sin llevarme al cielo

Дни проходили так быстро, что Валерио не успевал даже ухватить за хвост хотя бы один из них, не то что подержать в руках, он жил и не чувствовал, что живет, время утекало как песок сквозь пальцы. Лукреция попросила его держать себя в руках, не пить слишком сильно, не делать глупости всего неделю — 1 июля они летели в Париж, где ему надлежало быть хорошим мальчиком еще пять дней. - Две недели без твоих выходок, окей? - сказала она с плохо замаскированной угрозой в голосе, бросая на его кровать распечатку с адресом отеля и жирной красной точкой на карте. - Это в твоих же интересах. Потом можешь хоть ванны из кокса принимать, мне все равно. - Две недели, которые я мог бы провести, развлекаясь как Джей Гэтсби в лучших городах мира, - ответил он раздраженно. - А вместо этого сижу тут на цепи. - В Марбелье недостаточно развлечений по-твоему? - Мне придется каждый раз мотаться по два часа туда и обратно из дома. - Ничего, подцепишь кого-нибудь и останешься ночевать, old sport. Не в первый раз. - И ты мне это позволишь? Лу пожала плечами, и его глаза сузились. Прекрасное лето, ничего не скажешь. - Что это? - Валерио кивнул на распечатку. - Наш адрес в Париже. Положи себе в карман и никогда не выкладывай. - У меня есть телефон, Лу, мы в 21 веке, ты не забыла? - Какой из твоих телефонов? - уточнила она, делая задумчивое лицо. - А, из тех, которые ты постоянно теряешь. Так они цапались по сто раз на дню. Валерио вздыхал, Лукреция уходила, взмахивая волосами и оставляя за собой последнее слово. Он натыкался на нее в бассейне, болтающую с Карлой о каких-то вечеринках, обсуждающую учителей, сплетничающую о Марине, приходил туда с книгой, делал вид, что читает, ловил ее гневные взгляды, отпускал комментарии, она шикала на него, чтобы шел и занимался своими делами — mind your own business, you dumb, — но сама почему-то не уходила, хотя, казалось бы, кто мешал ей делать все тоже самое в своей комнате за закрытой дверью, недвусмысленным сигналом «тебе не рады»? Эстер уехала в Гонконг на какие-то переговоры, отца никогда не бывало дома, его распорядок не менялся уже несколько лет: в пять утра он вставал и ехал в спортзал, возвращался к семи, за ним приезжала служебная машина и увозила его на работу, дома он оказывался поздно, всегда уставший и не слишком разговорчивый, смотрел футбол и шел спать. Иногда Лу ловила его в эти моменты, рассказывала ему о том, какая она молодец, задавала вопросы о работе, сочувственно кивала, говорила всякие гадости, наполовину правдивые, наполовину выдуманные о своих знакомых, выставляя себя последним оплотом невинности среди всеобщего разврата и грехопадения. Валерио даже слышать это не мог: как у нее поворачивался язык нести всю эту чушь? Около девяти вечера он уходил из дома: брал такси до центра, слонялся по улицам, пил пиво со старыми друзьями, иногда курил траву у Хосе, но всегда возвращался домой к двум-трем часам ночи, тихо шел в свою комнату, зная, что отец спит крепко. Ирония ситуации заключалась в том, что Лу действительно была образцовой дочерью: читала книги, говорила по-английски, знала наизусть всех королей и королев Испании, начиная с Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского, неплохо решала задачи по физике... Изредка она уходила в гости к Карле и задерживалась у нее допоздна, но что они делали? Пили вино, смотрели сериалы и обсуждали, хорошо ли создатели сериала раскрыли характер того или иного персонажа? Смешно. Единственным недостатком Лу можно было считать его самого: с ним она впервые попробовала виски и текилу, недокурила первую сигарету и первый косяк. Валерио так и не дознался правды, но, похоже, что ее первый секс тоже был с ним. Он был тем самым плохим мальчиком и плохим влиянием, от которого Лу собиралась избавиться в ближайшее время, теперь, когда у нее был относительно хороший и безопасный трофейный мальчик Гусман. Впрочем, спустя пару дней Валерио понял, что отступать рано. Лу была мастером убеждения и мастером получения того, что ей хочется, и успешно применяла свои убийственные навыки на всех. На всех, включая себя саму. Она вбила себе в голову, что Гусман — именно то, что ей не хватало для комплекта «it girl». Возможно, так и было. Бороться с Лу в открытую было так же бесполезно и бессмысленно как попытаться сбить с курса танк, выступая против него в пляжных шортах и размахивая соломенной шляпой. Однако главный критерий оценки Лу — нездоровый социальный конструкт «быть лучшей» — для Валерио не значил почти ничего. Он был неизмеримо далек от его собственного критерия — «быть счастливым». И сколько бы Лу не отпиралась, в глубине души — о, Валерио был уверен в этом на тысячу процентов — в глубине души Лу хотела быть счастливой. Иначе почему они всегда тянулись друг к другу, почему ей всегда было с ним так весело, так легко и свободно? Валерио понял, что Лу обманывает себя в тот момент, когда сказала: «можешь радоваться, похоже, я поеду в Париж с тобой». Сначала он разозлился: зачем ему туда? Сопровождать ее в музеях и магазинах? Окей, музей Современного искусства еще куда ни шло, но Лувр?.. Картины людей, чьи кости уже давно превратились в прах, жизнь, которая давно перестала быть жизнью? Когда ему хотелось понять что-то древнее, он открывал нетфликс и находил подходящий сериал. К черту историческую достоверность! Разве он может почувствовать её через картины? И даже если ему вдруг захочется — для чего придумали виртуальные экскурсии с высоким разрешением передачи изображения? Слоняться по душным переполненным залам... Почему бы ей действительно не поехать одной, если уж Гусман не может поехать с ней? Он размышлял об этом какое-то время, пока все не стало кристалльно ясным, и он едва не взвыл от восторга: если бы Лу хотела, действительно хотела, чтобы Гусман поехал с ней, разве не приложила бы она все усилия к этому? Каникулы у бабушки и дедушки в Астурии, серьезно? Старички не могут присмотреть за Мариной сами, отпустить его всего на пять дней? Валерио усмехнулся. Париж, город романтики, город любви. По всем законам логики Лу должна была стремиться туда со своим самым любимым человеком, с тем, с кем она была счастлива, и, очевидно, это был совсем не Гусман. Придя к этому выводу, Валерио совершенно успокоился. Действительно, пусть Лу играет, выстраивает свое «я лучшая», делающее ее псевдо-счастливой, пока он делает ее счастливой по-настоящему. Ее временное ослепление не такая большая цена, рано или поздно, она все равно всё поймет, ведь она не глупая девочка. Они цапались по сто раз на дню, но потом наступал вечер. Если он не ехал в город, а она не задерживалась у Карлы, они шли гулять вместе. Поднимались на холм и смотрели, как на западе медленно дорогает закат, смеялись над глупыми мемами и спорили о том, пойдут ли ему усы и борода, не остричь ли ей волосы (жарко невыносимо — будешь жалеть и рыдать, волосы украшение девушки — еще одно слово... ), вспоминали несчастную собаку, которую он выкрасил когда-то в розовый цвет. Воздух дрожал и расслаивался, становился прозрачнее и нежнее, пыльная зелень теряла оттенки, оставался только один — темный, все темнее и темнее, а кусты и деревья сливались в неразличимые причудливые фигуры. Они возвращались домой в сиреневых сумерках, чуть задевая друг друга, он смотрел, как золотятся ее загорелые руки, мелькают ступни, переплетенные кожаными жгутами модных сандалий, как она улыбается и хохочет, скаля белые зубы, запрокидывает голову, заправляет за ухо пряди волос. Смотрел и не мог насмотреться. Иногда она искоса глядела на него с лукавством, почти подмигивала — ее фирменный взгляд, и тогда у него останавливалось сердце и он падал замертво, сраженный ее красотой, сразу оказывался на страшном суде, где какой-то суровый святой, похожий на Бернарда Клервосского, спрашивал его, праведно ли он жил, а он отвечал, что да, конечно, ведь он любит самого прекрасного человека, который когда-либо рождался на Земле. Падал замертво, потому что никакое сердце не может выдержать, если любишь так сильно, но все-таки удивительным образом продолжал идти, говорить и смеяться. Уже дома Лу заваривала чай, мгновенно выбирая из целой кучи разных вкусов то, что хотелось ей именно сегодня, заставляла его вымыть клубнику и абрикосы, уходила к себе и возвращалась к нему в комнату совсем не такая, как прежде — в новой пижаме, подаренной им, без макияжа, отчего ее гневные взгляды становились совсем не такими прознительными, а ласковые — не такими игривыми, но било все это почему-то гораздо больнее и слаще, как будто прыгаешь, разбежавшись, в пропасть, широко распахнув глаза и забывая, что должен вернуться вместе с рывком страховочного троса. - Возьми с собой что-нибудь приличное, - сказала Лу в последний вечер июня. - Я хочу сходить в один luxury ресторан в Париже. Она лежала на кровати и читала книгу, уткнувшись ему в плечо. - У меня все приличное, - ответил он. - Особенно твой купальный халат. - Неприличное под халатом. Шок-контент только для своих. Лукреция усмехнулась. Валерио поцеловал ее в макушку, погладил по руке. Она потянулась, как будто случайно целуя его в шею, и закрыла книгу, заложив ее пальцем.