Dragons descendants

      Отрицание — одна из стадий принятия информации. Сложная стадия, мучительная, порой сводящая человека с ума, если он все же не может пережить свалившееся на его плечи. Мозг специально нас защищает от психологически тяжелой информации и тихо шепчет: «Не верь, это не правда!». Мы не верим. Не верим во многие вещи, отрицаем их, готовые на себе даже волосы рвать, чтобы доказать свою правоту — это неправда! А в глубине нас, там, где покоится подсознание, оно родненькое и берет на себя всю ношу, анализируя и в конце принимая даже самую чудовищную информацию, которую мы смели увидеть, услышать или познать. И после приходит принятие, но облегчения оно не приносит, скорее, готовящееся ощущение катастрофы, в которой рушится наш внутренний мир, мы сами падаем в пепел свой же, до которого выгораем. И выберемся или нет — зависит только от нас, потому что порой выбираться — совсем не хочется.       Над полем боя стоит дым густой, противный и зловонный, ветер искусственный, лишь навеваемый сильными драконьими крыльями. Над полем боя смерть летает, смотря, как ее жнецы свою работу выполняют, забирая павших воинов в свое царство. Сама же богиня ждет одного, самого своего важного и главного гостя, которого отведет в загробный мир лично. Где-то вдалеке солдаты сражаются друг с другом, хотя исход битвы ясен — северян больше и подготовлены они к войне лучше. У южан были драконы, но они только были, потому что дракон теперь мертв!       Тэхен как в страшном сне наблюдает, как Чонгук в сторону отходит, любуясь своей работой, но при этом открывая омеге вид на то, что натворил! Непоправимое! У Юнги в груди огромная, жутко черная рана, кровь словно и та черная, хотя это и не так, просто его темные одежды сгущают краски, хотя те выцвели в тот момент, как Чонгук вогнал лезвие своего меча в сердце Юнги. У дракона в глазах золотых неверие, легкая доля непонимания и неверие, такое же, как и у Тэхена в карих глазах. Он долгую минуту стоит на одном месте, кровь бордовая, густая захлебывающимися толчками выплескивается наружу, пропитывает одежду быстро, тягучими струйками стекает к ногам альфы с пол пхо, словно убегает от него. А Юнги смотрит только на Тэхена, на его лицо красивое, на котором сейчас боль отражается, боль, готовящаяся его собою поглотить.       Омега не должен грустить, не должен лить слезы по этому дракону, ведь Юнги сражался именно за него. Единственное альфу печалит — не выиграл, не смог защитить Тэхена, не смог спасти свою любовь. Единственное альфу печалит — он больше своего омегу не увидит никогда, а так хотелось бы с ним хоть ненадолго вдвоем побыть, дышать сладким хлопком и не думать ни о чем! Такие пустяки, которых они лишены еще с рождения. Юнги рот открывает, чтобы что-то сказать, даже руку к Тэхену тянет, но своей же кровью давится, падая на грязную землю.       Омега срывается, у него сердце пропускает удар, он спрыгивает с Одума и к Юнги несется, ничего не слышит, ничего не видит, кроме своего альфы. В ушах шум, там, в бездну, катится все, что еще Тэхена хоть немного на поверхности держало, что хоть как-то позволяло двигаться вперед. Омега изнутри сейчас умирает, Чонгук мечом пронзил не только сердце Юнги, но и самого Тэхена, вырезал жизнь из одного, а умирал и второй, им и метка не нужна была, чтобы быть предназначенными, истинными на всю жизнь!       У омеги по щекам слезы бегут, он их не останавливает и не думает о них даже. У него перед глазами только размыленная фигура Юнги, который стоит на коленях в грязи и не понятно, как еще продолжает стоять! У него из уголка губы тянется густая ниточка крови, падая на грудь, глаза желтые потухают, выцветают, словно их закрывают черные тучи. А Тэхен все бежит, не останавливается, он должен успеть!..       Но его поперек живота чьи-то руки хватают, останавливают, не давая дальше сдвинуться. Омега не знает, кто это, он отчаянно вырывается, совсем забывает обо всех своих боевых навыках сейчас, только плачет и тянется бесконечно к Юнги руками, упорно желая достичь своего альфы. Ногами в землю упирается, пытается скинуть с се6я руки, которые его назад тянут, и кричит сорвано:       — Юнги!       Этот крик землю саму заставляет вздрогнуть, небеса разразиться яркими вспышками молний, которые появляются словно из ниоткуда. Драконы кричат протяжно, будто Тэхену вторят, а потом вдалеке раздается безумный, оглушающий грохот, от которого птицы дикими стайками вылетают из леса, уносясь прочь, все небо перекрывают черным полотном. Непонятное творится, необъяснимое, оно заставляет всех выживших застыть, забывая про свою вражду, устремив лица, недоумевающие, в небеса, медленно покрывающиеся толстой коркой черного дыма. Словно боги разгневались, словно кара небесная сейчас грозилась поглотить всех, кто устроил эту кровавую бойню, каждого уничтожить, стереть в пыль. И карой это очень могло стать — это каждый понимал, потому что Пэктусан проснулся, огромный вулкан, чей кратер готовился залить землю огнем, чтобы люди о своих распрях забыли тут же.       Только Тэхена все это не останавливает, только он один изменений не видит в окружающей его обстановке, он рваться продолжает к Юнги, видит, что у того глаза почти потухли и потому силы больше прикладывает. Пользуется тем, что его тюремщик отвлекся на проснувшийся вулкан, омега сильнее в вязкую землю зарылся ногами и резко дернулся вперед, освобождаясь от рук, его удерживающих.       Чонгук, правда, реагирует слишком быстро, снова хватает Тэхена, прижимая к себе, не давая ему к Юнги подойти, его коснуться. Не давая банально ему просто с ним проститься, омега теперь только Чонгуку принадлежит, а Юнги просто сгниет на этом поле и все!       — Пусти! Пусти меня! — кричит Тэхен, захлебываясь слезами. Своими руками хватается за ладони Чонгука, больно хватается, стремясь их с себя содрать, стремясь успеть к своему альфе, который только грустно смотрит на омегу, а глаза его потухают. В Юнги потухает жизнь, смерть уже рядом стоит и ждет, такого гостя лично ждет.       Но Чонгук неумолим, он уверенно оттаскивает Тэхена вверх обратно на холм, даже не обращает внимания на Одума, который норовится его задеть, заставить омегу отпустить. Конь ничего не сделает, потому что может задеть и самого принца, если ринется на Чона! Но альфе тоже не просто с Тэхеном, тот вырывается, тянется к Юнги, кричит, вторя драконам далеко в небесах, которые не атакуют больше, словно ощущая смерть своего хозяина. А Чонгук и в горку тянет Тэхена, земля вязкая, сырая, а омега хоть и легкий, но спокойно на руках не висит, он к дракону тянется, брыкается и вырывается. Но ничего, забудет, побесится и забудет — Чонгук-то точно знает.       А Тэхен кричит, он должен подойти к Юнги, ну, хоть раз, он должен! В глаза умирающие смотрит, и сам умирает, медленно умирает, мучительно больно, не оставляя у себя внутри абсолютно ничего. Юнги кривую улыбку тянет, недолгую, вымученную, слишком потухшую, слишком отрешенную уже. Шевелит губами, пытаясь что-то сказать, но Тэхен отчаянно не слышит! Если бы он был ближе! А потом наступает страшное — золотые глаза до черноты тухнут как-то неожиданно резко, последний тонкий выдох срывается с окровавленных губ, и Юнги падает на грязную землю, невидящими глазами смотря куда-то вперед.       Тэхен замирает. Просто резко застывает на руках у Чонгука, переставая вырываться и кричать. Зато драконы в небесах кричат, парят безумно, наравне с теми птицами, которые стремятся подальше от проснувшегося вулкана улететь, и кричат, оплакивая смерть своего хозяина.       Чонгук даже чуть с Тэхеном на руках на землю не падает, так сильно его тянул, а тот вдруг так неожиданно обмяк. Альфа на поле впереди смотрит с наслаждением — теперь-то дракон точно мертв. Но празднование победы придется отложить, Тэхена нужно срочно в поместье отвезти, подсчитать потери, понять, что там с Пэктусаном и уже потом планировать поход на столицу и празднование победы. А Тэхен все поймет, побесится и поймет.       Только омега не думал ничего понимать, он сейчас, вообще, ни о чем не думал, перед ним буквально рухнул в ад весь мир, пронзенный ядовитым мечом врага, перед ним в ад упала его любовь, утащив за собой и саму душу омеги. Тэхен не сопротивляется и не вырывается, вообще, не шевелится, когда Чонгук его на коня сажает, когда приказывает своим телохранителям его в поместье отвезти, когда земля снова дрожит, предвещая готовящееся извержение супервулкана. Внутри Тэхена пусто, перед глазами — мертвое тело, погибшей любви, в мозгах — прочно запертые воспоминания, чтобы не ранили, а сердце погружено в лед, чтобы не смело стучать. Тэхен еще не понимает, но жизни дальше своей он уже не хочет видеть.       *****       Черное небо, ненатуральное, занавешенное отвратительным удушающим дымом, чтобы боги не видели землю, чтобы не видели, что устроил человеческий род в своей слепоте и жадности. Черные завитки перетекают в сами облака, словно пожирают их, медленно, но уверенно распространяют свое господство на всем небосводе, чтобы ни лучик солнца не мог пробиться, чтобы чистота и красота огромного неба не могла больше ни чьих глаз порадовать, чтобы всем показать свою власть, свою силу и неминуемую смерть, скользящую следом за черным дымом, поднимающимся из одной из кальдеры Пэктусана. Вулкан очнулся, начиная свою медленную миссию по уничтожению каждого, кто был замешан в этой гнусной войне, но никуда не спешил, нагреваясь медленно, нагнетая страх тяжелый дозой, которая человеческий род убьет скорее, чем плоть земли разорвется, выкипит Небесное озеро, и ад рванет наружу.       СонХва на террасе дворца стоит, тяжелым взглядом смотрит на дым, поглощающий все небо, и нервно сжимает пальцами левой руки пальцы правой. Вестник с поля боя еще не приехал, еще не объявили о смерти императора, а омега уже и так все знает. Он ощущает ярость вулкана, его злобу, выкипающую медленно и умеренно, чтобы потом залить весь мир огнем! Он ощущает, как его надежды все исправить летят в бездну, в которую он выкинул когда-то свою душу, чтобы иметь шанс переписать будущее. Но будущее упрямо, оно не терпит вмешательства и давления, оно за такое становится лишь агрессивнее и опаснее. Как сейчас, когда всего лишь одна маленькая вспышка силы грозилась уничтожить весь мир. Взорвется Пэктусан и умрет половина этой планеты.       — Я говорил, что тебе ничего не исправить, — Коэль подходит к брату с другой стороны террасы, у него сцеплены руки за спиной, уши лисьи прижаты плотно к голове и взгляд совсем не радостный от своей правоты. Он смотрит в небо так же обеспокоенно, как и СонХва, ощущает ту же угрозу, идущую от обычного на вид вулкана, но вулкана и того замешанного в этом запутанном клубке из судеб. — Твое вмешательство повлекло вот это.       — Неправда,— СонХва отрицательно мотает головой, — мы видели извержение Пэктусана еще тогда — я здесь не при чем. — У ногицунэ голос тише становится, он на брата даже не смотрит, чтобы сохранять свое хладнокровие. — Я не изменил будущее ни на йоту. — Осознает с болью СонХва, понимая, что не справился, как бы ни старался, а не справился. Обещал! Но не справился, не смог! Все, что делал, вело только к еще более неминуемым последствиям, к более сильным и уничтожающим. К таким, которые поедали само небо теперь. СонХва хотел не допустить страшного, но именно к нему и шел все это время! Это… это было просто невыносимо!       Коэль на это губу кусает. Брат ведь знал, что, чем больше будет сопротивляться будущему, которое увидел, тем скорее оно придет, так чего он ожидал? Чего хотел? Этот исход был предрешен, он даже с силами ногицунэ не мог ничего исправить. Так к чему так рвался? Ради чего перевернул все с ног на голову? Или ради кого?       — Это должно было произойти, — вздыхает Коэль, — я тебя предупреждал, чтобы ты не вмешивался — лучше от этого не стало.       — Стало, — не соглашается СонХва, впервые на брата смотря своими холодными, непроницаемыми глазами. — Хоть что-то лучше стало. Юнги мертв, дракона больше нет.       — И что? — Коэль медленно начинает злиться. — В этом и был твой план? Лишить нас единственного, кто мог бы спасти от грядущего? От Чонов? От полного истребления?! — СонХва на это даже никак не реагирует, полностью сосредоточенный на своих совсем нелегких мыслях. — Ты хоть осознаешь, что все это значит?! — орет Коэль, ощущающий дыхание смерти буквально у себя на макушке. Конечно, после поражения южан, после смерти дракона, Чонов ничто не сможет удержать от покорения Коре, от завоевания трона и уничтожения всех магических тварей. Это лишь вопрос времени, когда войска северян вторгнутся в столицу! СонХва думает, что Пэктусан их удержит, но ничто не удержит такое желание истреблять! — А может, ты просто хотел посадить своего сына на трон? — горько усмехается Коэль, тряся головой, так и не подняв лисьих ушей. — Может, все твое желание «Все исправить» и есть просто жажда власти, а? Скажи, что я не прав! — орет Коэль, распушая свои девять горящих оранжевым ярким пламенем хвостов, становясь в разы больше и опаснее. Но СонХва так не возьмешь запросто, его так просто не выведешь, не согнешь.       — Раз дракон мертв, то единственным наследником становится Намджун, да, — ледяным тоном вещает омега, не боясь своего брата нисколько. — И еще Тэхен.       Коэль, как от удара дергается, не верящими, предельно распахнутыми глазами смотря на СонХва, который продолжал оставаться абсолютно невозмутимым и спокойным. Сила сделала из него монстра.       — Так вот чего ты хотел! — Коэль с горькой улыбкой трясет головой, резко остывая, но хвосты никуда не убирая. — Хотел не Намджуна на трон посадить, а Тэхена! От Юнги собирался избавиться, чтобы Тэхена на трон посадить! И даже не так! — Коэль чаще дышит, отступая от чокнутого брата назад. — Ты отдал его Чонгуку, чтобы после смерти дракона, на трон посадить не только Тэхена, но и Чонов. Ты отдал им трон! — орет кицунэ, привлекая внимание даже слуг, стоящих на приличном расстоянии от вдовствующего омеги. — Отдал трон нашим врагам! Так хотел будущее исправить, что всех нас подставил! Чонгук и тебя не пощадит, никого не пощадит, ты просто глупый лис, коим и был всегда!       СонХва на бурную речь брата никакого внимания не обращает, ему наплевать на обвинения и на крики, в конечном итоге, это всего лишь домыслы, ни у кого никаких доказательств против СонХва нет, он идеально прятал все свои следы после каждого нового шага. Он лучше всех знает, что делает, хоть и боится в глубине души, что по итогу не сможет изменить ничего. Вулкан уже проснулся, дальше хуже, а у СонХва нет сил, чтобы потушить это пламя. А он должен, он обещал, что всего этого не будет!       — Глупый лис здесь только ты, а я стал настоящим демоном, — спокойно отвечает ногицунэ. — Я не на стороне драконов, и не на стороне Чонов, я просто выбрал меньшее из двух зол. — Коэль на это только неверяще усмехается. — Как я и говорил — Тэхену нельзя быть с Юнги. Юнги мертв и отчасти это помогает моему плану, хоть я и не планировал его убивать. Я продолжу и сейчас защищать тех, кто мне дорог — Намджуна и Тэхена, а ты можешь думать обо мне все, что угодно.       — А ведь ты мог снять метку, — Коэль трясет головой, понимая, что спасение Юнги все это время было предельно близко. Ногицунэ обладают огромной силой, за которую заплатили такую же огромную цену. СонХва ведь единственный ногицунэ в этом веке, значит, и все зло этого мира скопилось лишь в нем, он по силе равен этому самому вулкану, готовому уничтожить все живое. — И ты можешь воскресить Юнги.       — И зачем мне это нужно? — СонХва вопросительно поднимает бровь. — Я собираюсь спасти Тэхена, а не убивать его.       — Ты не сможешь его спасти, — Коэль уверенно поднимает голову, глядя в карие глаза брата, в которых медленно шевелилась тьма, желая все собою затопить. Если СонХва нападет, кицунэ даже сделать ничего не сможет — его раздавит этой силой буквально. — В желании его спасти, ты все рушишь, брат! Ты уже понял, что все равно все пути ведут к одному — Тэхен умрет, это неизбежность! — СонХва опасно блестит глазами, потому что спор этот ему надоедает. Он бесполезен, в условии, что ногицунэ пойдет до конца! — Он не должен был рождаться, я видел на нем отметку смерти, из-за того, что ты тогда вмешался, он тянет за собою смерть теперь повсюду, и однажды она придет и за ним! Ты не сможешь его спасти, потому что сам все и начал!       — Я всего лишь спас ребенка! — рычит СонХва, сжимая кулаки.       — Ты спас не ребенка! — орет Коэль, пытаясь брата вразумить. — Думаешь, я слепой, думаешь, я не знаю всю правду?! Он не обычный ребенок, он разбудил Пэктусан, не Юнги, а он! Думаешь, я этого не понял?! — Коэль в злости глаза сужает, и снова вокруг него веер хвостов вспыхивает ярко! — Ты спас существо, способное поставить на колени весь мир своей силой! Одного не пойму, зачем ты его отталкивал? Почему не втерся к нему в доверие? Тогда, может, и тебе кусок его власти перепал!       — Хватит! — кричит СонХва, и мир вокруг словно замирает от его голоса вдруг. — Ты ничего не знаешь, брат! Ты веришь лишь в то, во что хочешь верить!       — Тогда объясни мне, как все обстоит на деле? — Коэль остывать и не думает. — Почему ты отказался от своего предназначения? Почему спас Тэхена тогда? Почему и сейчас его защищаешь, но драконов предаешь, пытаясь помочь Чонам?!       — Я Чонам помогать не намерен! — СонХва глубоко выдыхает, успокаиваясь. — С Чонгуком Тэхену безопаснее.       — Чонгук — псих, ты видел, что он сделал с нимфом?!       — А ты видел, что делали с такими, как Тэхен? — идет ва-банк СонХва, не собираясь сдавать своих позиций. — Магия почти покинула этот мир, потому что, таких как он, убивали, истребляли, не жалея! Чонгук Тэхена убить не может, он вспыльчивый и жестокий, но Тэхена он не убьет, потому что сам их меткой и связал. — Уверенно заявляет ногицунэ, сверкая тьмой в своих глазах. Брат просто ничего не понимает, он не видит дальше тех истин, на которых они росли и жили тысячу лет вместе. Брат просто не имеет той способности, что у ногицунэ от рождения к предвидению была, он не знает, не видел, того, что темный лис узрел однажды, почему сбежал, почему сейчас так упорно стоял на своем.       — Чонгук начал войну, он убьет все магическое, СонХва! — Коэль брата не понимает совсем, не понимает, почему тот очевидного не видит?! — В том видении, — кицунэ делает паузу, глядя брату в глаза черные, пытаясь ему свою истину донести. Даже не истину, а правду, которую они оба видели в тот день, оба видели будущее, ставшее настоящим, ужасное и уничтожающее, пугающее, но неотвратимое. — Ты не думал, что в том видении, именно Чонгук убивает Тэхена?       Ногицунэ всегда был сильнее брата, всегда обладал мощью больше и выше, всегда видел глубже, но старался обычно ничего о своих способностях не говорить, ни с кем не обсуждать. Ровно до тех пор, пока они не начали долгими, настойчивыми сюжетами к нему являться, дразня своей неотвратимостью.       — Нет, — отвечает СонХва уверенно, — я видел лицо того, кто его убил. — Коэль удивленно застывает, неверяще хлопая ресницами, словно ослышался. Но нет, потому что СонХва мрачно сводит брови, дыхание переводит и под звонкий раскат далекой грозы, произносит: — И это был Юнги.       *****       Невероятно, каким одновременно знакомым и предельно ненавистным для человека может стать один запах, голос, взгляд или далекий силуэт фигуры того, кто разрушил не просто жизнь, кто душу разрушил, все внутри выжег, вырезал с безумной, довольной улыбкой на губах, смотря на чужие мучения. Выпотрошил изнутри, сломал и поставил на колени, доказывая беспомощность и предельное бессилие хоть что-то изменить.       Ненависть — чувство сильное, едкое, и пусть хоть, сколько отвратительное, но живущее в душе каждого человека, ровно, как и любовь. Ненависть похожа на любовь, она такая же сильная, вездесущая и неуничтожаемая. Говорят, у любви есть срок годности, а вот у ненависти его нет. Этот червь отлично умеет прятаться, уползает на задворки подсознания, залезает в самую глубокую и страшную дыру, в которую мы боимся заглянуть и ждет удобного момента, чтобы показать себя миру. Ненависть выжигает изнутри, как и любовь, только, если от светлого чувства внутри нас на пустоши развивается целый мир с именем того, без кого мы теперь жить не можем, то ненависть рушит любой розовый замок, отращивает шипы, упираясь ими в сердце и рисует на мишени имя и облик того, кого так яростно желает уничтожить. А дальше псов цепных рядом рассаживает и каждый из них ждет, бесится на цепях, воет и беснуется, желая объект нашей ненависти порвать на куски. У ненависти много обличий, но самое страшное из них то, которое выращено на погибшей любви, которое выползло из своего укрытия, от которого светлому и прекрасному в душе больше места не осталось.       Тэхен Чонгука ненавидит.       Альфа приехал следом за принцем не сразу, сначала убедился, что все войско Минов погибло, что драконы улетели, а Юнги, и правда, навсегда и бесповоротно сдох, переставая вставать у Чона на пути! Альфа все войско свернул и велел им хорошенько поесть и отдохнуть перед следующими завоеваниями, а Чонгук намеревался в ближайшие сутки отправиться за своей короной, за своим троном, включая, что путь ему был открыт теперь прямой, никто его боле не остановит! Альфа был в отличном, приподнятом настроении, сам повел своего коня в стоило, сам ему корма насыпал, с улыбкой наблюдая, как животное ест болтушку, причмокивая.       Теперь Тэхен полностью принадлежит Чонгуку, теперь ему не нужно делить его с Юнги, потому что делиться Чон не умел и не хотел! Да, омега сейчас подавлен, сломан, ему больно от потери своего мерзкого братца, но это пройдет. Время вылечит, а Чонгук всегда будет рядом, весь мир к ногам омеги положит, будет сам у его ног стоять на коленях. Тэхен его полюбит, Чон это точно знает; они же истинные, да и Чонгук ради принца готов быть хорошим и милым.       С этими приятными мыслями Чон направляется в ханок, он бы желал сейчас увидеть Тэхена. Но помнит, в каком тот был состоянии, потому решает дать ему время прийти в себя, а потом омега и сам прибежит к Чонгуку, признаваясь ему в своих чувствах. Альфа улыбается на это мечтательно — да, определенно так все и будет. Юнги больше нет, никто планам Чона не помешает.       Но стоит Чонгуку выйти из стоила, оказываясь под черным ночным небом, укрытым тучами и смрадом коптящего сам воздух вулкана, как он от неожиданности вздрагивает, явно не ожидая увидеть Тэхена перед собой так быстро. Да еще и одного — слуг рядом с принцем не было, они явно потеряли омегу, или тот сбежал от них. Чонгука колет неприятное предчувствие, он закрывает позади себя стоило на засов и полностью выходит наружу, вытекая из-за тени постройки на яркий свет уличных фонарей.       Тэхен в черном ханбоке почти сливается с окружающим пейзажем, только золотая вышивка на ткани его выдает и кожа бледная, а еще глаза, огромные карие глаза, в которых ясно видно, как глыбы льда застыли в уничтожающей температуре. У омеги руки сложены на животе, утопают в широких рукавах ханбока, осанка прямая, величественная, и сам он словно ненастоящий, словно призрак явился к Чонгуку. Только аромат хлопка его и выдает, ледяной аромат, от которого у альфы мурашки по спине бегут.       — Вы что-то хотели, Ваше Высочество? — Чону отчаянно все это не нравится. Такой Тэхен отчего-то пугал, от него пахло силой, огромной и несгибаемой силой. — Где ваши слуги? — Чонгук оглядывается, но на улице пусто. — Почему вы один?       — Я могу задать вам вопрос? — голос у Тэхена неживой, Чона тянет плечами от него передернуть, а может от взгляда тяжелого, который видит его вплоть до гнилой, мерзкой души.       — Конечно, — кивает Чонгук, еще раз сканируя внимательно Тэхена, но отчаянно не понимая ничего. Да, омега на него сейчас явно злится, ему явно больно от потери брата, но… но что с Тэхеном? Почему он такой… пугающий? Лучшее слово, чтобы его описать в данной ситуации.       — Вы кого-нибудь любите?       Очень неожиданный вопрос, очень неоднозначный и очень даже в стиле этого нового Тэхена, который молча ждет ответа, смотря в черные, ненавистные глаза напротив. Чонгук ощущает, как веет холодом от принца, как сам воздух кусается ледяной, пробираясь Чону под одежды. Тэхена нужно успокоить, срочно увести к нему в покои и успокоить. Как слуги, вообще смогли его прошляпить?! Да, всего лишь маленький омега, но, черт возьми, принц!       — На улице довольно прохладно, — отвечает Чонгук, натягивая легкую улыбку, — может, лучше зайдете в дом?       — Вы сказали, что ответите на мой вопрос, — Тэхен неумолим сейчас, холоден и неумолим. У него в глазах ледяное застывшее море, а в голосе сталь, которой раньше Чонгук никогда не слышал. Отчасти все это пугает, но больше альфу пугает то, что Тэхен снова может заболеть на этом холоде, у него слабое здоровье, а одет он легко. Но омегу сейчас явно не переубедить, потому Чонгук вздыхает и просто решает принцу ответить на этот глупый вопрос:       — Любил папу и отца, — отвечает альфа, — они мои родители, я не могу их не любить. — Чон тянет грустную улыбку. — Люблю дядю, он воспитал меня, как сына, я ему за это очень благодарен.       — Нет, — Тэхен мотает головой, и снова пристально смотрит в черные глаза напротив, — вы когда-нибудь любили? — снова задает тот же вопрос, но Чонгук очень быстро понимает, чего добивается омега. Ему интересно — любил ли кого-то альфа, как любят свою вторую половинку.       Странный вопрос. Чонгук хмурится. Сам Тэхен сегодня странный. Альфе бы хотелось все это прекратить, сгрести в охапку омегу и унести в теплый ханок с этого кусачего холода, который уже буквально напоминал мороз. Но морозов так рано не бывает!       — Нет, — отвечает Чонгук уверенно, — никого не любил. Нет в этом чувстве ничего хорошего, только боль. Любовь — это глупо и для детей, а я давно уже не ребенок, — брезгливо дергает плечами альфа. — А теперь пойдемте в дом, здесь слишком холодно.       — А я любил, — отвечает Тэхен, заставляя Чонгука остановиться, не смея сдвинуться с места навстречу омеге. Альфа думал, что на этом все, конец, принц снова окинет его взглядом, в котором заслуженно видит только монстра, и странный разговор закончится. Но омега явно считал иначе. — Да, был глупцом, по-вашему, но любил. — У Тэхена голос ровный, не дрогнет даже нисколечко, словно омеге все равно, словно он о погоде говорит, а не о том, кто своей смертью убил и самого Тэхена. — Вы сказали, что у вас были родители, и вы их любили, наверняка, они вас тоже. У вас есть дядя, который тоже вас любит. — Чонгуку от холода, идущего, словно от самого Тэхена, плечами хочется передернуть. У него руки стынут так, словно он на морозе голый стоит, он ни ног, ни пальцев на ладонях не ощущает! — А меня никто не любил, я был не нужен во дворце никому, собственный отец меня ненавидел. У меня был только Юнги. — Чонгук мрачно сводит брови, проклятый альфа даже с того света умудряется приносить неприятности! Но как бы злость Чона не пыталась разогреться, а побороть смертельный холод она не могла, да и к чему злиться? Тэхен явно на эмоциях, успокоится, тогда поймет свои же ошибки.       — Ваше Высочество, — Чонгук устало выдыхает, — пойдемте в дом, сегодня слишком холодно.       — Зачем? — Тэхен игнорирует слова альфы, но умудряется одним коротким словом, одним расплывчатым вопросом заставить того вздрогнуть и застыть, сжимая онемевшие пальцы в кулаки. Они здесь не околеют, скорее Тэхен их добьет в конце своей прямолинейностью и этим мертвым, абсолютно безжизненным взглядом!       Чонгуку не нужно уточнять, что «зачем», кто и так далее, он все понял сразу. Конечно же, принца будет интересовать этот вопрос, его будет мучать это — зачем Чонгук убил Юнги?! Ради мести за родителей — да, это прикрытие его теперь, он постоянно за ним прячется. Прячется от Тэхена, от своих чувств. Чон не ринулся в бой, когда Юнги палил его войска, когда пытался сломать машины, но когда Мин приблизился к принцу, он терпеть больше не смог, сцепляя мечи со своим врагом. Зачем? Ради мести? Нет. Потому что омега с ароматом хлопка в мире один, один с этими, пусть и замораживающими, карими глазами, с низким, но таким бархатным голосом. Он один, и сердце у него одно, и не Чону оно принадлежит — потому и сделал то, что должен был.       — Из-за вас, — Чонгук сцепляет кулаки еще сильнее, хотя готовится себе же кости переломать, потому что из-за холода силу контролировать было сложно с его взрывным характером. — Я ни с кем вас делить не хочу, вы только мой, потому я и убил его. Из-за вас. — Тэхен правду легко как-то принимает, словно ответ давно уже знал. Конечно же, нет, он просто не позволяет себе поддаваться эмоциям, которых нет, он пуст внутри, его ничто не удивит и не порадует, ничто не заставит ожить. Он мертв внутри. — Вы — мой омега. Вы сказали, что у вас был только Юнги, так теперь есть я. Любите меня. — Самоуверенно заявляет Чонгук, не осознавая главного, не понимая, что такого монстра никто полюбить не сможет. Не будет прекрасной Белль, и цветок волшебный не оживит тьму в душе Чонгука, наполняя ее светом. Альфа монстр, и монстром он и умрет. — Любите меня. — Повторяет Чон, смотря в ледяные, неотзывчивые глаза напротив. — Мы истинные и связаны меткой. Любите меня. — Словно просит, выжидающе глядя на Тэхена.       Омега молчит, смотрит ответно в черные глаза и молчит долгое мгновение, прежде чем неожиданно отступает, пошатываясь, но равновесие быстро восстанавливает, улыбается уголком губы и произносит:       — Никогда. — А потом вынимает руку из широкого рукава ханбока. Чонгук видит, как что-то блестит, думает, что это золотая вышивка, но запах в нос ударяет тот, что ответы дает на многие вопросы — кровь. — Надеюсь, что в аду мы с вами не пересечемся. — Шепчет Тэхен, поднимая руку выше, чтобы Чон видел, как по ней кровь протяжно капает, как красное все собою вымазало, но продолжало проступать на коже захлебывающимися толчками, тягуче стекая вниз по ханбоку, капая на юбку и ниже, прямо на землю. — Простите, папа. — Шепчет Тэхен, и падает на землю, не смея больше стоять. Он вены порезал уже давно, давно стоял и просто тянул время, слушая, как конечности остывают, как перестают чувствоваться ладони, руки, ноги, мутнеет рассудок. Но время Тэхен тянул, чтобы было поздно, чтобы Чонгук ничего не смог изменить.       Альфа вперед срывается мгновенно, тело безжизненное омеги хватает. Чону теперь понятно, почему ему так холодно было, и почему холод этот от Тэхена шел. Глупый омега! Чонгук его на руки подхватывает, с дрожью в своем теле справляется, несясь в ханок, по пути крича страже на ближайшем посту, чтобы лекаря звали! Чон не умрет, нет, метка — сильная магия, но альфу следом в могилу она не заберет, да и не это волнует Чонгука сейчас! А Тэхен! Глупый омега, который так глупо любил своего брата, решив отправиться следом за ним! Нет, Чон слишком долго его добивался, чтобы просто так отпустить! Нет, он не любит Тэхена, но потерять его чертовски страшно!       — Что это? Что с ним? — из-за поворота Чимин выбегает, услышавший крики. На Чона смотрит, а потом на принца, кровь ощущает и сам все разом понимает, хоть Чонгук объяснять и не спешил. Альфа в покои Тэхена влетает, сметает одеяло быстро свободной рукой и аккуратно кладет омегу, чувствуя, как от страха его начинает дико трясти. Принц крови много потерял, не шевелился и словно даже не дышал, а главное, Чонгук не ощущал его сердцебиения!       — Где лекарь?! — орет Чон слугам, которые столпились у двери, не зная, что им делать в такой ситуации. — Где он, черт подери?! — альфа дышит бешено, руки в волосы пихает, растрёпывая их. И он такой бессильный, дико бессильный! Тэхен умирает, в этот раз, и правда, умирает! Он ведь специально это сделал, что альфа страдал, и он страдал, но не потому что ему было больно, не потому что слабость ощущал метафизическую от потери крови убийственной. А потому что страх его изнутри поедал, потому что он сгорал в нем, потому что без Тэхена он жить не может! Не может жить без него! Потому и хотел, чтобы принц его полюбил, потому что сам в него безумно втрескался, позорно и надолго!       Чимин губу кусает, мнется, не зная, что делать. Вот его враг умирает, даже соперник на пути к Чонгуку. Радоваться нужно: и себе польза, и за предков отомстил, но радости нет, только непонятное чувство, которое вперед гонит наделать кучу ошибок.       — Отойдите! — решительно командует Чимин, подходя к Чону, который рядом с Тэхеном стоял, мешая к нему подойти. Альфа не понимает, но он на таких нервах сейчас горел, что просто выполняет приказ! и непонимающе смотрит на Пака, уверенно опускающегося рядом с телом принца. — Слишком много крови потерял, лекарь уже не поможет. — Произносит свой вердикт омега, а Чонгуку рычать хочется. Он в глубине души уже и сам понимал, что это конец! Тэхен ему отомстил за все вот так, что с ним альфа сделал, за все расплатился. Он умрет, а Чон жить дальше не сможет, метка и его глупая, никому не нужная влюбленность сожгут его живьем, альфа не сможет долго жить с дырой в груди, и в итоге сам себя убьет. Тэхен даже здесь остался верен себе — от его руки напрямую никто не погиб, лишь он сам.       Чимин губу кусает. Он точно пожалеет, но он должен, должен хоть что-то сделать! Омега резко выпрямляется, вставая на ноги, его длинный хвост пушистый стекает на пол, уши лисьи недовольно прижимаются к макушке. Он выдает себя с потрохами, но только так может отогнать старуху смерть от Тэхена, не давая забрать ей его к себе. Вроде бы, должен смерти врага радоваться, а не может. Даже толком ненавидеть принца не может, потому что… ну, за что ненавидеть?! За то, что он брат Юнги?! За то, что дракон?! Глупость какая!       Чонгук не верящими глазами на Чимина смотрит, ровно, как и слуги, от неожиданности делает большой шаг назад, детально осматривая Пака с ног до головы, словно видел впервые. Да, впервые, ведь он его так давно знал, но не знал о нем, получается, абсолютно ничего! Чимин — лис-демон, невероятно!       Самому Паку, правда, нет никакого дела до всех вокруг, потом он обязательно пожалеет, что северянам, ненавидящим магию, показал свою суть. Но не сейчас. Сейчас ему нужно спасти Тэхена. Чимин за его окровавленную, предельно холодную руку хватается ладонью, пачкается, глубоко пальцами утопая в ранах, которые так неаккуратно себе оставил омега. Явно не ножом резал, либо палочками для еды, либо пальцами так расковырял себе кожу, не желая жить. Чонгук — глупец, он думал, что Тэхен так просто все оставит, забывая, что в крови принца тоже течет драконий огонь, делающий его таким несгибаемым и уверенно идущим к своей цели.       Кицунэ уши острые сильнее к макушке прижимает, когда слышит, как позади него лекарь явился, здороваясь с Чоном. Но он уже ничего сделать не сможет, Тэхена медицина не вытащит, только магия, к которой тянулся Чимин, уверенно перетягивая ее из своего тела прямо к принцу, напитывая его силой и энергией, заживляя раны. Пак почти в невидимый обычному человеку магический узел их сцепляет, позволяя одному сердцу биться за двоих, пока оно не наберет нужную ему силу, чтобы биться самостоятельно.       Видимо, Тэхену было очень больно, раз он так поступил. Видимо, он, и правда, любил Юнги, раз пошел на такой ужасный шаг. Чимин принца, честно, уважает, хотя самоубийство — это темный и кривой путь, но Тэхен вызывал восхищение своими натуральными, настоящими чувствами. Это такая редкость в наши дни, чтобы кто-то так открыто любил другого, так сильно и вечно.       Чимин смерть не пускает к Тэхену, глаза прикрывает и магию большим потоком пропускает через себя в принца, вынуждая его сердце биться, чтобы душа тело покинуть не смогла. Не время ему умирать, он не может уйти вот так, не узнав даже, что ждет ребенка. Да теперь Пак точно уверен, что не ослышался тогда, хоть и не ощущает тех трех сильных сердцебиений, лишь одно, некрепкое, маленькое, только одно. Тэхен ждет ребенка, и это такое чудо, это еще одно то, что заставило Чимина забыть про глупую месть, приходя на помощь своему врагу. Маленькая жизнь внутри искалеченного, израненного, избитого жизнью и нелегкой судьбой тела, стоила, чтобы спасти хоть сотню врагов! Даже смерть отлетает в сторону, когда ощущает, что Тэхен-то не один. Принц вряд ли и сам знает о том, что внутри него жизнь растет, у него не больше трех недель беременность, он еще сам ничего не знает. Как и Чонгук… Паку хочется, честно, кричать, ведь он ничего Чону сказать не сможет. Хотя и нужно ли теперь это, когда альфа узнал, что Чимин магическая тварь, которых терпеть Чонгук не мог?! Спорный вопрос.       Пак ощущает, как под его пальцами раны на руках Тэхена затягиваются, как медленно, но все же сердце принца начинает биться без чужой помощи, как смерть фырчит недовольно, убираясь прочь. Ей здесь явно не рады! Что ж, самое страшное для Тэхена позади, а вот для Чимина только начинается.       Кицунэ глаза открывает медленно, смотрит, как грудь принца тихо, но вздымается, он сам уже дышит, потому что магия ему помогла отогнать смерть и набраться силы, чтобы жить. Хотя вот жить Тэхен-то как раз и не хотел, за ним теперь нужно постоянно приглядывать. Чимин виляет пушистым хвостом, убирая его в сторону, и поднимается на ноги, оборачиваясь к Чонгуку, который все это время молча наблюдал за манипуляциями лиса, что уже было нонсенс, ведь магических тварей он ненавидел!       — Я восстановил его силы и залечил раны, — говорит Чимин и выглядит очень спокойно, но в душе уже ожидает, что Чонгук сейчас прикажет его схватить и кинуть в подземелье, или повесить. — Но сразу Его Высочество в себя не придет, на это нужно время. — Пак кланяется Чону. — Нужно, чтобы кто-то за ним присмотрел, и ему нужна будет настойка женьшеня, чтобы прийти в норму полностью.       Чонгук на Чимина смотрит пристально, ему до сих пор не верится, что все это время дитя магии было так близко к нему! До сих пор не верится! Но Пак спас Тэхена, знал, что лишится головы и все равно спас, это странно…       — В том пожаре, — Чонгук подает голос, глядя на пару лисьих ушей, плотно прижатых к голове, — мы ведь не сгорели в том подвале из-за тебя, да? — Догадывается Чон, сопоставляя открывшиеся ему новые факты. — Это ты отгонял огонь, верно?       Чимин кусает губу, пальцами нервно руку сжимает другую и отвечает:       — Да.       — Ты мне врал все это время, значит? Скрывал, кто ты, — Чонгук усмехается. Под фонарем темнее всего, да, так и есть. Врага прямо рядом с собой Чон как раз-таки и не заметил.       — Вы никогда не спрашивали, кто я, — подмечает Чимин, но головы так и не поднимает. Перед ним его смерть стоит, от которой он даже бежать не станет.       — Ты бы и не ответил, — догадывается Чон, протяжно выдыхая. — В любом случае, ты спас меня тогда, и спас сейчас Тэхена — я должен тебе дважды. — Пак даже голову от неожиданности поднимает, глядя в черные, спокойные, что невероятно, в общем-то, глаза напротив. — Я не стану тебя убивать, но и отпустить не могу — ты слишком многое знаешь. Я доверяю Чимину, но не доверяю лису. Я не знаю, что делать в такой ситуации, — Чонгук снова вздыхает, давая слугам указания, чтобы топали к принцу и быстро отмывали его от крови и переодевали в чистое, закутывая в одеяла. — Пусть твою судьбу решит Тэхен, когда очнется, оставайся с ним пока, мне нужно отдохнуть. — Чонгук трет переносицу и под низкие поклоны слуг выходит из покоев принца.       Чимин осознает, что радоваться, пока не стоит. Но он избежал мгновенной казни, и это уже было неплохо. И он спас Тэхена и маленькое чудо внутри него, но… Чимин тут же сникает. Что скажет Чонгук, когда узнает? А он узнает, такое долго никто скрывать не сможет! Что делать? Как сказать? А чей ребенок? Юнги или самого Чона? Ведь, если Юнги… если Юнги… Чимину страшно представить, что будет в таком случае!       *****       Проигрыш — в этом слове столько всего разом, от чистой радости победителя, до полного отчаяния, провонявшего надвигающейся смертью, поверженного соперника. Проигрыш не всегда несет что-то ужасное, но всегда отвратителен, всегда во мрак погружает сердца и души, накладывая на них тяжелый, невероятно неподъемный груз. Говорят, нужно уметь проигрывать. Но как этому научиться, когда на кону стоит не только твоя жизнь, но и сотен, за кого ты в ответе?! Как погрузить себя в холодное и рациональное море, когда не просто проигрыш, а словно крах всего мира перед глазами, не дает вздохнуть даже, душа своей тяжестью?! Как научиться проигрывать?!       Намджун ответа на этот вопрос отчаянно не знал, стоя перед двором подданных, за которых был в ответе, но не понимал, что может им дать, как может их теперь спасти. Он не император еще, нет, тело Юнги должны привезти во дворец, похоронить со всеми почестями и, лишь выждав подобающее количество дней, Намджуна имели право короновать. Сейчас лишь на правах канцлера второй наследник управлял двором, хотя все уже знали, что он следующий император, но доживет ли он до этой должности — вопрос. Мины разбиты, драконы улетели, а армия Чонов стоит на северной границе, и ничто ее боле удержать не сможет. Это полное и унизительное поражение. Намджуну следовало упорнее удерживать Юнги от этого глупого боя. Теперь он лишился не только брата и императора, а надежды, хоть и призрачной, на спасение. Весь двор ее лишился.       — Мы потерпели поражение, — Намджун громко эту фразу произносит, четко, хотя режет она и без ножа настолько глубоко, что даже дышать больно отчего-то. Наверное, от четкого ощущения густой смерти, надвигающейся на дворец семимильными шагами. — Император мертв, — слуги, приближенные ко двору генералы и наместники, кицунэ, пришедшие с Коэлем и более высокая свита двора — все они на этих словах головы опустили еще ниже. Да, может кто-то и рад, что Юнги мертв, может, кто-то счастлив, что последний настоящий дракон ушел в загробное царство. Но все они сейчас о потери императора скорбят по-настоящему, потому что понимают, что кроме Юнги, сдержать Чонов не мог никто. — Его тело в ближайшее время доставят во дворец, — Намджуну тоже нелегко, Юнги хоть и был знатной скотиной, но все же был братом. Намджуну тоже нелегко, он сейчас играет силу и несгибаемость, но смотреть в глаза ни одного подданного не может. Потому что никого защитить не сможет. У него нет плана и войска нет, ничего нет! — А пока мы сохраняем военное положение. Из-за проснувшегося вулкана Чонам придется идти далеко в обход на столицу, чтобы не попасть под возможный удар от взрыва. Но из-за Пэктусана мы тоже не в безопасности сейчас, мы не знаем, будет ли извержение или нет. Я попрошу господина Коэля остаться, чтобы поговорить на эту тему. — Кицунэ просто кланяется в ответ, давая понять, что просьбу канцлера выполнит, но сам при том смотрит на СонХва, который стоит на две ступени ниже своего сына хмурый и несколько задумчивый, явно находясь мыслями не здесь. Хочет или нет ногицунэ, а сказать Намджуну, что вулкан проснулся из-за Тэхена, придется. — А пока я могу лишь попросить Будду, чтобы нам хватило времени все уладить, чтобы спасение к нам пришло. — Намджун на папу смотрит на этих словах, но тот ответно на сына не смотрит, задумчиво хмуря брови, размышляя над чем-то. — На этом все. — Заключает альфа, и сам понимает, что сейчас дал подданным лишь призрачную, отвратительную надежду и ничего более конкретного. Но что он мог дать? Что он может один, без поддержки?! Власть и сила ни одного императора не держалась только на его плечах, у него всегда были союзники, те, кто готов был поддержать. Намджун еще даже не император, а у него нет абсолютно никого рядом, кроме папы, чтобы его не просто поддержали, а помогли! Он станет императором не только, чтобы себя восславить, а чтобы спасти свой род, двор и Коре от Чонов, но спасти он не может никого! Ощущение своей едкой беспомощности было отвратительно!       — Ваше Высочество! — Коэль с поклоном выходит вперед, становясь подле трона, когда зал пустеет, и они остаются наедине. Лишь слуги Намджуна и СонХва со свитой все еще находятся в тронном зале. — Вы желали со мной поговорить?       Альфа падает на трон, кивает, потирая переносицу. У него от обилия мыслей ломится голова, хочется либо напиться, либо просто выспаться хорошенько, ведь спать нормально Намджун сейчас не мог, постоянно думая о насущном.       — Да, — отвечает альфа. — Ваше Высочество папа, — принц на родителя смотрит, который тут же черные глаза ногицунэ на сына обращает, мгновенно выбираясь из своих мыслей в реальность. — Вы ведь оба знаете, что происходит сейчас, — Намджун чуткий, он легко догадывается, что оба демона о творящихся катаклизмах были осведомлены, — объясните мне. Что это? Вы говорили, что почувствуете, когда вулкан начнет извергаться, так почему не почувствовали? Что происходит? Это ведь не обычное извержение, так?       СонХва выдыхает обреченно, кивает брату, чтобы тот все рассказывал, только вот Коэль и сам не до конца понимает, что происходит. Вулкан — природная стихия, только боги могут ею управлять. Как это сделал Тэхен, было большой и очень непонятной загадкой!       — Если бы извержение вулкана было бы обусловлено только природой, то мы бы это сразу почувствовали, — отвечает Коэль, а сам на СонХва смотрит, как бы давая тому понять, что тому придется тоже взять слово, потому что кицунэ сам нихрена ничего не понимает! А Намджун взгляд демона, брошенный на папу, ловит, хмуря брови. Неужели загадки еще не закончились?! — Но Пэктусан разбудили.       — Кто? — принц смотрит поочередно то на папу, то на Коэля. — Юнги?       СонХва снова тяжело выдыхает, оборачиваясь к сыну сильнее, чтобы было удобнее с ним говорить. Ему придется все Намджуну объяснить, он и так долго держал его в неведении, и так многое не сможет рассказать, но хоть часть правды откроет.       — Юнги дракон — да, — отвечает СонХва, глядя на сына, — и потому другие драконы его слушаются, а огонь доступен для управления. Но повелевать огромным вулканом он бы не смог никогда, — Намджун хмурится, отчаянно пытаясь понять, что папа говорит. — Да, магма раскаленная порода, схожа отчасти с огнем, многие, наверняка, уверены, что Юнги ее пробудил, призывая на поверхность. Но это невозможно в силу отсутствия у него способности управлять самой природой, стихией. По-другому, такая магия доступна лишь богам, и еще кое-кому, кого в расчет никто не брал.       Намджун выжидающе на папу смотрит, он не очень-то понимает всю эту магию, ведь сам ею не обладает, но отчаянно стремится во всем разобраться. Однако если не Юнги пробудил вулкан в своем гневе, то, какое существо, схожее по силе с богом, смогло это сделать?! Кто?!       Коэль тоже заинтересованно на СонХва смотрит. Он уже слышал правду, но все равно не мог в нее поверить, не мог ее принять. Не мог понять кое-чего, что в рассказе ногицунэ очень не сходилось!       — Это сделал Тэхен.       Намджун резко выпрямляется, округляя в неверии глаза, у него разом все мысли из головы вылетели, осталась лишь пустота со стучащимся в ней именем на повторе: «Тэхен!». Поверить в такое было не то, чтобы невозможно, а немыслимо, слышать подобное было немыслимо! Намджун не знает, чье имя предполагал услышать, кого мог бы возвести в ранг почти бога, но явно не маленького, бессильного омегу, которого всю жизнь шпыняли из угла в угол!       Слуги, по сторонам стоящие, тоже вдруг все встрепенулись, не могли сейчас начать переговариваться, но переглядывались удивленно, продолжая внимательно слушать, что господа скажут далее. Это же немыслимо, абсолютно невероятно, что какой-то омега смог сделать такое!       — Нет, — качает головой Намджун, приходя в себя.       — Да. — Уверенно кивает СонХва. — Его Высочество пробудил вулкан.       — Как? Как он смог? — Намджун не понимает, как подобное возможно, как, вообще, все это возможно?! То есть, рядом с ним во дворце все это время жил буквально спящий вулкан, который только ждал возможности показать миру свою силу?!       — Он может и все, — отрезает СонХва, уже жалея, что сказал даже это. — Большего я не скажу.       Намджун хмурится, сжимает кулаки, потому что эти тайны ему уже поперек горла стоят! Но не позволяет себе вспыхнуть, он сам все выяснит, обязательно все выяснит! А сейчас есть проблемы и понасущнее, хотя кипящий вулкан неподалеку от столицы — очень такая насущная проблема!       — И что нам делать? Извержение будет? Раз вулкан пробудил Тэхен, то он его контролирует, правильно?       — Да, — кивает СонХва, — но я не думаю, что мы сможем связаться с Его Высочеством сейчас, да и вряд ли он сам понимает, как свою силу контролировать. — Намджуну рычать хочется, а еще вытрясти всю правду из папы, которую тот так отчаянно скрывал! — В любом случае, сейчас Пэктусан дает нам немного форы, потому что войскам Чонов на столицу придется идти в обход.       — Это всего лишь пара дней пути, — замечает Намджун. Тэхен управляет вулканом — немыслимо! Эта правда не желала в голове принца укладываться, потому что, кажется, альфа и сам уже догадался, откуда у омеги такая огромная сила. И сейчас она бы им пригодилась, но Тэхен теперь был по ту сторону баррикад и не умел своими способностями пользоваться. Но так ли и не умел? Что если вулкан пробудил, чтобы выиграть для своей семьи пару этих дней, пока Чоны пойдут на столицу в обход? У Намджуна столько мыслей в голове, что от них уже мигрень начинается! — Но, — альфа снова к себе внимание привлекает, — все же пара дней форы у нас есть. И я хотел спросить у вас, вы ведь демоны, — Намджун смотрит на папу долго, а потом на Коэля, давая им понять, что он хочет, — вы же можете магией дать Чонам отпор?       — Это не совсем так, — кланяется Коэль, сразу отвечая на вопрос принца, потому что ожидал его. Отчаянные времена, отчаянные меры. — Мы — кицунэ — обладаем большой силой, но сражаться против целой армии не сможем, нас тоже мало, у нас уходит много силы и концентрации на определенные заклинания. Мы эффективны в ближнем бою, но близко они нас не подпустят.       Намджун кивает, ощущая, как его надежда летит в объятия ада:       — А вы, папа?       — Я могу уничтожить всю его армию, — отвечает СонХва, заставляя всех в зале вздрогнуть от этих слов, — я питаюсь хаосом, болью и страхом, а их сейчас очень много. Но стоит мне хотя бы на долю превысить ту силу, что я обычно использую, и я сотру с лица земли все Коре.       Намджун обреченно опускает голову между коленей, обхватывая ее руками. Везде тупик! Куда не посмотри — тупик! И что ему делать?! Что ему, черт подери, делать?!       — А если вы объединитесь? — Намджун голову так и не поднимает. — Его Высочество будет прикрывать кицунэ издалека, не используя много силы, а вы Коэль будете сражаться в ближнем бою?       — Не выйдет, — отвечает кицунэ, кусая губу. — Магия ногицунэ не избирательна, она убьет и нас, и врагов.       Намджуну хочется выть, честно, хочется просто выть! У него последние надежды сейчас с треском рухнули в бездонную яму! И что делать дальше, он просто не знает! Выхода словно больше нет, только сидеть и ждать своей участи быть убитыми, но альфа не собирается просто так сдаваться. Ему нужно поспать, хотя бы на пару часиков вздремнуть, набираясь силами, чтобы потом поразмыслить на свежую голову.       Намджун глубоко выдыхает, убирая с головы руки, с трона поднимается, вынуждая всех перед ним головы склонить. Хоть и не император, но все же главный альфа во дворце.       — Все свободны, — говорит принц, но при этом сам первый зал и покидает со своей огромной свитой, которая мгновенно подорвалась за ним следом, чтобы не оставлять его одного. А Намджуну бы сейчас хотелось побыть одному, успокоиться, отдохнуть, поразмыслить над случившимся и понять, что делать дальше. У Юнги были драконы, а у Намджуна ничего! Его положению сейчас можно было не завидовать.       Он снова тяжело выдыхает, выходя из тронного зала наружу. Над головой небо закопченное черное от вулкана, который продолжал недовольно пыхтеть, пуская дым, пугая всех вокруг. И не верится даже, что это сделал Тэхен! Но СонХва подтвердил, раздразнил этой информацией Намджуна и больше ничего не сказал — хотя это вполне себе в стиле папы принца! А Тэхен оказался не так-то прост, как все думали. Намджун усмехается, тряся головой, сейчас бы ему не помешала помощь кого-нибудь вот такого же не простого.       Альфа волосы назад убирает с плеч, и шаг возобновляет, направляясь в свои покои. Отдохнуть, только после думать, что со всем делать. Ах, да, еще брата хоронить! Намджуну от этого хочется плечами передернуть. Юнги явно недооценил врага, и все же, каким бы тираном не был, а власть держал в своих руках. Сам был драконом, и драконы ему подчинялись, за ним в бой рванули. У Намджуна нет даже этого, теперь нет и брата, хоть и ладили они не очень. Остался только Тэхен. Забавно получается, если Намджун проиграет, и его голова полетит с плеч, то к власти придут Чоны, точнее Чонгук, у которого в мужьях Тэхен, который самый младший принц, и после кончины всех братьев имеет прямое право на трон. И к власти по итогу снова придут драконы. Забавно.       Намджун сам себе усмехается, пугая этим слуг, которые настроения альфы не понимали, ведь к нему в голову заглянуть не могли. Джин взволнованно на спину принца смотрит, он не знает достоверно, но ощущает, как Намджуна на части рвет беспокойство, его нынешнее положение и политическое в стране. Альфа был фактически брошен один на поле боя, и папа ему помочь не мог и даже магия Коэля — он один, без союзников и войска. Единственный, кто мог бы ему помочь — Тэхен, но он за сотни километров отсюда, да и стал бы он помогать не самому любимому брату? Намджун сомневается, а вот Джин ярко вспоминает кое-что, о чем обещал молчать еще Тэхену, но раз на кону стоит все Коре, то, наверное, можно? От этого же не станет хуже?       — Ваше Высочество! — несмело обращается к Намджуну Джин, когда они входят в павильон принца. — Могу я с вами поговорить?       Альфа заинтересованно оборачивается, глядя на склоненную перед ним голову омеги. Он собирался просто завалиться в постель и пару часов отдохнуть, но, смотря на Джина, вдруг осознал, что этому не бывать. И да, он мог слугу просто прогнать, но было что-то в позе омеги, некая напряженность что ли? и волнение, которые Намджуну не дали просто от просьбы Кима отмахнуться.       — В моих покоях, — отвечает принц, давая другим слугам понять, чтобы остались снаружи, не смея идти за альфой. Только Джин идет следом за Намджуном, нервно сминая пальцами края пхо. Он все еще сомневался, все еще не знал — имеет ли он право такое говорить, жевал губу, но шел за принцем в его покои, потому что, кажется, это был единственный шанс на спасение.       — Что-то случилось? — Намджун устало садится на кровать, потирая глаза, которые отчаянно слипались от дикой головной боли, не желавшей так просто отпускать принца из своих лап.       — Я… я не уверен, что могу сказать вам такое, — произносит Джин, не поднимая головы. — Это касается Его Высочества Тэхена.       Намджун заинтересованно бровь поднимает, вдыхая аромат медового персика, который успокаивал невероятно, а еще мягкую сонливость нагонял, снимая напряжение. Вот бы отдохнуть и чтобы рядом был Джин, чтобы выспаться без кошмаров и ночных метаний. Но Намджун должен выслушать, что было у омеги, что он хотел сказать.       — Говорите, я никому и ничего не расскажу, — подбадривает принц Джина, с улыбкой наблюдая, как тот бросает на него недолгий взгляд, тут же снова опуская голову.       Джин не боится, что принц все растрепет, за время, что омега его знал, он понял уже, что Намджун очень неплохой альфа, который просто старается быть для всех плохим, скрываясь за этой маской, чтобы больно никто не сделал.       — Еще когда Его Высочество был во дворце, произошел один случай, — Джин губу жует и сильно жмурится, продолжая: — Мы с ним встретились в купальне, и я увидел кое-что… — у Джина лицо горит от этого. Вроде бы ничего постыдного, но стыдно отчего-то. Наверное, от своей слабости, ведь тогда он был ничтожно слаб, как, в общем-то, и сейчас. Но это уже не так важно.       — Родинку в виде дракона? — догадался Намджун. — Она есть у всех в роду драконов.       — Не только это. — Джин сильнее края пхо сжимает. — Дело в том, что принц, он…       — Не продолжайте, я уже понял. — Намджун грустно улыбается омеге, который удивленно на него глаза поднимает. — Догадывался. Сегодня убедился полностью. — Джин только глазами моргает, не зная, что ответить. Он так боялся это сказать, но оказывается Намджун уже и так все знает. — Меня удивляет, что вы так долго хранили это в секрете.       — Я обещал Его Высочеству, — мямлит омега, снова опуская голову.       — В любом случае, я понял ваш порыв — вы хотели помочь в этой войне, — Намджун очень чуткий и умный. Он тоже уже успел об этом подумать, но это невозможно по очень многим причинам. — Однако это, в принципе, нереально, вы слышали моего папу, а связаться с ним я не могу, даже если захочу.       — Я могу, — Джин поднимает голову, глядя в расширившиеся от удивления зрачки Намджуна. — Ну, не лично я, но я могу попросить кое-кого, и ваше послание ему передадут. — Сказать, что принц был удивлен — ничего не сказать. Как так вышло, что омеги вокруг него постоянно его удивляют, просто загадка! Джин — омега, слуга, да, с влиятельными и богатыми родителями, но все же он был последним в списке лиц, у кого могли бы быть связи с домом Чонгука. Но, похоже, что именно у него и была возможность с Тэхеном связаться, Джин явно не из тех людей, которые любят врать и восхвалять себя.       — Утром, — говорит Намджун, тяжело выдыхая, — давайте решим все утром, сегодня был отвратительный день.       Джин тут же низко принцу кланяется:       — Не смею вас задерживать, отдыхайте!       — Постой! — А вот Намджун именно что желает, чтобы Джин задержался со своим чарующим ароматом, который приносил такой глубокий покой. — Можешь что-нибудь мне прочесть, пока я не засну? В последнее время я не могу нормально уснуть.       — Конечно, Ваше Высочество! — с улыбкой кланяется Джин, помогает на альфу натянуть одеяло, выполняя свои прямые обязанности, и правда, берет со стола книгу, усаживаясь рядом с кроватью принца. Не думает, как другие омеги, не пользуется шансом, оставшись с альфой наедине, его соблазнить, залезть к нему в штаны, чтобы по итогу попасть в императорский род супругом, а не обычным наложником! Джин другой — Намджун это отлично понимает, потому так доверчиво позволяет ему остаться у себя, проваливаясь в сон и без этого чарующего голоса, только благодаря аромату, унесшему его в спокойное море.       А Джин читает, изредка поглядывает на принца, убеждаясь, что тот спит и читает. Намджун очень красивый, у него кожа гладкая-гладкая, чистая, губы пухлые, ямочки на щеках милые, хоть сейчас их и не видно. Брови густые и ресницы такие длинные на щеках лежат. Намджун очень храбрый и сильный, умный очень и воспитанный. Он себя настоящего за маской подлеца скрывает, потому что так в этом мире жить легче.       Джин вдруг с замиранием сердца осознает, что всего этого о принце знать был не должен, как и осознает, что смотрит он на спящего Намджуна слишком уж долго. Кажется, омега крупно попал.       *****       Просыпаться совсем не хотелось, особенно просыпаться после такого мучительного и отвратительного кошмара, который, наконец-то, закончился. Вряд ли он сейчас глаза откроет и окажется в раю, самоубийцам рады лишь в одном месте, название которого даже произносить многие боятся. Но ему не страшно, он только надеется, что этого монстра здесь не встретит, он сбежал сюда от него, снова его видеть будет просто невыносимо! Но в нос удушающий, ненавистный аромат первого снега забивается, сразу предупреждает, чтобы на лучший исход не надеялся. Это его личный ад и кошмар в одном флаконе — переживать эту пытку снова и снова. Но, наверное, заслужил за свой ужасный поступок, наверное, заслужил.       Темно, тусклый свет маячит где-то на периферии, но он размытый, все вокруг размыто, не имеет четких очертаний, в теле боль и слабость тошнотворная, в горле пересохло. По ощущениям, будто на губах песок осел, их даже открыть тяжело, и моргать, кстати, восстанавливая зрение, тоже безумно тяжело, а головой вертеть не получается, мышцы не слушаются, словно свинцом налитые прилипли к одному месту, в одном положении. Тэхен не очень понимает, где он, попал ли он в ад за то, что сделал, но ощущает под собой мягкую кровать, а себя обнаруживает закутанным в огромное пушистое одеяло. И все вроде бы так спокойно и хорошо, но аромат первого снега заставлял напрячься, отчаянно моргая тяжелыми веками, чтобы скорее восстановить зрение.       Если Тэхен в аду, то разумно было бы его мучить, принуждая день ото дня, целую вечность переживать вместе с Чонгуком. Но если он все же не смог свой план привести в исполнение, если он все же выжил, хотя никто бы от такой потери крови не выжил! — то он снова же попадает в ад, только в ад еще более отвратительный и ужасный, чем настоящий. Он снова будет жить с Чонгуком, с убийцей, который отнял у него все, вырезал саму душу у него на глазах. Тэхен будет жить и ненавидеть, гореть в своей ненависти, пока она не уничтожит его полностью — омега такой конец хотел предотвратить, потому и вскрыл себе вены, чтобы разом все прекратить, чтобы монстром не стать, но и монстра забрать с собой! Но если он выжил, то зачем? Зачем Чонгук его спас? Не наигрался?! Мало боли принес?! Кого теперь убивать будет?! Может от самого Тэхена по кусочку каждый день отрезать будет, потому что омеге наплевать, он его душу уничтожил на том поле, принцу теперь на все наплевать!       Тэхен тихо носом шмыгает, глотая слезы, которые не желал никому показывать, будь он в аду или у монстра в клетке — никто его слез не увидит. Омега даже умудряется руку поднять, стирая мокрую дорожку со щеки, но пальцы такие деревянные, непослушные, и в мышцах слабость. Тэхен усиленно зрение концентрирует и видит, что шрамы глубокие, медленно заживающие на руках у него остались, покрытые тонкой корочкой из засохшей крови были свидетелями его отчаяния и боли. Н-но… но такие раны быстро не затягиваются, им нужно много времени, а уж с такой потерей крови Тэхен точно не должен был выжить, он же намеренно тянул время, чтобы Чонгук его спасти не смог! И как ответ на немой вопрос рядом кто-то шевелится, и фигура расплывчатая, но периодически приобретающая очертания, поднимается над Тэхеном, обеспокоенно заглядывая ему в глаза.       Омега думает, что все-таки он, и правда, попал в загробный мир. У фигуры были острые лисьи уши на макушке, хвост пушистый нервно бил из стороны в сторону, разбрасывая вокруг сноп искр, который тут же потухал в полутьме комнаты. Да, комнаты, Тэхен был в своих покоях — это бесспорно, в своих покоях в доме Чонгука. А загадочное существо, которое на него смотрело, было Чимином. И Чимин не был человеком, как Тэхен и предполагал.       — Вы очнулись? — Пак поочередно в глаза мыльные Тэхена заглядывает, а тот за его ярко-карими зрачками пытается уследить. Но у него рефлексы все сбиты, тело тяжелое, и он предельно замедленный, но соображающий при том отлично.       — З-зачем? — У Тэхена во рту пересохло, ему тяжело из себя было выдавить даже это слово, но он должен спросить. Зачем Чимин его спас? А это был именно он, лишь магия и могла не дать ему переступить черту и оказаться в загробном мире. С такой потерей крови, он должен был умереть, его бы не спасли обычной медициной, но Чимин был не обычным, он был демоном-кицунэ, что сейчас ясно увидел Тэхен. Он мог, и явно это он спас принца. Но зачем? Ради чего? Чонгук попросил?! Захотел еще его помучить?! Ну, пожалуйста, хватит, принц просто больше уже не выдержит! Хватит!       Пак губу кусает, он понял вопрос, отлично понял. И он не ждал благодарности за спасенную жизнь, но… но как он мог позволить умереть Тэхену с еще не родившимся ребенком? Как он мог смотреть на их смерть и ничего не предпринять?! А как он мог смотреть на страдания Чонгука, которого любил, но который отдал сердце тому, кто его ненавидит?! Много причин, много ошибок и поспешных выводов, но Чимин из раза в раз приходит к тому, что спас бы Тэхена снова, раскрыв свою личность, если бы это потребовалось.       Пак мягко к губам принца прикладывает небольшую чашку с водой, за голову его придерживает, помогая, и с мыслями собирается. Он пока не может сказать Тэхену, что тот ждет ребенка, принц и так подавлен случившимся, и так эмоционально не стабилен сейчас, мало ли что может произойти, узнав он такое! Не время пока, но сказать что-то надо.       Чимин чашку обратно на стол отставляет, выдыхает устало отчасти, присаживаясь на край кровати, ощущая на себе испытующий взгляд Тэхена. Хвост пушистый себе на колени укладывает, зарывает в нем пальцы, нервно дергая себя же за длинные волоски.       — У меня была веская причина, поверьте мне, — расплывчато отвечает Чимин. А карие масляные глаза ему не верят — в них это ясно читается. Пак для Тэхена не враг, но и не друг, он правая рука Чонгука, его тень, у принца не было ни единой причины ему верить. — Я раскрыл господину свою личность, — добавляет Пак, — показал ему, кто я есть, чтобы вас спасти — этого достаточно, чтобы вы мне поверили?       Тэхен задумывается. Чоны магию ненавидят, они войну эту устроили отчасти именно потому, что хотели уничтожить все магическое. Но Чимин был приближенным Чонгука, имело смысл предположить, что альфа знал о сущности Пака, да вот только Тэхен отлично помнит, как перепугался тогда Чимин, когда не сдержал себя и показал принцу, кто он есть, что он не человек. Тэхен его тайну хранил, потому что не видел смысла в доносе, но Пак тогда испугался, что ясно говорило о том, что Чонгук о его сути не знал. Хорошо, допустим, в это Тэхен поверил, но вопрос остается открытым — зачем Чимин его спас, почему не дал просто уйти и закончить все эти мучения?! Почему?!       — Предположим, — хрипло отвечает принц.       Чимин тяжело выдыхает, покусывая губу. Ну, надо же было ему так прочно застрять между этими двумя! Он ведь обещал себе, что никуда свой любопытный нос совать не будет и вот где по итогу оказался! Нужно было остаться в борделе, а Чон бы сам свои дела разгребал!       — Я, правда, сейчас не могу вам сказать, почему не дал вам уйти, — Чимин в карие глаза смотрит, а те ждут ответа, им нужен ответ. Пак бы сейчас сказал о беременности принца, но тому следует для начала силы восстановить. У него чудом не случился выкидыш только потому, что срок был слишком маленьким, и Пак накачал его энергией. Нет-нет, сейчас говорить Тэхену такое слишком рискованно, если Чимину удастся выжить, если Чонгук его не убьет, то он обязательно расскажет обо всем принцу до начала первых признаков его беременности. — Отчасти это из-за вас же, — Тэхену в это верится смутно, но он молча слушает, — отчасти из-за Чонгука. — Пак кусает губу, отводя взгляд в догоревшую почти свечу в ночном фонаре. — Он мне нравится, я не мог допустить его смерти. — Тэхен глаза закрывает. Конечно, ему, как омеге следовало бы понять чувства Пака, но он в своих не мог толком разобраться, потому и чужие не ощущал. Он же неправильный, куда ему до таких тонкостей?! Все-таки Тэхен был не прав, даже такого монстра кто-нибудь, но мог полюбить. Но любил ли в ответ Чимина Чонгук? Принцу в это слабо верится, но понять, почему Пак его спас, он теперь мог. Он ведь сделал бы то же самое, если дело бы касалось Юнги. — Но решать: жить мне или умереть — вам, — неожиданно говорит Чимин, заставляя Тэхена глаза открыть, смотря на кицунэ вопросительно. — Чонгук ненавидит магических существ, — с болью Пак произносит, сильнее в свой хвост вцепляясь, — я спас вас и его — за это он обещал меня не убивать. Но, видимо, понял, что вы будете не в восторге, оставшись жить, потому оставил мою жизнь вам. Вы можете меня убить тогда, когда захотите! — Чимин склоняет голову. Он не побежит, не станет прятаться и скрываться, если его захотят убить, пусть так и будет. Чонгук узнал правду — Паку теперь нигде не безопасно, включая, что сопротивляться Чону он все равно не сможет — слишком любит.       Тэхен ненавидит быть палачом, он даже Чонгука сам не смог убить, вскрыл себе вены, потому что как бы альфу ненавидел, а никогда бы кинжал в него вонзить не смог бы. Тэхену противно убийство, он ведь не бог и быть им тоже не желает, вершить человеческие судьбы — это слишком… это слишком неправильно. И Чимина Тэхен никогда не убьет, как бы сильна не была своя рана, а его не убьет. Пак ведь не виноват в том, кто он, он ведь не виноват, что его сердце сделало выбор в пользу Чонгука.       За дверьми неожиданно слышится копошение, тяжелые шаги, и аромат первого снега возрастает во сто крат, удушающе пробираясь в легкие. Чимин голову резко поворачивает, его уши острые звук улавливают быстро, он знает, кто пришел, потому с постели принца вскакивает, отходя в сторону, опускаясь в поклоне перед Чонгуком, который в ту же секунду влетает в покои Тэхена. И гадать не нужно, слуги за дверьми разговор услышали и тут же господину доложили, что принц очнулся.       Но взгляд Тэхена Чонгука к месту примораживает, не давая даже сдвинуться, в нем боль плещется, тяжесть и такая ненависть, что Чон как-то неожиданно здраво, без помощи своих змей-демонов, понимает, что Тэхен его не полюбит никогда. Не Юнги стоял между ними, не чувства принца к своему собственному брату, а сам Чонгук. Он сам себе ни шанса не дал в этой битве, сам себя возвел в ранг монстра, пожирая душу Тэхена, и может даже хоть маленький в ней шанс стать для принца кем-то более значимым, возможно даже любимым. Теперь Чонгуку никогда не видать любви Тэхена, никогда. Раньше принц смотрел на него с отвращением, после того, что сделал Чон в первый раз, теперь с ненавистью, которую альфа собственноручно взрастил в омеге. И эта ненависть была ни как у всех, она убивала и выжигала, она ядом была, она заставляла ноги Чонгука подкашиваться, чтобы на колени пасть, выпрашивая прощение, которое никогда не заслужит. Тэхен ведь сказал Чону, что Юнги любил, по-настоящему любил, Чонгук уничтожил солнце и вселенную для омеги, потому что мечтал, чтобы тот стал для него солнцем и вселенной. Но теперь уже никогда всего этого не видать Чону. Он теперь Тэхена либо отпустит, либо сгорит в его ненависти.       — Оставьте нас, — ровным голосом выдает Чонгук, и ждет, когда слуги и Чимин покои принца покинут. Только двери позади него захлопываются, и воцаряется удушающая тишина.       Тэхену даже смотреть противно на Чона, он бы глаза закрыл, там, в своей темноте, был бы счастлив иллюзорно наедине с Юнги. Но аромат отвратительный первого снега не дает даже слегка расслабиться, не дает закрыть глаза в этот раз — Чонгуку не доверять ни в чем, он кусает подло и больно.       Альфа несколько мгновений мнется на пороге, но потом сцепляет руки позади крепко, вдыхает легкий, слишком легкий аромат хлопка, ведь Тэхен еще не набрался силы, и проходит вглубь комнаты, чувствуя, как в пепел выжигают его карие, самые красивые в мире глаза. Чонгук не сможет отпустить Тэхена, но и как долго он сможет жить, ощущая эту ледяную ненависть к себе, тоже непонятно. Он сам все разрушил.       — Вы заставили нас всех поволноваться, — Чонгук заходит издалека, потому что не знает, что ему сказать. Он несся сюда как оголтелый, когда услышал, что Тэхен очнулся, но сейчас был беспомощен, чтобы сказать хоть что-то. — Хорошо, что Чимин вас спас.       — Не убивайте его, — у Тэхена голос ледяной, кусачий. Чонгука от него трясет, хоть он этого никогда и не покажет.       — Как скажете, — кивает альфа, — он спас вас — вам и решать. — Чон дыхание переводит и смотрит прямо в карие глаза, останавливаясь рядом с кроватью принца. — Вы понимаете, что теперь я снова буду вынужден запретить давать вам любые острые предметы? Понимаете, что слуги теперь никогда не оставят вас одного? — Понимал — Чонгук по глазам видел, что Тэхен все понимал и не жалел ни капли. — Сделанного уже не исправить, — омега усмехается негромко, прикрывая на мгновение глаза. Так же, как он не жалел о том, что пытался жизнь покончить самоубийством, Чонгук не жалел, что убил Юнги на глазах у принца. Просто монстр. — Вы сказали, что ваш папа умер при родах, он дал вам жизнь, но сам погиб, как вы могли на такое решиться? — Чонгук грязно играет, но ему нужно хоть какое-то давление на Тэхена, чтобы он, оставшись наедине с собой, не попытался что-то сделать снова. Омега же смотрит на Чона так, что тот о своих словах разом жалеет. Он не имел теперь права лезть в выжженную душу Тэхена, которую сам же и уничтожил. — В любом случае, выздоравливайте и отдыхайте, в будущем вас ждет ваш же трон.       — Мне не нужен трон, — принц шепотом отвечает, но Чонгук все равно слышит все прекрасно. Тэхен понял, на что альфа намекает — он захватит столицу, убьет всех Минов и тогда, конечно, единственным по праву претендентом на трон окажется сам Тэхен. И Чонгук теперь идет в комплекте, жаждущий власти и мирового господства. Отвратительно!       Чон хмурится, конечно, ему ничем теперь не снискать милость Тэхена, он теперь навсегда лишен возможности не то, чтобы прикасаться к нему, так теперь и смотреть, не смел. И все же отчаянно пробует, глядя в ледяные глаза:       — Любите меня, у вас есть я, так любите меня!       — Уходите, — Тэхен отворачивается, не желая на альфу больше смотреть. Кроме ненависти в выжженной душе омеги ничего не осталось, он не станет любить, в особенности своего врага, в особенности того, кто уничтожил весь его мир, высмеял, вытоптал в грязи и бросил умирать.       Чонгук зубы сжимает, как и кулаки, ему многое сейчас хочется сказать Тэхену, но тому его слова явно не нужны, альфа бессилен перед этим маленьким, но таким желанным омегой. Он может только собраться и, голову опустив, уйти, позволяя Тэхену побыть одному.       Принц долгую минуту лежит, глядя в черный потолок, долгую минуту успокаивает свое ледяное сердцебиения до его полного почти потухания. Долгую минуту слушает, как со звонким треском рассыпаются в прах все его мечты и надежды. Долгую минуту сдерживает отчаянные слезы, а потом одеяло высоко на себя натягивает, прячется в нем, желая хоть так защититься от мира и плачет. Тихо плачет, оставляя остатки своей души размазанными по щекам и по подушке, оставляя самого себя разбитого и опустошенного, до скрипящего, трескающегося холода одинокого в этом мире. Даже, когда он не был с Юнги, у него была надежда, сейчас же не осталось ничего, он один в лапах монстра. Жалкий и ничтожный омега, для которого этот мир слишком жесток.       Тэхен в сон проваливается медленно, постепенно уплывает к своим воспоминаниям о Юнги, туда, где он счастлив и беззаботен, туда, на Чеджу, где все было легко и понятно. А через слипающиеся веки ему чудится, будто кто-то теплый, горячий почти, его обнимает, укладывается под бок, согревая своим драконьим теплом. Юнги всегда так делал, когда Тэхену было плохо. Омега засыпает с легкой улыбкой на губах.       *****       Привязываться к кому-то, желая постоянно с ним быть, разговаривать или молча смотреть, грустить рядом или радоваться — такая бесполезная и слишком уж собачья необходимость, считает Чонгук. Только шавка будет бегать за своим хозяином, постоянно ища от него внимание, вилять хвостом и путаться в ногах, докучать самыми разными способами. И вот именно что шавкой Чонгук и стал, постоянно желая быть с Тэхеном, желая его любви, внимания, нежности даже. Но ничего из этого Чон никогда не получит от омеги отныне, никогда не станет для него хотя бы любимой шавкой, сам свои шансы выкинул в адское пламя.       Поделом. Чтобы больнее было, чтобы от себя перестал бежать, чтобы уже признался, что Тэхен ему нравится! Даже не так, Тэхена он любит! Не понимает этого чувства, не знает, как любить и любит, как монстр, отталкивая от себя омегу все дальше и дальше. Добегался, теперь никогда не получит той любви, к которой стремился. Более того, сгорит в ненависти к себе обращенной карих глаз. У него теперь один выход — отпустить Тэхена, но он не может. Без него не может, потому решает продолжать мучить и себя, и его, в надежде, что все образумится.       — Ты чего такой мрачный? — Тэмин встречает Чонгука по пути из покоев Тэхена. Генерал недавно приехал, уводил войска, оружие забирал и другие дела улаживал, а потом, конечно же, к Чону отправился, чтобы поговорить, дела обсудить. Но альфа, кажется, не в духе что-либо обсуждать. — Мы же выиграли, ты убил Юнги — тебе надо радоваться!       Чонгук тяжелый взгляд на Тэмина поднимает, неаккуратно зачесывает назад волосы, чтобы не мешались.       — Какие у нас потери?       — Ох, — Тэмин усмехается, но совсем безрадостно, — у старины Чонгука, и правда, большие проблемы! — Не друзья вовсе, и Син не то, чтобы хорошо альфу знает, но от природы обладает очень чутким характером. — Из-за омеги, да?       Чонгук только недовольно на него глазами сверкает, а Тэмин с улыбкой головой качает. Он еще тогда, в первую встречу с Тэхеном, понял, что Чон в принца втюрился по уши, не осознавая этого. Кажется, прозрение к нему, хоть и медленно, но надвигалось.       — Ты же знатный ходок, Чонгук! — Тэмин в улыбке кривой расплывается. — Неужели, не знаешь, как обращаться с омегами?       — Тэхен не обычный омега, — Чону бы не хотелось все это обсуждать, но его именно что тянуло с кем-то поговорить на эту тему. С кем-то, кто поймет, и другой альфа был отличной кандидатурой. С дядей можно было пообщаться, но Чонгук и представить себе не может, как скажет Югему, что влюбился во врага! — Он… как тот самый Пэктусан! — Чон тяжело выдыхает, снова нервным движением начесывая назад волосы. — Холодный и неприступный, спал тысячу лет, позволял себя топтать, позволял плоть выкорчевывать из себя. А потом резко взорвался, грозясь всех нас уничтожить! И мы на коленях будем стоять, если угроза от Пэктусана возрастет!       — Так, Его Высочество поставил тебя перед собой на колени? — Тэмин приподнимает бровь, складывая на груди руки. А Чонгук не отвечает, просто из-за мужской гордости не может такого сказать, но его молчание его же с потрохами и выдает. А Сину остается только удивляться тому, что сделал один омега, а не смогли сотни! — И ты его любишь? — не отстает Тэмин. Чонгук снова молчит, но здесь и так все понятно. — А он тебя нет, да? — догадывается генерал, под шумный выдох Чона, который ему в глаза смотрит и ровным голосом выдает:       — Да, он меня не любит! Видеть меня не желает! — не удивительно, ведь Чонгук может быть знатной скотиной. И скорее, он виноват в том, что Тэхен от его чувств отказывается, но отказывается ли?       — А ты ему говорил, что чувствуешь? — Тэмин голову к плечу склоняет. — Омеги любят ушами — говорят в народе, скажи ему все, что у тебя на душе, будь искренним, и тогда все может поменяться. — Улыбается Тэмин, и сразу же добавляет: — Чувствую себя свахой!       Чонгук на это усмехается, у него по-прежнему паршивое настроение, но хоть немного оно лучше стало и это прогресс. Ему, правда, нужно было поговорить с кем-то, и может даже Тэмин прав, надо было прямо сказать принцу о своих чувствах. Не орать постоянно: «Мой омега!», а просто выдать ему все, как есть. Да вот только он сам все это время от себя же и бегал. Добегался, теперь либо признаться и получить отказ, либо продолжать их обоих пытать.       — Так что с войском? — Чонгук Тэмина не отпускает. — Какие потери?       — Не большие, — генерал сразу серьезнеет, переставая дурачиться, — около тысячи сожгли драконы и две-три сотни мы потеряли в сражении. Пока точно подсчитать не удается. Я отправил небольшой отряд, чтобы тела собрали, от которых хоть что-то осталось. — Да, после драконьего пламени от многих не оставалось ничего, кроме пепла, мгновенная, но жестокая смерть. — Но наши сейчас стоят, — Чонгук вопросительно бровь поднимает, — Мины забирают своих, — поясняет Тэмин. — Нам пока не нужно столкновение, вулкан поблизости бушует. Боги и так недовольны нашей войной.       Чонгуку, честно, на богов наплевать, но рисковать он все же не готов. Пэктусан — опасное оружие, которое никому подчиняться не станет.       — Пойдем в обход на столицу, — говорит Чон, а Тэмин только кивает, потому что и сам понимал, что это самый адекватный путь. — Идти через Пэктусан теперь опасно. — Чонгук боковым зрением замечает движение, и на свет от уличных фонарей выплывает Чимин во всем своем природном великолепии. Чону до сих пор не верится, кто был все это время рядом с ним!       Тэмин застывает при виде Пака. Магическое существо в доме Чонгука — да это же скандал! Но какой красивый был лис, изысканный в своей хрупкости, соблазнительный в мягких изгибах тела и неприступный, как водная стихия — ядерный коктейль!       — Господин! — Чимин Чонгуку кланяется, и тут же ярко-карие, почти безумно сверкающие глаза на Тэмина поднимает. А альфа под ними, как загипнотизированный замирает, готовый выполнять любой приказ! Как-то так вышло, что с Паком они ни разу не пересекались, и сейчас генерал был минимум удивлен тому, каких омег себе успел отхватить Чонгук!       — Это Син Тэмин, — говорит Чон, понимая, что представить этих двух надо. На деле давно было бы надо, но сейчас все так перепуталось и… да, шло бы все к черту! — Он один из наших союзников! — кицунэ Тэмину кланяется уважительно, навострив лисьи уши. — А это Пак Чимин, — теперь генерал омеге кланяется, — он моя правая рука. — И Пак и Син на Чонгука смотрят удивленно. Кицунэ, потому что считал, что должности лишился, генерал, потому что и подумать не мог, что Чон когда-нибудь своей милостью снизойдет до магических тварей. — Чимин, проводи нашего гостя в свободные покои, устрой ему хороший прием, я хочу немного отдохнуть.       — Но, господин, — Пак не боится Тэмина, включая, какими силами он обладает, и что с разными альфами имел дело. Да и не раз гостей Чонгука принимал, знал что и как. Но! — А как же Его Высочество?       Тэмин в который раз убеждается, что Тэхен смог сделать нереальное, а Чон попал в ловушку из любви, которую так боялся. Просто Чонгук при одном упоминании принца весь помрачнел и сник. У них явно все очень плохо!       — Я распорядился, чтобы меня к нему не пускали, — Чон маску цепляет, больше не желая свои чувства демонстрировать. А у Тэмина от сказанного Чонгуком челюсть стремится познакомиться с полом, только Чимин все легко принимает, потому что подноготную Чона отлично знает. — Я надеюсь, ты не обидишься, если я уйду? — Чонгук на Тэмина смотрит.       — Иди, — отмахивается Син. — Ты оставил меня с таким очаровательным омегой, можешь валить и не мешаться!       Чон на это только усмехается, зная, что к Чимину так легко клинья не подбить, и было бы забавно понаблюдать за попытками Тэмина это сделать, но у Чонгука нет сегодня для этого настроения. Он только на прощание кивает им и снова бредет по бесконечным тропинкам, не зная, что ему делать с самим собой!       Может, Тэмин прав и стоит пойти и признаться Тэхену в своих чувствах? Но демоны отрицательно качают головами, напоминая, что омега сейчас на самом пике своей ненависти к Чонгуку. Он так на него смотрел… и слушать не станет, даже не подумает над словами альфы, сразу ответит: «Нет!». А Чон потом от боли загнется, в своей ярости захлебнется и непонятно что еще после наделает, каких еще мерзостей принесет Тэхену, отталкивая его от себя дальше. Нужно подождать, дать время и омеге, и себе, и может тогда даже окажется, что Чонгук прав и принц простит и… слишком самоуверенно. Чон вырезал своими же руками Тэхену сердце, чуда точно не будет.       Альфа тяжело выдыхает, глядя в ночное небо. Ни единой звезды, все черное, все дым от вулкана покрыл. И гарью мерзкой воняет! Неужели, боги, и правда, рассердились на них из-за начавшейся войны? Звучало, как бред, но вокруг Чонгука обитали демоны-лисы и драконы, и в богов не составляло труда поверить. В любом случае, даже если высшие силы и злились на людей, Чон заканчивать этот поход на столицу не намеревался. Враг слаб сейчас очень сильно, нужно пользоваться шансом. Да, Тэхен явно будет не в восторге, может, даже что-нибудь еще выкинет, но Чимин, Чон надеется, присмотрит за омегой. Альфа готов положить весь мир к ногам Тэхена, но тому этого явно не надо. Что ж, Чонгук будет надеяться, что принц к нему хоть немного оттает.       Чон морщится от отвратительного запаха гари, у него щемит в груди и хотелось бы поверить, что это потому, что дым удушает, но причина не в этом. Ему больно, потому что его чувства не взаимны, ему плохо и больно, потому что он монстр, но монстр, которого не ждет счастливый финал со своей принцессой. А самое отвратное в том, что он сам во всем виноват! И в другой ситуации Чонгук бы пошел и убил кого-нибудь, по-адски бы развлекся, заглушая свою боль. Но сейчас быть монстром впервые не хотелось.       Альфа сам не понимает, как оказывается стоящим перед дверьми в винный погреб. Секунду думает, прежде чем войти в темное, наполненное ароматом мягкого алкоголя помещение. Напиться сейчас было очень хорошим решением, но Чону нужен не алкоголь, ему нужно забыться, нужно так накачаться за короткое время, чтобы отключиться и ни о чем не думать.       Его лекарство совсем близко. Вот оно, лежит в маленькой коробочке, на подушке из опилок, спрятанное за бутылкой дорогого вина, которое Чон привез из-за границы. Маленький сверток, небольшая горстка белого порошка, а сколько ужасного и одновременного, для Чонгука, прекрасного в ней заключается. Один вдох, и все проблемы уходят, все исчезает, оставляя только легкое помутнение в рассудке и эйфорию, расползающуюся мягко по венам.       Чонгук на пол деревянный оседает, прикрывая глаза, наслаждается безумным, искусственным удовольствием в крови, таким приятным и простреливающим все тело самыми яркими и фантастическими чувствами, которые даже описать было невозможно. Но в этой иллюзии наркотика у Чонгука все было хорошо, здесь он был счастлив, здесь у него был Тэхен, он мог быть с Тэхеном, который не смотрел на него ненавидящими глазами, а любил.       Но не любит… не любит. Чонгук хмурится, подтягивая колени к груди, наркотик продолжает работать, продолжает наполнять кровь, сам разум яркими, приятными картинками, но ледяной взгляд Тэхена их вытесняет, заставляет, если и не вынырнуть, то вдруг осознать, что с омегой ему никогда по-настоящему не быть. Он должен ему все сказать, а не прятаться, как трус! Должен быть сильным, должен заставить его даже слушать себя, если принц не станет! Он ведь любит его, никого не любил, а его любит! Его одного, Тэхен один такой в целом мире!       Чонгук резко подрывается на ноги, у него рассудок настолько чистый, насколько его промывает наркотик, заставляя о многом забыть. Забыть об осторожности и о том, что он слугам запретил пускать себя к Тэхену в столь поздний час. Он знал, что однажды сорвется, что не выдержит и попробует снова милости снискать у своего бога, но этим все сам и порушит! И даже понимая, почему сам себя в клетку загнал, все равно рвется к Тэхену, взбегает на ступеньки к его павильону, слуг игнорирует и в двери огромные ломится, чуть ли не до крови раздирая ногти в попытке внутрь прорваться, ухватиться за деревяшку, которая стояла на его пути!       Евнухи Чонгука оттягивают, мягко отталкивают, у них приказ от самого Чона, но от Чона, разум которого застилает не наркотик, чувства или желания, а ледяное осознание своей опасной натуры. Слуги тихо причитают, пытаются Чонгука образумить, ему же напомнить, что в таком состоянии лучше ему к Тэхену не подходить. Да он ведь и сам все это понимает, но все равно рвется, вырывается из рук евнухов и рвется к запертой наглухо двери в павильон Тэхена. Так же и сердце омеги было для него наглухо закрыто.       — Пустите! — кричит Чонгук, он должен своего бога увидеть, должен ему правду сказать! — Тэхен! — Чон себя не контролирует абсолютно, совсем не понимает, что делает. Понимает — он идет к принцу, ему нужно его личное солнце с ароматом хлопка, ему нужен его омега. — Тэхен! Да отпустите меня! — но слуги не отпускают, уверенно оттаскивают Чонгука подальше от павильона принца, держа крепко, не боясь гнева господина. Когда «протрезвеет» сам будет счастлив, что его к Тэхену не пустили.       Но не сейчас. Сейчас у него сердце на части рвется с каждым шагом, что его подальше от этого ледяного солнца оттаскивали. В груди ноет и переворачивается что-то, кажется, это была душа, тянущаяся отчаянно в холодные руки, которые ее либо убили бы, либо спасли, приютили и полюбили! У Чонгука в голове стопроцентный наркотик, и он яркими картинками дает альфе понять, что без солнца своего он зачахнет; умрет без его запаха, без его присутствия. Он должен ему сказать все, иначе окажется выброшенным в пустыне, один, никому ненужный и не любимый, просто нечто, что будет существовать жалкой жизнью, страдая до последнего своего вздоха без любви. Нет в этом чувстве ничего светлого — даже сейчас понимает это Чонгук, лишь боль, боль дикая, от которой хочется избавиться. Хочется убить Тэхена, ведь он был причиной этой боли, а потом в бесконечных муках кричать над его телом, вонзая себе в грудь кинжал, не имея силы дальше жить без причины своего сумасшествия.       Снова запах гари в нос бьет, отчасти даже отрезвляет Чонгука, но лишь отчасти, лишь для того, чтобы понять, что евнухи его больше не держат, никто его не сдерживает от того, чтобы ринуться к павильону Тэхена, заваливаясь к нему в покои, умоляя о милости! Но и шага Чон ступить не может, как получает сильный, натренированный удар прямо под ребра, заставляющий его с тихим стоном боли свалиться на землю, сжимаясь калачиком.       Что, черт возьми, происходит? Снова наркотик? Кто-то из слуг решил альфу так в себя привести? Браво, отличный способ, но Чонгук за него руки смельчаку оторвет! Альфа на колени поднимается, трясет головой, приходя в себя после удара, дыхание восстанавливая. А наркотик помогает, выжимает из тела все силы, вынуждая его работать на износ. Чонгук быстро на ноги поднимается, смотрит на грязные ботинки того, кто его ударил и медленно голову поднимает, резко замирая на месте.       Мертвые воскресают. Чертов Юнги стоит напротив весь в грязи и крови, с перепутанными длинными волосами, в которых еле-еле узнается золотистый цвет и с драконьими глазами. Нет, не с драконьими. У Мина в глазах, словно живое пламя пляшет, высокое и яркое, оно внимание к себе на раз притягивает, и именно оно дает Чонгуку понять, что все это иллюзия, отлично придуманная его полным наркотика мозгом.       — Уходи, — Чон на него рукой машет, как на призрака, — прочь убирайся! — орет. — Я тебя убил, так не смей ко мне являться!       — Я пришел за своим омегой, — и голос, словно не живой, искусственный. Юнги, вообще, похож на призрака, весь грязный, и глаза загадочно светятся. Чонгуку это кажется забавным, но и раздражает сильно. Он желал, чтобы к нему приходил, пусть и иллюзиями, Тэхен, а не дракон, который разрушил всю его жизнь!       — Не за своим! — отрезает Чонгук. — Он мой, убирайся! — отмахивается альфа, разворачиваясь гордо, снова направляясь к ханоку Тэхена, которого он был обязан увидеть. И евнухи куда-то так удачно пропали — никто не помешает Чону пойти к своему омеге.       Но Чонгук и пары шагов не делает, как его резко за плечо разворачивают, кулаком огненным проходясь по лицу. Чон шатается, почти падает от неожиданности, но равновесие сохраняет, сверкая на обидчика черными глазами, в которых демоны с наркотиком сдружились очень сильно, делая Чонгука еще более агрессивным и более жадным в своих же желаниях.       Снова Юнги, стоит, сжимая кулаки, ждет, когда Чон поднимется, чтобы бой был на равных. Что ж, таких галлюцинаций у Чонгука еще не было! — усмехается альфа своим же мыслям, а потом вдруг взглядом цепляет в стороне на обочине каменной дорожки тела. Тела евнухов, которые пытались оттащить Чонгука от павильона Тэхена!       Н-но этого не может быть! Чон своими руками убил Юнги! Он меч у него в сердце прокрутил, после такого никто бы не выжил! Да он своими глазами видел, как дракон пал, испуская последний вздох! Он не может быть мертв, это всего лишь иллюзия, навеянная наркотиком, всего лишь иллюзия!       А Юнги не ждет, когда Чонгук в себя придет. Он мимо него проходит, у него очень ненастоящие глаза, безумные, потому что они — это пламя, и Чона это из колеи выбивает! Он головой трясет, жмурится, желая, чтобы все это прошло, прошло это опьянение, и он снова очутился в реальности, где мерзкого дракона нет! Но стоит Чонгуку глаза открыть, а Юнги никуда не пропадает, уверенно снимает засов с двери в покои Тэхена, и Чона вперед срывает. Ну, нет! Своего омегу он ни призраку, ни галлюцинации не готов отдать!       Чонгук буквально сносит Юнги на дерево широкого крыльца, колени в кровь раздирает, но ему откровенно на это наплевать! Он руками тянется, чтобы дракона придушить к черту, но Юнги реагирует как-то слишком уж резко, у него ладони огнем вспыхивают, и Чонгуку приходится отступить. Он на ноги поднимается, и свой меч вытаскивает из ножен, слушая, как в крови кипит адреналин!       Юнги поднимается следом, его же пламя жрет рукава его грязного ханбока, у него огонь в глазах совсем с ума сошел, как и сам Мин, видимо, который, как Чонгуку казалось, если и вернулся из царства мертвых, то явно еще не пришел в себя. Не понимал, что творит, но все равно шел к Тэхену! С таким драконом было опасно сражаться, но Чон не был бы собой, если бы вдруг отступил. Он ждет, когда Юнги вытащит свой меч, и с рыком на него несется, выбивая искры от скрещивания их орудий.       У Юнги под ногами дерево полыхает, от каждого шага злобные огоньки вспыхивают, с удовольствием поедая резные ступени крыльца, стремясь дальше и выше. Мин мечом орудует все так же, как при их сражении, ничем стиль не изменился, даже техника не пострадала, только он сам изменился. Чонгук мельком видит, что раны у Юнги в груди нет, только кровь засохшая и грязь, отчего альфе до сих пор кажется, что он сражается не с настоящим драконом, что все это иллюзия! Но температура, которой Юнги пышет, от которой у Чона глаза режет, они слезятся и болят, говоря обо всем. Непонятно как, непонятно почему, но Юнги выжил после того ранения, с того света вернулся, снова пытаясь испортить Чонгуку жизнь! Что ж, в этот раз Чон его не просто убьет, он в кислоте разъест его тело, чтобы не вернулся!       Юнги мечи скрещивает с Чоном, полыхает на него глазами своими драконьими, давит обеими руками, пытаясь прогнуть под собой. Но Чонгук наркотиком накачан, он на пределе своих возможностей работает, безумно работает. Зубы сжимает, рычит, ощущая, как даже глаза открыть не может от температуры, которой от Юнги пышет, и резко его от себя отталкивает, впечатывая дракона в запертые двери в павильон принца! И даже опомниться не дает от удара, снова налетая. Но Юнги готов, он отражает меч, в него целящийся, и ногой бьет Чонгука в грудь.       Альфа этого не ожидает, весь воздух у него из легких выбивает, и он кубарем летит со ступеней на землю, отчаянно пытаясь скорее прийти в себя. Хорошо хоть меч держит крепко, не теряет его. Хорошо хоть наркотик его тело быстро поднимает, устремляя снова в бой с Юнги, который быстро спустился к Чону. На смерть! Они снова бьются насмерть!       Чонгук сплевывает кровь с рассеченной от падения губы, крепче перехватывает свой меч и с грозным рычанием снова сходится в битве с Юнги. Они слишком сильны друг для друга, слишком упрямы и слишком любят омегу, за которого пытаются друг другу перегрызть глотки, но заполучить свой драгоценный приз!       — Он только мой! — рычит Чонгук, блокируя удар Юнги, не позволяя ему к себе прикоснуться этими полыхающими руками.       — Мой! — рычит ответно Мин, и под ногами его искры разлетаются, когда он на Чона бежит, атакуя его яростно, не позволяя в этот раз заговорить и выиграть. Чонгук в весовой категории выигрывает, он порой не успевает увернуться от удара, но блокирует его, отпихивая Юнги от себя. А порой, как сейчас, мечи скрещивает, давит, и смог бы заставить Мина прогнуться, если бы тот не напоминал сейчас бушующее жерло вулкана! Они оба упрямо давят друг на друга, рычат разъяренно, словно не люди, а животные, сцепившиеся за добычу!       Резкий крик заставляет их остыть, оборачиваясь на его источник. И оба альфы как по команде застывают. Ханок Тэхена полыхает, горит ярко сухое дерево. Пламя до неба черного раскинуло свои руки, пляшет и смеется звонко, раскидываясь в стороны искрами яркими, злобными и жадными, которые стремятся и соседние постройки пожрать. Вокруг ханока евнухи и слуги бегают, отчаянно пытаются потушить, но больше не дать пожару распространиться дальше.       У Чонгука в пятки падает сердце.       — Что ты наделал? — он огромными, дикими глазами смотрит на Юнги и меч у него со звоном из рук падает. Внутри Тэхен, он там, запертый внутри ханока, не сможет выбраться даже! — Что ты наделал?! — Чонгук Мина за грудки хватает, орет, ощущая, как у него внутри все погибает. А у Юнги глаза тухнут, обычный черный возвращается, он ошарашен тем, что видит, выбит из колеи, словно и не он здесь все поджег!       — Тэхен! — Чонгук Мина бросает, вперед срывается, кашляет от едкого дыма, закрывает рот и нос рукавом ханбока и пытается отчаянно хотя бы приблизиться к запертой двери, объятой диким, жадным пламенем.       — Господин! — слуги его пытаются от павильона оттащить, не дать глупостей наделать, но он их отталкивает. У Чонгука внутри он сам умирает, в этом пламени сгорает! Там ведь Тэхен, там ведь Тэхен!       — Чего стоишь?! — рявкает Чон, смотря на Юнги, который словно не понимает, как здесь оказался, не понимает, почему ханок горит и почему рядом Чонгук! Он ничего не понимает. Все, что он отчетливо помнит — как отчаянно рвался к нему Тэхен в руках Чона. Но сейчас они не на поле боя, и омеги рядом нет, а Чонгук такой… отчаянный? — Погаси пламя! — кричит альфа. — Ты же убьешь его!       Юнги это бьет сильнее, чем тот удар мечом в сердце! Он вздрагивает резко, подрывается и взывает к своей силе, чтобы унять пламя, которому сам свободу и дал, но в этот самый момент в павильоне раздается скрип оглушающий, заставляющий всех разом от ханока отшатнуться, а потом деревянная постройка, как карточный домик складывается, расплевываясь в стороны ошметками дерева и черепицы.       Вокруг Чонгука вспыхивает вакуум, у него внутри так же складывается, сворачиваясь жалостно сердце, протыкается острыми осколками от этой самой черепицы и захлебывается кровью, чтобы умереть. Альфа на колени падает, не имея силы стоять на ногах. Он снова потерял свою любовь, снова в огне, беспомощно потерял того, кого так неправильно, но предельно сильно полюбил!       Юнги стоит на ногах, он еще не слишком-то понял, что произошло. Единственное, что ярко отразилось в его мозгу, как Чонгук рвался в горящий ханок и кричал…       — Тэхен! — орет Мин, осознавая, что произошло. Вперед срывается, прямо в огонь, который продолжал жрать дерево жадно, но не успевает добежать. Яркая вспышка ослепляет, вынуждая остановиться, прикрывая глаза, чтобы не ослепнуть. Это часть крыши с ярким всполохом пламени съехала вниз на выгоревшую террасу.       А потом застывает само время.       Из огня поднимается Тэхен. Грязный, с покрытой копотью кожей Тэхен, обнаженный, с растрепанными длинными волосами, взметающимися от ярких языков пламени. А на плечах у омеги сидят трое маленьких, живых дракона.