Французская лилия

Ноги сами привели Томми в знакомый паб на пересечении Гаррисон-Лейн и Виттон-стрит. Т/И шла рядом, не задавая никаких вопросов, что очень удивляло: спустя столько лет она всё ещё верила ему, и даже её взгляд, который Томас старался уловить боковым зрением, ничем не выдавал сомнения. Когда они зашли в Гарнизон, который был битком забит людьми, все тут же обратили на это внимание. Т/И выглядела слишком дорого для такого места, при этом не являясь частью Shelby Company Limited, но, когда ей уже хотели что-то сказать, за её спиной вырос Томас. Засунув руки в карманы брюк, он осмотрел помещение, а затем кивнул в сторону дальнего зала, зная, что взгляды каждого сейчас направлены на него. Работяги подчинились — похватав со столов свой алкоголь и личные вещи, они, переговариваясь, толпой двинулись туда, заперев за собой дверь и едва не оставив последовавшего за ними бармена снаружи. — Впечатляет, — усмехнулась Т/И, стягивая с себя пальто и бросая его вместе с небольшой сумочкой на один барный стул, садясь на соседний. — Гарсон, виски, пожалуйста. Томас, уже заходящий за стойку, остановился, вскидывая брови, но, глядя на лицо улыбающейся без какой-либо надменности Т/И, решил поддаться этой игре, учтиво кивая и доставая с верхней полки бутылку. Стоя спиной к женщине он чувствовал на себе её взгляд, ощущал, как она рассматривает его спину, а когда развернулся, то уловил, как глаза её тут же стрельнули в другую сторону, словно она всё это время разглядывала пустые бутылки в углу. Томас вынул из-за стойки два стакана и разлил в них алкоголь. — Ты стал большим человеком, mon chéri, — чуть улыбнулась Т/Ф, покручивая стакан в руке, в то время как Том залпом осушил свой. — Когда я взяла дела мужа, то сначала подумала, что обозналась. Или что однофамильцы. — Сложно было в такое поверить? — поинтересовался Томас без упрёка, но Т/И всё же опустила глаза. — Я слышала, что очень много мужчин теряли рассудок после войны. Когда ты не вернулся даже спустя несколько лет, мне легче было думать, что ты сошёл с ума или застрелился, чем поверить в то, что всё, что ты мне говорил — ложь. — Это не было ложью, — отрезал Шелби, и подлил себе ещё виски, замечая, как пальцы начинают предательски подрагивать. — Но рассудок я действительно потерял. Почти десять лет назад. Обоим так сложно было в это поверить, но вот они, стоят друг напротив друга, смотрят в глаза. Оба успешные, в дорогой одежде, сидят и пьют лучший в Бирмингеме алкоголь, пытаясь подобрать правильные слова. В 1918 Т/И было всего восемнадцать, вся её жизнь была впереди, даже несмотря на только окончившуюся войну, а он уже тогда успел разочароваться во всём, что его окружало. Сейчас же Томас разглядывает её уставшее лицо и всё, что он может узнать в этой женщине — глаза. Глаза, которые спустя годы разлуки смотрят на него всё так же. — Во Франции говорят: «Heureux au jeu, malheureux en amour», — Т/И на одном дыхании выпивает остатки в своём стакане и снова подставляет его под бутылку. — Что-то про любовь? — Том наливает ей ещё, не поднимая глаз. — «Счастлив в игре, несчастлив в любви», — печально улыбается женщина, чуть наклоняясь вбок, чтобы достать портсигар из кармана пальто, которое уже начало медленно соскальзывать со стула на пол. — Насколько я поняла, во всех языках есть такое выражение. Так вот оно относится к нам. Томас заинтересованно посмотрел на Т/И. Она явно знала больше, чем говорила, но и эти тузы в рукавах француженка долго прятать не стала. — Не обессудь, но мне было интересно пробить по своим каналам о твоей личной жизни. Многочисленные любовницы, потом свадьба и счастливая жизнь, а затем крах и снова многочисленные любовницы без претензий на твою фамилию. Томас молчал, приложив стакан к губам, словно это останавливало время, давая ему возможность дольше подумать. — Я любила дважды в своей жизни, — за щелчком зажигалки последовал огонёк — и без того прокуренный воздух Гарнизона стал сильнее пахнуть табаком. — Один так и не вернулся за мной, а другой умер смертью чёртового аристократа, свалившись со своей лошади на камни. Т/И выпустила из лёгких дым, так элегантно, что никто бы никогда и не подумал, как смешно она делала это раньше, кашляя и по-детски кривясь. — Зато я одеваюсь в меха, командую своими слугами и курю исключительно Gitanes вместо горьких самокруток. Томми продолжал молчать, глядя куда-то сквозь барную стойку. Возможно, таким как они вовсе не суждено быть счастливыми? Т/И говорит без энтузиазма, как о наскучившем ей факте, но вряд ли она, как и сам Томас, отказалась бы от всего того, что теперь имеет. А значит они уже в капкане этой игры, в которой им везло. Пока что. — Когда вы уезжаете? — спросил Шелби, забирая у француженки изо рта сигарету и прикладывая к своим губам. — Через три дня. — Я хочу, чтобы после того, как уедешь, ты вернулась через пару недель. К тому моменту я постараюсь решить все свои проблемы, и мы… — Ах, ты хочешь? — зазвучали в голосе Т/И ехидные нотки, и Томас наконец посмотрел на неё. — А я хотела, чтобы ты вернулся хотя бы через год, через два года, но этого не случилось. В ответ ей последовала тишина, и Т/Ф продолжила. — Я тоже занимаюсь бизнесом, Томми, я не могу бросать всё и переплывать море каждый раз, когда тебе снова захочется постоять в оцепенении при виде старой военной подружки, которая по-прежнему готова вешаться тебе на шею. Тишина, разбавляемая звуком выливающегося из бутылки в стакан виски. — Чтобы не играть в эти игры, как бы заманчиво они не добавляли адреналина в кровь, скажу прямо: я всё ещё люблю тебя. И всё ещё готова прыгнуть следом за тобой в этот вагон. Но ты должен в первую очередь договориться сам с собой, готов ли ты подать мне руку. Они не прощались. Томас продолжал стоять за стойкой, глядя на её уходящий силуэт, и понимал, что не все призраки прошлого исчезают, когда наступает рассвет. Т/И обернулась лишь у самой двери, уже держась за ручку. — Я ещё вернусь в Англию. В Лондон или в Бирмингем, не знаю, но искать тебя не стану. Со своими связями ты найдёшь меня в любом случае, только вот реши, хочешь ли искать. Скрип, удаляющиеся каблучки, звон разбитого стакана, выпавшего из внезапно ослабшей руки.