Happy end

— Оу. Неудивительно, что господин Цзинь никак не прореагировал. Жесткие губы Не Минцзюэ сжались в тонкую линию: его ужасно коробило от семейки Цзинь, которую он волей-неволей иногда снабжал охраной, еще больше его тошнило от старого блядуна, кинувшего своего нелюбимого сына в трудную минуту. Не Минцзюэ чаще смотрел на Гуанъяо как на пустое место: просто удобный мальчик на побегушках с фальшиво-вежливой улыбкой, человек, любящий заговаривать зубы. Не Минцзюэ был знаком с Мэн Яо еще раньше — на неофициальных встречах, когда бастард ювелирного магната вел себя чуть более искренне обычного, но их общение никоим образом не заходило дальше приветствий. «Господин Цзинь»… Станет ли ребенок так отвратно-церемониально называть своего отца? Не Минцзюэ, выросший в семье с любящими отцом, матерью, а после мачехой не мог понять, как родитель способен так равнодушно относиться к собственной крови и плоти. — Четыре дня, — Цзинь Гуанъяо медленно повторил эту фразу несколько раз. — У меня нет паспорта для перелета. Цзинь Гуанъяо поднял бледное лицо к Не Минцзюэ: из-за слишком большой разницы в росте он и без того вынужден был задирать голову кверху, а теперь и вовсе стало неудобно смотреть так высоко, будучи временно прикованным к инвалидному креслу. — Твой брат об этом позаботится. …Не Минцзюэ и Цзинь Цзысюань — на удивление, яблочко упало далеко от яблони — довольно долго обсуждали, что следует делать с Гуанъяо. Врачи говорили, что перелеты сейчас нежелательны; Цзысюань настаивал, что многомесячная атмосфера в больнице будет давить на Гуанъяо сильнее, чем несколько часов в самолете; кроме того, наследник семьи Цзинь чуть ли не кровью клялся, что обеспечит брата лучшими сиделками, няньками, врачами и прочими прелестями жизни. Не Минцзюэ флегматично думал, что из-за своей семейки Гуанъяо окончательно рехнется. — Ты сможешь несколько дней пожить у нас? Это тоже часть плана Цзинь Цзысюаня. В больнице до Гуанъяо могли добраться журналисты, безумные, задающие неприятные вопросы, а оставить Гуанъяо на несколько дней в доме Не — сущая малость, если подумать. — Разумеется. Прошу прощение за доставленные неудобства. Гуанъяо пытался улыбнуться: тонкие, как будто бескровные губы сложились в резкую неискреннюю улыбку, глаза смотрели по-рыбьи безжизненно. Не Минцзюэ в который раз за их разговор отметил, что Гуанъяо вжимает голову в плечи и беспокойно мнет слабыми пальцами ткань пледа. …Уже через два часа Цзинь Гуанъяо натянул на лицо солнцезащитные очки, спрятав лицо за «клювом» любезно одолженной у Не Минцзюэ кепки. Путь от черного выхода больницы до ждущей их машины прошел не без эксцессов — жадные до горячих новинок репортеры облепили Гуанъяо со всех сторон, буквально мешая санитару заботливо толкать коляску. — Разойдитесь! Разойдитесь все! — кричал медбрат. Гуанъяо не видел из-за толпы, далеко ли машина и как долго им придется прорываться через толпу. Ему вдруг стало дурно. Чувство тревоги, охватившее Гуанъяо где-то в области груди, разрослось. Ту-дум, ту-дум. Гуанъяо не мог описать, что с ним не так, но он чувствовал угрозу, исходящую отовсюду и ниоткуда одновременно. Вдруг в толпе есть убийца? Вдруг раздраженный корреспондент изобьет его микрофоном — просто за то, что Гуанъяо упрямо молчит, игнорируя вопросы? Вдруг Не Минцзюэ с его командой уехали, устав ждать медлительного колясочника. — Разошлись. Быстро. Гул толпы стал стихать. Цзинь Гуанъяо с трудом понял, что до этого момента он едва мог вдохнуть; бастард Цзинь Гуаншаня вдруг громко задышал, словно до этого бежал несколько часов подряд. — Лучше? Гуанъяо мотнул головой. Он почувствовал себя маленьким и несчастным ребенком. Что с ним такое?! Он не мог концентрироваться долго на одной вещи — многолюдность его испугала, дезориентировала так, что он едва понял приближение Не Минцзюэ. Гуанъяо казалось, что его тело — не его, а сам он зритель фильма, сценаристом и режиссером которого были настоящие бездари. — Да, — с трудом просипел Гуанъяо. — Ох… Люди в темной форме — все в одинаковой, похожей дизайном на форму Не Минцзюэ — возвышались над журналистами, безапелляционно забирая из их рук технику, игнорируя возмущения и угрозы. — Не обращай внимание. Не Минцзюэ перехватил коляску у растерянного медбрата, сорившего словами благодарности. У самой машины Минцзюэ озадаченно посмотрел на Гуанъяо, предпринявшего попытки встать и переползти на сиденья. — Гуанъяо, тебе помочь? Гуанъяо что-то неразборчиво пробормотал, щупая свои дрожащие ноги. Он не мог ходить, не падая, и с трудом стоял дольше десяти секунд. — Если вам не трудно, господин Не, — сдался бастард Гуаншаня. — Мне придется к тебе прикоснуться. Гуанъяо кивнул: валяй. …На самом деле, пусть Не Минцзюэ и прикасался к Гуанъяо без задней мысли, пересаживая его с кресла-каталки на заднее сиденье машины, по телу Мэн Яо прошли мурашки. Это… неприятно. Вообще неприятно чувствовать себя настолько беспомощным, что огромный мужчина, опасный на вид, помогает тебе забраться в салон автомобиля. Гуанъяо постарался скорее избавиться от ядовитого чувства отчаянья, но вместо этого к нему пришел страх. Мэн Яо в тесном салоне машины. Стены рядом, потолок низкий — они давили на Гуанъяо, как будто сжимались в действительности, а не только в плохих мыслях Мэн Яо. А еще два человека спереди — брат Хуайсана и, судя по форме, охранник. Мэн Яо почувствовал острую потребность вырвать двери с корнем и убежать, чтобы ни одна живая душа его не догнала. — Ты побледнел. Точно всё хорошо? Гуанъяо, соврав, утвердительно кивнул головой. И машина тронулась.