sin llevarme al cielo

Если лежать очень долго и пытаться остановить вращающийся потолок, то в какой-то момент покажется, что получилось. Синий, фиолетовый, винный цвет сменяют друг друга опять и опять: синий, фиолетовый, винный, синий, фиолетовый, винный... когда-то Лукреция была совсем маленькой, ее губы были просто какого-то цвета, совсем обычного, глаза — прищуренные, смеющиеся, хваткие пальцы, просто запястья, обычные, не имеющие ни особенных родинок, ни шрамов, ни чёрточек. Если поехать к морю весной, то Лукреция — какое странное имя, такое большое и претенциозное для маленькой Лу — затеряется в высокой траве, в ярких маках, красных как будто картинка из ее детской книжки, не доставшейся от него по наследству, а купленной специально, только для неё. Все картинки - аппликации, можно отогнуть и посмотреть: вот маки, за маками другие цветы желтые, за ними - неровные скалы, выщербленный камень, обкатанный морем, если Лукрецию не держать, она поскользнется, свалится и поранит колено. Синий, фиолетовый, винный... Валерио почти схватил потолок, почти остановил его. Винный. Когда ее губы стали определенного цвета? Винного, красного, розового, цвета и оттенки, которые ему приходится отличать, даже если он не хочет — цвета ее гордости, страсти, нежности, уникальности, подавленности, цвета «никого не хочу видеть» и «я лучшая». А глаза? Когда они удлинились, заострились, если ее лицо совсем близко, то видно каждый штрих краски, каждый взмах ресниц, изогнутых и тяжёлых? Валерио лежал и пытался остановить потолок, схватить его за самое основание, вращающийся коленчатый вал, подпереть своими воспоминаниями, но вместо этого хватался только за плоские аппликации: Лу пять, значит, ему семь, он даже не знал, что все ещё помнит такое — качели на заднем дворе скрипят, а вокруг бегает собака, смешная, как будто игрушечная, все беззвучное как будто оглушённое выстрелом, прозвучавшим раньше и мгновенно поглотившим все, что случилось после. А его школа? Валерио потянул за картонку, приоткрывая школьную стену, но она не выдержала и развалилась, как будто упали несколько доминошек, отбросили его в другую реальность, где ему тринадцать, а Лу двенадцать, они едут куда-то в машине так долго, что засыпают, слушая вместе музыку на ее айпаде, путаясь в проводах наушников. Валерио пожалел этого мальчика, как будто увидел его со стороны: в той реальности он все еще ехал на заднем сиденье, слишком длинные ноги не вмещаются, но вытянуть их нельзя и поменять положение тоже, потому что Лу, свернувшись в клубок, все еще спит у него на коленях, такая компактная, вздрагивает во сне. Валерио осторожно пошевелил ногой, проверяя: вдруг Лу до сих пор здесь, лежит у него на коленях, так и осталась маленькой девочкой в модных кроссовках? Ему хотелось попросить потолок не вращаться, но потолок не слушал. - Значит, ты ее с детства любишь, чувак. Не повезло тебе. Валерио с удивлением повернул голову. Он отвлекся на потолок и совсем забыл, что рядом есть другой, человеческий собеседник: темные волосы, отливающие зеленым глаза. Не разобрать цвет, все отливает зеленым и винным в свете этих ламп: они сидят на диване, на столе перед ними кальян с двумя трубками, рядом какие-то люди. Кто-то слушал мои мысли, понял о чем, я думаю? подумал Валерио с тревогой. Не может быть, не должно быть. Как его зовут? Кажется, Алонсо, но это неважно, вряд ли Алонсо помнит, как зовут его самого. - Почему не повезло? Алонсо пожал плечами, сделал затяжку, и Валерио накрыло острое чувство дежавю: как будто он вел уже точно такой же разговор, и все отливало зеленым и винным. Он беспомощно пытался выплыть из вязкого и густого воздуха, не делая ни единого движения, но все было напрасно: каждый его жест, каждый взгляд, каждое слово было уже сказано, он не мог разрушить наваждение, точно зная, что ответит сейчас Алонсо, что скажет он, как сделает новую затяжку, отхлебнет что-то из стакана, не чувствуя вкуса, а чувствуя только как жидкий холодный огонь потечет по венам. - У меня друг, ситуация прям как у тебя, один в один, полюбил девчонку из соседнего дома, на одной улице жили, познакомились, когда в первый раз на велики сели, лет в шесть. Сколько она ему нервов потрепала, ой-ё... Алонсо приложился к стакану, качая головой, и дежавю отпустило, как будто гигантская волна передумала и откатилась назад, Валерио вынырнул, делая жадные рваные вдохи, не замечая, что вокруг больше дыма, чем воздуха. - Она мне не треплет нервы, - сказал он. - Да, да, вот и друг мой каждый раз мне так говорил, что, мол, она лучше всех и любит его, а она его не любила ни черта, а он все эти годы так старался, в лепешку для нее расшибался... - А сейчас? Алонсо снова пожал плечами, снова затянулся. - Года два назад она замуж вышла за какого-то американца, укатила в Штаты. Бойкая девчонка была всегда, этого не отнять. Друг пил поначалу, потом ничего вроде... сошелся с одной, бывшая одноклассница наша, всегда по нему сохла. - Сколько тебе лет? - Тридцатник скоро. Алонсо не задал ответный вопрос, он вообще задавал мало вопросов. Только слушал, пока Валерио, уже пьяный и попробовавший какие-то странные разноцветные таблетки, жаловался ему на свою жизнь. Если, конечно, слушал. Но Валерио был рад этой компании, очень рад: два чилийца и несколько аргентинцев взяли его под свое крыло, накормили, угостили пивом, он в свою очередь угостил их, после чего окончательно стал своим и был приглашен на тусовку в какое-то закрытое место только для своих. Валерио не следил, куда они направлялись, да и не мог — его посадили вторым номером на байк, дали шлем, ему оставалось только смотреть, как проносятся мимо огни города, оставляющие сверкающие полосы в сгущающихся чернично-синих сумерках. Теперь Валерио абсолютно не представлял, где находится, кажется, звучало слово вокзал... а может быть и не звучало. Его новые знакомые неплохо говорили по-французски и работали здесь, по их туманным шуткам и полунамекам он понял, что деятельность эта не совсем легальная, и не стал уточнять. Какая ему разница? Главное, что теперь ему было хорошо и весело. Почти. Всегда это почти... Валерио спросили, конечно, про то, кто он, откуда, какими судьбами в Париже. Он часто оказывался в подобных ситуациях: незнакомый бар, незнакомые люди, все просто хотят хорошо провести время — на первый взгляд. В пятнадцать он сильно вытянулся и выглядел старше своего возраста, ему часто давали восемнадцать лет, а то и больше — девятнадцать, двадцать. Это было плюсом: выпивка, трава и наркотики, интересные знакомства, минимум нелепых шуток про «вырастешь — поймешь». С одной стороны. С другой стороны, ему приходилось держать лицо, вести себя так, словно он старше и опытней, набираться этого опыта как можно скорее, пытаться не перегнуть палку и, наконец, держать удар — иногда в прямом смысле этого слова. В каких бы городах он не обкуривался до состояния блаженной эйфории или желания вывернуться наизнанку — Мадрид, Барселона, Сантьяго, Мехико, Нью-Йорк, Буэнос-Айрес... — всегда находились люди, готовые подставить ему плечо правой руки, левой вытаскивая у него из кармана кошелек, готовые слегка отделать его за нежелание отдавать телефон или просто от широты душевной. Валерио быстро понял, что это не только бессмысленная, но и опасная затея — рассказывать новым друзьям на одну ночь о том, что его отец дипломат, а мать успешно ведет свой бизнес, о том, что он живет на две страны в больших домах со своим бассейном, не нуждается в деньгах и может потерять хоть десять таких кошельков и телефонов — на следующий день ему купят новый, как бы плохо он себя ни вел, а у его сестры есть собственный водитель. Да, особенно о сестре. Валерио никогда не рассказывал им правду о Лу. Это было его личное табу. Он слегка менял истории своей жизни, придерживаясь одной линии: ему девятнадцать, он живет в Чили с матерью, та работает секретаршей, спит со своим боссом, поэтому ему перепадают деньги, иногда он ездит в Мадрид к богатым родственникам, от которых ему достаются классные шмотки (не все разбирались в моде, но Валерио не хотелось попадать в неловкую ситуацию, отвечая на вопрос, откуда у мальчишки из обычной неполной семьи джинсы Армани и футболки Томми Хилфигер). Единственное, что оставалось неизменным в этих историях — Лу. Валерио знал, что как только он начнет терять контакт с реальностью — падение будет неизбежным, он не сможет удержаться и не сказать: да, у меня есть любимая девушка, я не могу без нее жить, мы знакомы с детства, но у нас очень странные отношения. Степень его откровенности, злости или тоски будет зависеть от двух факторов: насколько сильно он пьян и на какой ноте они расстались с Лу в данный конкретный момент — поговорили по телефону, распрощались в FaceTime или на самом деле, находясь в одном городе, на расстоянии вытянутой руки. Валерио прекрасно понимал, что как бы сильно ему ни хотелось влезть на баррикады и заявить всему миру — «то, что у нас с Лу, это лучшее, что случалось на свете, если это не любовь, то вы все просто идиоты» — стоило ему заикнуться о том, что Лу его сводная сестра, все что он встретил бы в ответ — отчуждение. Которого ему и без того хватало. Поэтому на вопрос «как вы познакомились?» у Валерио был заготовлен ответ, заученный наизусть, зазубренный так, как никакая формула и теорема: «с детства знакомы, дочь тети от первого брака, нечто вроде сводной сестры или кузины». Легкая и спасительная ложь, встречавшая достаточно сочувственных взглядов — похожая ситуация была у многих: распавшиеся браки, сводные или приемные дети, детство вместе, но на расстоянии, ребяческое любопытство и совместные шалости, постепенно переросшие в настоящие чувства. Валерио не видел разницы. Но люди почему-то видели. Иногда в забытье и угаре наркотического бреда он говорил: - Мы с Лу как боги, правители великих и древних цивилизаций, родившиеся слишком поздно. Ему отвечали: - Как переселение душ, что ли, ха? Или: - Бро, да ты поэт, бля. Или просто: - Что? Чувак, ты в стельку. Он не отвечал, видя перед собой не обшарпанную стену или лестницу, блестящие капоты машин на парковке, чьи-то размазанные лица в дыму косяков, а желтый песок и пустыню, в которой он никогда не был, широкую реку и лотосы, обрывки мифов, истории царских династий Египта, из которой его интересовали только мумии и смущенные лица учителей, рассказывавших об инцесте. - Тридцатник скоро, - сказал Алонсо. - Мой тебе совет, парень, забей болт ты на эту чику. Я знаю таких баб, они только о себе думают, а о тебе кто подумает? Может, она у тебя и красотка, так не единственная же. Валерио молча слушал, делая вид, что не слушает, но каждое слово мучительно впивалось ему в мозг. - Марианна, та, которая в Штаты уехала, она же другу, Пепе, ни разу даже не позвонила, не поздравляла, а уж он ей... - Лу всегда звонит мне, - не выдержал Валерио. - Да уж? - с сомнением спросил Алонсо. - А сейчас? Валерио вдруг накрыло волной ужаса и запоздалого раскаяния: на секунду он ясно осознал, что в Париже, Лу где-то близко, но далеко, наверняка злится на него, а он даже не знает, где он, да и вообще его состояние оставляет желать лучшего, именно это она и просила его не делать. Ясность выстрелила как падающая звезда, оставляя за собой едва различимый сияющий хвост, расчертивший небо, и пропала. Валерио вытащил телефон из кармана, пытаясь сосредоточиться, все прыгало и дергалось перед глазами, экран был слишком яркий и показывал какие-то цифры, осыпавшиеся вниз ему на руки острыми уголками и точками. Он догадался, что ему пришли какие-то оповещения, может быть, не одно, но не мог прочитать ни слова, буквы шли одна за другой как бегущая строка. Валерио разглядел только имя — это имя он мог прочитать в любом состоянии. На каком языке она мне пишет? подумал он, неужели это испанский? Может, Лу решила, что во Франции нужно обязательно писать на французском, поэтому я ничего не понимаю. Он хотел сунуть телефон под нос Алонсо, чтобы доказать, что тот неправ, но передумал. - Мне надо позвонить, - язык плохо слушался его, поднимаясь и опускаясь как деревянная лодка в замедленной съемке. Валерио подумал, что так говорить он не сможет, нужно выпить, и глотнул из стакана, слишком поздно осознав, что это не вода. Жидкость легко прошла в горло как вода, но только лучше, ему показалось, что это жидкая сталь или тот непонятный металл, который заливали в скелет Росомахе, поэтому он наверняка тоже станет как Росомаха. Нужно было рассказать об этом Лу. Натыкаясь на стены и людей, вращающихся как в калейдоскопе, Валерио выбрался наружу, путь показался ему невероятно долгим. Он похлопал себя по карманам, пытаясь понять, на месте ли деньги, на тот случай, если вернуться обратно уже не удастся, он забудет дорогу в это место, оно исчезнет вместе с первым глотком ночного воздуха улицы. Лу взяла трубку после первого же гудка. - Лу, мне нужно сказать тебе кое-что важное, давай поговорим, ладно? - Gracias a Dios, ты жив, - слышать ее голос было так прекрасно, что у него защипало в глазах. - Вал, где ты? Я начала думать... гуглила новости, убили какого-то латиноамериканца, полиция... - Лу, подожди, - Валерио перебил ее. - Слушай, я так люблю тебя, ты лучшее, что у меня есть. Он сказал это, но каждое слово было каким-то плоским и невзрачным, совсем не выражающим то, что он хотел сказать. Он стал мучительно вспоминать, есть ли еще другие слова в этом языке? Почему эти такие странные? - Да, да, я тебя тоже люблю, где ты? - Нет, ты не поняла... - Валерио слышал, что она просто отмахивается от его слов. - Послушай еще раз: я люблю тебя, и это навсегда. Я даже не помню, когда этого не было. И мы никогда не умрем, потому что... все это. Она не могла его видеть, но он забыл об этом и обвел рукой пространство вокруг себя, как будто рассчитывая обхватить всю эту планету, всю солнечную систему, всю вселенную, обнял себя, как будто вся эта вселенная была сейчас внутри него, пульсировала сверхновой звездой. С той стороны послышался какой-то полувсхлип-полусмешок. - Лу, ты что? Ты что плачешь? - с тревогой спросил Валерио. - Какой же ты у меня дурак, - сказала Лу. - За что мне все это? Вал, пожалуйста, ты знаешь, где ты? Видишь рядом такси, что-нибудь? Преодолевая тошноту и головокружение, он посмотрел по сторонам и в первый раз заметил, что стоит на улице, прислонясь к стене. Ему показалось, что улица абсолютно идентично расходится лучами в обе стороны от него, моргнул, и иллюзия пропала. - Я попробую, - пробормотал он. - Что ты попробуешь? Ты по-моему уже достаточно попробовал на сегодня. Пожалуйста, найти такси, попроси кого-нибудь вызвать и приезжай. - Ладно. - Не клади трубку. - Vale, vale. Валерио с усилием отлепился от стены и пошел вперед, преодолевая сопротивление пространства, качающегося из стороны в сторону, туда, где были какие-то огни. Под ноги ему бросилась мышь. - Я иду, - оповестил он Лу. - Тут мышь. - Что? Вал, какая мышь... пожалуйста, боже мой, ты ведь был с каким-то людьми, где они? - Уже далеко. Тут правда мышь. В переулке мусор, с той стороны продуктовый магазин, они выбрасывают мусор. Он услышал, как Лу вздыхает, и улыбнулся. Под кайфом звук ее голоса всегда становился таким объемным, заполняющим каждую клетку как кислород. Надо было сказать это, пока не унесло ветром. Хотя ветра в переулке не было. - Лу, твой голос как хлороформ... - Что? Вал, перестань пытаться одновременно думать и разговаривать, просто найди уже такси. Лучше опиши мне, что ты видишь. - Я имел в виду хлорофилл. Как кислород. Хотя иногда как хлороформ тоже... Она застонала, и Валерио засмеялся. - Там есть вывески? - Наверное, есть, но тут темно, я не могу прочитать. Наконец, он вышел из переулка и неожиданно оказался на довольно большой улице, где даже в это время было довольно оживленно. Даже в это время... он ведь даже не знал, сколько это. - Лу, а сколько сейчас? - Три. Я спрашиваю, что ты ви... - Вижу такси, - сказал он, почти уверенный, что это действительно такси. На крыше двух машин приглашающе светились шашечки. - У меня есть твоя бумага с адресом. - Не отключайся, пока не сядешь в машину! Валерио не знал, что именно имела в виду Лу — телефон или его самого — и честно попытался выполнить обе эти просьбы. Ему казалось, что у него получилось. Еще ему показалось, что он передал трубку таксисту, а потом Лу сказала уже ему: недолго, всего 20 минут без пробок, как тебя туда занесло. Последнее, что он помнил — ее руки вокруг него.