Беречь и защищать

Чем больше Стайлз общался с Питером, тем больше в нем развивались непрофессиональные чувства. И мысли. На сеансах мужчина раскрывался, и, если на первых он не улыбался, то сейчас они вовсю шутили и даже могли спокойно обсуждать какие-то моменты его биографии. Стайлзу нравилось совмещать обычную медицину и психологию, к тому же, он начинал подозревать, что корень проблемы кроется не в неврологических причинах, а в психологических. Возможно, происходящее как-то связано с самовнушением: Стайлз понимал, что бывают случаи, когда человек препятствует своему собственному выздоровлению. Слишком много у него было больных, которые, несмотря на походы ко врачам, делали всё, чтобы не выздороветь. Ко всему прочему, Питер довольно часто упоминал свою семью: он явно был не из тех, кто верил в родовые проклятия, но в его роду был человек с похожими видениями — родственник, которому, по всем канонам плохого триллера, принадлежало поместье. Но Питер, скорее, был склонен считать, что это какое-то наследственное психическое заболевание. Стайлз хотел бы с ним согласиться, но в случае, если это действительно самовнушение, такие мысли только усугубляют ситуацию, поэтому никак не комментировал рассуждения мужчины. Галлюцинации Питера при ближайшем рассмотрении становились похожими на самобичевание: его внутренние демоны пугали его, преследовали, рвали на части и не давали покоя. Многие больные видели разные галлюцинации, и чаще всего они бывали странные, утрированные, но ещё встречались смешные, забавные, а некоторые даже доставляли удовольствие. Стайлз знал одну бодрую старушку, у которой в голове каждый вечер словно включалось радио: она слышала шлягеры 50-х годов прошлого века, беспрерывно в течение трёх-четырёх часов, и очень удивлялась, что никто больше ничего подобного слышать не мог. Когда ей назначили таблетки и слуховые галлюцинации прекратились, она была очень расстроена: она чувствовала, что лишилась чего-то важного; к тому же, не могла вспомнить и половины звучавших в голове песен. Настойчивая агрессивность галлюцинаций Хейла для Стайлза могла объясняться тем, что мужчина корит себя за что-то. Он производил впечатление личности, готовой идти по головам ради выгоды, но, пообщавшись с ним подольше, можно было понять, что это не так. Благодаря переписке с Бойдом Стайлз узнал, что сотрудники Хейла получали достойную оплату; он не жалел денег на развитие проектов; умел договариваться с разными типами людей и искренне любил свою компанию. Он был строг, терпеть не мог лжи, имел завышенные требования к людям, с которыми он работал, но при этом оставался не дьяволом во плоти. Мастистым бизнесменом, шестым чувством чующим выгоду — да. Вечно кричащим сатаной, какими обычно рисуют таких людей в сериалах — нет. Не давало покоя и то, насколько дивно всё складывалось в плане постановки диагноза: наследственная болезнь, похожие галлюцинации, осознание своей болезни и попытки борьбы с ней... смущало лишь отсутствие изменения ситуации. Питер сохранял удивительную адекватность, но при этом на поправку не шел. Как будто что-то снаружи подталкивало его к болезни. А он, — «Ну, похоже, с этим ничего не поделаешь», — постепенно сдавал позиции. *** Первый приступ агрессии, который Стайлз увидел своими глазами, не слишком его испугал. Скорее, взволновал. Совсем немного — возбудил. Они разговаривали как обычно, Питер рассказывал о реакции организма на очередное лекарство, Стайлз задавал какие-то наводящие вопросы, и тут взгляд мужчины опустел. Стайлз звал Питера по имени, но тот не реагировал на внешние раздражители, заинтересованный чем-то более интересным внутри своей черепной коробки. Стайлз не понял, как это произошло, он только услышал звон стекла («Журнальный столик», мелькнула и исчезла шальная мысль), а потом почувствовал, как воздух выходит из лёгких. Он чувствовал затылком кожаную поверхность кресла, шею сдавило. Хейл нависал над ним, мышцы напряжены, взгляд дикий. Против отлично слаженного, сильного мужчины у неспортивного Стайлза шансов не было. Он не мог глотнуть воздуха, не мог позвать на помощь — оставалось руками отпихивать от себя Питера и надеяться, что тот придет в себя. Через томительно долгие секунды Хейл отпустил его, отшатнулся. — Вон, — коротко выдохнул он. — Зачем же сразу вон, лучше расскажите, что случилось, ну, точнее, для начала успокойтесь, присядьте, не наступите на стекло, а потом расскажите, — отдышавшись, Стайлз затараторил с новой силой. — Вон! — рявкнул Питер, и тогда врач понял, что ему действительно стоит уйти. Ну ничего, думал Стайлз, идя к выходу и косясь на всё ещё выглядевшего злым мужчину, как-нибудь потом обо всём его расспрошу.