***
Кёджуро обвел взглядом столовую поместья Бабочки, только что закончив свой… разговор с Камадо. Медсестры как раз проинформировали его, что его младшая сестра всегда приходит в это время. — …не такая уж и крутая, ага? Фэй здесь! И она ругается с… вороном? Толпа начала обступать их. Птица подлетела к девочке, сверкая когтями: — Ты смеешь осуждать меня? Великую Цукико? Фэй уклонилась от атаки, подняв большой конверт, чтобы шлепнуть пернатую. — Так… Кёдждуро подошел к ним и перехватил ее руку своей, а другой — преградил путь птице, вынуждая их остановиться: — Ум, советую вам двоим перестать ругаться. Вы мешаете окружающим. — Цукико первая начала, — пробубнила Фэй, поправляя свою белую рубашку. — Малявка посмела сравнить меня с этой жалкой пародией на ворона Уз! Осуждаешь меня, когда у самой такие противные! — Эй, эй, — начала девочка, взмахнув руками, — мои волосы тут не при чем! Хотя, это безумно круто, спасибо большое, — парировала она. Кёджуро поднял ее, обхватив за талию: — Фэй. — Pasensya na po. — Позже я спрошу у тебя, что это значит, — мужчина вздохнул, повернувшись к упертой птице. — Цукико, не пытайся разозлить Фэй. — Заставь меня, огонек. — Цукико. Фэй начала извиваться в хватке Кёджуро, вынуждая его сжать ее сильнее. — Ты знаешь ее? — Она достаточно… известна в штабе, — осторожно ответил мужчина, и девочка одарила его подозрительным взглядом. — Что ты имеешь ввиду? — с подозрением спросила она. — Ум… Тут среди них раздалось урчание. — Оу, да, точно. Еда, — неловко начала девочка, прикрывая лицо своим огромным конвертом. — Теперь мы можем поесть? Кёджуро смеялся, шагая к свободному столику, и посадил за него Фэй и Цукико, которая сидела на его плече, игнорируя ее бормотание: «Когда я разрешала носить меня? Вот дерьмо». — Язык, Фэй. Я пойду возьму наш завтрак. — Окей… блять, Цукико, не рви мои записи… Эй! — Я делаю, что хочу, коротышка! — Они мне нужны, ты, грязная метелка из перьев. — Что?! Иди сюда, ты… Кёджуро снова вздохнул, надеясь, что эти двое не поднимут шум (еще сильнее, чем сейчас), к тому времени, когда он вернется.***
— Малявка, это что? — Это телефон. Неужели ты не можешь ничего придумать, кроме «малявки»? — Дорогая, прости за откровенность, но ты такая маленькая, как котенок. — А то я не знаю. — Хорошо, что ты уже смирилась со своей судьбой. — Ш-ш!***
— А вот и еда! — Ура! — Ну и чего ты ждешь? Корми меня!***
— Куя Кё, почему ты в поместье Бабочки? — А почему ты спрашиваешь? — Ты же, блять, не ранен или… — Язык. — …ты встречался с Кочо-сан? — Нет, я просто хотел увидеть тебя! — …Куя Кё, почему ты здесь? — Ну… — Куя Кё, ты тревожишь меня. Что. Ты. Сделал? (Фэй едва держалась, чтобы не закричать на Кёджуро, который выглядел так, словно убил кого-то или избил какого-нибудь бедолагу; какого хрена, мужик, что ты, блять, сделал? Черт, твоя улыбка…) — Могу с уверенностью сказать, что Камадо Танджиро не питает и… (Его золотистые глаза засверкали, а улыбка становилась все более довольной). — …не будет питать к тебе непотребных намерений! Хотя он добродушный мальчик, я не позволю тебе- — Секундочку, ты сделал что. Стоп, стоп. О, оу. О боже. О боже. О БОЖЕ, ЧТО ТЫ, БЛИН, СДЕЛАЛ С НИМ- — То, что я сделал с ним, не имеет значения, Фэй- — ЧТО ЗНАЧИТ, БЛЯТЬ, НЕ ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЯ, КУЯ КЁ? — Следи за своим языком, имото. Все хорошо! Сейчас ему оказывают помощь. Не беспокойся о нем. — О БОЖЕ, ТЫ УБИЛ ЕГО…***
— Фэй, что ты делаешь? — спросил Кёджуро, с любопытством глядя на нее. Она порывисто записывала (или зарисовывала) что-то на бумагах, в то же время поедая свой завтрак одной рукой. Она на автомате брала еду и клала ее в свой рот, не останавливаясь, а другой рукой пробегала по бумагам без передышки, временами поглядывая на «телефон», лежащий рядом с листами. (Судя по ее лицу, выражение которого вызывало чувство ностальгии, это был не первый раз, когда она занималась этим. Кёджуро было интересно, что за жизнь у нее была до того, как она попала сюда). — Пишу инфу о Третьей Высшей Луне, — рассеянно ответила Фэй, заставляя Кёджуру задохнуться от ее беспечности, которую она проявила, говоря это, как будто речь шла о погоде, а не о чрезвычайно важной информации, которая может переломить ход многовековой войны. — Оу, — действительно, оу. Кёджуро вздрогнул. — Как его имя? — Человеческое или демоническое? — она даже не подняла на него взгляд, продолжая писать. — Кстати, я не знаю его фамилию. — Ничего страшного, — в принципе, это чудо, что она вообще знает их имена. — Я бы хотел узнать имя, пожалуйста. — Сейчас его зовут Аказа, а раньше — Хакуджи. Он совсем не помнит свою человеческую жизнь. Бедный. Кёджуро не мог не вскинуть бровь. — Совсем? — переспросил он. — Угу. Хотя он не знает об этом, она все еще влияет на него, я же говорила об этом? — Боюсь, тогда я не совсем понял это, прошу прощения. — Ой, да все нормально. Без обид. Кёджуро отставил в сторону уже десятую миску. — Также я боюсь, я знаю не все, что ты говоришь. Что ты сказала, когда я прервал вас двоих? — Что я сказала? — Полагаю, это был твой родной язык. — Ооооу, — наконец, Фэй перестала писать — к облегчению мужчины — и потерла запястье. — Это значит «мне очень жаль». (Она опустила тот факт, что она произнесла это с сарказмом, чтобы он снова не посмотрел на нее этим своим взглядом). Он хмыкнул, ставя перед собой одиннадцатую миску. — Тогда извинения приняты. Ты должна рассказать мне о своем языке — это интересно. Почему-то она хлопнула себя ладонями по лицу, наклоняя голову. — Окей! К-конечно! — а сама подумала: — «О мой бог, Ренгоку Кёджуро хочет, чтобы я рассказала ему о тагалоге, охренеть, моя жизнь обрела смысл, о мой бог…» Цукико (Кёджуро было стыдно признать, что он забыл о вороне Уз, сидящем около него) клюнула Фэй по лицу, заставляя ее взвизгнуть: — Хватит бормотать, малявка! — Обязательно было клевать меня, Цукико? — А что ты от меня хочешь, выдернуть твои волосы? Так я с удовольствием. — Как насчет выдернуть твои перья… Кёджуро вздохнул, подхватывая тринадцатую миску, мысленно цитируя Фэй, он криво усмехнулся. Ну вот опять.