Опиумный дурман

— Что у тебя дома делает лезвие? Уши горят под звуком низкого голоса, и я медленно поворачиваю голову в сторону, натыкаясь на два проницательных глаза. Они будто скальпелем сдирают с меня кожу, заглядывают глубоко внутрь и что-то ищут, ищут, не понимают и оттого мрачнеет взор. Я наполняю легкие воздухом, понимая, что прежде чем начать говорить, то должна запастись им по полной, иначе умру от его недостатка. — Я не всегда была такой, Стив... Увидев бы меня лет в четырнадцать, ты бы подумал, что за образцовый пример чрезмерно идеального человека, который не ругается, не делает глупостей, у которого в голове даже мыслей не возникало о чём-то запретном, экстремальном. Удовлетворительные оценки в школе, успехи в спортивным соревнованиях, и самое главное, я ведь никогда не протестовала, делала всё, чтобы... угодить? — последнее звучит так робко, будто дрожащий на ветке листочек, который с минуты на секунду провалится на землю. — Но нет, я делала все это от безвыходности, с отчаянием, с н-надеждой. У меня есть тысячи счастливых воспоминаний с детства, но в моем подсознании опечатались только несколько, и они — не из лучших. Я знаю, что это неправильно... , — я не могу вынести пристальный взгляд суровых глаз и перевожу свой на собственные руки, кожа который до безобразия сморщилась из-за воды, — неправильно вспоминать то, что причиняет боль, но все равно делаю это. Вспоминаю День отца и утренник в садике. Боже, да мне никогда не забыть это ужасное чувство, когда ты стоишь на сцене и ищешь глазами своего папу, но не находишь. Даже когда наступает твоя очередь говорить стишок, ты не теряешься, стараешься, чтобы голос не дрожал, ведь вдруг папа зайдёт, увидит, услышит тебя и улыбнётся. Ты ждёшь и ждёшь, но он не приходит. Не приходит! Хочется плакать, но ты не можешь, потому что папе не нравится видеть слезы, — но папы рядом нет, а потому я могу позволить себе поплакать. — Мама говорит, что в следущий раз, его не задержат на работе и он придёт. Обязательно придет. Когда звучит детский вопрос «папа меня не любит?» — мама хочет плакать, но держится изо всех сил, ведь лить слезы перед своей маленькой дочке — это неправильно и больно... Мои эмоции утихомирены. Спокойны и даже не импульсивны. Мне кажется это пугает Стива, но он не прерывает меня, внимательно слушает и также неотрывно смотрит, отчего моя левая сторона лица пылает жарким пламенем. — И самый переломный момент случается тогда, когда ты ждёшь его на следующем выступлении, но увидев его пустой стул, уже тогда понимаешь, что он не придёт, а потому смотря куда-то в бездушную стену, ты рассказываешь стих, который теперь жутко кажется нелепым и лживым. Из разодранного в клочья горла вырывается нервный смешок. Точно ли я не сумасшедшая? — Но знаешь, что самое смешное, Стив? — я решаюсь взглянуть ему в глаза. — Даже после всего этого, я думала, что должна заслужить его внимание. Занималась самообороной, боксом, ежедневным бегом, и нигде меня ни чуть не щадили. Боже, какой же глупой я была! Заслужить бескорыстную любовь отца, это я собиралась сделать? — уже давно я поняла, как же нелепо это звучит. — Я созрела только в четырнадцать, видимо тогда огонёк надежды потух окончательно. У меня появились новая компания, лучший, безбашенный друг, новые увлечения и новые мечты. Мои собственные. Но они нравились только мне, моему отцу они казались смешными, а потому он был против всего: друзей, рисования, мечты... Стив молча глядит на меня, и зрачки его спускаются вниз, вслед за моими текущими слезами. Не выплаканными слезами маленького ребёнка. Такими скупыми. Холодными. Мои разодранные губы едва открываются, выпуская наружу слова: — Ты спрашиваешь, что у меня дома делает лезвие? Оно ждёт... просто ждёт меня, как и всегда, а я... я слабая... — Прекрати... — обрывает Стив, качнув головой, так твёрдо оне соглашаясь со мной. Ощущение будто я слышу его через толстую стенку, а может и вообще не слышу, раз не прекращая тараторить себе под нос. — Я настолько слабая, что даже не смогла покончить со всем этим. Стив тянется к моей ноге, но я резко подтягиваю коленки к груди, обнимаю руками. Его ладонь так и замирает в воздухе, не коснувшись меня. Наши взгляды встречаются и плотно поджав губы, Стив тянет руку обратно, кладя на свои раскинутые по полу душевой ноги. — Как раз таки наоборот. Ты сильная, потому что не поддалась отчаянию и уберегла себя от этой ужасной ошибки. Ты спасла себя, — его губы медленно выговаривают эти три слова и я не могу оторвать от них взгляд, — слышишь меня? Снова смотрю в два пепла. Слышу ли я? Всегда. Я слышу тебя всегда. Но не могу сказать то, что действительно хотела бы услышать... чтобы услышал и ты. А все потому, что я слабая и трусливая... — Если бы я была сильной, стала бы искать спасение в наркотиках? — злость на саму себя накипает так быстро, что мне только и хочется нападать на саму себя, оскверняя тысячами оскорблениями. — Я слабая и беспомощная, и ты не обязан меня в этом переубежд... Стив вспыхивает моментально. — Но я буду, — резко произносит он, я моргаю с открытым ртом. — Готов переубеждать тебя сколько потребуется, чтобы ты поняла, как чертовски сильно ошибаешься на свой счёт. Если бы ты была слабой, стала бы бороться за внимание отца? Слабая девушка стала бы выходить на ринг с парнем, при этом не испытывая ни капли сомнений или страха? Будь ты слабой, стала бы, как обезумевшая гонять на мотоцикле, сев на него первый раз в жизни? Ты слабая, потому что, ни разу не сорвавшись, покончила с наркотиками, когда другие годами не могут этого сделать? Ты считаешь себя слабой, хотя уверенно ступаешь за мной, даже, когда я, по собственной тупости, кричу на тебя, отталкиваю, делаю больно. Боже, Вив, ты не можешь считать себя слабой, — блондин выдыхает, и мне кажется, что его дыхание доносится до меня по воздуху. — Кто угодно, только не ты.... Меня пронзает помявшаяся глубина его серых и таких открытых для меня глаз. Стив заговаривает ровным голосом и моё сердце ёкает меж рёбер. — Я слабый, — удивленная и совершенно не согласная с этим заявлением, я ошарашено гляжу на парня, но нашим глазам встретиться не суждено — он так решил, и теперь тускло глядит в стену. — Слабый, потому что не могу совладать с собственным эмоциями. Слабый, потому что быстро теряю контроль, а затем раню дорого мне человека... — я снова начинаю плакать. Его слова ранят моё сердце, но не от боли, а от чувств, которые, как оказалось, тоже ведут свою беспощадную стратегию. — И я понимаю, что причиняю ему боль, но не могу отпустить... Так ответь мне, Вивиан... — в момент, как Стив наконец смотрит на меня, я инстинктивно задерживаю дыхание, — кто по твоему я, раз не способен сделать её счастливой, но отпустить тоже не могу? Моё дрянное сердце сжимается с тягучей болью. Я не могу ему ответить, потому что плачу. Без всхлипов, воплей, или мычаний, но черт, как же громко. Не могу это стерпеть, утыкаюсь лицом в коленки и рёву ещё сильнее. По прежнему, без лишних звуков. Почему-то складывается ощущение, что они вызовут во мне истерику, оборвут связки, раздерут горло, заставят вновь кровоточить грудь и легкие. Стив глубоко вдыхает, и я не понимаю что, ведь воздух такой тяжёлый и жгучий. — Ты источаешь неслыханные ароматы, затягивающие в дурман, — мужской баритонный голос с остро ощутимой хрипотцой эхом отдаваемая в поглощающей тишине небольшой ванной комнаты. Шорох со стороны слышен отчётливо, но во мне не вздрагивает ни единая клеточка. — Я уже давно покончил с дурью. Из-за тебя, — оказавшийся рядом Стив, мягко обхватывает мой подбородок, приближая моё лицо к своему, и в упор смотря в мои глаза, — я подсел на новый, сильнодействующий наркотик — на тебя, малышка. Когда тебя не бывает рядом, я будто нахожусь в ломке. Меня ломает изнутри и становлюсь безумцем. А когда ты со мной... когда ты со мной, Вив, я понимаю, что все так, как должно быть, — наши лица на одном уровне, и застывшая всем и все, я дышу за счёт его выдохов. — Будто так и должно было быть... С того самого момента, когда впервые ощутил вкус твоих губ, я каждый раз задаюсь вопросом, а жил ли я вообще до того момента? — его глаза кажутся мне потерянными. Испуганными. Такими же, когда он и прочёл ту записку. Ту самую записку, которая перевернула в нем все. Когда он наконец показал свои истинные эмоции и страхи. И сейчас все это было вызволено из непробиваемого панциря из-за меня... Моя рука дрожит, когда я медленно поднимаю её и хватаю его ледяную ладонь. Я прикладываю её к своей груди, в которой сильно бьется сердце. — Чувствуешь? — шепотом спрашиваю я. — Чувствую, — также тихо отвечает Стив, глядя в мои глаза. Меня пробивает тысячами молний, когда парень хватает мою другую руку и точно также кладёт её к себе на сердце. И моё сердце начинает биться ещё чаще, когда я ощущаю бешеные удары сердца под своей ладонью. — Веришь? Заворожённая, я поднимаю взгляд с моей руку на его груди, и сталкиваюсь с любимыми пронзительными глазами. — Верю... Теперь я по-настоящему верю в твои чувства, Стив. Верю в то, что ты никогда бы не хотел обидеть меня и ни за что не дашь обидеть и другим. Я верю, что ты стараешься сделать меня счастливой... Верю. Конечно я верю, Стив. И буду верить, пока это сердце будет так быстро биться для меня. Наши сердца колотятся в груди, как заведённые. Зрачки Стива расширяются, я удивлена не меньше. Мы навечно введены в исступление под колотившиеся сердца друг друга, так совершенно бившиеся в унисон. Как одно целое. *** Я была сломлена. Я осталась одна и сделала все возможное для этого. Только Стив был со мной и — большего было не нужно. Но в моменты своих внезапных истерик, неконтролируемых рыданий, душераздирающих безмолвных криков в ладони, мне хотелось, чтобы и Стива не было рядом. Я чувствовала себя заразной, грязной, токсичной, отравляющей жизнь. И мне не хотелось травить собой и его... Но Стив был рядом. Был рядом каждый день. Практически каждый час. Я не выхожу из дома сколько? Неделю, две? Сколько раз в день говорю? А каждый ли день делаю это? По началу я не говорила целых три дня. Молчать и отрешённо пялиться в стенку — это все, на что я была способна. На что хватало моих сил и духа... Наверняка, я бы свихнулась, если бы Стив не пытался меня разговорить, и пускай, я не смогла обеспечить ему компанию в диалоге, я слышала все, что он мне говорил в монологе, который подпитывал силами, кислородом, даже духовной пищей, в то время, как я ни кусочка не могла проглотить настоящей. Моё крушение внутри уже началось. Это только начало... *** Мне кажется мои слезы не кончаются. Это плохо? Или же это значит, что я ещё способна что-то чувствовать? Я заражаю воздух. Он пропитался болью и слезами. Но я не могу остановить себя... не могу, не могу. У меня не выходит. Я заражаю его. Моего совершенно сероглазого блондина, под глазами которого залегли темные круги, а с лица не сходит поглощающая задумчивость и усталость. Я  тащу и тебя в своё крушение. Разве так поступает любящий человек? «Не способен сделать её счастливой». Разве то, что присходит со мной делает тебя счастливым? Я не делаю тебя счастливым. «Но отпустить тоже не могу» Я знаю. Знаю. Ведь тоже не могу сделать этого... И принять твои тянущиеся ко мне руки тоже не могу... не хочу тебя обмарать. Моё крушение уже на грани завершения. Конец близко? *** Не могу больше плакать. Оказалась пустота внутри существует. Она такая негостеприимная и эгоистичная, что никого не пускает внутрь, никому не позволяет пробраться к себе. Крушение завершено. Обломки. Вокруг меня одни обломки. *** Я плачу снова, но в этот раз не одна. Захлёбываюсь и реву в родных объятиях, которые сжимают меня крепче и крепче, как всегда понимая, в чем я по-настоящему нуждаюсь. Наполняясь одурманивающим ароматов, лёгкие снова дышат. Сердце откликается, рвано сокращаясь, когда сильные руки укрывают меня от всего мира. Теплое дыхание и нежный поцелуй в макушку оживляют кожу. Словно кто-то наколдовал пламя под кожей, и она горит заживо. Заново. Мой голос звучит спустя долгое время, губы что-то отчаянно шепчут, но я не отдаю себе отсчёт. Сейчас я только и способна цепляться за белоснежный затылок и порывисто прижимать его к себе, будто от этого зависит моя жизнь. Возрождение? Это оно? POV СТИВ Её состояние меня пугало. Впервые за несколько лет меня пугало что-то настолько сильно. Поначалу Вив молчала. Молчала целых три дня, три длительные ночи, наверное, единственные из всех пройденных, когда она не проронила слезу. Уж лучше бы она плакала в моих объятиях, чем молчала бы и пустым взглядом смотрела в стену, в пол, на гребаный шкаф, не в окно, и ни разу не на меня. Мои разговоры не помогали. Я не мог отвлечь её от мыслей, в которых она закрылась, будто в тесном, темном бункере комнатке. Я не мог вытянуть её на поверхность, но все равно говорил с ней... я знал, что она все равно меня слышит. Я знал, как она нуждалась во всем это: разговорах, шутках, присутствии, голосе, который будет звать её по имени, и хоть она не откликнется, но плечи её едва заметно вздрогнут. Она нуждалась во мне. И я не мог покинуть её ни на минуту. Когда она вновь заговаривает, в моей груди, прямо внутри рёбер, что-то сильно сдавливается. Её голос... слабый, едва узнаваемый. Но она все же вновь говорит со мной и я безумно рад этому. Рад её возвращению, пускай и частичному. До сих пор я не касаюсь её... Когда наступает время сна, Вив ложится в кровать намерено раньше, чаще всего это бывает, когда в душе, или же разговариваю по телефону, ведь на самом деле, сейчас чертовски много серьёзных дел. И каждый Вивиан по горло накрывается одеялом и обнимает себя за живот, — но это отнюдь не защитный жест или что-то подобное. Она делает это, чтобы я не мог обнять её ночью. Я готов понять её боль, но все же это меня злит. Злит, потому что она закрывается от меня. Причём так умело, но чертовски нежеланно для меня. Но чтобы Вивиан не приняла, я обнимаю её каждую ночь, но она уже вроде, как спит. Или же притворяется, что спит, но реакции никакой не подаёт, когда я притягиваю её к своей груди и засыпаю, утонув в шелковистости её мягких волос. Одной ночью я не нахожу Вив в постели — только смятые простыни на её стороне и пустующую подушку. Во мне трескается какой-то стержень, потому что, когда я нахожу её сидящей на полу в гостиной, вдруг ощущаю, как из меня что-то вырвали. Её исхудавшие плечи подрагивают, и хоть она не издаёт ни звука, я точно знаю, что она плачет. Осторожно надвигаюсь к ней. Тихо, чтобы не напугать её итак слишком хрупкий разум. Но каким-то паранормальным образом она слышит меня... Вивиан резко поднимается на ноги, и оборачиваясь, испуганно глядит на меня. Мой взгляд бегло смещается по её лицу: по мокрым щекам, по красным, искусанным губам, которых я не касаюсь уже около двух недель. — Прости, прости, — бегло бормочет девушка, резво утирая ладонями лицо, а слезы все текут и текут — она начинает дрожать, потому что не может это остановить. — Вив... — я подхожу к ней ближе, и с каждой секундой в моей груди дыра растягивается все шире и шире. — Я не знаю, что на меня нашло, — она продолжает бормотать с виной, будто извиняясь. — Я не понимаю... — Тише, тише... — подойдя ближе, я аккуратно обхватываю заднюю сторону её шеи и тяну на себя, прижав Вивиан к груди. Она плачет мне в грудь, а её руки свисают с двух сторон от её ватного тела. — Обними меня, — шепчу ей на ухо, второй рукой гладя её напряжённую спину. Вивиан что-то мычит сквозь слезы и отрицательно качает головой. — Давай же, Вив. Ты можешь это сделать. Её голос дрожит, когда она с немалым трудом выдавливает из горла эти два обреченных слова: — Не могу. — Пожалуйста, Вивиан, — это похоже на мольбу, и не исполни она её, я окончательно погибну. — Я не могу... это слишком. Вивиан заскулила жалобно и болезненно. А затем почти завыла в ломящий голос. Её руки дрожат от напряжения, ведь, как бы она не нуждалась — она не позволяет себя обнять меня. Я все понимаю слишком поздно, чем мог бы... — Нет никакой жалости. Слышишь? — я говорю это и попадаю в точку, потому что её плач переходит в скулёж. — Выкинь эти чёртовы мысли из головы. — Милая, обними меня, — мягко шепчу я в её волосы. — Позволь и мне помочь тебе. Я крепче прижимаю её за шею и спину и Вив сдаётся. Она льнет ко мне всем своим маленьким тельцем и обнимает меня за спину. Вцепляется крепко, до судорог в мышцах, а затем с облегчением вздыхает. Я молчал, все еще обнимая ее тело и тихо целуя макушку, волосы, уши. Она всхлипывала от переизбытка чувства — сожженная в прах невинная жертва. Но я обещаю сделать все, чтобы она стала заново родившимся человеком. Счастливым, не знающим боли и огорчения. Так, как она на самом деле заслуживает. *** Я смотрю на часы. Уже раз восьмой за прошедший час. Мне пришлось оставить Вивиан, но она взяла с меня обещание, что я вернусь через три часа. Рядом стоящий Гаспар конечно же замечает нетипичный мне жест — он все прекрасно понимает. Понимает даже лучше, чем должен был. Если бы не Гаспар, я бы не успел... и блять, как же вовремя Марта додумалась сознаться! Как же вовремя он приехал ко мне в тот вечер. Как чертовски вовремя он вразумил мой обезумевший от ярости рассудок. А все потому, что рассказал мне правду. Ужасную по существованию, но спасительную для Вив, меня... нас. Как оказалось фотоснимки все же были настоящими, но Вивиан на них была без сознания, а не в дымке страсти, как отлично это передавалось на долбанных снимках. Её блондинке подруге угрожали, поймали после работы, велели отвести Вивиан в кафе, где собственно ей в еду подсыпали снотворное. Дальше, итак ясно. И я не врал Вив, когда говорил о том, что её и пальцем не посмели тронуть — уж это я обязательно узнал. Марте угрожали, причём слишком жестоким способом — надавив на семью, младшую сестру и брата. Она перепугалась и пошла на это. Но вечером все же решилась все рассказать, а так как Вивиан не отвечала на её звонки, она все рассказала Гаспару, а тот сразу же помчался ко мне. И Вивиан тяжело. Ужасно тяжело принять тот факт, что Марта замешана в этом дерьме. И я действительно не понимаю, что она чувствует по отношению к своей... подруге, ведь мне кажется, что она сама не до конца осознает, но её гложет то, что она не может злиться на неё. Возможно хочет, ведь нужно же куда-то девать боль, злость, но она все равно не может, однако и на бесконечные звонки подруги не отвечает. И в очередной раз Вив доказывает свою силу духа. Серьёзный взгляд Гаспара задерживается на мне слишком долго. Отрываясь от экрана компьютера, на котором слишком много важной информации, поднимаю веки к его лицу. — Как она? — интересуется Гаспар. — В порядке, — машинально отвечаю я, но звучит неубедительно. Брови парня мрачно сводятся на переносице. — Она справится, — выдыхаю я, откидываюсь на спинку и, ладонями потираю лицо. Моего организму необходимо немного сна. Все моё время уделено Вив — утром, днём, ночью, я бываю с ней в кровати, пока она не засыпает, а потом до самого утра сижу за документами. Я обещал сделать её счастливой, и понимаю, что это будет непростым, и проходится жертвовать сном, ведь наряду с этим — мне необходимо закончить начатое дело. Дело, которое теперь отчасти касается и её. То самое, которое я долго держал в тайне. Но теперь это не просто дело — это отмщение. И оно будет очень скоро, ведь он посмел причинить боль той, кто мне дорог. Снова... — А ты? Резко вскидываю глаза, внимательно глядя в его все видящие насквозь. Риторический вопрос не требует моего ответа, который он уже итак знал. Точно также, как и меня. И поэтому я могу довериться ему. *** Она вновь оживает. Я вновь слышу её смех. Вижу ту самую искристую и временами безумную улыбку. Она даже завязывает свою нескончаемую болтовню и, признаться честно, я безумно по этому скучал. Скучал по её утреннему недовольному бормотанию, когда она не может найти один тапок, который, как и обычно закатился под кровать. По её звонкому писку, когда обожжет пальцы от неудачной попытки перевернуть блин. Скучал по её заливистому смеху, ни капли не сдержанному и такому настоящему, от моей шутки. И я шучу снова, чтобы ещё раз услышать то, что делает жизнь живуче цветной. Она вернулась ко мне. Моя шизанутая шатеночка с отстрым язычком и безумными идеями в столько маленькой, прелестной головушке. Я застаю Вивиан лежащей на кровати, вверх наоборот: её голова рядом с концом кровати, а ноги играются с подушкой. Бросив на неё короткий взгляд, сажусь за стол и открываю ноутбук. Он оказывается включён и там вкладка, открывая Вив, которой я без лишних колебаний доверил его. И удивление в перемешку с радостью на тот момент — можно было бы изобразить на тысячи картин. — Вивиан, тебе ещё нужно это? — спрашиваю я, быстро пробежав глазами по содержимому. Открыт сайт заказов рейсов. — Что? — девушка чуть приподнимается на локтях и вопросительно глядит на меня. Я киваю в сторону ноута. — А нет... все уже заказано, можешь выключать, — говорит она, переворачиваясь на живот и теперь наглую пялясь на меня. — У вас ещё один показ мод? Хочешь снова лишить меня горячей себя в постели? — на самом деле я не ощущаю её разгоряченной, взлохмаченной и вспотевшей, в постели уже более трёх недель. — В этот раз я не отпущу тебя, малышка. — Это только для Аннет, — она усмехается и задумчиво прикусывает губу. Затем тихо-тихо шепчет, будто раскрывает мне самый важный секрет. — И я не хочу лишать тебя себя. Я тоже. Проходит минут двадцать, и все это время я ощущаю на себе её пристальный взгляд кошачьих глаз. Поднимаю на неё глаза, затем медленно перевожу на приоткрывшиеся губы... и она улыбается. Я трижды погиб. POV ВИВИАН Боже. Он совершенен. Вот он – мой омут. Моё начало, мой конец, моё приключение, полное тайн, эмоций, чувств, самых сильных в мире чувств. Моё совершенство. Доведённое до идеала аккуратными губами, цепкими пальцами, широкими плечами, идеальными татуировками, просвечивающие через тонкую ткань белой футболки, от которых руки сводит судорогой из-за желания прикоснуться к ним и несомненно, незабываемыми белоснежными волосами. Мозг даёт срочную команду и моё тело повинуясь, следует ей — резко поднимаясь с кровати. Я делаю два шага по направлению к Стиву, а затем замираю посреди комнаты. Стив вскидывает голову моментально. Его брови хмурятся в непонимании и удивлении. Парень сразу же встаёт из-за стола и подходит ко мне. — Всё в порядке? — негромко спрашивает он, глядя на меня сверху вниз. Его тёплая ладонь прикасается к моей щеке. И я прижимаюсь в ней, как котёнок, нуждающийся в ласке. Вместо ответа поднимаюсь на носочки и обняв Стива за шею, касаюсь его губ своими. Мы оба выдыхаем, когда наши губы соединятся, а за ними сплетаются и языки. Стив сжимает руками мою талию и я льну к нему всем телом, в тесную прижимаясь бёдрами. В пальцах – его волосы, такие на удивление мягкие, их очень приятно гладить, стягивать меж пальцев. Но сейчас я просто вцепилась в шевелюру хваткой утопающего. И я не хочу быть спасённой. Я понятия не имею, как долго мы стояли посреди комнаты, не в силах оторваться друг от друга, но затем мы падаем на матрас. Его почему-то походившие руки находят мои бедра и притягивают к нему. Его рот, голодный, ненасытный, словно намагниченный с моим. Мои руки стягивают с него футболку, которая мешает прочувствовать гладкость безупречной кожи, которая обжигает, стоит прикоснуться одними пальцами. Затем без футболки остаюсь и я. Но его руки не спешат прикоснуться к моему телу, по подумать об этом я не успеваю... — Я могу коснуться тебя? — едва слышно, так глухо и словно отчаянно шепчет Стив. Я мигом распахиваю глаза. Звук столь чувствительного голоса и немыслимо трепетной просьбы пронзает мою грудь, уже оголенную. Я могу лишь громко выдохнуть и кивнуть, потрясённая бурлившими эмоциями в его дымчатых глазах. Спустившись чуть ниже, парень горячими губами ласкал мягкие, но твердеющие на глазах груди, играя языком с сосками. Моя ладонь тянется вдоль его выпирающего кадыка. Ключиц. Мускулистой груди. Парень тяжёло дышит. Хриплый шёпот тут же срывается с его порочных уст. Хриплый грязный шёпот. Мои щёки пылают от слов, которые он нахально шепчет мне на ушко. Так дико. Грубо. Несдержанно. Красиво. Так привычно обыденно. — Пахнешь, как какао, — шепчет Стив. Тихий смешок вырывается из моей груди. А затем этот звук перерастает в протяжной стон, когда Стив прикусывает кожу на моей груди. Тело тут же выгибается ему навстречу. Я обхватываю пальцами белоснежный затылок, пока парень неистово посасывает кожу. Его зубы задевают затвердевший сосок, язык оставляет влажный горящий след. Горячие губы скользнули по подбородку, щеке, затем стали ласкать моё ухо. Электрический ток проносится по всему телу, скапливаясь между бёдер. Его горящие пеплом голодные глаза блуждают по моему лицу. Я затрепетала, когда мои пальцы прошлись по твёрдым кубикам его пресса. Внизу живота все заныло, до боли. — Стив, — хнычу. Я не могла больше ждать. Мое тело похоже на оголенный провод, еще несколько секунд, и я взорвусь. Мне не нужна никакая прелюдия. Я готова и без неё. Но Стив так не думает. Он доводит меня до оргазма, используя свои пальцы. — Я хочу тебя внутри, — молю я. Стив оставляет томный поцелуй на моих губах, языком лаская небо. Затем он чуть приподнимается на локтях, направляет свой твёрдый член к моей промежности, но не спешит делать то, в чем мы так остро нуждаемся. Мы оба. — Пожалуйста, Стив! Я так сильно тебя хочу! Этих слов или больше отчаянного скулёжа ему достаточно, чтобы войти в меня одним глубоким, резким толчком. Испустив томные стоны, на секунду мы оба замираем. Наш зрительный контакт в этот момент не обрывается ни на секунду. Стив погружает пальцы в мои волосы, оттягивая их назад, чтобы поцеловать меня в губы. Его бёдра двигаются, пронзая меня с каждым выпадом. — Почувствуй меня, — хрипит он мне в губы, увеличивая глубину проникновения, отчего я жадно ловлю воздух. — Ты чувствуешь меня, Вив? — он выходит полностью, шире раздвигает ноги своим коленом, и снова сантиметр за сантиметром погружается внутрь. — Всего меня? — О боже, да. Он застудят меня трястись под ним. Стонать. Гореть заживо от этой страсти. — Сильнее, — стону я, поддаваясь своим раскрытым порочным мыслям. Он входим в меня сильнее, делая резкий толчок внутрь. — О, Боже, Стив... Парень крепко хватает меня за плечи и и просунув руки мне за спину, притягивает меня к себе, начиная совершать долгие, глубокие толчки, вызывающие наши общие стоны. — Чёрт, — хрипит он, снова одной рукой стискивая мое бедро. Мои глазами следят за тем, как бугрятся мышцы на его руках и груди. Стив облизывает губы, приоткрывает рот, а его бёдра судорожно напрягаются. Я чувствую, что он вот-вот кончит, и заворожённо слежу за ним, стараясь запомнить каждую деталь. То, как закатываются его глаза, как натягиваются мускулы, запрокидывается голова и дёргается очаровательный кадык — как протяжный, низкий стон вырывается из горла. Он — самое лучшее, что мне довелось видеть. Растрёпанные волосы, покрасневшие щеки, раскрасневшаяся шея. Боже, как же мне повезло, что он позволяет наблюдать за собой в момент своей наивысшей уязвимости. Стив утыкается лицом мне в шею. Все его тело блестит от пота. — Дай мне пару минут, Вив, — его голос невероятно охрип. Мои глаза удивлённо расширяются. Будто почувствовав мои эмоции, Стив приподнимает лицо и наши лица отказываются напротив друг друга. Он все ещё внутри меня и я ощущаю пульсацию его члена. — О нет, я не закончил с тобой, — нахально улыбается блондин. О боже, я так люблю эту мальчишескую улыбку. — Никогда не закончу. — Похотливый засранец, — усмехаюсь я, убирая взмокшую челку с его лба. — И ему срывает башню от тебя, — шепчет Стив, носом проводя по моей щеке, которую щекочут и его длинные ресницы. Я обнимаю его за шею и громко вздыхаю, когда Стив чуть смещает бедра. — Мне мою сорвало давно, — шепчу я, глядя в его пепельные, мои единственные любимые глаза. Стив медленно целует меня, медленно входит, медленно гладит руками тало. Его пальцы сбегаются вниз по моей руке. Едва коснувшись ладони подушечками, он прижимает свою ладонь к моей. В комнате слышно лишь неспешное трение сплетенных тел и звуки дыхания, и от этой тишины почти что больно. Он делает все так медленно. Я не понимаю, почему он вдруг перестаёт меня целовать и внимательно вглядывается в мои глаза. Я понятия не имею, как начинаю плакать и, почему Стив замирает, а затем наклоняется ко мне и поцелуями собирает дорожки слез, но они без остановки льются из моих глаз. Не понимаю, почему он утыкается лбом в мой, и двигается по прежнему медленно, чувственно скользя по моей коже. Я продолжаю плакать и знаю только одно — что все это прекрасно. Я ловлю ртом воздух и дрожу, ошарашенная необычными ощущениями. Мои руки обвивают его плечи, пальцы до судорог вцепляются в скользящую кожу. Я разрушалась, разбивалась, умирала. И так по непрерывному циклу. Ещё один глубокий толчок и моё тело дёргается, и Стив тоже. Пульсация проходится от низа живота вверх, к самому сердцу. И в момент, когда нас накрывает, мы прижимаемся друг к другу, не оставляя между нашими тела ни сантиметра. Стив стонет моё имя и этот звук будет в моей голове целую вечность. Я до боли собственных пальцев сжимаю его плечи и уткнувшись ему в шею, беззвучно шепчу «я люблю тебя». Черт, как же сильно я тебя люблю.... *** Стив просыпается раньше обычного. Гораздо раньше. Он впервые спал за последнии несколько дней. Но это, последняя из мыслей, что может его волновать. Парень проводит рукой по постели, но не натыкается на тёплое девичье тело, изгибы которого выучил наизусть. Он поднимается с кровати, которая ещё не «остыла» после всего, что на ней творилось этой незабываемой ночью. Стив выходит из спальни, но замирает посреди гостиной. Каждая мышца в его теле напрягается, а острый взгляд мрачнее, когда глаза натыкаются на знакомый предмет. С образующим, гадким чувством внутри, он направляется к комоду, на котором лежит шлем. На темно-коричневой гладкой поверхности лежит сложенный лист. Он хватает шлем, подаренный ей им самим же, и почему-то сейчас он кажется тяжелее булыжника, что сдавливает руку. Озарение накатывает слишком резко и безжалостно. Или оно пришло ещё раньше? Когда он проснулся, не застав её в постели? Или вчерашней ночью, когда она плакала под ним, касаясь, как в последний раз. Это и был последний раз... Его передёргивает от боли, которая стягивает грудь. «Ты оставила меня...» Боль не утихает. Она никогда не утихнет. «Ты черт возьми, оставила меня!» Переполненный эмоциями, Стив откидывает шлем и до хруста сжимает руки. Его загоревшиеся глаза натыкаются на белый листок. «Я не позволю тебе попрощаться со мной, Вивиан. Не позволю.» Охваченный гневом, яркостью, отчаянием, болью, он твердит себе, что никогда и ни за что не раскроет этот лист. «Не дам тебе право оправдать свой поступок. Своё бегство...» Руки трясутся, как и все тело. Словно насквозь проткнутый мечом, он отшатывается назад. Подальше от прощального письма. «Ты сбежала от меня. Оставила одного.» За одну секунду, но на всю остающуюся жизнь эти болью напиленные серые глаза меркнут. «Сбежала не попрощавшись, оставив гребеный кусок бумаги.» Боль настолько сила, что его прорывает на крик. Громкий, отчаянный, пропитанный немыслимой болью. «Ты убила меня, Вив.» «Ты. Меня. Убила.»