Dragons descendants

      Только вперед, бежать наперегонки со временем, с судьбой даже словно, стараясь ее победить, доказать свое могущество и право на эту самую жизнь, которая в любой момент может жестоко оборваться. Игра не только со временем даже, еще и со смертью. Она здесь парит густым, удушающим ароматом, пробивающимся в глотку, и в легкие сразу, душа, внутренности выжигая, не позволяя победить, не позволяя от нее сбежать. От смерти еще никто не ушел, она терпеливая, всех настигает, принимая в свое царство.       В жалких нескольких метрах приземляется огненный шар, расплевывается землей, вперемешку с переломанными деревьями, ослепительно яркими искрами от пламени, и с грохотом катится с горы ниже, уничтожая все на своём пути. Этот шар очень похож на Чонов — беспринципный и смертоносный, слепой в своем желании.       У Намджуна ноги и полы пхо в грязи, руки и те вымазаны глиной, он падал уже бессчетное количество раз, пока они спускаются с горы, петляя ее хребет, чтобы не попасться под огненный удар, но именно что через огненную точку им и приходится бежать, чтобы спастись, пересечь эту линию, убегая в разлом, куда вел отряд Хисын, знающий эти места отлично. А больше никуда не уйти; бежать вниз по горе — чистое самоубийство, огненные шары их точно настигнут, потому они и бегут в горизонтальном направлении к ущелью, откуда смогут спокойно спуститься и уехать в столицу, предупреждая всех о том, что Чоны начали войну. Но вариант этот тоже рискованный, однако он единственный — бежать через линию огня, молясь Будде, чтобы сохранил им жизнь.       Намджун на себе тащит нимфа, он маленький и худенький, но в условии почти погони за своей жизнью по глине и неровностям горного хребта, это почти уничтожающе невозможно. Но альфа тащит нимфа, понимает, что может привести труп, подставиться сам под удар, но упорно несет омегу, слушая, не стук бешеный своего сердца в груди, а этот тихий свист, с которым огненный шар разрезает воздух, устремляясь вниз, чтобы найти и убить. Последний упал очень близко от их отряда, в котором еще чудом никто не пострадал, другие будут падать все ближе и ближе к ним — простая тактика расчистки территории. Это все понимают, потому, силы последние собирая, зубы сцепляя, рвутся вперед к густому подлеску, за которым должно быть ущелье, мягкий спуск вниз, который спасет им жизнь.       Намджун дыхание переводит, удобнее подхватывает нимфа, который, кажется, сознание потерял или просто от ужаса не шевелился, или просто был мертв — не важно! — Намджуну ничего не важно, кроме как дотащить их до безопасного места. Подлесок, вот он — близко! А не дотянуться, не добежать никак, он лишь манит собой, зовет к себе, как в ловушку, и альфа от этой мысли отделаться никак не может.       — Вы уверены, что там мы будем в безопасности? — кричит принц, уверенно двигаясь вперед, поскальзываясь, запинаясь на дрожащих ногах, которые уже свою силу теряют, прося прилечь и отдохнуть. Нельзя! Намджун знает, что нельзя.       — Это единственный непрямой путь с горы! — орет в ответ Хисын, перекрикивая грохот невероятный, и весь отряд разом пригибается, когда над их головами, расплевываясь искрами, пролетает огненный шар, утекая куда-то вниз, руша на своем пути все. — Для них было бы глупостью его бомбить — сами потом не выберутся!       И все равно Намджуна нехорошее предчувствие гложет, он плотнее перехватывает тело нимфа, зубы сцепляет, ощущая, как силы покидают его с каждым новым шагом, но идет упорно, потому что если остановится, то точно умрет. Не этот, так другой огненный шар смелет его в грязи в жалкий пепел, альфа такого конца не хочет.       Земля — сплошная глина, на ней ноги разъезжаются, на острых выступах скалы альфа бесконечно режет голени, оступаясь, поскальзываясь. Гора их на прочность проверяет, ведет свою с ними адову игру, доказывая, что природу никому не подчинить. У Намджуна легкие горят после очередного падения, мышцы на руках ноют, устав тащить нимфа, альфа весь грязный и потный, даже морось дождя не помогает. Воняет гарью, свежевспаханной землей и надвигающимся несчастьем.       Намджун пригибается, нога скользит, и он рукой до кровавых разодранных ран хватается за выступ в скале, чтобы не плюхнуться в грязь. Новый огненный шар опускается совсем рядом, впереди, одним ударом сметая двух альф из отряда принца, так, что они даже крикнуть не успевают. В Намджуна только летят искры и кровь вперемешку с землей. Ужасная смерть, отвратительная! И ведь альфа их всех потащил сюда, потому что сидеть на месте не мог! Но сейчас не время себя винить, не время винить судьбу, никто не знал, что война начнется именно сегодня. Если бы они выдвинулись днем ранее… если бы — сколько отчаяния и несбыточных надежд заключено в этом слове.       Оставшиеся в живых альфы дергаются, они не трусы, вообще-то, но умереть ужасной смертью никто не хочет. Хисын первый срывается вперед, на мгновение пропадает в яме, оставленной прилетевшим шаром, и тут же показывается впереди, перекрикивая шум нового заряда, упавшего чуть ниже их отряда, почти орет, обернувшись через плечо:       — Быстрее! Живее! Тропа уже совсем близко!       Намджун зубы сцепляет, дышит тяжело, у него даже горло уже воздух горелый дерет, не позволяя нормально вздохнуть. Рядом альфа пробегает, тоже взмыленный и уставший, он на принца смотрит, не может его здесь бросить, потому что потом им за такое спасения не будет нигде и никогда.       — Бросьте его, Ваше Высочество! — кричит альфа, и резко пригибается, когда шар огненный падает ниже по склону, кидаясь в них только грязью. — Он же уже умирает!       — Нет! — рычит Намджун, продолжая упорно идти вперед. Альфа из отряда, кажется, готов заорать от досады, но к принцу подбегает и помогает нимфа, не шевелящегося, тащить к подлеску, который, как Хисын и сказал, их враг не трогает.       Рядом падают огненные шары, гарь удушает, глаза режет, легкие выжигает, высасывает, словно сами силы. Альфы грязные и уставшие, еле ногами перебирают, постоянно чуть ли не на землю падают, когда новый заряд опускается совсем рядом, того и гляди зацепит, но не цепляет, позволяет им уйти, сбежать, ведь по-настоящему сбежать не сможет никто.       Намджуну хочется на землю завалиться, когда он все-таки ступает на относительно безопасную территорию, но он только дрожащими руками хватается за дерево, продолжая нимфа держать. Принц свой отряд обводит внимательным взглядом, они все остановились, как только спустились по крутой тропинке к ущелью; все пытаются отдышаться, силы набраться, потому что им еще спуск вниз предстоит, и возможно еще какие опасности встретятся на пути. Но сейчас настало затишье, да, где-то позади все продолжают падать и падать огненные шары, уничтожая все, до чего их жадные руки дотягиваются, однако Намджун все равно ощущает, что это не все, не может все просто так закончиться. Они приблизились к улью, правильно его высчитали и нашли, только еще злобных ос не разбудили, и пока этого не произошло, следовало быстро покидать опасную территорию.       — Куда дальше? — Намджун стирает свободной рукой пот и грязь с лица, пытается отдышаться, но воздух слишком разряжен и пропитан мерзкой гарью, чтобы сделать это быстро и эффективно.       Хисын рукой указывает на едва проглядывающуюся тропинку среди валунов горного ущелья, заросшего деревьями, сумевшими даже здесь выжить. Сейчас все забыли о манерах, не тратят на бесполезные расклоны-поклоны времени, они все в одинаковом положении.       — Эта тропинка выведет нас на основной тракт, — поясняет альфа-проводник, — она кажется крутой, на деле валуны очень хорошо помогают держать равновесие. Эту дорогу используют контрабандисты, чтобы перевозить товар в Юань.       Намджун даже знать не хочет, откуда его проводник такое знает, он об этом подумает потом, если выживет правда, но и умирать, он не настроен. Только вот смерть голодная уже идет за ними, не отстает, в затылок дышит и ждет. Ждать она умеет.       — Пошли! — говорит Намджун, выпрямляясь, перехватывая нимфа покрепче, благо с другой стороны ему помогает второй альфа, потому им, даже уставшим, тащить омегу легче. Но как-то не сразу отряд соображает, что в лесу, на горе, образовалась идеальная тишина. Заряды больше не падают, даже их звука перекатывания внизу больше не слышится, природа замерла и само время тоже. Смерть оскалила зубастую пасть и ждет.       Намджун достигает уже самого входа на тропинку, уже почти берется за острый валун рукой, помогая себе перебраться через небольшой хребет, как отчетливо слышит голоса, скрип металла и строевой шаг армии, выдвинувшейся на столицу.       *****       Два упрямых до скрежета зубов характера пересеклись, две сильные личности, несгибаемые, а главное чисто любящие своими, хоть и неидеальными, но полными светлых чувств сердцами, упрямо стоят на своем, ни один другому уступать не желает. А главное это даже не физический бой, но, как и водится, бой характеров и внутренней силы всегда намного более захватывающий, нежели поединок на мечах. Этот бой рождает напряжение, чистой воды недоверие, которое из их глаз в сторону друг друга так и льется, не прикрытое абсолютно ничем. Противника можно раздавить этим напряжением, вывалять в грязи, поставив на колени, если только ваш противник не лис, с более чем тысячелетней историей жизни за хрупкими плечами.       У Юнги отчетливо играют желваки под кожей, ему хочется рычать, сделать СонХва больно и вышвырнуть его из своего кабинета, но он не может. Потому что чертов СонХва — папа Намджуна, император просто не может его тронуть! Зато сам омега от альфы не отстает, ощущает его недоброе настроение, но ему, честно, на это наплевать. ЧинХен порой открыто брался за меч — СонХва просто так не сломать.       — Я выбрал самых лучших претендентов для роли вашего будущего Короля, — омега продолжает гнуть свою линию, — они все хороши собой, воспитаны, а главное их дома могут оказать нам немалую поддержку.       Юнги скрипит зубами, сжимает руку в кулак, лежащую на письменном столе, и на СонХва смотрит, как на самоубийцу. Но так просто ему омегу не сломать, он тот еще орешек.       — Вы и тогда меня постоянно не подпускали к Тэхену, почему?       СонХва легко улыбается, по его глазам ничего не прочесть, но он нисколько не удивлен, рано или поздно бы Юнги все вспомнил, он сильный альфа в духовном, да и в физическом плане. А такие крепкие чувства просто так не исчезают никогда, это было неизбежно, все это было неизбежно, но СонХва отчаянно старался все исправить.       — Вы не должны быть вместе, — ногицунэ отвечает коротко, ничего не поясняет, из-за чего ответ его выглядит шаблонно для всех, но тайну свою он готов унести хоть в могилу, если потребуется.       — А с Чонгуком он, значит, быть должен?! — вспыхивает Юнги, скрежеща зубами. — С ним-то он точно будет счастлив! — усмехается безрадостно альфа. — Вы раньше хоть были для Тэхена папой, но со временем прогнили, как и весь двор!       — Времена заставляют измениться, — СонХва по-прежнему спокоен, ему более тысячи лет, его так просто было не вывести на разговор. Он отлично знает, когда нужно заткнуться и выбешивающе улыбаться, проверяя соперника на прочность. Да, с Юнги они соперники.       — И вас не в лучшую сторону, — язвит альфа, откидываясь на спинку стула, выдыхая успокаивающе. СонХва был расчетливым омегой всегда, нечему злиться и удивляться, только себя не перебороть. — Вы всегда старались держать его подальше от меня, но что по итогу? Испугались меня тогда, да? — Усмехается Юнги, а в его глазах драконье пламя вспыхивает огромное и неудержимое, способное все собой поглотить.       СонХва смотрит на альфу в ответ бесстрашно, когда произносит:       — В мире есть существа намного вас сильнее.       — Я дракон! — Юнги одним разъяренным взглядом разом зажигает все фонари и свечи в кабинете, заставляя его потонуть в ярком оранжевом, неудержимом цвете. Только СонХва и бровью на это не повел, он знает, на что способен альфа, и его это не пугает, не потому что он ногицунэ, потому что в мире есть тот, кто намного сильнее и Юнги, и лиса, и всех детей магии вместе взятых. — Нет никого могущественнее меня!       — К сожалению, это не так, Ваше Величество! — мягко склоняет голову СонХва, продолжая легко улыбаться. И Юнги это дико бесит, бесит, что омега с ним не считается, но еще альфа за всем этим видит, что ногицунэ ему не лжет и не пытается намеренно его задеть или унизить. Он что-то знает — читалось в лисьих глазах, но что — император со всей своей властью не сможет узнать — СонХва не расколоть.       — Вы имеете ввиду богов? — Все же Юнги пытается хоть что-то узнать. Он дракон, как дракон может не быть самым сильным существом в мире?!       СонХва сверкает своими ямочками на щеках, такими же, как и у Намджуна, по-лисьи хлопает длинными ресницами, продолжая улыбаться:       — Есть сила, перед которой бессильны даже боги.       — Неужели? — Юнги глаза щурит, ему рычать хочется, а может даже к рукоприкладству приступить, но перед ним омега, это выглядело бы не очень хорошо. — И что же это?       — К сожалению, я видел ее всего раз, — ловко петляет от ответа СонХва, продолжая оставаться максимально невозмутимым. Он все прекрасно знает, очень хорошо знает, но отвечать даже перед императором был не намерен.       — Боги прислали на землю драконов, значит, кроме богов никого сильнее быть не может, — уверенно кивает самому себе Юнги, испытующе смотря при этом на СонХва, ожидая от того ответной реакции, но получая в ответ сплошное ничего. Это бесило!       — Ваше Величество! — этот напряженный разговор резко прерывается евнухом Юнги, который вбегает к нему в кабинет, а за ним Коэль семенит. У обоих на лицах не страх, но что-то к нему очень близкое. СонХва смотрит на брата, а тот на него такими глазами, что вдовствующий омега как-то неожиданно резко понимает, что произошло что-то ужасное, что-то… что-то… У СонХва сердце предательски с ровного ритма сбивается.       — Ваше Величество! — евнух императору низко кланяется. Юнги на стуле выпрямляется, предчувствуя что-то плохое, собирается и ждет. — С окраин приходят сообщения, что с горы Пэктусан летят огненные шары, но это извергается не вулкан.       СонХва бледнеет мгновенно, отступает назад, хватаясь за голову, потому что перед глазами неожиданно плывет, перед глазами… перед глазами самое страшное! Он ведь не хотел его отпускать, не должен был отпускать Намджуна! Должен был держать его, не давать лезть в осиное гнездо!       Коэль брата придерживает, не дает ему упасть, он даже и близко не может понять, как себя чувствует сейчас СонХва, у которого сын прямо перед вратами ада сейчас стоит. Они точно должны были достичь горы до этого времени — это все понимают. Юнги смотрит на вдовствующего омегу, который только глазами хлопает и дышит часто — там его сын и брат императора.       — Все-таки это может оказаться вулкан.       — Нет, Ваше Высочество! — отвечает Коэль, качая головой, помогает СонХва равновесие восстановить. — Я кицунэ, я бы ощутил готовящееся извержение задолго до его начала. — И ногицунэ бы тоже ощутил, не был бы сейчас похож на полотно, его бы не начало так трясти из-за осознания, что его сын… его единственный сын там!..       — Похоже, Чоны начали войну! — кланяется евнух Юнги, который тут же глазами полыхает. Не готов! Он чертовски оказывается ко всему этому не готов, к тому же один из его лучших советников сейчас прямо под огнем, у врага на пути! Намджуну не сбежать — Юнги это осознает так же ясно, как и СонХва, который неожиданно из хватки брата вырывается, смотрит на императора вдруг почерневшими глазами и рычит низко:       — Мы должны его вытащить! Мы должны отправиться туда!       — И что сделаем? — Юнги с удивлением смотрит, как глаза омеги полыхают от черного к ярко-голубому и опять к черному. СонХва не человек — очень быстро понимает альфа. — У них на Пэктусане стоят катапульты, нас просто в труху разотрут!       — Я сам тогда пойду! — СонХва уверенно бешено выдыхает и снимает с себя все оковы, позволяя узреть каждому, кто он есть на самом деле.       *****       Убежать от смерти на деле абсолютно невозможно, если она взяла тебя под прицел, выделила в своем логове для тебя место и даже очистила свое расписание, чтобы лично за тобой прийти, то избавиться от нее будет уже невозможно. Она настигнет, обязательно настигнет. Ее холодные пальцы уже изначально лежат на плечах жертвы, даже не жертвы вовсе, ее нового гостя, которого она примет к себе с распростертыми объятиями. У смерти нет чувств, она всех одинаково забирает: будь то монарх или нищий. Просто умирать никто не хочет, потому и смерть нам кажется воплощением зла.       Для Намджуна смерть — зло, тем более включая тот факт, что он знает, как она будет выглядеть для него и его отряда, который заметили слишком быстро, чтобы они успели хотя бы скрыться в подлеске. В тот момент, как принц видит выступившую армию под ущельем, куда петляла эта тропинка, после того, как он вдруг увидел вооруженных до зубов солдат, уверенными группками петляющих огромные валуны, он понял, почему им все это время владело нехорошее предчувствие. Все просто — они бежали к тропинке, которая единственным спуском с горы была для армии огромной, конечно же, ее не стали бы бомбить. Принц с отрядом бежал в самое пекло, в выгоревшем от гари мозгу не осознавая своей ошибки. А теперь отчаянно старался сбежать из логова врага, слушая свист стрел, пролетающих предельно близко от альфы.       Стражники Намджуна тоже вооружены, тоже ответно стреляют в пехоту, которая их так некстати заметила, начиная преследование. Но что может жалкий отряд против сотен, выходящих из ущелья, солдат?! Что может жалкий отряд против врага, которому не ведом страх, у которого в глазах наркотик, в голове наркотик, а наградой за головы врагов станет тоже наркотик, который единственный теперь был нужен, желанен?! Отряд Намджуна может только бежать, отчаянно пытаться скрыться на тропе, прикрывая принца и проводника, который единственный и был их спасением, и уже сейчас осознавать, что не выберутся отсюда. Они сами забежали в логово врага, сами отрезали себе путь к отступлению. Побегут назад, и враг может приказать снова запустить катапульты, вверх по горе не убежать, вниз — только кувырком, ломая шею, по тропинке — не успеют, но отчаянно стараются, прячась за валуны, ответно стреляя во врага.       Намджун нимфа не отпускает, он принесёт его во дворец, он надеется, что живым доберется сам и оставшийся его отряд тоже. Альфа луком воспользоваться не может, одна рука занята, но он меч обнажил, готовый дать отпор, потому что пехота их настигала неумолимо. Солдаты мало того, что были под действием наркотика, так еще и только выступили, они не устали банально, а отряд принца вымотался, пока они бежали через горный хребет, который намеренно бомбили огненными шарами. И Намджун даже знает зачем — для отвлечения внимания. Армия выступила с одного направления, а катапульты работали в другом, прикрывая войско, чтобы Минов запутать. Гениально и просто.       Но думать и дальше, не было времени. Намджун резко пригибается, уходя от стрелы с нимфом на руках, и быстро оборачивается, скрещивая клинки со здоровенным альфой, не видящим, кажется, даже перед собой принца. Наркотик делал свое дело — армия Чона была смертоносной и готовой выполнить любой приказ за дозу. У альфы напротив Намджуна буквально в глазах не было ничего, самого разума или хоть сколько-нибудь здравой мысли — не было, лишь желание получить подарок за идеально выполненную работу.       Намджун, в принципе, никогда жалости к врагу не знал, он часто участвовал в битвах, и прекрасно понимал, что если не ты, то тебя. Но вот этого мальчонку, пусть даже и здоровенного, и огромного для своего возраста и слишком уж агрессивного, ему честно жалко. Он уже сам себе не принадлежит, лишь наркотику, лишь дозе, которая убивает его изнутри до сплошной пустоты; зависимость побороть очень тяжело, почти невозможно. Чоны погубили молодую душу, и это было просто отвратительно ужасающе. Но все-таки умирать так глупо из-за жалости к тому, кто тебя готов убить, принц был не готов. Он в сторону сваливает нимфа, собой закрывает, ловко мечом вынуждая врага отступить. Но ненадолго, потому что бой этот будет теперь только на смерть.       У Намджуна тело наполняется остаточной энергией, на пределе функционирует, накачивая мышцы силой, чтобы бороться, чтобы жить. Принц мечом орудует ловко, красиво даже, не смотря на свой внешний вид, он в кружевном танце блокирует удары противника, менее чем за минуту вынуждает его открыться и наносит смертельный удар, воздушным движением перерезая глотку нападавшему.       Но это не все, бой только начался. Там, на тропе, альфа слышит, как армия марширует прямо к столице, а за ними гонится отряд, голодный до плоти, слепой и жадный. Странно как они все еще живы остались, как смогли большей частью своего отряда пережить огненные шары и от стрел смогли уйти. Но смерть вот она, дышит в затылок, никуда уходить не собирается.       Намджун нимфа подбирает с земли, на плечо левое закидывает, чтобы хоть иметь возможность на ходу отбиваться, хотя это совсем неудобно и нелегко, это выматывает невероятно, но в крови адреналин горит, а еще желание своих же спасти. Не только отряд вывести, но еще Юнги предупредить, что армия Чона ударит не прямо, не пойдет по ложному пути, проложенному катапультами, ударит тихо и стремительно. А эти самые катапульты… у Намджуна только одно предположение, зачем они еще нужны — драконов убивать. Еще в тот момент, как огненные шары мимо них пролетали, постоянно норовясь задеть, принц понял, что поджигали Чоны не обычную смолу, это было что-то едкое и сильное, что-то, что было явно добыто для борьбы с драконами. Намджун должен выжить, должен добраться до дворца и предупредить! Он обязан спасти Коре, свой отряд и свою семью!       Принц на ходу мечом замахивается, позвоночник перерубает одному солдату, который теснил альфу из отряда Намджуна:       — Вперед! Не отставай! — бросает принц, отчаянно стремясь спасти всех вокруг, отчаянно не желая признавать, что они попали в сети врага, причем сами попали. Да и не в сети вовсе, в логово; попытались в логово врага пробраться, но были схвачены, как шкодливые котята за шкирку, а сейчас отчаянно пытались уйти от наказания.       Намджун с каждым врагом мечи скрещивает, всех рубит, жалость затыкает, не ведает жалости, стараясь выбить своему отряду шанс на спасение. Но шанс этот тает с каждым шагом, с каждым тяжелым вздохом, с каждым врагом, который лишь прибывал, вылезая из-за огромных валунов, как муравьи наступая.       Спасения не видать.       Намджун на Хисына смотрит, тот в крови, уставший и вымотанный бесконечным боем, а враг наступает. Спиной к спине биться не получается, принц только одного врага режет, его кровью окрашивая грязную землю, как на него тут же летит другой. Да, Чонгук создал отвратительно безжалостную армию, подчиненную лишь наркотику, а значит, и самому Чону. Армию, которая готова сама себя убить, лишь бы получить желаемое от своего господина. Нет, не муравьи — саранча, они как саранча наступают, лезут и лезут, уничтожая все вокруг, а главный приз там, в столице, от которой не останется ничего, когда они туда нагрянут. Варвары уничтожат не только род Минов и магию, все Коре в грязь втопчут, разорвут на части, ничего не оставив.       Намджун тяжело дышит, каждый новый противник дается все труднее и труднее. Каждый новый противник силы высасывает, уже даже стоять тяжело. Принц отступает, хотя, честно, ему отступать некуда — позади поле, вспаханное огненными шарами, если враг их запустит снова, то второй раз от смерти ни принц, ни его отряд не убежит. Намджун спиной натыкается на Хисына, по инерции замахивается, подальше убирая тело нимфа, но тут же меч опускает, когда видит, что позади него стоит его союзник.       Они в ловушке. Не убежать, не скрыться. Саранче нет края и пределов, вооруженные до зубов в черных доспехах лезут из-за валунов огромных, заполоняя собой весь негустой подлесок, даже с верхушки горы наступают. У Намджуна только один выход — кубарем вниз, свернуть шею. И еще один — драться, пока силы окончательно не покинут. Принц не хочет быть слабым и беззащитным, не хочет умирать как трус, он готов драться, зубы сцепив, рвать глотки своим врагам, но только не сдаваться, никогда не сдаваться!       Намджун нимфа скидывает, позади себя оставляет, рядом с ним Хисын, выжившие альфы, их было всего двенадцать, а сейчас десять, и потери совсем не большие, но ощущаются очень сильно, катастрофически сильно, потому что враг наступает. Саранча все ползет и ползет. Намджун сглатывает, крепче меч перехватывает, слушает, как тяжело дышат альфы рядом с ним, они больше не побегут. Им не выжить, так и бежать они не будут.       Несколько жалких метров их разделяет, пара гибких шагов, и смерть может настигнуть, обнажая кровожадную пасть, требующую мерзкий наркотик, как знак своего вознаграждения за выполненную миссию — смерть принца и его отряда. У Намджуна сердце с оттяжкой колотится, взлетает и падает, взлетает и падает, принцу не страшно, но страшно, потому что он осознает — это его конец. Готовится к первому удару, но удара не происходит.       Намджун с глубочайшим удивлением смотрит, как вся эта бесчисленная саранча, как по мановению руки, резко назад отлетает, падает в грязь, ударяется об валуны и деревья, катится кубарем вниз с горы. Что-то странное происходит в одночасье, смерть что-то отгоняет… по мановению руки…       Намджун во все глаза смотрит, как к нему с подножия горы уверенным и сильным шагом идет его папа. Его папа с парой черных лисьих ушей на голове и пушистым черным хвостом, недовольно выглядывающим из-под пол пхо. Его папа, который именно что по мановению руки откинул целое войско от своего сына, полыхая бесконечным гневом в черных, абсолютно нечеловеческих глазах. СонХва шел в бой без капли страха перед диковинным оружием и огромным войском, его страх стоял рядом и имя ему — Намджун. Его единственный сын, любимый, его наследник, ради него все, что угодно сделает, и суть свою всем явит, но сына спасет, только он важен!       А потом принц не понимает, вообще, ничего, потому что над головой рев раздается дикий, и подлесок впереди резко вспыхивает ярким оранжевым пламенем, хороня в себе всех, кто там был. Люди вопящие и кричащие выбегают оттуда, в огне, отчаянно стараясь пламя с себя стрясти, но второй огненный заряд их всех разом в горстку пепла превращает, которая развевается на ветру, даже легком, мгновенно.       Огромный дракон, деревья ломая, сметая их на своем пути крыльями могучими и хвостом, опускается перед отрядом Намджуна, защищая его собой, легкие раздувает и снова палит все впереди себя, войско, выдвинувшееся на столицу, уничтожая по приказу своего хозяина. Юнги верхом на Амайе восседает, злой и полыхающий гневом похлеще этого пламени, которое жрет деревья и войско противника. Он выглядит, как настоящая смерть, жуткая и неумолимая.       Юнги здесь не из-за СонХва, сам отправился спасать брата и его людей, хотя отрицать тот факт, что вдовствующий омега его удивил, было нельзя. Он же сдал себя перед всем двором, каждому показал свою суть, причем черную, не светлую, как у большинства кицунэ, а именно что черную, жуткую суть ногицунэ. Однако Юнги уже давно понял, что ради своего сына СонХва готов на многое. Сам же император тоже готов брата спасти, тот рискнул своей жизнью, желая спасти Коре и весь род Мин, Юнги просто не мог оставить его здесь, он обязан его защитить от врага, врага уничтожить, уничтожить самих Чонов, чтобы войну прекратить. Но вспыхнувшее пламя не так-то легко погасить, уж Юнги-то знает.       Амайя шею красиво вытягивает, величественно и грациозно, крепко когтистыми лапами хватается за крутой склон, не скользит, держится уверенно, хвостом раскачивает словно недовольно, на деле же равновесие так удерживает. Его кожа блестит от дождя, почти сверкает в пламени, которое подлесок объяло и часть войска Чонов. Но Юнги на этом не остановится, он видит тропу, видит армию врага своими цепкими драконьими глазами, и закипает внутри от этого похлеще, чем лава в жерле вулкана. Он обязан защитить Коре!       — Дракарис! — рычит альфа, и Амайя вперед тянется, заливая всю тропинку, ведущую с ущелья, само ущелье, огнем ярким и бесконечным, заставляющим даже каменные глыбы протяжно свистеть от выгорания в них самих пород. Люди с криками разбегаются, пытаются спрятаться от огня, от дракона убежать, поскальзываются и валятся с тропинки вниз в ущелье, давят друг друга, берутся за оружие, но итог один — драконье пламя уничтожает все до пепла, тут же разлетающегося в воздухе.       Намджун не верит глазам, он не ожидал спасения, не ожидал, что он с отрядом сможет выбраться отсюда, не ожидал, что Юнги придет за ним. Император ведь сам говорил, что спасать при случае не будет, а по итогу оказался вот здесь. Намджун Юнги теперь жизнью обязан, а еще… еще папе, который легким взмахом одного только пушистого черного хвоста, отбросил жалкую горстку отряда, попытавшегося прорваться с вершины горы к сыну, но, вообще-то, к дракону. СонХва плевать к кому, он сюда шел за Намджуном, ради сына все, что угодно, сделает.       Омега к принцу подходит, у него черные глаза огромные и пугающие, в них тьмы столько, что можно все ею затопить, только альфа не боится папы, удивлен — да, но не боится, это папа, он никогда не сделает ему ничего плохого! Пусть он не человек, пусть Намджун все это время ничего не знал о родителе — плевать, папа остается папой все равно, принцу очень интересно многое узнать, но он готов потерпеть до лучшего момента.       — Пойдемте! — говорит СонХва, мельком взглянув на тело на руках Намджуна, хотя альфа все равно не видел, куда устремлены черные зрачки без единого проблеска белка. — Нужно уходить отсюда, пока Его Величество отвлекает внимание. — Намджун недолгий взгляд бросает на Юнги, гордо восседающего на драконе, на пожар, пожирающий все на своем пути, стирающий в пепел все, что попадает под его прямой обстрел. Не слишком-то похоже на отвлечение внимание, скорее, на обычное уничтожение, но принц сейчас спорить не будет, Юнги его спас. Здесь либо ты, либо тебя; а уж с учетом начала войны, ни о какой пощаде и речи быть не может.       Намджун папе кивает, и следом за ним идет, в сопровождении большей части выжившего отряда. Принц не думает, как они выберутся с горы, просто идет за СонХва, наблюдая за черным пушистым хвостом, недовольно бьющимся из стороны в сторону, но не касающимся грязной земли. Его папа — ногицунэ… немыслимо! Но об этом Намджун подумает, да и папу попросит рассказать, потом, сейчас нужно убираться с горы, пока скрытая мощь Чонов не показала себя. А принц был уверен, что безумное войско, подчиненное наркотику, явно не все, что есть в арсенале Чонгука. Больно уж легко в таком случае они спасаются, если исключить их побег от огненных шаров, пропитанных до отвратительного жутким составом, способным, кажется, уничтожать самих драконов…       Намджун только об этом подумать и успевает, как с верхушки горы с оглушительным свистом летит этот самый шар, намеренно, целясь прямо в Юнги и дракона. Горящая земля и искры крупные, злобные, намного ярче предыдущих, разлетаются в разные стороны, стремясь укусить, ужалить, раз сам шар, несший смерть, не смог свою добычу ухватить. Намджун пригибается по инерции, хотя осколки голодные все равно на него сверху сыплются, стараясь в глаза забиться и в легкие, чтобы не отпустить, чтобы не убежал. Смерть отступать не желает.       СонХва рядом шипит разъяренно, уши черные прижимает к макушке, стряхивая с себя грязь, ни грамма не выглядит удивленным или напуганным. Скорее воинственным, кажется, он готов всю армию Чонов сейчас разорвать и выпотрошить, лишь бы сына спасти. А так и было, только остатки здравого смысла и не давали ему сорваться и отправиться к вершине горы, уничтожая катапульты и тех, кто ими там управлял. Он должен вывести сына, он должен сына спасти!       — Идемте! — СонХва уши лисьи остро поднимает, чтобы слышать самый мельчайший шелест, чтобы быть готовым к новому такому сюрпризу. Намджун без лишних слов за папой идет, боковым зрением наблюдая за тем, как в воздух резко взмывает с разъяренным криком Амайя — быть на земле ему было не безопасно.       Юнги рычит, вторя дракону, небрежно смахивает с себя осколки земли, от упавшего огненного шара, сам приказывает Амайе подняться, потому что понимает, что обстрел их только начался. Часть армии Чонов, которую они уничтожили, выходила из ущелья в горе, как только прилетел дракон, остальные остались внутри, чтобы дать отпор при помощи катапульт и может чего еще. Внутри горы Юнги даже с драконом бессилен, ему не выкурить армию Чонов, потому что Пэктусан он не знает от слова совсем.       Прохладный ветер треплет волосы белоснежные влажные от дождя, медленно набирающего силу; капли затекают под одежду, утяжеляют ее, заставляют крепко к телу прилипнуть, но всего этого Юнги не замечает, потому что с пика горы на них снова летит огненный шар, черным дымом перечерчивая серое небо. Альфа легко уводит Амайю в сторону, хотя тот и без помощи осознает, что ему необходимо уклониться.       Внизу СонХва уводит Намджуна и его отряд, силовым полем прикрывает их даже от осколков удара, конечно, ради сына даже всем свою суть показал. СонХва Юнги бесит, но не восхищаться омегой император просто не может, такая жертвенность свойственна не всем.       Амайя резко ввысь взлетает, уходит от очередного огненного шара, он даже своим драконьим зрением не видит катапульт, не видит, откуда идет удар, лишь догадывается, лишь чувствует, где спряталась угроза. И Юнги ее чувствует, он зло блестит оранжевыми глазами, очень легко держится верхом на драконе, все-таки делал это не раз, и решается на ответный удар. Он разгромит Чонов, каждого из его армии сожжет, в пепел сотрет, а потом и самого Чонгука уничтожит, за все с ним поквитается, давно было пора отправить этого выскочку к его родителям!       Велением судьбы словно, но Намджун был прав, когда решил, что одна база Чонов находится на горе. Да, изначально Юнги был против этой операции, не хотел рисковать драконами и людьми, но сейчас, находясь в самой гуще событий, вдыхая запах горелого мускусного леса, мяса и упорного сопротивления своего врага, был готов забыть о своих словах и разнести в клочья эту базу, всех в войске Чонгука. А лучше бы его самого! Но это пока что мечта. Юнги сейчас не может так рисковать из-за Тэхена, Чон монстр, не понятно, что он может сделать с беззащитным омегой. Но эту базу Юнги уничтожит, да он уже ощущает на языке вкус боли и крови, огня — второго самого прекрасного аромата после хлопка.       Удары катапульт становятся чаще, враг явно все силы согнал к машинам, чтобы те работали в тщетных попытках убить дракона и Юнги. Альфа за пеленой черного удушающего дыма, шлейфом тянущегося за огненным шаром, видит, всего на мгновение, но видит, где-то высоко еще одно ущелье, еще одну скрытую точку обстрела. Что ж, Юнги сегодня в самом настроении поиграть!       Амайя резко пикирует вниз, почти до самой земли опускается, а потом резко быстро вверх по склону летит, словно намереваясь выше пика горы взлететь, а он может. Голову красиво подгибает, но при этом распушает шипы, в бреющем полете срезает острыми крыльями остатки редких деревьев, набирая полные легкие воздуха, готовясь к новому нападению.       — Дракарис! — кричит Юнги, когда они смертью ужаснейшей взлетают прямо над входом в ущелье горы, погружая его во тьму. Мощные крылья дракона воздух нагоняют, тело огромное закрывает даже серый свет неба; Юнги с удовольствием наблюдает, как люди, бесконечно работающие над катапультами, вдруг резко замирают, их врасплох застали, за ними смерть пришла.       Полый и длинный вход в ущелье был идеальным местом, чтобы здесь оружие поставить, чтобы всю гору контролировать и каждого на подходе к ней. Только мощь, которой обладает альфа, сдержать никто не сможет.       Мгновение и Амайя раздувает огромные легкие, огнем заливая всю пещеру, каждого в ней, высокие катапульты сжигая в горстку пепла, никого не пощадит, Юнги тоже никого щадить не собирается. Он с легкой улыбкой наблюдает, как люди кричат, как пытаются от огня спастись, как бегут глубже в пещеру, ведь там дракон их достать не сможет. Ошибаются!       Все, что было у Чонгука против драконов и Юнги — это дикая самоуверенность. Альфа уничтожит все войско Чонов, каждого его последователя, каждого, кто хотя бы мысль допускал о том, чтобы Чонгук занял трон Коре! Юнги вернет себе Тэхена, и вот тогда лично в клочья разорвет Чона, а сейчас его армию, сегодня он докажет этому выскочке, что тот не имеет против драконов никакой мощи! Что может жалкий человек против божественных созданий?!       Юнги легко в голове касается своей силы, будит огромное гнездо драконов, зовет их к себе, а сам уже слезает с Амайи на потрескавшийся от температуры каменный пол ущелья, заваленный прахом и догорающими обломками. Ветер гудит глубоко внутри пещеры, огонь трещит, отскакивая от стен — вулкан негодует, вулкан просыпается, вдруг ясно замечая в своих недрах поселившихся крыс. Крыс нужно изводить.       Юнги тянет недобрую улыбку, легко ступая внутрь. Каменный пол под ногами гудит недовольно, впереди широкий коридор, отлично освещенный, тоже вибрирует, уходит куда-то вглубь вулкана, прячет свои тайны, но сейчас грозится погрести в своих недрах все живое. Юнги вперед идти не боится, да, Амайя останется снаружи, будет жечь и убивать всех, кто решится сбежать, но ведь альфа владеет не только способностью драконами управлять, он сам дракон!       Из-за поворота в него стрелы вдруг летят, там возня слышится и биение бешенное сердец — враг боится и это отлично! Юнги только глазами оранжевыми полыхает, поднимая температуру до такой отметки, что сам вулкан начинает дребезжать громче, а стрелы просто в жалкие лужицы опадают на каменный пол. Воняет горелым мясом, воняет смертью, потому что смерть — вот она — идет величественно, горя в золотых глазах дракона. Юнги выжигает всю базу, вулкан пробуждает одним своим присутствием, заставляет землю в страхе вздрогнуть, призывает всех своих драконов, которые бешеной стаей взмывают вокруг вулкана, давая всем знать — огонь не склонит голову никогда! Дракон не склонит голову никогда. Драконы однолюбы и ради своей любви готовы пойти на все.       Юнги к войне готов.       *****       Мир меняется, жизнь меняется, все идет своим неспешным ходом, развивается, растет, дает новую жизнь или умирает, и круг этот велик и бесконечен. Не желает меняться разве что сам человек, огородив и загнав себя за рамки огромных стен, ему спокойнее и легче жить в мире, в котором каждый день равен борьбе. Приятно представлять себе новый, измененный мир, новую структуру и систему, приятную и более совершенную, но менять ее совсем не хочется. И тому причины бывают разные; но чаще всего это страх или банальное желание, чтобы кто-то сделал, а ты пришел на готовенькое, только пожиная плоды чужих трудов. Меняться сложно, а менять что-то почти катастрофически невозможно. Природа человека делает его уникальным, но развивать эту уникальность готов не каждый; тем более не каждый готов признать, что в своей уникальности он может открыть гнилое в себе, страшное и чужое. Страх многим отрезал руки и выжигал глаза, а уж страх познать самого себя со всеми изъянами, сильнее любого другого. Разве что только страх перед смертью в нас имеет такую же мощь, как страх нас перед нами самими.       Я — главный свой враг. Отличное изречение, хорошее, особенно, если вдуматься в него, постичь его грани и принять. Но разве мы можем такое принять? Разве можем признать, что мы — это и есть источник большинства наших проблем, это и наша жизнь, и наша смерть, и многое другое, что переплетено и вплетено в структуру нашего мозга, что мы и есть, что есть каждый, но каждый в уникальности?! Это все слишком тяжело для понимания, это страшно и неприятно для вездесущего нашего Я, подсознательное рвется, но мы убегаем. Легче его не слушать, легче быть обычной единицей в мире, возмущаться, но бездействовать. Бездействие — великий грех, мы — грешники, но никто этого не признает.       Тэхен себя грешником признает, а еще отчасти, больше, чем отчасти, предателем. Он предал свой род, Коре и Юнги, когда тогда испугался и не выпустил стрелу в Чонгука. Упустил шанс, а почему?! Что его остановило?! Омега дать ответа все никак не может, не может себе этой слабости объяснить и не может объяснить, с чего вдруг, возвращаясь мысленно в тот день и сейчас, осознавал, что по-прежнему не смог бы выпустить стрелу в Чонгука? Потому что он беззащитный стоял? Потому что сам на корт вышел? Потому что Тэхен, кажется, в этом доме начал с ума сходить?!       С того дня, как они ездили на могилу папы принца, прошло уже дней пять, Чонгук по-прежнему вел себя с омегой тихо, не приставал, не нарушал личного пространства, не язвил и не хамил — не пытался сделать больно. И Тэхен ему не очень-то доверял, ведь монстр никогда не сможет изменить своей сущности, принц ждал удара, он ощущал, что долго быть добродетелью у Чонгука не выйдет. Потому мысленно омега готовился к новой боли, готовился получить еще больше яда в саму кровь, в душу, и осознавал, что такого напора не выдержит повторно, потому, наверное, так много времени проводил с Одумом на улице, гуляя по саду и окрестным территориям. Пытался напоследок надышаться этой жизнью — так могло показаться, но было все совершенно не так. Все, вообще, было не так!       Началось это со следующего дня, как они приехали с могилы папы Тэхена обратно в мрачный дом, который даже домом язык не поворачивался назвать. В ханок Чонгука вдруг начали съезжаться богатые альфы с личной охраной, подолгу что-то обсуждая в кабинете Чона; вестники постоянно сновали туда-сюда, загоняя лошадей, чтобы везде успеть, а пару дней назад целый пехотный отряд поселился в пустом ангаре, разбив там чуть ли не казарму! Тэхен не глупый, Тэхен сразу понял, к чему такая активность, что происходит за огромными воротами, за которые омеге ходу нет. Чонгук начал войну. Вот так резко, и не понятно даже, какая вожжа ему под хвост ударила! Но со дня их приезда альфа ходит еще более мрачным, присылает огромные фруктовые корзины Тэхену, когда не может с ним отужинать или отобедать, а потом всегда интересуется, как омега себя чувствует, что ел, чего бы ему хотелось. Нетипичный, но по-прежнему дико злой со всеми вокруг, кроме Тэхена. Омега бы хотел поверить, что Чонгук меняется ради него, но это стало бы самой большой ошибкой, в условии того, что Чон начал войну, не просто к ней готовился, а начал. Тэхен не знал, как далеко в столицу он продвинулся, каков приблизительный исход столкновения, сколько погибших! — ничего не знал, и это с ума сводило, но омега холодным биением сердца о ребра ощущал, что Чонгук войска на столицу выдвинул.       Тэхена убивает бессилие, его убивает невозможность никак помочь Юнги и своему народу, всем тем, кто, возможно, страдает! Он здесь — в стане врага, а пользы-то от него никакой. Даже Чонгука убить не смог, ничего не смог, лишь беспомощно наблюдать. И сейчас наблюдает, медленно поглаживает морду Одума, которую тот на плечо омеге опустил, и наблюдает, как к беседке Чонгука снова стягиваются богатые альфы — спонсоры этой жуткой войны, все те, кто дал не только деньги, но и ресурсы, выдвигая взамен свои особые притязания на земли или что-нибудь еще. Тэхен не знает ничего, и это отвратительно. В его силах прямо сейчас вспороть себе глотку, но войну это не остановит уже, может, убьет Чона, но напряжение, копившееся столько лет, должно было вылиться. Не будет Чонгука, и кто-нибудь из этих толстосумов возглавит поход на Минов, пожар уже не потушить, лес горит, торф подпитывает этот адский коктейль изнутри, пока не выгорит, не сожрет все на своем пути — не остановится.       Тэхен хотел бы войти в беседку, даже осознавая, что ему там будет некомфортно и противно от такого количества глаз альф на себе. И даже гнев Чонгука можно было выдержать, но что бы все это дало? Он по-прежнему не может связаться с домом, с настоящим домом; голоса пропали, исчезли в один момент, оставив его одного. Видимо, Тэхен слишком многое о себе возомнил, раз решил, что с этим что-то изменится, он обычный, жалкий омега, который не способен ни на что — Чонгук ему это ясно показал и доказал.       Одум нетерпеливо трясет головой, требуя внимания, Тэхен так засмотрелся на фигуры далекие альф в беседке, в попытке хоть что-то понять из их возни, что перестал гладить своего коня. Тот немедленно потребовал свою порцию ласки. Тэхен на это только улыбается, обреченно выдыхая — он все равно не сможет узнать, что альфы там обсуждают. Омега мягко треплет длинную гриву Одума, которую долго и тщетно расчесывал, после чего решил часть отстричь, чтобы срезать колтуны и завалявшуюся шерсть от долгого, видимо, пребывания в лесу, и идет с конем на корт, где будет просто смотреть, как тот задорно носится, смотреть и смеяться на это и отчасти грустить. Тэхен сейчас не может ездить верхом подолгу, не может гнать наперегонки с ветром, у него все еще не зажили раны, оставленные Чонгуком, и к ним еще начали подмешиваться боли в животе от резкой встряски. Он лишь иногда седлает Одума и медленно с ним едет, обхватив его сверху руками за шею, сам расслабляется так, не осознавая, что его демон огня делал это специально только для него, как небольшую терапию. Всегда шел медленно, не гнал, старался обходить каждую неровность в почве, все для того, перед кем голову склонил.       Тэхен о демонической сущности своего коня не догадывается, но и что бы это изменило? Одума он любым любит. В этом мрачном ханоке, где все старалось укусить и высосать душу из маленького принца, его конь стал почти спасительным плотом, единственный дарил радость и успокоение. Это чудо, что Чонгук разрешил его оставить. Это чудо, что Тэхен его так неожиданно встретил на могиле папы. И тигра… Про тигра принц вспоминал очень часто, все прокручивал и прокручивал в голове ту встречу, но ничего понять так и не смог, кроме того, что тигр был не обычным животным. Дух или божество? Или что-то другое? И почему один и тот же тигр попадается Тэхену из раза в раз? Он что-то от принца хочет? Хочет что-то сказать? Сделать? У принца нет ответа ни на один вопрос! Днем он отчаянно хочет услышать хоть что-то в разговорах альф, хоть какую-то весточку с поля боя; услышать, что Юнги в порядке, что его семья в порядке, что все хорошо! А с наступлением сумерек приходит страх, страх перед Чонгуком, который запросто мог снова овладеть принцем, и страх перед неизвестностью. Потому именно ночью Тэхен чаще всего и думал о тигре, хотя никакого результата так и не добился в своих поисках ответа на вопрос, кто он. И по итогу всегда засыпал, боялся, но засыпал, потому что Чонгук к нему так и не приближался, особенно в вечернее время, порой звал на обед, но не настаивал, здоровался при встрече, но никогда не совершал личного контакта. Жадно смотрел, всегда жадно смотрел, но не лез, более того, хоть Тэхен этого и не знал, приказал слугам на смерть стоять перед покоями принца, не пуская самого Чона в них, если он вдруг слетит с катушки. Альфа добьется, чтобы его бог смилостивился и полюбил его сам, не насильно. Чонгук тихо и как можно здраво добивался теперь любви Тэхена к себе, а принц тем временем сгорал от неизвестности. Раньше бы Чон скалился и хвастался перед омегой своими военными похождениями, теперь же молчал о них, ни взглядом, ни словом старался своей сущности монстра больше перед своим богом не показать. Тэхен должен его полюбить, и полюбит, как только Чонгук уничтожит Юнги и всю магическую свору, принцу придется полюбить Чона. Между ними стоит дракон, не будет его, и все станет хорошо.       Правда, про этот план Тэхен и близко не догадывался. Он, вообще, не очень доверчиво относился к вдруг потеплевшему к нему отношению Чонгука, все ожидал удара болючего глубоко в душу. Но со всем этим и отрицать не мог, что Чон вдруг изменился. Да, порой смотрел голодно, явно желал прикоснуться к омеге, но всегда сдерживался, соблюдая личное пространство. Тянулся к Тэхену, но никогда насильно больше не заставлял его ничего делать, даже разрешил ему на корте заниматься, хоть принц и не мог из-за незаживших еще ран, даже разрешал выезжать в лес, правда со слугами и войском, но Тэхен не пользовался и этой привилегией. Он все равно не сможет отсюда сбежать, от Чонгука ему не сбежать, они объединены одной меткой, но на теле принца их десятки, они связаны теперь так сильно яростью Чона, которую он тогда на Тэхена вылил, так сильно повязаны его страхами и чувствами, которые альфа не мог показать, что раздельно им теперь не быть. Не потому что Тэхен вдруг полюбил Чонгука — никогда его не полюбит — потому что их черное, темное связало, сама смерть их заклеймила. Теперь-то уж точно вместе до самой смерти, вряд ли даже боги смогут изменить саму судьбу теперь.       Тэхен медленно к корту идет, в мыслях погряз крепко, все никак из них выбраться не может, не замечает даже, как Одум вокруг скачет, нагоняя ветер, раздувая каштановые волосы принца и полы широкие и длинные красного ханбока. Слуги вдалеке от омеги идут, потому что конь слишком уж энергичный и ревнивый — не терпит рядом с Тэхеном никого, в особенности Чонгука, хоть ничего ему и не делает, осознавая, какие границы переходить нельзя.       Погода снова наладилась, солнце светит, тепло и приятно, птицы в этом саду бесконечными стайками порхают, переговариваются друг между другом, посматривая на величественную, хоть и маленькую, фигуру принца, перед которым на колени упал сам демон огня, дракон отдал свое сердце в холодные руки, и даже монстр не смог противиться божественной красоте, поставившей его на колени. Но как бы прекрасна не была погода, ощущения войны, движущейся жадными и ужасными темпами, было не скрыть.       Тэхен останавливается, снова бросая тяжелый взгляд на беседку, где Чонгук явно проводил военный совет. Принц ничего уже исправить не сможет, остановить эту резню, именно что резню, а не войну, не сможет. Но ему нужно хотя бы знать, что там, на линии фронта, происходит, как далеко Чонгук зашел, каковы потери сторон, что с Юнги?! Да именно что последнее и изводило Тэхена все эти дни, не давая покоя. И пусть они вроде бы как с братом расстались, принц отпустил своего альфу, но сердцем и душой отпустить не мог, постоянно о нем думал, его любил, переживал сейчас о нем страшно, ненавидя свою проклятую беспомощность. Ни весточки отправить не мог, ни получить в ответ хоть пустую надежду, которая сейчас так была нужна! Омега бессилен и ничтожен, именно что всего лишь омега, для которых этот мир был слишком сложен и опасен, слишком жесток, против их мягкой натуры.       Тэхен снова вздыхает, это бездействие и собственная ничтожность его просто убивали! Он ловит Одума, который к нему несется, поднимая мощными копытами в воздух столб пыли, сует голову в руки омеги и довольно ластится к нему, тяжело дыша. Тэхен мягко улыбается на это, его конь стал единственным лучиком света в этом жутком месте, единственным, что давало снова желание жить и, возможно даже, бороться, хоть омега по-прежнему и оставался бесполезной единицей этой войны.       — У вас отличный конь! — рядом с Тэхеном раздается незнакомый голос, заставляющий его голову поднять синхронно вместе с Одумом, глядя на высокого альфу, замершего с улыбкой на губах в стороне. Принц хмурится, он раньше никогда не встречал этого человека, он выучил за пару дней почти всех, с кем проводил военные советы Чонгук, но этого северянина не знал. Почему северянина? Было что-то расхожее в чертах южных и северных корейцев, этого нельзя было описать словами, но это ощущалось ими самими почти на подсознательном уровне. Тэхен вот отлично ощущал, что перед ним северянин, так же, как и незнакомец, наверняка, понимал, что принц — южанин с кровью дракона.       — Кто вы? — омега не любит новые знакомства, не любит альф, которые все, как один смотрели на него с этим животным интересом. Он предпочитает сразу уходить, но вот уйти отсюда не может, пусть он никогда это место своим домом не признает, но он муж Чонгука, он тоже хозяин ханока, он не может болтать с каждым здесь, особенно, если не знает, кто это.       — Ах, простите меня! — альфа кланяется Тэхену низко, под неодобрительное фырканье Одума. Темно-карие глаза его блестят, он жадно смотрит на омегу, голодно отчасти, потому что неземное создание внимание привлекло очень сильно. — Я Син Тэмин, друг господина Чона, приехал к нему!       — Чонгук сейчас в беседке, можете пройти, — холодно вещает Тэхен, всем видом демонстрируя, что даже красота альфы его не прельщает. Еще бы, краше омеги во всем мире человека было не сыскать, даже Тэмин это здраво понимает, именно потому сейчас отчаянно ищет повод остаться с принцем подольше.       — Вы не представились! — улыбается альфа, сверкая глазами. Одум недовольно бьет копытом, он готов любого убить, кто к Тэхену приблизится! Только сам омега его успокаивает мягкими поглаживаниями по мощной шее, если Чонгук решит, что конь ему опасен — страшно представить, что потом будет!       — Я муж господина Чона, — говорит принц, видя, как огоньки в глазах альфы тут же меркнут. Конечно, вряд ли они с Чонгуком, и правда, друзья, как Тэмин заявил, может, партнеры, но не более. А уж про жестокость Чона Син явно был наслышан, трогать то, что владыке севера принадлежит, было опасно. И Тэхену хоть и не нравилось, что он прикрылся Чонгуком сейчас, а по-другому было нельзя, уж лучше так, чем дойти до глупого недоразумения. — Меня зовут Мин Тэхен.       — Но тебе лучше обращаться к нему Его Высочество! — голос, пропитанный нотками закипающей злости, раздается позади принца, заставляя его вздрогнуть от этого, прижимаясь к Одуму, который был защитой и опорой теперь.       Тэхену даже оборачиваться не надо, чтобы ощутить запах первого снега и понять по одному голосу, кто пришел — Чонгук собственной персоной. Он зло блестел на Тэмина черными глазами, давая ему понять, что тот стремится перейти черту, за которой его ждет смерть в обличии Чона! Альфа проклятый собственник, он не только к Юнги Тэхена дико ревновал, ко всему и вся, даже к этому чертову коню, но этого он никогда не признает!       Но Тэмина так легко было не взять. Он в поклоне склоняет голову перед Чонгуком, однако в глазах ни капли страха, он смотрит на руку Тэхена, на которой обручальное кольцо, на руку Чона, на которой точно такое же кольцо, и как-то слишком уж неприлично улыбается хозяину дома.       — Все-таки нашелся тот, кто смог тебя окольцевать! — усмехается Тэмин. Чонгук оскал тянет, подходя к Тэхену, почти закрывая его собой, игнорируя даже Одума, который зло зубами клацнул на альфу. — Да к тому же и принц!       — За языком следи, — тихо предупреждает Чонгук, тихо, но дико угрожающе. Тэхен был бы польщен такой защитой собственной персоны, если бы не знал, какой монстр скрывается внутри Чона. — Это — мой омега.       Тэмин просто кланяется все с той же улыбкой на губах.       — Конечно, твой. — А потом криво усмехается, добавляя: — Женатик!       Тэхен ждет взрыва, просто ощущает клеточками тела, как Чонгук медленно закипает, сжимая кулаки. Но почему-то не взрывается, хотя омеге бы этого не хотелось, все-таки он не сторонник насилия. Да, Тэмин к нему зацепился, но ведь не сделал ничего плохого, омега не хотел бы, чтобы Чонгук на нем сорвался. Но альфа и не собирается, кажется. Он складывает руки на груди, и так расслабленно тянет:       — У меня появляется желание проучить тебя!       А Тэмин даже не боится, почти все на памяти Тэхена в страхе тряслись перед Чонгуком, но Син ведет себя с ним, как с… с другом! Но неужели это правда? Неужели у злого и жестокого Чона есть друзья? Тэхену не верится, но происходящее рушит все предрассудки.       — Давай! — усмехается Тэмин, кивая головой. — Доставай свой меч!       — Будешь кровью харкаться! — предупреждает Чонгук, криво усмехаясь.       — Кто еще будет!? — Тэмин не отступает, веселыми карими глазами смотрит на Чона, а Тэхен окончательно убеждается, что загадочный альфа, и правда, если и не друг, то хороший знакомый Чонгука так уж точно! Чон же, вообще, не терпел неуважительного отношения к себе, а тут так спокойно реагирует, даже почти шутит, как это часто делают друзья-альфы!       Чонгук головой трясет, легко улыбается, так только обычно отцу улыбался, снимает этим самым напряжение, но все равно себе изменить не может, когда говорит:       — Я думал, ты уже не приедешь, думал, струсил!       — Еще чего?! — возмущается Тэмин, и снова на Тэхена смотрит. Не смотреть не может, омега в ярко-красном ханбоке, к нему внимание постоянно притягивает. Да к тому же такой красивый экземпляр, холодный и неприступный. Не принц, не менее, чем император, а то и бог! — Твои омеги меня задерживают!       Чонгук предупреждающе блестит черными глазами, да, Тэмин его очень и очень хороший знакомый и союзник, но Тэхен — святыня! Никто не смеет на него смотреть!       — Это мой муж, — Чон недолго смотрит на холодный профиль принца. Тот взгляд на себе альфы ощущает, но не оборачивается, не хочет смотреть в черные колодцы, они только боль и несут. — Будь с ним вежлив, — Чонгук снова на Тэмина смотрит, скрывая, как ему больно от осознания, что Тэхен не простил, и не простит никогда, — и не вздумай к нему клинья подбивать!       — Да, вот еще, слушать тебя буду! — Тэмин, кажется, в самоубийцы записался. Хотя, может, просто намеренно драконит Чонгука, вряд ли, и правда, полезет к принцу, это и сам Тэхен отлично понимал. — Я привел войска, как и обещал, они у северных ворот.       Омега резко голову поворачивает, потому что впервые своими ушами слышит хоть что-то о начавшейся войне, хоть какую-то информацию, а не стоит под беседкой, желая уловить хоть малюсенький факт! И Чонгук тоже понимает, что разговор о войне ведется в присутствии человека, который ничего слышать не должен, потому сразу весь собирается, хмурится, становясь максимально серьезным.       — Ты куда-то спешишь?       — Да, есть дела, — вздыхает Тэмин, качая головой.       — Тогда пойдем. — Кивает Чонгук, уводя альфу с собой. Но рядом с Тэхеном останавливается, кланяясь низко, почти извиняюще: — Ваше Высочество! — А принц понимает, что радоваться было рано — он так и останется в неведении в этой войне!       — Ваше Высочество! — кланяется Тэмин, удаляясь следом за Чонгуком. Тэхену и гадать не надо, чтобы понять, что Чон разговор так неожиданно свернул из-за него, специально скрывает от принца факт начала войны, его ход и прочее, словно омега слеп и глуп! Хотя чего он хотел от Чонгука, если он пытался казаться лучше, это не значит, что лучше он стал!? Тэхен раздражённо выдыхает, трепет длинную гриву Одума, и смотрит альфам в спины, понимая, что как-то из этого неведения надо выбираться, надо хоть что-то сделать, что-то предпринять! Но что? Что?! Что может омега?! Ждать вести о том, что Юнги мертв?! Не может.       Тэмин бросает короткий взгляд через плечо на Тэхена, в который раз уже подчеркивает невероятную красоту принца, утонченную величественность, которая в нем дракона очень выдавала. А потом на Чонгука смотрит, немного хмурого, с ярким оттенком собственника в глазах и обеспокоенностью, которую скрыть было нельзя.       — Не хотел обсуждать дела в присутствии Его Высочества? — спрашивает Тэмин, хотя ответ уже и так знает. Они не такие уж и хорошие друзья с Чоном, скорее просто отличные знакомые, ведь с Чонгуком дружить было невозможно, потому что такое слово он рьяно отрицал, из-за серьезной детской травмы, где сверстники травили его едкими словами. Однако с Тэмином еще в северном поместье дяди, если и не сдружился, то нашел себе отличного союзника в лице Сина, который, почти, как и весь север, встал на сторону Чонов в войне за трон.       — Не хочу, чтобы он слышал что-нибудь… — Чонгук кусает губу, подбирая слово, — что-нибудь жестокое.       Тэмин только глаза неверяще распахивает. Не такого Чона он знал, совсем не такого. От одного же его имени тряслись даже деревья, которым нимфы поклонялись! Все магическое север стороной обходило, наслышанное о жестокости Чонгука, и вот теперь он эту самую жестокость скрывает от глаз… дракона?! Да пусть даже Тэхен не владеет силой, он по-прежнему дракон, потому что эта кровь течет в его жилах! Тэмину это все сюрреалистичным кажется, но факт остается фактом, как и тот несколько поникший взгляд вечно злых черных глаз Чонгука — Син сразу понимает, Чон отчаянно от своих же чувств бежит, потому и страдает. Син сразу понимает — Чонгук, кажется, впервые кого-то по-настоящему полюбил.       Тэмин просто кивает, ничего не озвучивает вслух, потому что Чон сам это должен озвучить, и пусть не вслух, так мысленно признаться в этом самому себе.       — К сожалению, я принес не самые лучшие новости с поля боя, — меняет тему разговора Син, становясь серьезным и очень мрачным, настолько, что даже Чонгука эта мрачность задевает. Он голову поднимает резко, смотря на Тэмина, уже осознавая, что дальнейшая информация его ни капли не успокоит, лишь больше разозлит. — Мы потеряли Пэктусан. — Чонгук на месте застывает, считая, что ослышался. — Никто не выжил, все войско уничтожено, все оружие потеряно. — Тэмин губу поджимает. Он, вообще-то, не вестник с поля боя, но так вышло, что именно его гонец встретил по дороге к Чонгуку, и ему все рассказал, теперь же Син передавал новость их полководцу и одновременно владыке всего севера. Да, новость была не радужной, и да, за такое можно было и головы лишиться, но Тэмин не боялся, ведь Чонгук должен был знать, что Мины к чертовой войне готовы! — Пэктусан похоронил в своих недрах всю нашу мощь. — А Чон, скрипя зубами, мотает головой, не вулкан. Не вулкан похоронил планы Чона по неожиданному вторжению, а проклятый Юнги! — Произошло землетрясение и выброс лавы небольшой на поверхность — наши войска не выжили.       — Это не вулкан! — рычит Чонгук, сжимая кулаки, сверкая черными голодными до крови глазами.       — Я знаю, — вздыхает Тэмин, привлекая к себе внимание Чона. — Драконы были замечены чуть ли не во всех провинциях, ровно с «извержением вулкана» они стаями полетели к столице. — Проклятый Юнги! Убить его! Убить его!!! — Кажется, нам нужно нечто большее для победы в этой войне, кроме огромного войска, вооруженного до зубов.       Чонгук криво усмехается, нехорошо очень, почти безумно. Он не проиграет, в этот раз уж точно! Победа будет за ним, он лично Юнги уничтожит с каждым его треклятым драконом!       — К счастью, у меня припасен козырь в рукаве!       *****       Глаза в глаза, игра не просто уровня «гляделки», игра уровня настоящей битвы, в которой проигравший склонит голову перед победителем. Только вот эти соперники совсем не из обычного разряда, они взаимно уже склонили друг перед другом головы, но сейчас бьются на другом уровне, не желая уступать в своих взглядах, позициях и мнениях. Упорство и воля к победе у обоих одинаково в крови горят, они же все-таки близкие родственники.       Намджун хмуро и тяжело на папу смотрит уже добрых пять минут, как только тот пришел справиться о здоровье сына. Сейчас у СонХва не было хвоста и ушей, и той силы темной от него не исходило, но Намджун уже все видел. Да все всё видели! Один из самых больших секретов императорской семьи был раскрыт, даже слуги по углам перешептывались по этому поводу! Ногицунэ пробрался во дворец, стал супругом императора и даже завел дитя! Немыслимо! Намджуна очень противоречивые чувства раздирают. Он обижен отчасти и зол, что папа ему ничего не рассказал! Он ведь получается наполовину тоже кицунэ, а на другую — дракон, пусть и не одной из этих сил не владеет! Он же столько жил во лжи, столько рвался к трону, потому что папа хотел… а папа — ногицунэ. Но что это меняет?! Он плохой?! Он живет смертями и уничтожениями?! На памяти даже Намджуна он намеренно убил лишь ЧинХена, но… но альфа так запутался! У него такой бардак в голове от случившегося! Он еще не до конца уверен, что жив остался на Пэктусане, может, он погиб, а все это бред?! Какой-то слишком уж реалистичный бред!       — Расскажите мне все! — требует Намджун, и от звука его имени вздрагивает Джин, стоящий позади него, обрабатывающий мелкие раны на спине и плечах принца. Он тоже уже все слышал про СонХва, но сплетни о вдовствующем супруге потерялись на фоне дикого страха от новости о начале войны. И даже не так, от осознания, что на тот момент Намджун был в самом эпицентре военных действий. Джин за принца чуть ли не до истерики переживал, обходя его покои туда-сюда по миллионному кругу! Все-таки альфа к нему хорошо относился и… хорошо относился, был теперь его господином, Джин волновался потому за принца очень! И потому даже в такой напряженной атмосфере между Намджуном и СонХва, которые долго выясняли, кто из них сильнее и главнее, не сдался и убежал, кое-как обработав раны принца, а тщательно каждую царапину мазью обрабатывал, стараясь не обращать внимания на императорскую семью.       СонХва красиво руки складывает в длинных рукавах ханбока на животе, очень величественный жест, выдержанный. Он осознает, что сыну должен все рассказать, и так держал его в неведении непозволительно долго. И омега даже не жалеет о том, что свою суть всем явил, ему даже нисколечко не страшно и не стыдно от того, что он ногицунэ, а не кицунэ — стадию принятия себя нового СонХва уже давно прошел. И никто во всем дворце даже с такой правдой не смеет пикнуть ни слова против омеги, да, и против Намджуна тоже — у СонХва теперь подкрепленный черными знаниями авторитет. Только вот рассказать все сыну все равно сложно, почти невозможно, учитывая многие факты.       — Может, нам стоит остаться наедине? — СонХва на Джина смотрит, который тут же застывает, виновато склоняя голову. Он уйдет, он не имеет права ослушаться вдовствующего омегу, да вот только Намджун хмурится еще сильнее и уверенно заявляет:       — Сокджин, останься! — альфа знает, что омега болтать об услышанном не станет. А еще в нем горит какое-то детское желание насолить папе хоть так, потому что по-настоящему никогда бы не смог. У него, кроме папы, никого нет, но обида гложет, столько лет в неведении!       СонХва вздыхает, складывает губы в тонкую полоску, думает о чем-то недолго, потом сам себе кивает и на сына смотрит глазами, которые успешно заполняются тьмой. Волосы на голове омеги шевелятся, и пара черных ушей ловко показывается на макушке, несколько недовольно сложенная.       Джин не должен был смотреть, но смотрит, широко распахнув глаза, даже забывает, что не должен головы поднимать, что ему надо все раны принца обработать. Он лишь недавно с приходом Коэля увидел кицунэ собственными глазами, а тут оказывается вдовствующий императорский супруг, вообще, ногицунэ. И да, все знают, кто такие темные лисы — они смерть несут — но от этого интерес к ним не угасает.       Намджун превращение принимает легко. Да сейчас детально рассматривает уши черные, острые, глаза, в которых он сам отражается. Только хвоста нет, СонХва превращение контролирует. Принц на папу смотрит, и боялся, что теперь будет к нему по-новому обращаться, видеть его по-новому, но все осталось прежним. Только обида внутри и осознание, что папа еще могущественнее, чем альфе казалось до этого.       — Мне тысяча триста восемьдесят лет, — говорит СонХва, и Джин аж вздрагивает, сразу опуская голову, понимая, что ведет себя невоспитанно. — Я родился среди кицунэ во времена, когда Коре еще только образовывалось. — Намджун кивает, давая понять, что слушает. — У папы нас было трое, трое омег, — СонХва смотрит в черные глаза сына, видя, как тот заинтересованно слушает. Ногицунэ многое бы не хотелось говорить, но ему придется хоть часть раскрыть. — Один из наших братьев погиб, остался только я и Коэль.       Наступает звонкая, долгая тишина, в которой даже звука дыхания слышно не было. Намджун смотрит, не мигая, был готов к разным неожиданностям, но это его просто к стулу примораживает, не позволяя сдвинуться. Лишь теплая рука Джина, от неожиданности проехавшаяся вдоль спины принца, его из ступора и выводит. Альфа словно и не дышал пару мгновений, сейчас полной грудью вдыхая какой-то словно неправильный и чужой воздух, и снова рядом медовый персик, он успокаивает, в мозг пробирается, будит его.       — Так Коэль… — Намджун сглатывает, и Джин ему вторит, не поднимая головы, — мой дядя?!       — Да, — кивает СонХва спокойно. Конечно, не он сейчас узнавал о своей семье такое… такое, чему даже описание Намджун никак подобрать не мог! Раньше альфе просто казалось, что папа недолюбливает Коэля, потому что тот принял сторону Юнги, но теперь все было ясно — кицунэ знал секрет СонХва!       — А я… — Намджун дыхание переводит, смотрит на папу, чьи глаза медленно становятся обычного карего цвета, — я ваш единственный сын? — А что?! Судя по тайнам, которые бродили в императорской семье, все могло иметь место! СонХва больше тысячи лет, он мог бы завести кучу детей за это время!       Омега несколько печально улыбается, но тепло смотрит на сына, любяще:       — Единственный. — Кивает СонХва. — Кицунэ могут иметь потомство лишь раз. У моего папы было трое детей, а у меня только вы.       Намджун несколько успокаивается, надеется, что папа не лжет, так как сам в магии не разбирается нисколько, остается лишь верить, что кицунэ, и правда, могут иметь потомство лишь раз. Хотя они такие редкие — охотно верится, что СонХва не лжет.       — Продолжайте, — кивает Намджун, смотря на уши черные лисьи, которые по-прежнему венчали голову омеги, никуда не спеша уходить. Альфу тянет эти уши потрогать, вот так вот неожиданно.       — Я жил с братьями долгое время, — СонХва уши прижимает, что выдает его напряжение, — но потом кое-что случилось, и я решил уйти из леса во дворец.       Вот так просто? Здесь Намджун явно чует недосказанность длиною в тысячу лет! Кицунэ просто не мог оставаться во дворце сотни лет, чтобы не вызвать подозрение своим присутствием, значит, из леса вышел он недавно, не больше тридцати лет, если быть точнее. Но почему? Что его побудило? Наскучило в лесу? Намджуну хочется правду узнать, и Джину тоже. Он мягко перетек к руке принца, промывая грязные раны и обрабатывая их мазью, а сам слушал во все уши, потому что ни один человек свое любопытство усмирить не сможет.       — Почему вы ушли?       — У нас возникли разногласия по одному вопросу, — СонХва от прямого ответа петляет, сильнее уши к макушке прижимает, давая понять одним этим, что большего не скажет. А и не скажет даже перед лицом смерти, никогда не скажет!       — И вас так просто приняли во дворец? — Намджун не отстает. Он был в лесу и видел дом кицунэ, обычного с виду омегу, пусть сколько угодно красивого, никогда бы не сделали супругом самого императора.       — По человеческим меркам, наш род очень богат, — СонХва мягко улыбается, — потому во дворец я приехал, как сын богатого и очень влиятельного человека. — Намджун знает, что их семья и без статуса императорской имеет богатства, власть и могущество. Но все это было явно не от рода человеческого, как сейчас понял принц. — Мы демоны — верховные существа, у которых есть пропуск в царство богов наравне с драконами, потому мы выше любого чиновника или наместника, потому я имел право стать императорским супругом, хоть и скрыл кое-какие факты.       Джин как в трансе обрабатывает раны принца, не верит, что слышит всю историю из первых уст и просто не верит в то, что слышит! А Намджун хоть и удивлен, хоть и выбит из колеи отчасти, услышанное принимает даже со всей недосказанностью со стороны СонХва. Папа пытался снова что-то скрыть, что ж, ладно, Намджун подождет лучшего момента, чтобы все узнать.       — Так получается, я наполовину дракон, а на другую демон?       Джин даже на мгновение забывается, встречаясь с черными глазами своими медовыми на пару секунд. Но тут же голову опускает, шепча прощение. Но ведь Намджун-то прав! В его жилах, получается, течет нереально сильная кровь, сильнее, чем у императора!       — Формально — да, — соглашается СонХва. — Но перенять силу кицунэ может только омега, — Намджун несколько опечалено вздыхает. В мире драконов и прочих магических существ было бы неплохо иметь хоть что-то в запасе.       — Но папа, — принц голову поднимает, хмурясь, — вы же ногицунэ! — И выжидающе на родителя смотрит, сам не понимая, что хочет услышать.       — Мы не рождаемся плохими, мы такими становимся. — Глубокомысленно заключает СонХва, нисколько не скрывая своей сущности, а этого ведь уже и не надо, все всё видели. — Я стал, совершив ужасный грех, — Намджун даже вздрагивает из-за этого, из-за того, как спокойно, а главное, принимая свое падение во тьму, произносит все это его папа. — Это было уже после вашего рождения, передача силы от этого не зависит. Только омеги могут унаследовать магию.       Намджун хмурится, хмурится, держа руку навесу, чтобы Джину было удобнее раны обрабатывать.       — Вы не сказали мне о том, кто вы, потому что вы стали ногицунэ, так?       — Отчасти, да, — кивает СонХва, не видя смысла отрицать. — Но здесь много причин. Я сожалею о своем молчании, я должен был сказать вам обо всем раньше.       — Что есть, то есть, уже ничего не исправишь, — выдыхает Намджун, не видя смысла и дальше на папу дуться. Он все равно его папа, самый близкий человек во всем мире. — Но что нужно было сделать, чтобы стать ногицунэ? — Этот вопрос покоя не дает.       СонХва смотрит на сына, знает, что после его ответа, вопросов будет еще больше, но и продолжать молчать не может. Как только к Юнги вернулась память, Коэль объявился, а Пэктусан вздрогнул от немалой силы, он понял, что скрывать правду ему придется совсем недолго, скоро все прояснится.       — Убить того, кого любишь.       *****       Странно, как одно существо может изменить весь мир, может раскрасить его яркими красками, вдыхая саму жизнь, кажется, в мертвую материю. Всего одно существо может дарить улыбки легкие, счастье от самого факта своего существования, незабываемую легкость и одновременно чарующую гармонию. Оно дает возможность забыться, возможность быть по-настоящему счастливым, даже в окружении дьявольского мрака, скалящегося из-за углов, дает самый настоящий стимул бороться и двигаться вперед. Так уж повелось в психологии человека, но то, что мы можем увидеть и потрогать, дает нам самый большой живительный толчок.       Для Тэхена им сейчас был Одум. Омега почти погрузился в пучину собственной никчемности, и тьмы, которая толкала на страшное, почти сорвался в объятия бездны, но его конь его спас. Да, Тэхена держала на поверхности любовь к Юнги, но разве теперь на нее опороченную, вываленную в грязи, можно было уповать? Он не достоин своего альфы больше, Юнги — император, а Тэхен всего лишь жалкая игрушка с чудовищным кукловодом. Омега будет продолжать любить, но любви боле не достоин — и это осознание его убивало, медленно выедало изнутри, только рядом с Одумом можно было забыться, не думать о страшном и тяжелом, позволить себе хоть немного побыть беспечным, почти даже счастливым, хоть немного. А конь, словно своего хозяина понимал, потому что в моменты, когда Тэхену было особо тяжело, всегда приходил, укладывая голову ему на плечо или на колени, притирался и ласки просил, даря свое тепло и любовь в ответ. Бескорыстную и чистую любовь, на которую способны только животные, и пусть Одум был не совсем обычным конем.       Тэхен аккуратно срывает с роскошной яблони, подрумяненные на солнце плоды, складывая их в корзинку. Он стоит на лестнице, а под ним забавно и нетерпеливо прыгает Одум, ожидая, когда хозяин даст ему вкусняшку. Тэхен и полез на яблоню только ради своего коня, да, и это было отличным способом развеяться, а не вечно сидеть подле беседки, пытаясь подслушать хоть что-то о военной операции.       Омега совсем не боится, что Одум случайно собьет лестницу, и принц полетит на землю, он своему коню доверяет, во всем этом мрачном и отвратительном месте только ему и может доверять. А еще втайне боится, что если Чонгук однажды сорвется, то Одум пострадает, потому постоянно борется с собой, желая отпустить коня на свободу и удержать при себе. Тэхену не быть счастливым — он это уже давно понял, так почему из-за него должны страдать другие?! Омега тяжело вздыхает, прогоняя нелегкие мысли из головы, и с улыбкой слушает, как внизу недовольно ржет Одум, требуя спелые фрукты. Тэхен на еще одну ступень выше поднимается, у него волосы путаются в ветках, но он все равно извивается и тянется к наливным яблокам, аккуратно складывая их в корзину. Немного не занятие для принца, но Тэхену наплевать, он должен был делать хоть что-то, чтобы не сойти с ума от своих же мыслей. Омега обязан узнать, что происходит на поле боя, обязан узнать, как далеко продвинулся Чон, и что с Юнги, с Коре!? И для этого у Тэхена был один способ, из тысячи, которую он изучил, был лишь один, отвратительный и ужасный, но единственный.       — Ваше Высочество, вы можете упасть, слезайте, — раздается снизу знакомый голос, от которого Тэхен чуть, и правда, не падает, вздрагивая, хватаясь за большую ветку рядом. Ему и вниз смотреть не надо, чтобы понять, кто это — Чонгук.       Альфа стоит немного вдалеке от яблони, потому что около лестницы Одум фырчит, тряся длинной гривой, предупреждая, чтобы Чон к Тэхену не приближался. Альфа не то чтобы коня боится, он ему запросто может и глотку перерезать, если будет надоедать, но Чонгук ведет себя тихо и спокойно ради Тэхена. Омега должен его любить, он должен ему всегда улыбаться, радоваться его появлению, а не вот как сейчас хмурить брови, медленно спускаясь на землю. Чонгук будет добрым и милосердным ради принца, будет терпеть невозможность к нему прикоснуться, обнять; его взгляды холодные будет терпеть. Кто ждет, того за это вознаградят, а для альфы лучшей наградой станет, если Тэхен его полюбит. Холодное солнце, божество — у омеги много обличий, Чону нужно, чтобы все они принадлежали только ему одному.       — Что-то случилось, господин? — Тэхен на землю опускается и в глаза черные смотрит, одной рукой успокаивая Одума, чтобы вел себя не так агрессивно, яблоко ему дает. Конь фрукт сразу зажевывает крепкими зубами, но сам, уши к голове прижав, смотрит неодобрительно на альфу напротив.       Чонгук коня игнорирует — не такой уж он и важный, чтобы на него смотреть, зато вот на омегу смотрит. Да, тот холодный и несколько наглухо закрытый в своих чувствах и эмоциях, но все равно глаза радует, сердце черное, демонов, которые жалостливо к ледяному солнцу тянут жуткие когтистые лапы, мечтая, чтобы тоже приласкал, потрогал, прикоснулся.       — Я хотел пригласить вас на прогулку.       Тэхен не понимает, к чему все это. Чонгук явно не романтик, он, скорее, дьявольский антагонист, желающий вечно крови и смерти. И идти с ним страшно, включая, что Одума придется оставить, Тэхен догадывается, что Чон коня недолюбливает, не надо давать ему лишних поводов, чтобы его убить. И отказать омега не может, может, но… нет. Это ведь и есть его шанс все узнать. Чонгук сейчас все чаще сидит у себя в кабинете или в беседке с альфами, они почти не видятся, если Тэхен и должен начать действовать, то сейчас.       — Конечно, — кланяется омега, отставляя корзинку с фруктами на ступени лестницы. Одум все равно все съест, да и для него принц яблоки и собирал, прятать их было бессмысленно.       Чонгук такому быстрому согласию удивлен, но в то же время рад, что омега его общества не избегает, хотя это и странно. Чон скучает по аромату хлопка, по холодным глазам — ему вдвойне приятно провести этот небольшой отдых с Тэхеном, хоть тот ответно так же рад и не будет. И поделом Чонгуку за его проклятую несдержанность, теперь всю свою жизнь будет прощение у маленького омеги вымаливать!       Принц мягким качком головы Одуму дает понять, чтобы не шел за ними. Конь недовольно роет землю копытами, но не идет, хотя в черных глазах явное беспокойство проснулось. Тэхен тоже беспокоится, хоть и отлично это скрывает, он не знает, чего ожидать от этой прогулки, чего Чонгук хочет, но рискует и идет за альфой, который просто ведет его вглубь сада, не предпринимая никаких действий пока.       Молчат. Тэхен в своих ярко-золотых одеждах на солнце купается, слепит своей красотой, а Чонгук хочет быть добровольно ослепленным. В альфе странные желания просыпаются, вроде, — за руку взять Тэхена, приобнять его — чушь полнейшая, но Чонгуку хочется, хотя к принцу он так и не прикасается. Ему теперь нельзя, он обещал омеге, что его не тронет, и не тронет потому, сам себя изведет хоть до смерти, но не тронет.       Тэхен с мыслями собирается, это его шанс узнать, что от него про войну скрывает так тщательно Чонгук. И да, это был единственный способ — спросить Чона прямо, все эти игры в разведчика так и не принесли никакого результата, потому Тэхену остается самое простое и сложное одновременно — спросить все у Чонгука. Альфа ведь мог и не ответить, как обычно, разозлиться и все, не зря же он так тщательно от Тэхена все скрывал. Но рискнуть было нужно.       — Вы, наверное, заметили, что у нас дома происходит определенная активность, — неожиданно начинает первым разговор Чонгук, заставляя принца удивленно на себя поднять глаза, — и, наверное, поняли, что я начал войну. — Тэхен не ожидал такого, он сам готовился начать допрос Чона, но не думал, что тот все вдруг сам выложит!       — Заметил, — кивает принц, встречаясь с черными глазами своим непроницаемым взглядом, — вы все-таки пошли на столицу.       — Еще нет, — Чонгук до зубного скрежета честно отвечает, и это заставляет Тэхена нервничать. От такого альфы было непонятно чего ожидать! — Я только стягиваю войска к границе, военного столкновения, как такового, еще не было. — Принц не знает даже, ему радоваться или плакать! Потому что, видимо, что все живы еще, война только начинается, почти никто не пострадал. Но пострадают, и это заставляет сердце Тэхена ледяными иголками покрыться, чтобы так больно не было.       — Зачем вы мне все это говорите? — подозрительно спрашивает омега, все еще не понимая, зачем все это Чону? Напугать? Ввести в ужас? Да принц и так в ужасе и уже давно, он ведь отлично знает, что пожар не потухнет уже, пока не поглотит собою все и вся.       — Я же вижу, что вам интересно, что происходит за воротами ханока, — отвечает Чонгук, медленно ступая по каменной тропинке, но Тэхен ему ни капли не верит. Чон все это время молчал о войне, так что вдруг изменилось?! — В конечном итоге, лучше вам все узнать от меня, — вздыхает альфа, сам понимая, что слова его звучат неубедительно, потому что это ложь. Он врет сейчас, у него другая цель у этого разговора.       Тэхен хмуро сводит брови густые на переносице, губу кусает, но молчит, ожидая, когда Чонгук продолжит. Омега и сам понимает, что Чону что-то нужно от него, он чего-то добивается. Но чего?       — Я обещал вам, что не трону вас, но не могу того же обещать обо всей вашей семье, — как приговор выносит Чонгук, ни капли не меняясь в лице. Настоящий монстр, которому чужды чужие души и судьбы, альфе, и правда, наплевать на всех вокруг, кроме себя. Кроме своих планов и амбиций он ничего дальше не видит. И он знает, какими глазами на него будет смотреть Тэхен после этого заявления, но все равно в карие колодцы смотрит, чтобы увидеть там немое: «Монстр!». Да он и есть монстр, эгоистичный и жестокий.       — Вы просто снова хотите сделать мне больно? — Тэхен останавливается, смотря в черные, отвратительно ненавистные глаза. Видимо, омега ошибался, Чонгук нисколько не исправился, и сейчас ярко это доказывал, как и беспомощность Тэхена хоть что-то изменить. Он никого не спасет.       — Ваш брат убил моих родителей, — спокойно отвечает Чонгук, хотя демоны внутри уже медленно сгорают в своем же пламени, потому что терпеть этот взгляд Тэхена было выше их сил. — Я просто исполняю святой долг перед своей семьей. — И снова лжет, уже не только месть гонит его уничтожить всю семью Мин, уничтожить дракона — главное. Не станет Юнги, Тэхен будет любить только Чонгука. — Я не прошу вас понять меня. Там ваша семья, — там Юнги проклятый! — Я вас не трону, как и обещал, вы мой омега. — Тэхен эту фразу ненавидит все больше и больше. Он не омега Чонгука, и никогда им не станет! Но принц стойко переносит все, что альфа говорит, не позволяет сейчас себе поддаться эмоциям, а хотелось, выпустить все наружу хотелось, но не перед Чоном уж точно. — Однако войну я не остановлю. — Альфа все отчетливее видит, как глаза напротив в нем видят только монстра. Что ж, когда придет время Тэхен еще и спасибо скажет Чону, что избавил его от Юнги. Придет время, и омега только Чонгука любить будет. Принц же уверен, что альфу не полюбит никогда! Он ему испортил всю жизнь, издевался и смеялся, на части рвал, в грязь втаптывал все надежды, а сейчас так открыто говорил Тэхену, что убьет его семью! Что это, если не слова настоящего монстра?! — Эта война — это часть мести вашему брату, за то, что он сделал, и это же голос севера, который не желает подчиняться вашей семье. — Голос Чонгука уж скорее, который просто желает убить всех Минов, Юнги в особенности и занять трон, некогда принадлежащий его семье. — Вы прекрасно знаете, что именно северу больше всего доставалось во времена правления всех императоров, они палили север, уничтожая наши семьи. — А здесь Тэхен возразить ничего не может, лишь отметить, что север жгли именно потому, что он постоянно требовал автономности и искоренения магии. Мины — сами магия, потому непокорных северян ставили на место по-своему. Может, где-то были не правы, но расизм пытались искоренить. — Терпение закончилось, — Чонгук сам себе кивает, — с тем, что лично я отступлю, ничего не изменится.       — Но вы и не хотите отступать. — Очень тонко подмечает Тэхен, глядя в черные глаза напротив. Да он знает, что, если Чонгука убить, то его трон севера займет кто-то другой, но это не умиляло вины альфы, который вражду и войну лично подогревал на своем примере ненависти и жажды мести.       — Вы правы, — Чонгук кивает, слушая, как демоны хнычут от боли, видя в глазах карих себя — жутких тварей, не знающих пощады. Этой жуткой тварью в представлении Тэхена был сам Чонгук. — Я не хочу отступать. — Принц горько усмехается, отворачиваясь. Все эти сказки про перевоспитание монстра — ложь! Чонгук монстр, и он никогда не станет добрее и лучше, его не расколдует волшебный поцелуй, потому что он такому герою лично горло перережет. Чонгуку нравится быть монстром — понимает Тэхен. Тэхену противен монстр внутри альфы — понимает Чонгук, как и понимает, что любви принца ему не завоевать никогда. Юнги — монстр, но его омега любит, а Чона никогда не полюбит, всю жизнь нос будет воротить и смотреть вот так… или не смотреть. Чонгуку отчего-то страшно от этого, и он решается, чтобы сделать себя счастливее, он решается. — А знаете что? — Тэхен на Чона даже не смотрит, ему не интересно. — Вы мне никогда не поверите, но составите мне компанию завтра в небольшой прогулке? — Тэхен моргает и медленно голову поворачивает, глядя в глаза, в которых просьба плещется и что-то еще чудовищное, чего омега очень боится. — Я хочу вам кое-что показать.       — Будете изощренно пытать меня?       Чонгук сдерживает себя от того, чтобы зубами скрипнуть. Лишнее доказательство того, что в Чоне Тэхен видит только монстра и никого более.       — Я обещал, что вас не трону. — Напоминает альфа, склоняя голову к плечу. Он мог бы отпустить сейчас Тэхена, но… не мог, потому что ему нужно было согласие и только согласие от принца сейчас.       — Думаю, я не могу отказаться. — Проницательно подмечает омега, бросая в Чона ледышки глазами.       — В этот раз я вынужден настаивать. — Улыбается Чонгук, а в глазах у него сама смерть точит свою длинную косу.       *****       Золотой дракон, особенный и редкий, могущественный — единственный, кто по праву силы и власти должен восседать на троне страны, которая является родиной этих неукротимых существ. Юнги — золотой дракон, не потому что его волосы как белое золото, не потому что глаза сверкают ярче драконьего пламени, и даже не потому, что одно его прикосновение способно в жалкую лужицу выплавить не только золото, но и любой металл. Юнги— дракон, самый настоящий дракон, не плюется огнем, но рождает его своей особенной магией, способной пробудить даже огромный, уничтожающе огромный вулкан, способный погрести под собой половину мира. Юнги — главный дракон, самый сильный, вожак всей своей стаи, никто ему вызов не бросит, никто не посмеет оспорить его трон. Только жалкие Чоны вечно лезут под ноги, мешаются, пытаясь доказать свое превосходство. Но дело в том, что с драконом им не состязаться.       Юнги с легкой улыбкой на губах слушает, как над дворцом пролетает несколько драконов стремительно, огромными крыльями в свистящем пике разрезая воздух. Как другие кричат в вышине, переговариваясь, и как Амайя несколько лениво лежит на дворцовой площади, прямо перед дверью в тронный зал, наблюдая за собратьями. Для Юнги все это идиллия, горожан же, как и слуг во дворце, драконы пугают, хоть те никого и не трогают, они здесь, чтобы покой хранить, чтобы уничтожать любую опасность, грозящую Коре. Столица — первая мишень для Чонов, она ближе всех к северной границе, а за ней лакомые земли, которыми все так хотят обладать.       — Ваше Величество, что вы сказали? — Намджун надеется, что ослышался, надеется, что за криком драконов, ему просто показалось. Но вот Юнги тянет кривую улыбку и ровным голосом повторяет:       — Выдвигаем войска.       — Но, Ваше Величество!— Намджун не готов просто так сдаться. Он благодарен, что Юнги пришел за ним, что спас, что рисковал собой и драконами, хотя боялся их потерять. Но то, что сейчас говорит брат — похоже на безумие! — У нас недостаточно мощи: солдат мало и оружие у нас не самое лучшее!..       — Чоны стоят прямо у границы, — Юнги взмахом руки прерывает Намджуна. — Мои дети доложили мне, что Чонгук стянул немалую мощь к северной границе, а значит, скоро он выступит. — Намджун хмурится, всего лишь немного поспал, чтобы силы набраться и нате вам новость! Хотя альфа понимал, что войска Чон стянул явно не за одну ночь — Мины к войне не готовы, вот такой маленький факт их неосведомленности, уже выдавал их с головой. — Я послушался тебя раз, брат, второй не хочу, лучше дать бой, встречая врага.       Намджун понимает, что погорячился ранее, удача от него к тому же отвернулась. Но идти против огромной армии Чонгука, в которой не только северяне, но еще и армия юаньцев — самоубийство. Шансов на победу нельзя и жалкую горстку собрать! Да их же просто размажут!       — Сколько их? — Намджун кулаки сжимает, стараясь быть спокойнее и рациональнее на фоне брата, у которого в глазах пламя, в крови пламя и в самом сердце! Ему драконы сегодня передали такое, что на месте сидеть он явно не станет! — У нас недостаточно солдат, мы проиграем! — Намджун все-таки срывается, потому что, по оранжевым глазам видит, что Юнги его снова слушать не настроен.       — У меня есть драконы, Намджун! — Император с трона поднимается, а его дети где-то над дворцом кричат, кричит яростно, показывая свою силу Амайя прямо за дверью в тронный зал. — Я в пепел сотру каждого, кто встанет у меня на пути.       — Это безумие. — Шепчет Намджун, мотая головой.       — Это — мой приказ! — Юнги не отступится, его ждут, он должен отправиться за ним, должен! — Сегодня я уничтожу Чонгука! — Дракон тянет кривой оскал.       *****       Природа потухла, склонила голову, погружая все во тьму, пряча цветы и яркость своей жизни. Природа ощущает наступление глобальных перемен, наступление ужасного, что все пожрет в жадном порыве, ничего не оставив за собой. Как саранча, только хуже, ведь этой саранчой станут люди, чей голодный порыв никогда не утолить.       Воздух отравлен, мрачные тучи стайками перекрывают голубое небо, солнце не пускают, ехидно скалятся, ожидая кровавого и такого любимого, чего уже было не избежать. А ветра нет, погода катится медленно в ад, но в безветрии, чтобы все мрачные оттенки, всю давящую атмосферу можно было ощутить сполна; чтобы ветер не помешал, чтобы спасения не принес, облегчения не даровал.       Мрачные деревья огромные, густо расползшиеся, тянутся по обеим сторонам дороги, их верхушки застревают в серых облаках, на деле в надвигающемся тумане, который спешит попытаться все успокоить, снять напряжение, развести враждующие стороны по домам, но жалко проигрывает, опаздывает. Среди деревьев безмолвными тенями жнецы идут, их мрачные одежды то тут, то там мелькают. У них сегодня много работы будет, они, не первые, но все же вестники того, что грядет.       Тэхен на Одуме следом за Чонгуком едет молча. До сих пор не понимает, как согласился, почему поехал?! Но и выбора-то ему не дали, Чон явно хотел ему показать нечто отвратительное, и, кажется, омега даже догадывался что. У него в груди сердце бешено прыгало, он ощущал себя так, словно начал задыхаться, хотя набирал полные легкие воздуха, но его критически не хватало. Даже мягкое тепло Одума не помогало успокоиться и перестать колдовать перед глазами картинки того, что его ждет. Он и так знает, что ничего хорошего. Чонгук его туда ведет, чтобы помучить.       Альфа же едет спокойно, почти счастливо, по мрачному счастливо. Вместе с ними небольшой военный эскорт движется, охраняет, чтобы никаких неожиданностей не произошло. Для неожиданностей еще не время. Да, Чонгук не для радужной поездки ведет Тэхена, но для очень нужной, омега должен все понять, омега должен понять. Увидит все собственными глазами и поймет.       Тэхен с замиранием сердца ощущает в воздухе тошнотворный запах стали так похожий на вкус крови, а еще запах пота, коней и зловоние смерти, которая витала в воздухе, командуя своими жнецами, чтобы не опоздали, выполняя работу как надо. Сегодня много душ уйдет, сегодня для воронов будет пир, а небеса разразятся горькими слезами.       Группа стремительно поднимается на небольшую горку, за которой густой лес теряется; что там, под холмом, Тэхен догадывается слишком отчётливо. Ему не надо видеть пики острые копий, которые над холмом вырастают с каждым новым шагом Одума и не нужно видеть первый охранный военный пост, отлично замаскировавшийся в лесу, в стороне от дороги, но немедленно выбежавший, чтобы отдать честь Чонгуку. Тэхен уже знает, куда его притащил Чон — на поле боя.       Под холмом стоят войска Чонгука, не в разбитом лагере, а в полной боевой готовности. Огромная армия поделена на части, ровные квадраты, у каждого из которых свой командир, который отдельно будет отдавать им приказы для наилучшего наступления. Туман не густой, он только по верхушке деревьев ползет, но из-за этого для Тэхена, который стоит на холме, кажется, что армия Чонгука пожрала собою все поле, отделяющее север от юга. Настоящая саранча. И пусть Чон явно стянул не все свои войска, но масштаб того, что он имел уже сейчас, был захватывающим — пять или шесть тысяч солдат в полном вооружении ожидали, когда им отдадут приказ к действию. Тэхен пусть и омега, но отлично знал, что в армии императора едва можно было набрать две тысячи воинов. Принца поедает нехорошее предчувствие.       Чонгук лишь легкий, хоть и довольный взгляд бросает на своих солдат, на свою мощь, и сразу смотрит на Тэхена, который пустыми глазами глядит впереди себя. Наверняка,поражен силой Чонгука, пусть и не признает этого. А еще, наверняка, не знал, куда его Чон везет. Что ж, не романтика, но это вынужденная мера, омега и сам все поймет.       Дальше не идут, Чонгук не будет в сражении участвовать, только наблюдать за своим триумфом, а Тэхен… а что он сделать может? Он не хочет смотреть на то, что надвигается, не хочет слышать крики боли и смерти, вдыхать этот отравленный воздух, который уже мерзко скрипит на зубах! Но разве его желания хоть что-то значат? Абсолютно ничего!       Одум стоит спокойно, не боится такой толпы людей, не боится странных шорохов одежд и стук металла, который проверяли на прочность. Он демон, вообще-то, его сложно испугать, а уж им испугаться проще простого. Конь стоит какое-то время абсолютно неподвижно, да редко головой крутит, осматривает местность, недобро посматривает на Чонгука, который продолжает только на Тэхена глазеть, не смея оторвать от него взгляда. Омега притягивал к себе, но был чертовски недостижим, потому, наверное, Чонгук так гнал события — потому что ждать ему надоело милости своего бога. Но вот небеса словно раздувают легкие, резкий порыв ветра заставляет солдат щиты поднять, чтобы пыль в глаза не летела. Тэхен рукавом ханбока прикрывается, одновременно свободной рукой держась за длинную гриву Одума, который вдруг взбрыкнул, недовольно пятясь назад, но тут же останавливаясь, хотя и теряя былое спокойствие.       А потом Тэхен отчетливо слышит, как в небесах, прямо со стороны столицы громко, вселяя холодный страх в сердца, кричит дракон. У омеги все органы к спине прилипают по ощущениям, не потому что он боится, потому что он знает, что дальше последует. Драконы — они ведь тоже все разные, а этот крик… так кричит Амайя — принц точно это знает.       Чонгук собирается, выпрямляется в седле, рукой давая генералу Син Тэмину, командующему этим сражением, знак приготовиться. Альфа просто кивает, вскакивая на своего коня, сразу уносясь по склону вниз через стройные ряды солдат. Чон намеренно дал время Минам приготовиться, специально ждал их у северной границы. Самому лезть в пасть к дракону было рискованно, потому Чонгук выбрал тактику — ждать и готовиться, а он был готов, чего нельзя было сказать об армии Юнги, резко показавшейся из-за тумана.       Жалкая горстка солдат! Чону ничего не стоит их размазать и сразу ринуться к столице, но он совсем не глупец. В небесах парит дракон, огромный дракон, раз крыльями ветер нагоняет в этом спокойствии погоды. Но не страшно, ведь армия Чона обучена крылатых тварей убивать!       Чонгук с каким-то неправильным наслаждением смотрит на солдат Юнги, которые, между прочим, тоже вооружены, тоже с уверенностью идут в бой. Не останавливаются, чтобы обменяться ненужными приветствиями и дать Чонам подготовиться к бою. Настоящий бой вот такой — без заминок и раскланиваний, это бой за идеал, в который веришь, за тех, кого желаешь защитить.       — В атаку, — тихо, с улыбкой командует Чонгук, и рядом стоящий его охранник громко кричит:       — В атаку! — давая генералу Сину понять, чтобы выступал немедля.       Тэхену на все это смотреть противно. У него желание Одума развернуть и уйти, не видеть и не слышать все это, он до сих пор после того убийства при нападении на дворец наемников не может спать без кошмаров! Он до сих пор из-за той травмы не может никого убить, Чонгука не может убить! И сейчас беспомощно должен смотреть на бессмысленную резню, чтобы ночью эти видения его живьем изводили, не давая спать или жить.       Воздух вздрагивает, свист оглушающий раздается над полем, и дракон огромный пикирует резко вниз к войскам Чонгука, давая огненный залп, в пепел стирая каждого, кто не успел, да и не смог бы спастись. Воздух отвратительным запахом горелого мяса наполняется, забивается в легкие, не позволяя даже вздохнуть, травит, ставя на колени. Амайя на полыхающую землю опускается, не горит, он ведь дракон, и снова палит все вокруг, быстро вертя длинной шеей.       А Тэхен смотрит не на зверя диковинного, а на маленькую, на его фоне, фигуру в черном с длинными золотыми локонами, рассыпанными на плечах, восседающую на спине дракона. Юнги. Всего одно имя, а сколько боли, сколько чувств! У Тэхена в пепел крошится сердце, сгорает в оттаянных льдах, рвется побитое и ненужное вперед, к тому, кого так сильно любит, кто один и был нужен! У омеги в горле ком из слез и любви, которую Юнги хочется отдать, хочется лично вручить. Последний раз! И сколько раз бы не было последних, а он до смерти будет его любить и желать с ним хотя бы увидеться. Им не быть поодиночке.       Чонгук с ненавистью на Юнги смотрит, на его проклятого дракона. А потом еще больше бесится, когда видит, как Тэхен смотрит на своего брата, как буквально тянется к нему, чуть ли не кричит, давя в себе слезы!       Омега не будет плакать. Да, ему очень хочется, но ни за что не заплачет! Потому что, возможно, именно этого Чонгук и хотел. Тэхен знал, куда его ведет альфа, но не знал зачем. Сейчас все прояснилось — он, и правда, собирался выставить его как главный козырь против Юнги, чтобы иметь над ним власть. Притащил сюда, лишь бы лишний раз доказать Тэхену, какой он жалкий и ничтожный!       — Зачем? — почему-то все равно тихо шепчет омега.       Чонгук слышит, да, грохот на поле боя и крики стоят знатные, но принца он слышит все равно:       — Он такой же монстр, как и я, — неожиданно выдает Чон, заставляя Тэхена неверяще глаза распахнуть, глядя на альфу. Чонгук лишь грустно кивает и снова рукой дает команду, не желая терять еще больше своих людей.       Тэмин его сразу видит, он в бой не идет сам, ведь еще не время. Вперед вышли лишь рабы, накачанные наркотиками, чтобы отвлечь внимание; сам генерал стоит около особо подготовленных бойцов, которые, только его приказ получив, тут же приступают к действию. Десяток острых, специально изготовленных копий летят в дракона, с легкостью преодолевая огромное расстояние. Амайя быстро реагирует, залп пускает в летящие в него копья, но те не сплавляются, не опадают листьями бесполезными, по-прежнему норовясь вспороть крепкую кожу. Чонгук не врал — он все войско снабдил этими копьями, чтобы убивать проклятых драконов!       Юнги Амайю резко уводит в небо, видит и понимает, что эти копья — не шутка. Они чудом только не достигли цели! Стоял бы тот отряд на пару метров ближе, и кто-нибудь явно бы в них попал! Мина это злит, его бесит это, этот Чонгук ненавистный! Амайя поднимается высоко, чтобы исключить вероятность попадания в него такого копья, но он и бесполезен с такой высоты! Юнги злится, и рычит яростно, призывая других драконов!       Тэхен на все стеклянными глазами смотрит, перед ним войска Минов и Чонов, наконец-то, сошлись. Солдаты яростно сцепились друг с другом, перерезая друг другу глотки, желая вырвать победу любой ценой. Но Тэхен всего этого не видит, у него в голове слова Чонгука, как на повторе: «Он такой же монстр, как и я!». Чон притащил его сюда не просто в качестве объекта управления и давления, не просто, чтобы показать свою силу и жестокость; он так все это время пытался добиться от принца внимания, что под конец отчаялся и решил просто показать все, как есть — Тэхен не любил Чонгука, потому что тот монстр, но ведь Юнги тоже монстр. Он дракон, он огнем убивает, и сейчас привел Амайю, позволяя тому палить все вокруг. А ведь… а ведь Юнги обещал Тэхену, что откажется от тьмы внутри себя. И да, альфа защищал столицу, свой народ, себя, но все это не отменяло того факта, что сила своя Юнги нравилась, ему нравилось убивать. Ему нравилось быть драконом, как Чонгуку монстром.       Амайя снова выныривает над полем боя, снова на опасной высоте, но Мин своим прекрасным зрением отслеживает, чтобы в него вдруг не начали целиться. Он не может приказать дракону палить войска сейчас, потому что там были и его люди, потому он собирается его вперед вести, к арьергарду, который все еще не действовал. Юнги голову поднимает, с кривой ухмылкой смотрит туда, где стоит генерал Тэмин и дальше, где стоит Чонгук и… Тэхен. У альфы сердце съеживается до размеров ореха, заставляя его пальцами крепче схватиться за шипы дракона, чтобы от боли такой не упасть. Его разведчики были правы — Чонгук привел на поле боя Тэхена. Намеренно привел, доказывая, у кого в руках власть и желанный омега.       Юнги кричит, и Амайя резко вверх взлетает, чтобы фурией спикировать прямо перед носом Чонгука, огненным залпом уничтожая войска прямо под холмом, где он стоял. Смертоносные копья тут же в Амайю летят, но Юнги дракона уводит, лишь мельком глядя на бледного Тэхена, который смотрит в ответ со… страхом. Он боится не только за Юнги, но и его самого, который превратился в настоящего дракона, желающего убивать.       Чонгук рычит, кашляет от дыма, который в легкие забивается и с бешенством смотрит, как с юга летят еще двое драконов. Не весь выводок, но уже что-то! Что ж, веселье начинается. Чон резко руку вверх поднимает, с кривой ухмылкой смотрит на далекий силуэт Амайи и ждет, ждет самого подходящего момента!       Тэхен желает уйти, он хочет уйти! Смотреть на это у него даже силы нет! Отвратительное зрелище, просто истребление, просто борьба за призрачные идеалы, в которых никто счастлив не будет! От воин выигрывают лишь те, кто их начинают, обычные солдаты платят за войну своими душами. Но уйти омега не успевает, он собирался Одума развернуть и что есть мочи на нем убежать, даже вот так трусливо, хоть куда-то, лишь бы подальше от этого ужаса. Однако не успевает.       По сторонам от омеги резко рушится, словно сам лес, вековые деревья жутким снегопадом опадают на землю, создавая треск и шум, который все равно теряется на фоне битвы двух войск. Но не это приводит в шок, а то, что скрывалось за этими уже мертвыми деревьями, служившими прикрытиями для огромных машин. Внешне похожих на катапульты, но явственно отличающихся от них. На вершине пятиметровой башни стояло несколько человек, один из специального устройства черным копьем целился в дракона, а другие готовились эту машину тут же перезарядить.       Тэхена пробивают холодные мурашки, он, сам не понимая зачем, рукой тянется к далекой фигуре Юнги, словно так может его спасти. А потом слышит, как копье с диким свистом срывается вперед, летит, нацеленное на убийство. И дальше Тэхен кричит, протяжно кричит, зажимая уши руками, пряча голову в гриве Одума, когда копье насквозь пронзает молодого дракона, заставляя того с диким, протяжным, но таким жалобно-тонким писком лететь на землю, прощаясь с жизнью.       Чонгук на Тэхена недоуменно смотрит, он не кричал даже, когда люди стенка на стенку внизу холма пошли, перерезая друг другу глотки, не кричал даже, когда Тэмин с войсками в Юнги целился, а сейчас… сейчас вел себя очень странно и пугающе. Потому что Чонгук отчаянно не понимал, что с Тэхеном. И тронуть его не мог, Одум зубами клацает на руку альфы, которую тот к омеге тянет, и боком от него отходит, давая Тэхену успокоиться.       Юнги смотрит на дракона, упавшего на поле боя, с неверием и какой-то до отвратительного жуткой раной, словно в самой груди! Амайя кричит, другие драконы кричат от потери своего собрата, но быстро разлетаются в разные стороны, потому что новые копья уже летят в свои цели. Юнги мог бы вызвать еще драконов, численностью победить, но смотреть на смерть даже одного было невыносимо! А все проклятый Чонгук, стоит там и… Юнги приглядывается, видя, что с Тэхеном что-то не так. В крови огонь полыхает, из глаз вытекает, желая все уничтожить, все спалить, но забрать своего омегу себе, чтобы в безопасности был, чтобы никто ему больно сделать не смог!       Юнги срывает Амайю вперед, рискует, но дракон на риск этот готов. В ушах свистит ветер, мимо копья смертоносные проносятся, теперь обе катапульты на них нацелились, не позволяя подлететь близко к Чонгуку. Юнги рычит и рискует еще больше, направляя Амайю прямо к огромной машине, чтобы разнести ее на части! Копье проносится в жалких нескольких метрах от дракона, Амайя уходит в нижнее пикирование, почти над землей летит, сжигая всех, кто там остался еще, несется фурией на катапульту, и в этот момент огромное копье с глухим шумом сбивает их.       Дракона резко кидает в сторону, Юнги был к этому не готов, потому не удерживается, скользит и тут же летит на землю, больно пропахивая плечом горелую траву. Воздух из легких весь резко выбивает, в голове шум, в ушах шум, перед глазами пелена! Амайя недалеко тоже падает, сопит протяжно, силясь подняться — Юнги его не видит, лишь слышит.       Тэхен голову резко поднимает, услышав громкий звук удара, убирает руки от ушей, прикладывая их к губам, чтобы снова не закричать. Прямо перед ним, у подножия холма Юнги на поле валяется, вроде бы даже двигается, но… но… Мыслить связно даже не получается! У Тэхена сердце замирает, не желая больше работать, это конец!       Но Юнги борется, на трясущихся руках поднимается в положение сидя, качает головой, разбрасывая вокруг себя запутанные белые локоны, дыхание старается нормализовать, так и зрение возвращается, и шум пропадает понемногу. Альфа плечо трет, на которое удар пришелся — ноет, может даже вывернуто, но это пустяк! Он на Амайю смотрит, с ужасом ищет кровь, рану, хоть что-то, но замечает лишь копье, валяющееся в стороне. Императорский дракон. Его нельзя убить, оружие их лишь сбило, но поразить цель не смогло.       «Амайя!» — мысленно зовет Юнги, поднимаясь на ноги. Дракон шевелится, поднимает огромные крылья и все-таки поднимается, тряся головой. Отлично, жив, это отлично! — Юнги кивает сам себе и оборачивается, глядя на Чонгука и на Тэхена, стоящих на холме. — «Уничтожь все эти катапульты!» — приказывает мысленно Юнги, а сам уверенным шагом срывается вперед, к своему омеге.       Чонгук недовольно скрипит зубами, полыхает от своего гнева, он надеялся, всего на долю секунды, но надеялся, что оба проклятые дракона сдохли! Но Югем был прав, императорского дракона было не просто так убить! Чонгук резко с коня своего спрыгивает, и меч вытаскивает, направляясь к своему врагу, он дело начал и доведет его до конца! Юнги сегодня сдохнет, и Коре будет принадлежать Чону, Тэхен будет принадлежать Чону!       Омега отлично понимает, к чему все ведет. Он порывается вперед выбежать, не дать Чонгуку Юнги убить, но альфа резко оборачивается, сверкает черными глазами, с зарождающимися там языками пламени, в которых демоны свое боевое обличие накидывали, собираясь дракону глотку при случае просто перегрызть, и приказывает:       — Нет, Ваше Высочество! Оставайтесь здесь, иначе мои лучники его убьют! — Личная охрана Чонгука при этих словах натренированным движением натягивает тетиву на луках, с длинными острыми стрелами.       Тэхен ощущает себя в западне, как тогда, в лесу, когда Чонгук ему тоже жизнью Юнги угрожал! И… с того дня ничего не изменилось, омега как был никем, так и остался. Тогда он бездействовал, чтобы жизнь Юнги спасти, а сейчас… ведь сейчас Чонгук собирается с ним лично сразиться. И Тэхен в своем альфе уверен, но всегда есть это чертово «но». Ничем хорошим все явно не закончится! Чонгук смог убить дракона, правда, отчего-то не смог убить Амайю, зато смог его подбить, у него не бахвальная мощь, а настоящая, устрашающая!       Юнги меч крепче перехватывает левой рукой, так как упал на правое плечо, не успев подготовиться. Что ж, он опасен при любом раскладе! Позади Юнги Амайя в воздух взмывает, и тут же его обстрел начинается, только он дракон умный, он от копий уходит, громко крича. Два других дракона фланги чонгуковой армии жгут, надолго не опускаются, близко к катапультам не подлетают, они ведь не императорские драконы.       Чонгук уверенно спускается с холма на выжженную землю, Юнги отлично постарался, уничтожив здесь всех! У него белые волосы хоть и запутанные на ветру сильном от взмахов драконьих крыльев колышутся, черное пхо в стороны раздувается, делая его фигуру еще опаснее. Чонгук не боится, он крупнее, прошел подготовку и всю жизнь во снах смаковал момент расправы со своим врагом, который теперь к тому же приобрел лицо. Они выяснят сегодня, кто из них по-настоящему достоин Тэхена, лишь один уйдет с поля боя живым!       Чонгук постепенно шаг ускоряет, на бег переходит, чтобы скорее преодолеть разделяющее их расстояние. Юнги на это только хмыкает презрительно, но тоже ускоряется, у него от падения ноют мышцы, но это сейчас такой пустяк! Он отвоюет у этого монстра своего Тэхена!       Омега же себе места не находит! Одум сам ощущает порывы своего хозяина, но тоже бессилен что-либо сделать, гвардия Чонгука состоит из двадцати крепких альф, он не смог бы затоптать их всех, кто-нибудь успел вы выстрелить. А отвези он Тэхена на поле боя, и кто-нибудь его бы ранил! И смотреть невыносимо, бездействовать — невыносимо!       Мечи скрещаются в длинном и протяжном стоне, тянут длинную мелодию и тут же расходятся, чтобы сойтись вновь. Альфы друг на друга глазами полыхают, Юнги мог бы заживо сжечь Чонгука своей мощью, но не делает этого, он хочет свой триумф каждой клеточкой тела ощутить! И пусть убить Чона не может из-за Тэхена, но отрезать ему руки, а потом ждать, когда он сам отойдет в мир иной, был способен. В любом случае, Коэль обещал после битвы привести ко двору бога, согласного Юнги помочь! Это вопрос почти решенный!       — Мой омега! — рычит Чонгук, локтем отпихивая Юнги прямо в больное плечо. Мин рычит на это, но терпит, атакуя Чона снизу, желая ему ноги подрезать, чтобы обездвижить. Но Чонгук от удара уходит, лишь фыркает довольно, покручивая меч в воздухе. — Он твоим уже никогда не станет!       — Это мы еще посмотрим! — Юнги снова атакует, даже левой рукой отлично справляется, бьет резко и прямо снизу, желая, чтобы Чонгук, наконец-то, открылся. Но альфа план врага и сам понимает, пытается его использовать против него же, но крупная комплекция Чона здесь, наоборот, играет против него.       Чонгук отражает удар за ударом, сам осознает, что назад отходит, бесится с этого дико, потому что Юнги сейчас явно побеждает, без отдыха атакуя Чона. И тот рычит на это, крепко принимает удар, сдерживает чужую руку с мечом, не позволяя больше себя теснить, и пытается, как ранее Юнги отбросить, но император понимает все быстро, сам отскакивая в сторону.       Что ж, стоит признать, но Мин явно отличный боец. Он знает свои слабые стороны, знает, что он меньше большинства альф и потому у него есть стратегия, как бороться с такими, как Чонгук. И все, что может Чон в такой ситуации, осознать — чтобы воспользоваться своим преимуществом, своим телом, ему нужно перевести битву на землю, ему нужно свалить Юнги, и тогда уже Мин не сможет так ловко уходить от ударов. В кулачном бою он точно проиграет!       У Тэхена сердце сейчас разорвется, оно так в грудную клетку вколачивается каждый раз, когда Чонгук на шаг выиграет у Юнги, что омега, кажется, умрет от остановки сердца! Он нервно гриву Одума сжимает и отчаянно пытается придумать хоть что-то, но в голове пусто, а он всего лишь омега, у которого нет ничего, чтобы победить! Сделай он хоть шаг, и псы Чонгука тут же положат на поле боя и Юнги, и самого Чона — кажется, монстр и сам знал, на что шел, когда такой приказ отдавал! Тэхен точно не сможет сделать ничего!       Чонгук зубами скрипит, отчаянно атакует Юнги, тут же защищаясь от ударов. Кажется, этой битве нет и конца, Мин отличный боец и умный к тому же, он сразу раскусил план Чона — перевести сражение на землю, потому всеми силами этого не допускал, постоянно норовясь хоть кусок кожи Чона ухватить своим мечом.       У Юнги оранжевые глаза полыхают, в черных Чонгука демоны рвутся дракона разорвать, и слишком уж они жадные. Альфа на Мина рычит и из-под низа подныривает ему под руку, желая достать гнилое сердце. Но Юнги, кажется, был к такому готов, он ловко изворачивается, уже и так пострадавшее плечо подставляет под удар, и сам режет открывшегося Чонгука прямо поперек живота.       Тэхен замирает с открытым ужасом в глазах, не зная, чего ожидать, не зная, в чью сторону склонились весы удачи!       Юнги дышит тяжело, отходя в сторону, Чонгук порезал ему предплечье, правда, неглубоко, но достаточно, чтобы кровь просочилась, чтобы в руке явственно ощущалась слабость. Черт!       Сам Чонгук выпрямляется медленно, свободную руку прикладывает к животу. Он удара не ожидал, не ожидал, что Юнги так вывернется. И… он ранен, тоже ранен, но не сильно, Мин только одежду порезал и кожу вспорол — это не смертельно! Чонгук голову поднимает, победителем глядя на Юнги, тянет кривой оскал и тут же вперед срывается, продолжая бой.       У Мина предплечье кровоточит, рука, вообще, не помогает держать меч, но он, зубы сцепив, его держит, сражается, не позволяя Чонгуку победить. Их бой сейчас не за Коре, а за маленького омегу, который за битвой двух альф беспомощно наблюдает.       — Хочешь, кое-что расскажу? — Чонгук чует кровь, а за ней победу. Ему нужно раздраконить дракона, и тогда победа будет в его руках. Юнги понимает, что Чон его отвлечь пытается, понимает, что слушать его не надо и все-таки не может не слышать, как Чонгук с безумным смехом произносит: — Я имел твоего омегу, привязал его руки к кровати и испил сладкую душу!       Юнги срывается, от ярости слепнет, понимает, что нужно успокоиться, но не может! В руках как-то резко не оказывается меча, в руках лишь Чонгук, в огненных руках, которые его за ворот ханбока держат, собираясь испепелить гнилого выродка до жалкой горстки мусора! Да лучше бы и мусора не осталось! Юнги сам полыхает, тонкие желтоватые языки пламени уже ханбок Чонгука поедают, но тот даже не боится, лишь улыбается безумно, находясь в руках врага.       — Приготовься встретиться со своими родителями! — рычит Юнги, и уже собирается Чона за глотку схватить, чтобы выжечь ублюдка прямо здесь, на глазах у его своры, но резкий крик, его останавливает.       На холме Тэхен кричит, он не горит, но сгорает вместе с Чонгуком, которого Юнги собирается убить. Метка работает, несуществующие языки пламени вгрызаются омеге в кожу, рвут и кусают, натягивают, поедают его одежды, стремятся все тело выжечь. Тэхен чуть ли от боли этой не плачет, сжимает себя руками, отчаянно сбивает пламя, которого на нем нет.       А Юнги все понимает, Чонгука отпускает и резко остывает, осознавая вдруг, что только что чуть не убил своего омегу. Так в злость погрузился, в темное болото из ненависти, что забыл о самом главном! Юнги порывается к Тэхену подойти, обнять его и успокоить, но перед ним резко Чонгук вырастает. Он помятый и потрепанный, с опаленным ханбоком, но такой счастливый при этом, настоящий псих. Он мгновение смотрит в оранжевые глаза Юнги, а потом шепчет:       — Это мой омега! — И вонзает Мину меч прямо в сердце, слушая, как трещит кожа и кости под его напором. — Передавай привет своему отцу! — И прокручивает лезвие внутри, чтобы в кашу стереть огненное сердце.       Дракон мертв.