зато Эллен знала, и её пальцы вместе с её языком заполнили Джейми всю, без остатка, утверждая то, что и так давно было ясно им обеим. То, кем они были друг для друга. То, кем они никогда не переставали быть. — Я люблю тебя, — шептала Джейми, умирая от осознания, что может говорить это теперь сколько угодно, что теперь она имеет на это право. — Я любила тебя всё это время. Голос Эллен у её уха надтреснутый, пронизанный тысячей чувств, которые так никогда и не удастся высказать до конца: — Я тоже люблю тебя, Джейми. «И мы наконец выплыли».